Глава IV. От исса до гавгамел

 

С занятием Киликии закончился первый этап похода Александра на Восток – завоевание Малой Азии, Греко-македонские войска стояли у порога Сирии, готовясь продолжить свой путь в глубь Ахеменидской державы. После новых мобилизаций и вербовки наемных солдат Александр располагал, по-видимому, приблизительно 40 тыс. пехотинцев и 5–7 тыс. всадников.

Командование персидской армией после гибели Мемнона и казни Харидема Дарий III решил взять на себя. Она формировалась в Вавилоне и, по некоторым данным [Диодор, 17, 31, 2; Юстин, 11, 9, 1], насчитывала более 400 тыс. пехотинцев, не менее „десяти мириад“ (т. е. 100 тыс.) всадников. Согласно Плутарху [Алекс, 18], Дарий имел 600 тыс. солдат. Такую же цифру указывает и Арриан [2, 8, 8]; однако в его сообщении, вводимом словом „говорят“, уже ощущается определенный элемент сомнения. Во всех названных цифрах чувствуется явное преувеличение. Свидетельства, которыми воспользовались Диодор и Плутарх, стремятся противопоставлением огромного персидского полчища ничтожной горсточке греков и македонян внушить аудитории восхищение и решимостью Александра, и его победой над вдесятеро сильнейшим противником. Еще один источник [Руф, 3, 2, 4–9], отрицательно относящийся к Александру, указывает численность отдельных подразделений в армии Дария; в итоге получается, что последний располагал 210 тыс. пехотинцев и 51 200 всадников. По всей видимости, эти цифры более близки к реальной действительности, хотя и они преувеличены. Фактом остается лишь то, что персидские войска, собранные в Вавилоне и двинувшиеся под командованием Дария в Киликию, в несколько раз превосходили армию Александра.

Александр, едва выздоровевший после тяжелой болезни, не стал дожидаться персов в Киликии. Отправив Пармениона занять один из проходов, ведших из Киликии в Сирию, он сам с основными силами выступ пил в Анхиал, а оттуда – в Солы. Утвердив где силой, а где переговорами свою власть над окрестными киликийскими племенами, Александр устроил в Солах праздничное жертвоприношение Асклепию с торжественным шествием и учредил в его честь гимнастические и мусические (музыкально-поэтические) игры. Там Александр получил радостное известие: его военачальники Птолемей и Асандр разгромили Оронтобата, оборонявшего галикарнасский акрополь, заняли его и ряд городов (Минд, Кавн, Феру, Каллиполис), а также о-ва Кос и Тропий. В результате на какое-то время значительно уменьшилась угроза македонской власти в Эгеиде, которая в любой момент могла превратиться в грозную опасность, тем более что в Греции уже распространялись слухи, будто армия Александра окружена персами, лишена самого необходимого и вот-вот будет уничтожена [Эсхин, 2, 164].

Значительный интерес представляют мероприятия Александра в Солах. Он застал здесь у власти сторонников персидского господства. За эту свою ориентацию город был наказан контрибуцией (200 талантов серебра). Александр поставил у власти в Солах демократическое правительство, несомненно дружественное македонянским завоевателям.

Из Сол Александр прибыл в Магарс, где принес жертвы Афине Магарсийской (местному божеству, отождествленному греками с Афиной), а оттуда – в Малл, и там совершил жертвоприношение Амфилоху. В Малле Александр узнал, что войска Дария и сам персидский царь находятся в Сирии, примерно в двух днях пути от Ассирийских Ворот [Арриан, 2, 5–6; Руф, 3, 7, 2–6].

Информация о действиях сторон накануне битвы при Иссе, имеющаяся в нашем распоряжении, содержит противоречивые сведения. Согласно Арриану [2, 6, 1–2], Александр еще в Малле созвал дружинников на совещание, чтобы решить, ожидать ли Дария в горах или двигаться ему навстречу. Дружинники советовали немедленно идти на сближение с неприятелем. На следующий день Александр прошел через Ассирийские Ворота и остановился лагерем возле г. Мириандра. По сведениям Руфа [3, 7, 5 – 10], Александр встретился в Кастабале с Парменионом, а оттуда подошел к Иссу. Там состоялся совет, на котором Парменион высказался за то, чтобы сражаться в горах, где Дарий не сможет воспользоваться своим численным превосходством. Александр принял совет Пармениона. Вторая версия в общем не соответствует дальнейшему ходу событий. Александр не последовал совету Пармениона, даже если предположить, что такой совет был ему дан. Сам Руф [3, 8, 13] пишет о движении Александра к Ассирийским Воротам, что несомненно противоречит его словам о якобы принятом по совету Пармениона решении сражаться у Исса. Руф очевидно, воспользовался враждебными Александру источниками, выдвигавшими на передний план Пармениона. Вопрос, какую роль играл Парменион в армии Александра, был в древности объектом острой полемики.

Со своей стороны персидский царь не оставил планов закончить войну физическим устранением Александра. На этот раз в качестве орудия убийства попытались использовать перса Сисену, уже давно жившего при македонском дворе и считавшегося царским „другом“. Внезапно Сисена получил письмо от Набарзана, одного из военачальников Дария III, с предложением сделать „нечто, достойное его благородства и нравственных принципов“. Намек был достаточно ясен. Сисена, вовсе не имевший, как утверждает наш источник [там же, 3, 7, 11–15], намерения последовать этому указанию, собирался передать письмо Александру, но не мог найти удобного момента. Между тем оно, прежде чем попасть к адресату, побывало в руках царя, и тот приказал отдать его Сисене только для того, чтобы испытать верность перса. Поведение Сисены показалось Александру подозрительным; через некоторое время он был убит критянами, вероятно, по царскому приказу.

Войска Дария располагались в Сирии недалеко от Ассирийских Ворот. Они занимали выгодную позицию на большой равнине, где персидское командование могло ввести в бой все свои контингенты. Находившийся при персидском дворе македонский беглец Аминта, сын Антиоха, убеждал оставаться на этой местности, тем более что по всем признакам Александр не замедлит сам явиться на поле битвы [Арриан, 2, 6, 3 и 6]. Такие же советы Дарий слышал и от командиров своих греческих наемников [Руф, 3, 8, 1–2]. Однако под влиянием персидских придворных, не очень склонных доверять грекам и македонцу в войне против их соотечественников, Дарий вступил через Аманские Ворота в Киликию и внезапно оказался в тылу у Александра, сам, правда, того не подозревая. Персы исходили, по-видимому, из посылки, будто македонский царь не желает покидать Киликию. Там Дарий захватил Исс, а в нем – македонян, оставленных на излечение. Пленным персидский царь приказал отрубить руки и прижечь раны; после этого он велел провести калек по своему лагерю, надеясь, что их рассказы напугают противника [там же, 3, 8, 15; см. также: Арриан, 2, 7, 1 – у него пленные были изувечены и убиты]»

Услышав, что войска Дария подошли к р. Пинар (по одной идентификации – соврем. Деличай, по другой – Пайячай), Александр сначала не поверил этому и отправил нескольких своих дружинников на корабле разведать, не идут ли персы. Сведения подтвердились.

Войска противника были расположены следующим образом. На правом фланге персов, занимавшем северный берег р. Пинар, находились всадники, 20 тыс, пращников и лучников под командованием Набарзана, а также 30 тыс. наемников-греков во главе с Фимодом. На левом фланге под водительством фессалийца Аристомеда – еще 20 тыс. пехотинцев-персов. В центре стоял сам Дарий с 3 тыс. всадников и 40 тыс. пехотинцев. Александр на южном берегу Пинара в середине поставил фалангу, правый фланг поручил Никанору, сыну Пармениона, а левый – Пармениону и Кратеру.

Войска начали сближаться; персидская конница бросилась на левый фланг македонян. Правый фланг последних во главе с Александром устремился к реке и, переправившись через нее, напал на левый фланг персов. В центре македонская фаланга натолкнулась при переправе на сопротивление греческих наемников, служивших в персидской армии. На левом фланге конница Пармениона подверглась атаке персидских всадников, тоже переправившихся через Пинар. В ходе битвы левый фланг персидской армии был разгромлен, и правофланговая конница македонян развернулась против наемников, которые оказались в кольце греко-македонских войск. Началась резня. Александр пытался пробиться к Дарию III. Вокруг него битва была особенно ожесточенной. Многие приближенные персидского царя погибли, коней, которыми была запряжена его колесница, израненных и исколотых копьями, невозможно было удержать на месте, и Дарий с большим трудом пересел на другую колесницу. Сам Александр получил рану в бедро.

 

 

Битва при Иссе. Копия картины Филоксена Эритрейского. Мозаика из Помпей. Неаполь, Национальный музей.

 

Персы не выдержали напора. Дарий III потерял всякую возможность управлять своей огромной армией.

Воспользовавшись тем. что в рядах сражавшихся образовался проход, он устремился в бегство: сначала на колеснице, а потом, когда начались пересеченная местность и бездорожье, бросил ее и ускакал в ночь. Персидские воины – те, кто не попал в плен, – разбежались, только наемники отступили в относительном порядке [Арриан, 2, 10–11; Руф, 3, 9 – 11; Полибий, 12, 17–22; Диодор, 17, 33–34; Страбон, 14, 676; Плутарх, Алекс, 20; Юстин, 11, 9, 9]. Битва при Иссе произошла 12 ноября 333 г. (в месяце апеллее по македонскому календарю, в мэемактерии – по афинскому).

Вернувшись на поле сражения после неудачной попытки захватить Дария III, Александр застал своих солдат грабящими персидский лагерь и насилующими женщин [Диодор, 17, 35; Руф, 3, 11, 20–21]. Рассказывали [Плутарх, Алекс, 22], будто надругательство над женщинами, как и вообще преступления такого рода, вызывали у Александра отвращение; он якобы велел прогнать некоего тарентинца Феодора, желавшего продать двух красивых мальчиков, и даже приказал Пармениону казнить македонцев Дамона и Тимофея за насилия над женами наемников. Однако Александр ничего существенного не сделал, чтобы остановить бесчинства, но сам в них участия не принимал, к удивлению и восторгу современников и потомков [ср.: Диодор, 17, 38, 4–8].

Общая стоимость золота, серебра, драгоценных одежд, которыми завладели македоняне в битве при Иссе, оценивалась современниками в 3 тыс. талантов. Но это была далеко не вся добыча. Значительную часть вещей, взятых с собой в поход, Дарий III на всякий случай укрыл в Дамаске, и там они были захвачены Парменионом; по подсчетам современников – 2600 талантов в звонкой монете и 500 фунтов (т. е. 163.5 кг) серебряных изделий [Арриан, 2, 11, 10; Руф, 3, 13].

Здесь уместно, по-видимому, заметить, что, отправляя обильные дары своей матери Олимпиаде, Александр постоянно обнаруживал щедрость и к соратникам – качество, которое должно было снискать ему любовь приближенных и солдат. Про него рассказывали [Плутарх, Алекс, 39], что, увидев однажды, как какой-то македонец, изнемогая от тяжести, тащил царское золото, он велел ему отнести это золото в свой шатер и взять себе. Александр не терпел, когда кто-либо отказывался от царских милостей, несомненно потому, что видел в таком поступке проявление личной независимости [ср.: Плутарх, Апофт. царей и имп., 181е]. Он желал, чтобы у него постоянно просили денег или других подачек. На этой почве произошел любопытный эпизод, рассказанный Плутархом в биографии Александра [там же]. Некоему Серапиону, одному из своих партнеров по игре в мяч, Александр ничего не давал, потому что тот ничего не просил. Однажды во время игры Серапион не подал мяча царю. Александр удивился и задал вопрос: «А мне ты не дашь?». «А ты не просишь», – последовал мгновенный ответ. Александр рассмеялся и щедро одарил Серапиона. Другой раз, рассердившись на Протея, постоянного участника царских пиров, Александр дал ему в знак примирения по его просьбе 5 талантов серебра. Когда Перилл, один из царских «друзей», попросил у Александра приданое для своих дочерей, Александр велел ему взять 50 талантов. Пораженный такой огромной суммой, Перилл заметил, что и 10 талантов довольно. «Тебе довольно взять, – отвечал Александр, – но мне не довольно дать». Еще один эпизод: Александр приказал своему управителю выдать придворному философу Анаксарху столько, сколько тот пожелает. Управитель в ужасе донес, что Анаксарх требует 100 талантов. «Он хорошо поступает, – сказал на это Александр, – ведь он знает, что у него есть друг, могущий и желающий подарить такую сумму» [там же, 179 – 180а]. Рассказывали также [Плутарх, Апофт. Фок., 18; Элиан, 1, 25; Сенека, О благод., 2, 16], что афинскому политическому деятелю Фокиону Александр дал 100 талантов серебра, а позже предложил во владение один из четырех городов – Киос, Елею, Миласу, Гергиты, (иначе – Патары) [ср.: Элиан, 11, 9; Плутарх, Апофт, Фок., 188с]. Фокион отказался от этих даров, и раздраженный Александр написал ему, что не считает своими друзьями тех, кто ничего у него не просит. Тогда Фокион попросил отпустить на свободу нескольких известных греков. Настойчивые советы матери умерить свою щедрость Александр пропускал мимо ушей.

Воины Александра оставили для него роскошно убранный шатер персидского царя. Войдя в него, Александр снял доспехи и отправился мыться, сказав: «Пойдем, смоем пот сражения в бане Дария!». «Нет, – возразил один из дружинников, – в бане Александра: ведь имущество побежденных должно и называться именем победителя!». Когда Александр увидел всевозможные золотые кувшины, флаконы, ванны, высокий шатер с великолепными ложами, столами и посудой, потрясенный, он сказал, обращаясь к дружинникам: «Вот это и есть, как кажется, быть царем» [Плутарх, Алекс, 20].

Свой поход Александр начинал, располагая крайне ограниченными денежными средствами; теперь он превратился в обладателя огромного состояния, который может позволить себе жить истинно по-царски, не так, как живут где-то в македонском захолустье, не считать каждый обол. Его пиры становились все дороже и дороже, пока, наконец, их стоимость не достигла 100 мин, т. е. 10 тыс. драхм ежедневно [там же, 23; Афиней, 4, 146с]. О пиршествах Александра вообще ходили всевозможные легенды. Говорили, что за его столом собирались до 6 тыс. военачальников, которые восседали на серебряных креслах и возлежали па серебряных ложах облаченные в пурпурные одежды [Афиней, 1, 17]. Однако, произнося вышеприведенные слова, Александр, вероятно, имел в виду не только неслыханную роскошь. Может быть, именно после битвы при Иссе в его сознании зародилась мысль о том, что подлинный царь – это не македонский предводитель ополченцев и дружинников, каким его привычно воспринимали и македоняне, и греки, а властелин огромного мира, высоко вознесшийся над толпами подданных, простирающихся во прахе перед его тропом.

Омывшись в бане, Александр уже садился за пиршественный стол, когда ему сказали, что среди пленных находятся мать Дария III Сисигамбис, его жена Статира, малолетний сын Ох и две взрослые дочери, оплакивающие гибель персидского царя. Желая их успокоить, Александр послал к ним Леонната сказать, что Дарий жив и что они не должны бояться его, Александра, который воюет с Дарием лишь за власть. Александр обещал предоставить им все, что они пожелают, как это было в царствование их сына, мужа и отца. На следующее утро вместе с Гефестионом Александр отправился лично навестить семейство Дария. Не обошлось, как обычно, без недоразумения: Сисигамбис приняла за македонского царя более представительного и пышно одетого Гефестиона и пала перед ним. Поняв по поведению окружающих свою ошибку, она в страхе простерлась перед Александром, в тот поднял ее с земли, промолвив: «Не тревожься, мать, ведь он тоже Александр!». По приказанию победителя пленным были возвращены их имущество я прислуга (но некоторым рассказам, Александр даже увеличил штат прислужниц при матери и жене Дария); Александр взял на себя замужество дочерей и воспитание сына побежденного [Арриан, 2, 12, 3–8; Плутарх, Алекс, 21; Диодор, 17, 37, 3 – 38, 3; Руф, 3, 11, 24–12, 26; Юстин 11, 9, 12–16; Вал. Макс, 4, 7, 2]. Статира умерла через несколько месяцев во время родов, а Сисигамбис и ее внуки постоянно находились при дворе Александра, пользовались неизменным благоволением царя, а с 331 г. жили в Сузах. Дочери и сын Дария получали по указанию Александра греческое воспитание.

Возникает естественный вопрос: чем объяснить такое, совершенно необычное, по понятиям эпохи, поведение Александра? Все ожидали, что он сделает Статиру своей наложницей, а престарелая царица и ее внуки станут рабами при царском дворе.

В древности были распространены слухи о холодно-равнодушном отношении Александра к женщинам, и он, по-видимому, культивировал и оберегал эту свою репутацию. Про него рассказывали (правда, рассказ исходит от враждебно настроенных кругов [Афиней, 10, 435а]), будто еще при жизни отца обеспокоенные родители подарили ему фессалийскую гетеру Калликсену, но вступил он в связь с ней очень неохотно и только по настоянию матери. Другая гетера, Панкаста [Плиний, ЕЙ, 35, 86; Элиан, 12, 34], находилась в окружении царя и, вероятно, была его наложницей в 336–334 гг., однако сколько-нибудь заметной роли в жизни Александра не играла. Существует предание, будто последний велел знаменитому художнику Апеллесу нарисовать ее портрет; Апеллес влюбился в свою модель, и тогда Александр подарил Панкасту живописцу. Воздержавшись от близости с попавшими в его руки женой и дочерьми Дария III, Александр наглядно демонстрировал свое целомудрие и милосердие – качества, высоко ценившиеся в идеальном воине.

Однако были у Александра и иные, политические мотивы, заставившие его отнестись к семейству Дария и к прибившимся к этой семье аристократкам с повышенным вниманием. Можно было допустить, что он желает использовать их как заложников, и сам Дарий, судя по некоторым признакам, именно так и думал. Между тем все дальнейшее поведение Александра свидетельствует о другом. Судьбой плененной семьи персидского царя и знатных персиянок Александр уже после битвы при Иссе хотел показать, что в создаваемом им царстве и при его дворе найдется достаточно почетное место для любого иранца, в том числе и для выходцев из царствующего дома, и даже для самого Дария, если он пожелает покориться Александру.

Битва при Иссе сделала Александра хозяином всего Переднеазиатского Средиземноморья. Меняя лошадей на своем пути, бросая все лишнее, Дарий III поспешно скрылся за Евфратом. По дороге к нему присоединилось 4 тыс. беглецов, спасшихся из-под Исса, – греков-наемников и персов. С ними он прибыл в Вавилон и приступил к формированию новой армии [Арриан, 2, 13, 1; Руф, 4, 1, 1–3; ср.: Диодор, 17, 39, 1]. Другая группа наемников-греков (около 8 тыс. человек), предводимая Аминтой, сыном Антиоха, бежала в г. Триполис (Финикия), а оттуда морем на Кипр и далее в Египет. В Египте Аминта погиб в стычке с местными жителями [Арриан, 2, 13, 2–3; Руф, 4, 1, 27–33].

Вместо того чтобы преследовать Дария, Александр решил отрезать персов от берегов Средиземного моря и от каких-либо контактов с врагами Александра в греческом мире, закрепить свою власть на вновь завоеванной территории и приступить к ее планомерному освоению. Наместником – сатрапом Келесирии – он назначил, по одним сведениям, восходящим к официальным источникам, Менона, сына Кердимма [Арриан, 2, 13, 7], а по другим, враждебным Александру, – Пармениона [Руф, 4, 1, 4]. Информация Арриана, по-видимому, более достоверна: у Руфа снова ощущается настойчивое желание выдвинуть на передний план Пармениона. Новому сатрапу пришлось усмирять волнения в Сирии, но спокойствие было установлено легко и быстро [там же, 4, 1, 5].

Сам Александр направился в Финикийское Приморье. Эта область играла в экономической, политической и культурной жизни Средиземноморья важную роль. Властитель, установивший свое господство в Финикии, получал контроль практически над всей ближневосточной торговлей: обладание финикийским флотом превращало его в хозяина восточной части Средиземноморья. В середине IV в. в Финикии намечается тенденция к сближению с эллинским миром, широко распространяются антиперсидские настроения, происходят восстания, подавленные персами с большим трудом и чудовищной жестокостью. Таким образом, Александр мог рассчитывать на мирное завоевание финикийских городов и на поддержку их правительств.

 

 

Походы Александра Македонского.

 

Вступление Александра в Финикию ознаменовалось сдачей г. Арвада, находившегося на прибрежном островке и владевшего частью приморской полосы на побережье [Арриан, 2, 13, 7; Руф, 4, 1, 6]. Оттуда он двинулся в Марафон и там встретился с послами Дария, доставившими ему письмо персидского царя.

Тексты писем Дария и Александра, которые приводятся в источниках, лишь в общих чертах, вероятно, соответствуют содержанию подлинников. Они, однако, дают нам возможность представить себе и предложения Дария, и реакцию на них Александра. Обстоятельства, вынудившие персидского царя обратиться к победителю, очевидны: беспокойство о матери, жене, детях, опасения за судьбу своего царства и собственную Дарий просил Александра вернуть его семью за выкуп и предлагал заключить союз; судя по некоторым указаниям, он настаивал, чтобы Александр возвратился на родину, очистив территорию Ахеменидского царства. По другим сведениям, Дарий предложил Александру часть Малой Азии до р. Галис [ср.: Арриан, 2, 14, 1–3; Руф, 4, 1, 7–9; Диодор, 17, 3, 1; Юстин, 11, 12, 1]. Такого рода предложения побежденного не могли не показаться Александру, уже видевшему себя царем Ахеменидской державы, оскорбительными и, конечно, совершенно неприемлемыми. Не исключено, что, ставя на обсуждение своих «друзей» вопрос об этом обращении, Александр постарался усилить впечатление; Диодор [17, 39, 2] утверждает, будто он представил не подлинный текст письма, а сфабрикованную им самим фальсификацию. Как бы то ни было, Александр ответил на письмо Дария категорическим отказом. Последнему предлагалось признать верховную власть Александра, явиться к его двору и занять свое место среди приближенных нового владыки; на этих условиях ему будет возвращена семья и вообще он получит все, что пожелает [Арриан, 2, 14, 4–9; Руф, 4, 1, 10–14]. Такая перспектива не устраивала Дария, еще не исчерпавшего всех возможностей бороться, и переговоры зашли в тупик.

Выступив из Марафона, Александр без труда овладел Библом [Арриан, 2, 15, 6; Руф, 4, 1, 15]. Другой важный город Южной Финикии – Сидон, где уже давно были сильны антиперсидские настроения, также раскрыл свои ворота перед Александром [Арриан, 2, 15, 6]. Царь Стратон, ставленник ахеменидской администрации, был низложен и царем поставлен Абдалоним, дальний родственник местной царской династии, до того не интересовавшийся политикой. Занятый своими повседневными делами, он даже «не слыхал звона оружия, который сотрясал всю Азию» [Руф, 4, 1, 16–26]. Не избалованный милостями судьбы человек, внезапно ставший царем, не имевший ни связей в местных аристократических кругах, ни опыта государственной деятельности, оказался наиболее приемлемым в качестве декоративной фигуры и для македонской администрации, и для промакедонски настроенной местной знати. От него можно было не ждать неожиданностей.

В Сидоне Александр устроил весьма важную политическую демонстрацию – охоту на льва. Какое значение придавалось этому в сущности мелкому эпизоду, свидетельствует тот факт, что скульптурное изображение охоты было послано в Дельфы [ср.: Плутарх, Алекс, 40]; она же была показана и на саркофаге Александра. Учитывая, что царь, поражающий копьем льва, изображен на одной из угаритских царских печатей, а также что ассирийские цари устраивали охоту на львов, носившую ритуальный характер, можно думать, что охота, организованная Александром, тоже являлась ритуальной (восходила к древнейшему комплексу испытаний физической мощи царя) и должна была подтвердить в глазах местного населения его положение верховного владыки.

Покорение Финикии шло без серьезных затруднений, однако внезапно для Александра он столкнулся с сопротивлением Тира [Арриан, 2, 15, 6 – 24, 6; Руф, 4, 2–4; Диодор, 17, 40, 2 – 46, 6; Плутарх, Алекс, 24–25; Юстин, И, 10, 10–14; Полиен, 4, 3, 3–4]. Выслав Александру необходимые дары и продовольствие, тиряне отказались допустить его в островной район города для принесения жертвы богу Мелькарту (по греческим представлениям, это был Геракл, считавшийся одним из предков Александра). В ответ на свое требование он услышал, что в материковой части города, так называемом Старом Тире, есть более древний храм Мелькарта-Геракла и македонский царь может совершить свою жертву там. К этому, по-видимому, было добавлено, что в островной Тир ни персы, ни македоняне допущены не будут.

Отказ привел Александра и неистовство. Поступок тирян означал, что они желают сохранить нейтралитет и, пользуясь удобным случаем, обеспечить себе политическую самостоятельность. Такой нейтралитет, конечно, был выгоден Дарию, однако главное заключалось в том, что Тир отказывался признать верховную власть македонского завоевателя. Не желая тратить время на длительную и трудную осаду неприступного города, Александр предпринял было еще одну попытку решить дело миром. Тиряне убили его послов, а их тела бросили в море, лишив, таким образом, погребения (для древности – неслыханное кощунство). Александр решил брать город штурмом.

Принимая решение защищаться, тирское правительство рассчитывало на островное положение города, делавшее его неприступным для сухопутных войск, на господство на море тирского флота и на отсутствие флота у Александра, на мощь оборонительных сооружении Тира, наконец, на поддержку своей североафриканской колонии – Карфагена. Ежегодно из Карфагена в Тир приезжали священные послы для принесения жертвы в местном храме Мелькарта. Такие послы находились в Тире и тогда; они уверяли власти, что Карфаген окажет Тиру возможную помощь.

В Тире началась интенсивная подготовка к обороне; в многочисленных мастерских ремесленники изготовляли оружие, в особенности приспособления для разрушения осадных механизмов (гарпагоны) и крючья, которыми, выбрасывая их из метательных орудий, захватывали корабли (вороны). В свою очередь Александр приказал строить мол, чтобы соединить островной Тир с сушей. Камень брали из развалин разрушенного Александром материкового города, лес для строительства плотов, настила и башен подвозили с Ливанских гор.

Пролив, отделявший островной Тир от материка, в самом глубоком месте имел глубину около 3 оргий, т. е. немногим более 5.5 м. Ширина пролива составляла 4 стадии, т. е. несколько менее 800 м. Он, однако, был очень илист и вязок; это свойство дна позволяло македонянам легко вбивать колья и закреплять камни, образовывавшие насыпь; поверх камней они укладывали деревянный настил. В самом начале стройки Александр рассказал воинам о своем вещем сне: будто бы Геракл сам ввел его в осажденный город. Поощряемые Александром, активно участвовавшим в работах, солдаты упорно трудились, хотя пока и без видимого результата.

По мере сил тиряне пытались мешать осаждавшим. Подплывая на небольших лодках, они осыпали насмешками солдат, таскавших землю, камни, деревья, но македонцы не обращали на это внимания. Когда мол уже поднялся над водой, тиряне стали нападать на работавших, засыпали их копьями, обстреливали из катапульт, луков и пращей. На молу постоянно происходили стычки между осаждавшими и осажденными. Армия Александра стала нести серьезные потери; темпы строительства замедлились.

Между тем возникли новые трудности. Воины Александра, заготавливавшие лес, подверглись нападению арабских племен, живших в горах на южной оконечности Ливана. Около 30 македонцев были убиты, несколько попали в плен. Опасность казалась настолько грозной, что Александр, поручив осадные работы Пердикке и Кратеру, сам повел карательную экспедицию в глубь Ливанских гор и Антиливана. В этой операции, сопровождая Александра, участвовал его воспитатель Лисимах. Усталый и изнемогший, он отстал от македонского отряда, но Александр не покинул своего старого учителя. Они шли рядом, постоянно подвергаясь угрозе неприятельского нападения; вечером, когда устраивались на ночлег, Александр рискнул жизнью, чтобы добыть огонь из вражеского костра. Ночь они провели в безопасности, отогнав перепуганного неприятеля, и вскоре присоединились к своим.

Такой поступок, соответствовавший репутации «хорошего и прекрасного» воина, юного героя, способного и на самопожертвование ради близких, и на безоглядно смелый подвиг, не мог не вызвать у греко-македонских солдат восторга и новых симпатий к царю. Александр это хорошо понимал и в аналогичных случаях никогда не колебался. Кроме того, Александр ведь был еще очень молод, поэтому подобные приключения сами по себе доставляли ему огромное удовольствие.

Возвратившись с победой под стены Тира, Александр нашел воздвигавшуюся насыпь до основания разрушенной. Пердикка и Кратер оказались не в состоянии предотвратить убийственного удара, нанесенного тирянами. Вот как это случилось.

Еще до своей ливанской экспедиции Александр велел принять необходимые меры для того, чтобы защитить работавших на стройке. Мол со всех сторон был окружен щитами и плотами, предохранявшими македонских солдат от обстрела с тирских кораблей; на конце мола построили две башни, откуда македоняне могли вести обстрел из метательных орудий. Тогда тиряне снарядили большой корабль, предназначавшийся обычно для перевозки лошадей, загрузили его всевозможными горючими веществами и факелами, а борты обмазали смолой и серой. Подогнав корабль к македонским башням, они подожгли его; люди, находившиеся на судне, спаслись, доплыв к буксирам и кораблям охранения. Пожар быстро охватил башни и мол; кроме того, тиряне начали посылать горящие стрелы. Причаливая к молу в различных пунктах, они поджигали его и стоявшие на нем орудия, выдергивали колья и скрепы. Огонь, распространившийся по всему сооружению, мешал македонянам сопротивляться; многие из тех, кто был в этот момент в башнях, бросались в море, а оттуда их вылавливали на свои корабли финикияне. Поднялся сильный ветер, море начало волноваться. Мощными ударами волн мол был прорван, его фундамент размыт, и внезапно все сооружение рухнуло.

Александр приказал строить новый мол, шире прежнего и направленный не боком к подветренной стороне, а прямо навстречу ветру. Тиряне активно мешали работам, которые в результате продвигались слишком медленно и не давали требуемого эффекта. Было ясно, что без собственного флота овладеть Тиром невозможно. Александру нужны были корабли, и он отправился за ними в соседний Сидон.

Обстоятельства складывались для Александра благоприятно. Блестящая победа при Иссе и в особенности бескровное подчинение таких крупнейших городов средиземноморского побережья Передней Азии, как Арвад, Библ, Сидон, заставили финикиян, находившихся под персидским командованием в Эгеиде, изменить свое поведение. Герострат, царь Арвада, и Энил, царь Библа, направились к Александру; к ним присоединилась и сидонская флотилия. В результату в распоряжении Александра оказалось около 80 финикийских кораблей. Расчеты тирского правительства на помощь из Карфагена не оправдались. Под предлогом войны, которую Карфаген как раз в этот момент вел в Сицилии, он отказался прислать свои войска для обороны метрополии. Единственное, что тиряне смогли, – эвакуировать в Карфаген некоторое количество женщин и детей. Впрочем, Александр все равно объявил Карфагену войну, хотя и отложил ее до завершения восточного похода.

Кроме того, Александр получил 12 триер с о-ва Родос, 10 – из Сол и Ликии и даже одну пентеконтеру из Македонии. Наконец, в Сидон к Александру явились перепуганные кипрские цари – финикияне и греки, опасавшиеся мести за свое сотрудничество с персами. Чтобы выслужиться перед новым властителем, они доставили ему 120 судов. Всего, таким образом, Александр располагал теперь 223 кораблями. Получил он и новых солдат: в Сидон из Пелопоннеса прибыл Клеандр, сын Полемократа, и привел с собой 4 тыс. наемников-греков.

Обладание флотом позволило Александру резко изменить ход осады. Он попытался было вызвать тирян на бой, но они уклонились от сражения и заперли кораблями входы в свои порты. Подведя суда к городским укреплениям, Александр стал обстреливать стены из метательных орудий и разбивать их таранами. Финикияне спешно заделывали проломы; за линией оборонительных сооружений они начали постройку еще одной стены. Дождавшись удобного времени, Александр приказал своему флоту глубокой ночью окружить город. Суда связывали по два так, чтобы их носы были соединены, а кормы разведены на максимально возможное расстояние; на палубах и бревнах, привязанных к бортам, устраивали деревянные настилы, где размещали воинов и осадные орудия. Буря Помешала действиям македонян и прибила корабли к материку; многие из них получили сильные повреждения. Тем не менее осада Тира продолжалась; греко-македонские метательные орудия обстреливали осажденных, тараны били по стенам, стрелки из лука охотились за защитниками города, появлявшимися на укреплениях. В городе царило возбуждение, однако тиряне не допускали даже мысли о сдаче.

В разгар боев по городу разнесся слух, будто какому-то тирянину во сне привиделось, что бог Решеф, которого греки отождествляли с Аполлоном, собирается покинуть Тир. Перепуганные горожане решили приковать статую бога золотыми цепями к алтарю (по одной версии, к алтарю Геракла-Мелькарта, по другой – к его собственному). Рассказывали даже, будто они привязали статую веревками и сделали надпись: «Александров приспешник». В Тире начались также разговоры о том, чтобы, по старинному финикийскому обычаю, принести человеческую жертву, мальчика из знатной семьи, и тем предотвратить беду. Однако тирский совет отказался; обычные жертвы были сочтены достаточными для спасения города.

Главное внимание тиряне уделяли земным средствам защиты. Пользуясь воронами и железными лапами с крюками, они наносили повреждения кораблям, убивали, ранили или захватывали солдат. Со стен на македонян обрушивались тучи раскаленного песка и кипящие нечистоты. Серьезным препятствием для действий македонян была каменная насыпь на морском дне у берега острова. Александр велел расчистить дно, однако тиряне обрезали веревки, которыми были привязаны корабельные якоря, и дезорганизовывали работу. Только после того, как македоняне стали закреплять якоря на цепях, можно было продолжать разборку насыпи.

Большое впечатление на осаждавших произвело появление у мола морского чудовища (по-видимому, кита) как раз в тот момент, когда Александр снова повел свой флот к стенам города. И македоняне, и тиряне истолковали это событие как благоприятное для себя предсказание; тиряне даже устроили по данному случаю священную трапезу. Желая деблокировать островной город, они вывели свои корабли из северной гавани. У выходов из нее стояла кипрская флотилия, тогда как остальной (финикийский) флот Александра находился вместе с ним у Египетской гавани. Согласно версии Руфа, события разыгрались следующим образом. У материкового берега оставалось около 30 кораблей, и с ними тиряне завязали сражение. На шум приплыли остальные корабли, которыми командовал Александр, и заставили тирян вернуться в свою гавань. Александр попытался и сам туда прорваться, но безуспешно. По Арриану, тиряне напали на кипрские корабли, когда на них не было моряков. Во время сражения Александр, оставив финикийские суда блокировать южную гавань, с несколькими кораблями примчался на помощь и оттеснил тирян. Македоняне, разрушив часть городской стены, попытались прорваться в город, но были отброшены. Из этих не вполне согласующихся между собой сообщений ясно только, что тиряне пытались нанести удар по морским силам Александра, были отброшены на исходные позиции, однако и сам царь не сумел развить свой успех и пробиться в город.