Даже и тогда, когда им побеждается

Ученик. Как вовсе не могу отрицать того, что ты доказываешь, так нисколько не могу подтвердить, что воля сильнее искушения, когда она им одолевается. Ведь если бы воля к сохранению правильности была сильнее, чем толчок (impetus) искушения, она, желая того, что удерживает, выстояла бы, тем сильнее, чем то настаивало. Не откуда-нибудь ведь я знаю, что у меня более или менее сильная воля, а именно от того, что я более или менее сильно желаю. Поэтому когда я менее сильно хочу того, что следует, чем искушение внушает мне то, что не следует, то каким образом искушение не сильнее воли моей, не вижу.

Учитель. Я вижу, тебя вводит в заблуждение двусмысленность наименования воли (aequivocatio voluntatis)²²³.

Ученик. Хотел бы я узнать, в чем эта двусмысленность.

Учитель. Как одно и то же слово «зрение» сказывается о разном, так и воля. Помнишь, что мы называем зрением само орудие зрения, т. е. луч, проходящий через глаза²²⁴, которым мы ощущаем свет и то, что находится на свету; и зрением называем работу этого орудия, т. е. видение (visionem), когда мы пользуемся им. Точно так же волей называется сам орган желания, который есть в душе и который мы обращаем на желание того или иного, как обращаем зрение на видение различных вещей, - и волей называется употребление (usus) этой воли, которая есть орудие желания, как зрением (visus) называется употребление того зрения, которое есть орудие видения. Значит, как зрение, которое есть орган зрения, мы имеем и тогда, когда не видим, а зрение, которое есть работа его (opus eius), имеется лишь тогда, когда мы видим, так и воля как орган желания всегда есть в душе, даже когда душа ничего не хочет или когда спит; волю же, которую я называю употреблением, или работой (usum sive opus), этого органа, мы имеем лишь тогда, когда чего-нибудь хотим. Итак, эта воля, которую я называю орудием желания, всегда одна и та же, чего бы мы ни хотели. Та же, которая является его работой, столь же многосложна, сколь часто и сколь много мы желаем; так и зрение, которое мы имеем даже в темноте или с закрытыми глазами, всегда то же, что бы мы ни видели. Зрение же как работа его, которое называется и видением, столь многоразлично, сколь многое и сколь многими способами мы видим.

Ученик. Ясно вижу и охотно понимаю это различение «воли»: и уже, по-моему, вижу, какому обману подвергнулся из-за незнания его; но все же продолжай, что начал.

Учитель. Значит, если видишь, что есть две воли, т. е. орудие воления и его работа, в какой из двух, по-твоему, заключается сила желания?

Ученик. В той, которая есть орудие желания.

Учитель. Значит, если ты знаешь, что некий муж так силен, что когда он держит неприрученного быка, бык не может шевельнуться, и видишь того же мужа так держащим ягненка, что ягненок сам из рук его выскакивает, не будешь ли считать его менее сильным в держании быка, чем в держании овна?

Ученик. Конечно, я не буду считать, что он разную имеет силу в каждом из этих дел, но признаю, что он своей силой неодинаково пользуется: именно, сильнее действует на быка, чем на овна. Но он силен потому, что имеет силу; действие же его называется сильным, поскольку становится сильным.

Учитель. Подумай также, что воля, которую я называю орудием желания, имеет неотделимую от нее и никакой другой силой (vis) не превосходимую крепость (fortitude), которой иногда больше, иногда меньше пользуется в желании. Поэтому то, чего она хочет сильнее (fortius), она никогда не отбросит, если ей преднесется то, чего она хочет не так сильно; а если ей представится то, чего она хочет сильнее, она тотчас забросит то, чего не так хочет: и тогда воля - которую мы можем назвать действием (actionem) этого орудия, поскольку воля, когда хочет чего-то, делает свою работу, - тогда, говорю, воля называется более или менее сильным действием, поскольку [действие] становится более или менее сильным²²⁵.

Ученик. Надо признать, что уже понятно то, что ты объясняешь.

Учитель. Тогда ты видишь, что когда человек утрачивает имеющуюся правильность воли при вторжении (ingruente) какого-либо искушения, он отнюдь не совращается какой-либо чужой силой, но воля сама обращает себя к тому, чего больше хочет.

Глава VIII. [Что] и Бог не может отнять правильность воли

Ученик. Разве что один только Бог может отнять у нее правильность?

Учитель. Посмотри, почему не может. Любую субстанцию, которую Он создал из ничего. Он может возвратить в ничто; а от воли, имеющей правильность, эту последнюю не может отделить.

Ученик. Этого утверждения я не слыхал и очень жду от тебя его доказательства.

Учитель. Мы говорим о той правильности воли, благодаря которой воля называется праведной, т. е. которая сохраняется ради нее самой. А никакая воля не праведна, кроме той, которая хочет того, чего Бог хочет, чтобы она хотела.

Ученик. Та, которая этого не хочет, конечно, неправедна.

Учитель. Значит, сохранять правильность воли ради самой правильности для каждого ее сохраняющего означает желать того, чего Бог хочет, чтобы он желал.

Ученик. Надо признать, что это так.

Учитель. Если Бог отделяет эту правильность от чьей-либо воли. Он делает это или желая, или не желая.

Ученик. Не желая не может.

Учитель. Значит, если Он отнимает у чьей-то воли названную правильность, хочет того, что делает.

Ученик. Без сомнения.

Учитель. В таком случае, если Он хочет от чьей-то воли отделить эту правильность, значит. Он не хочет, чтобы тот человек сохранял правильность воли ради самой правильности.

Ученик. Так следует.

Учитель. Но уже было установлено, что сохранять таким образом правильность воли для каждого сохраняющего ее означает желать того, чего Бог хочет, чтобы он желал.

Ученик. Если бы и не было установлено, и тогда было бы так.

Учитель. Значит, если Бог часто пресловутую правильность отнимает от кого-то, Он не хочет, чтобы тот хотел того, чего хочет, чтобы он хотел.

Ученик. Нет ничего последовательнее и нет ничего невозможнее.

Учитель. Итак, нет ничего более невозможного, чем то, что Бог отнимает правильность воли. И тем не менее говорится, что Он это делает, когда не делает так, чтобы эта правильность не утрачивалась. Еще чаще говорится, что «диавол или искушение делают это», т. е. побеждают эту волю, и совращают от правильности, которую она удерживает, из-за того, что если бы [диавол] не пообещал²²⁶ ей или не пригрозил отнять у нее нечто такое, чего она хочет больше, чем этой правильности, то она никогда не отвратилась бы от этой правильности, которой она сколько-нибудь все же хочет.

Ученик. Так ясно кажется мне то, что ты говоришь, что, по-моему, ничего нельзя на это возразить.

Глава IX. [Что] нет ничего свободнее правильной воли

Учитель. Значит, ты понимаешь, что нет ничего свободнее правильной воли, у которой никакая чуждая сила не может отнять ее правильности. Ведь если мы говорим, что когда некто хочет солгать ради того, чтобы не потерять жизнь или здоровье²²⁷, то принуждается отбросить истину страхом смерти или мучения, это неверно. Ведь он не принуждается желать жизни больше, чем истины: но так как чуждая сила запрещает сохранить то и другое одновременно, воля сама выбирает то, чего больше хочет, самостоятельно (sponte), а не подневольно; хотя перед необходимостью утратить одно из двух она поставлена не по своей воле, но против воли. Ведь она не менее сильна в желании истины, чем в желании здоровья, но сильнее хочет здоровья. А если бы она увидела воочию (praesentem) славу вечную, которая всегда воспоследует за сохраненной истиной, и муки ада, которым после обмана без промедления будет предана, то, без сомнения, тотчас решила бы, что имеет достаточно сил для сохранения истины.

Ученик. Ясно, что больше силы она явила бы в желании спасения вечного ради него самого и в сохранении истины ради награды, чем во временном спасении.

Глава X. Каким образом делающий грех есть раб греха;

и [что] большее чудо - когда Бог вернет правильность утратившему ее,