Кирилл, я знаю, что Вы из актерской семьи. Судьба была предопределена с детства или возможность выбора все-таки была.

То есть в другие институты Вы тоже поступали?

- Конечно. Так принято. Но, отучившись два года во МХАТе, трудно представить, что ты будешь где-то еще – затягивает. Это сейчас я хожу мимо студии спокойно – там охрана, банк внизу... И Камергерский теперь такое буржуазное место – и чувствую, что это уже не мое, чужое...

Возвращаясь к началу разговора – наверное, было предопределение в жизни, но, может, сначала нужно было ошибиться, чтобы это понять. Хотя мог бы поступать и позже. И тогда еще было рано. Я поступил в 19 лет – это рано.

А многие Ваши коллеги говорят, что чем моложе, тем лучше…

- Я так думаю, что это порок советской театральной педагогики, которая берет детей и раскручивает их непосредственность. Потом их либо ломают, либо переделывают. Использование молодости. Человек в 17-20 лет может сыграть хорошо один раз, на интуиции, но редко может это повторить снова и снова. Психика неустойчивая еще. Мне кажется, зачастую режиссеры, пытаются эту непосредственность урвать и заодно подпитаться молодостью. Когда человек приходит с опытом – это другое дело. Почему на режиссуру берут отучившихся? Это уже думающий человек, у него перестают играть гормоны, он начинает что-то читать, он приходит с опытом жизни и играет уже не только органикой, но и человеческой массой, интеллектом. И я думаю, что это правильно.

Про себя знаю, что я начал о себе что-то понимать после 25 лет, когда закончил учебу и поработал не в одном театре.

Счастье, когда человек использует свою молодость, а потом умеет правильно пережить взросление. А иногда знаете, как говорят: что куда девалось? Был мальчик и где? Это как в рок-н-ролле: можно играть пока прет, пока драйв. Потом надо что-то уметь. И если драйва нет, а умение не пришло, то все. Нечем играть. Так же и в актерском деле. Конечно, если говорить о серьезном материале...

Каким Вы были студентом?

- Мы все были примерно одинаковыми студентами. Мы были добросовестными, когда дело касалось специальных дисциплин, и были недобросовестными в дисциплинах, которые нам казались рутинными, которые требовали сидения за партами. Что скрывать – это и так понятно. Хотя у нас были замечательные педагоги. Дай Бог каждому таких педагогов. По русскому и зарубежному театру, по русской литературе. Большие фигуры в театроведении. А мы часто относились к этому по принципу «лишь бы сдать». «Обломов» за ночь, «Воскресенье» в метро, по дороге на экзамен. В остальном же учились достаточно добросовестно. Мне хотелось самому что-то сделать, может и самостоятельно ставить спектакли. Ну, мечталось...

Молодые были, креатив был, наглость такая положительная, художественная. Чаще всего, когда ты приходишь в репертуарный театр, этот креатив никому не нужен. Нужно просто исполнять: быстро, качественно и без вопросов.

А вообще, несмотря на то, что учеба была с утра и до вечера, это было здорово. Мне нравилось.

Первый выход на профессиональную сцену помните?

Это был ввод, по-моему, в спектакль «Дачники» в театре Станиславского. 1995 год. Естественно, половина зала. Какая-то будничная история: пришел, оделся, вышел, сказал текст. Помню, что очень суетился – у меня было всего несколько репетиций.

Если к этому нормально относиться и говорить: «Ну, так же всегда бывает!» – это путь туда, где начинаются катастрофы. Дальше уже надо открывать Куприна, читать рассказ «Как я был актером». То, что называется театром, им не являясь, наверное, это и был мой первый выход на сцену. Тем не менее, я очень благодарен главному режиссеру театра Виталию Викторовичу Ланскому, который по мере сил старался что-то мне подсказывать, как-то меня окучивать. Мне-то казалось, что я готов абсолютно. А он делал мне замечания, давал роли. Я не могу сказать, что у меня там было мало ролей... Были и главные, и маленькие... Массовки не было вообще. Маленькая труппа, иногда даже небольшие выходы играли монтировщики.

Но Вы не долго там были?

- Два сезона. Так сложились обстоятельства. Я уехал на съемки. Никита Михалков тогда запустил проект «Сибирский цирюльник», где я играл одного из юнкеров. И мы три месяца жили в военном училище в Костроме. Потом – два месяца в Праге, наблюдали за съемками. Это скорее опыт наблюдения за тем, как человек работает, чем актерский опыт. Ну и компания прекрасная. Да и посмотреть, как работают Джулия Ормонд, Ричард Харрис, Ольбрыхский, Меньшиков и как потом их всех переигрывает Алексей Васильевич Петренко тоже очень интересно...

До того, как я уехал, я начинал репетировать с Мирзоевым в спектакле «Хлестаков». К сожалению, не сложилось. Тогда же умер Ланской. Через какое-то время стало ясно, что в театре на меня не рассчитывают. И я понял, что надо искать работу.

Вместе со своим однокурсником Володей Скворцовым я написал себе список из 5-6 театров. Первым был ТЮЗ. В то время мне нравились спектакли Гинкаса и Яновской.

Была уже середина сезона и никто, конечно, актеров не смотрел. Но я позвонил своему приятелю Максиму Виторгану, который тогда там работал, и он помог устроить показ. Мы с Володей пришли к Генриетте Наумовне, показались один раз, она велела подготовить другой материал. Через два дня после второго показа мне позвонили и сказали: «Приходите».

Я пришел, но проработал там всего 3-4 месяца. И работал бы дальше, но тут появился Васильев, который знал, что я актер. Мой отец играл у него в трех спектаклях. Анатолий Александрович меня, конечно, не помнил, но знал, что я есть. И когда он набирал группу стажеров, я думаю, что ему напомнила обо мне Надежда Михайловна, его жена. Он сам позвонил и предложил прийти.

Я пришел, и мне хватило двух дней, чтобы понять: я отсюда никуда не уйду. В свое время я репетировал с большими режиссерами: Козак, Мирзоев, Яновская. Но пришел к Васильеву на две беседы и поразился, настолько несопоставимый уровень предложения актеру, театрального языка, рассуждений, оценок, замечаний. Стало понятно, что будет глупо, если скажу, что еще не дорос и останусь там, где проще.

Мне было очень неудобно перед Яновской, которая взяла меня посреди сезона в театр, но я честно к ней пришел и все рассказал. И она легко меня отпустила. За что я ей, конечно, очень благодарен. И начались 9 лет работы с Васильевым.

Там все закончится хорошо?

На канале «Россия» всегда все заканчивается хорошо!

 

Кирилл, я знаю, что Вы из актерской семьи. Судьба была предопределена с детства или возможность выбора все-таки была?

- Наверное, так сложилось, значит, судьба была предопределена. Конечно, выбор был. Но меня никто не направлял в эту сторону специально. Скорее родители хотели, чтобы я занимался чем-то другим, понимая зависимость актерской профессии от случайностей, от обстоятельств. Действительно, очень много должно сложиться, чтобы получилось. Или не получилось. И ведь дарование и усердие еще не гарантия востребованности и успеха. Наверное, гениальный артист всегда реализуется, но гениев-то один на миллион. Многое в нашей профессии зависит от случая.

Так вот, меня мягко ориентировали в другом направлении, более прикладном. Пусть театр, но то, что связано с художественно-оформительской деятельностью. После восьмого класса я поступал в театрально-художественное училище, где было несколько факультетов: там учатся на гримеров, костюмеров, бутафоров, осветителей... Но тогда не поступил – сдал рисунок на тройку. Потому как выдающихся художественных способностей у меня не было. Меня пытались убедить, что они у меня есть, но дальше рисования в школьных тетрадках дело не пошло. Фантазия была, способностей – не было.

Тем не менее, я закончил десять классов и поступил в школу-студию МХАТ на постановочный факультет. Отучился два года, и только после этого, заново подав документы и не сдавая экзаменов по общеобразовательным предметам, прошел творческий конкурс и поступил на первый курс актерского...

А почему вы все-таки решили пойти поступать на актерский факультет?

- Я понимал, в сценографии, чтобы заниматься творчеством, а не быть просто исполнителем, нужно большое художественное дарование. Конечно, сейчас многие мои однокурсники по постановочному работают и в кино, и в рекламе, но мало кто работает в театре. А тогда в 89-м году вообще трудно было себе представить, как это все будет. Такое время... И рисовал я, надо признать, посредственно. У нас многие рисовали не очень. Ну, два-три человека хорошо. Те, кто действительно мог – поступали к Левенталю, на сценографов...

Мы же занимались прикладной специальностью и должны были выпуститься с записью «Художник-технолог сцены». Было довольно много технических дисциплин: сопромат, начертательная геометрия, черчение, материаловедение. У меня с математикой было туго, а эта профессия требует большой ответственности, ведь многое построено на расчетах. Кроме того, рядом была другая среда, где учились актеры, с которыми мы, естественно, дружили. Я смотрел на то, что они делали и думал, что может и у меня бы получалось... Но серьезных мыслей на этот счет сначала не было.

А у студентов есть такая забава: каждую весну, когда идут прослушивания, приходить и наблюдать за мучениями абитуриентов. Среди них попадались просто уникальные экземпляры. Вот и глумились...

В 1990 году курс набирал Табаков. Тот курс, где учился Сергей Безруков. Прослушивание проводил замечательный педагог – Михаил Андреевич Лобанов. И вот я пришел к нему «посмотреть». Лобанов прослушал очередную десятку, потом повернулся ко мне и вдруг спросил: «Ну, а ты когда придешь?». Я говорю, что вроде и не собирался. Он: «Нет-нет, ты готовь и приходи мне почитать!». Я рад, что мне встретился человек с такой педагогической интуицией...

Я подготовил какую-то дикую программу с прозой Джека Лондона, стихами Есенина. Несколько раз читал ему, он что-то менял. Но был уже июнь, я, в общем-то, понимал, что это несерьезно, что я не готов. О чем и сказал Лобанову. Он меня понял.

Кроме того, уже было известно, что на следующий год Алла Борисовна Покровская будет набирать свой курс. Ни до, ни после она никогда этого не делала, не была худруком. А я знал, слышал, какой она уникальный педагог и замечательная актриса. И знал тех педагогов, которые будут ей помогать. Это были те, с кем я уже как-то пересекался. С Дмитрием Владимировичем Брусникиным я работал на его дипломном спектакле на курсе у Василия Петровича Маркова – технически обслуживал и потому мы часто общались. С Козаком здоровались. С Пашей Ильиным приятельствовали. В общем, я знал, кто будет. Поэтому спокойно учился, а на следующий год кропотливо подготовился и легко поступал и во МХАТ, и в Щепкинское, и во ВГИК.