II. Природа организационной культуры.

Проблема организационной культуры – это, вконечном счете, проблема выбора и наследования стратегий при смене политиков. Имея дело с политическим рынком, с государством, каждый гражданин (избиратель), которому предлагается выбор стратегий, явно не может соотнести затраты и результаты. Он руководствуется при выборе - и в этом фундаментальное отличие политической сферы от сферы бизнеса - скорее доверием к определенным политическим кругам, нежели тем анализом выгод и издержек, который он способен провести на основе доступной ему дешевой информации, кстати, часто нерелевантной.

Например, доверие народа к Е.М. Примакову базировалось, Бог знает, на чем. Народ думал: «Человек он такой положительный, полноватый, спокойный, не то, что эти крикуны рыжие. Вроде бы, сам не воровал, поскольку был генерал, а как же там воровать?! Вообще на Брежнева похож, а при Брежневе жизнь была хорошая, спокойная». На сегодняшний день люди устали от потрясений, они очень хотят хоть какого-то знака наступающей стабильности, и Евгений Максимович стал для них таким знаком – он стал лидером, олицетворяющим спокойствие. Народ успокоился, перестал выходить на улицы несмотря на то, что реально доходы пенсионеров упали ровно вдвое. Случись подобное в премьерство Анатолия Борисовича Чубайса или Сергея Владиленовича Кириенко, на Горбатом мосту сейчас сидели бы и стучали касками не только шахтеры, но и все остальные, вплоть до банкиров. А тут народ спокойно сидел по домам. Почему?

Важную роль здесь играют сигналы (тоже очень интересная проблема). Чтобы в условиях практически полной неопределенности рядовой избиратель смог определить, что вообще государству нужно делать, ему нужны какие-то проверяемые точки отсчета. Такие точки в теории организационной культуры называются фокальными точками (focal points), и они, конечно, у разных лиц разные.

Для одних (однако таковых в нашей стране явно немного) focal points являются макроэкономические показатели. Зная производственный потенциал страны и возможный уровень инвестиций, человек с определенным уровнем теоретической экономической культуры может приблизительно подсчитать возможный при благоприятной ситуации рост ВВП. И он понимает, что, если один политик обещает рост ВВП на 2-3 % в год, а второй – на 20 % в год, то этот второй ему лжет, и голосовать за него он не будет.

Для других (это более широкая группа экономически активных людей) focal point является курс доллара. Надо сказать, что для сельского жителя focal point - не курс доллара, а, например, стабильность рублевой пенсии, которую он получает. Но для горожанина (для той же городской старушки) курс доллара - очень точное измерение, потому что крупные города сильно зависят от импорта.

Но все эти рассуждения очень приблизительны, а в конечном счете человек, видимо, будет соотносить стратегию политика только со своим благосостоянием. Насколько предъявляемая политиком стратегия проверяема по благосостоянию не ex post (когда можно проверить, как реализовал свои обещания любой политик), а ex ante? Гражданин (citizen) принимает свое решение относительно того или иного политического деятеля (партии) на основе системы сигналов, как то:

- previos record,

- обещания versus интересы,

- традиция.

Previos record. Это предшествующие достижения политика. Заметим, что харизма не имеет отношения к обсуждаемой проблеме, ибо мы рассматриваем эту проблему с точки зрения микроэкономики, а не социологии.

Обещания versus интересы. Здесь важно совпадение или несовпадение зон интересов политика и его избирателя. Чаще всего, люди будут пытаться рационально соотносить не то, сколько политик обещает, а сколько он о чем говорит. Такой сигнал (или индикатор) тоже вполне работает. Скажем, если мы - крестьяне, а выступающий перед нами кандидат о селе в своей программе ничего не сказал, мы за него голосовать не будем. Нам ясно, что он о нас вообще не думает. А другой кандидат долго говорил нам именно о наших проблемах. Нам кажется, что он о нас думает, и мы за него проголосуем. Для нас это показатель его вектора интересов. Мы убедились в совпадении нашей и его зоны интересов.

Традиция. Люди могут голосовать, и следуя традиции. Кстати, кто-то из наших сограждан пойдет голосовать, кто-то – нет, а это тоже выбор. Но принявший участие в выборах, как правило, будет голосовать за некоего кандидата не потому, что тот обладает определенными личностными характеристиками, а потому, что тот придерживается определенной политической ориентации, которой придерживается (так уж у него сложилось) и сам избиратель.

Таким образом, кто-то традиционно проголосует за коммунистов, кто-то - за либералов, а кто-то будет руководствоваться не традицией, а другими сигналами -скажем, тем, насколько солидно выглядит данный кандидат (что, кстати, сильно зависит от ретушера), но, если иных сигналов нет, то и этот сойдет.

Человек сначала будет ориентироваться на проверяемые вещи, что возможно для него в полном объеме лишь на местных выборах. Ex ante он будет знать, что данный кандидат ушел от жены и алиментов не платит, а ex post он будет знать, что избранный им политик пообещал дорогу отремонтировать и больницу построить и сдержал свое обещание. Наглядный уровень демократии – это самый низший муниципальный уровень. На этом уровне кандидат для избирателей проверяем, что способствует формированию рационального демократического сознания граждан. Однако в нашей стране данного уровня нет. Заметим, что Лужков пытается внедрить некие территориальные общины. Идея сама по себе хорошая, но он им не дал пока почти никаких прав.

На следующем, более высоком уровне граждане выбирают мэра или губернатора, и тут их конкретные интересы и конкретные focal points замещаются некими абстракциями, системой сигналов. На этом уровне они не могут измерить будущую эффективность той или иной партии, того или иного кандидата, в силу чего осуществляют свой выбор by proxy (основываясь на доверии к чему-то). Каким образом формируется это доверие? Здесь мы подходим к проблеме культуры.

Теория культуры в экономической науке сформировалась достаточно поздно - основополагающие статьи были опубликованы в последнем десятилетии. Главной фигурой в теории культуры является автор крупнейшего компендиума по микроэкономике Дэвид Крепс (David Kreps), выпустивший книгу «Корпоративная культура экономической теории» (1990). Параллельно с ним несколько статей по этому поводу опубликовал в 1990 г. Дуглас Норт, а Барри Р. Вайнгаст (Barry R. Weingast) издал работу «Перспективы рационального выбора в системе разделяемых традиций. Роль суверенитетов» (1994). Терминология этих авторов различна: Крепс говорит о корпоративной, или организационной культуре, а Норт, как и Вайнгаст, - о некой привычке, традиции. Но сама по себе теоретическая модель традиций такова:

- стороны, находящиеся в реляционных (или возобновляющихся) отношениях, при которых они заинтересованы не в конкретном разовом результате, а в возобновлении этих отношений, в длительном их существовании, фиксируют focal points (некие центральные моменты), игнорируя все остальное;

- стороны, находящиеся в реляционных multilateral (многосторонних) отношениях, применяют модель поведения, которую они выработали, основываясь на этих точках, максимально универсально (даже в тех случаях, когда результат применения данной модели поведения очевидно не оптимален для них), т.е. имеет место приоритет модели поведения над эффективностью.

Рассмотрим простой пример. У нас есть Уголовный кодекс (УК) и Правила дорожного движения (ПДД). Гр. Петров лишь по неосторожности, без всякого злого умысла задавил гр. Иванова. Гр. Петров - крупный эффективный работник, он ст о ит 1000 $. Суд приговаривает его к трем годам заключения в колонии общего режима, где он вместо того, чтобы проектировать электронные микросхемы, работает на свиноферме. В результате, не только компания, в которой трудился гр. Петров, но и общество в целом теряют оттого, что он три года не работает по специальности. Локальный оптимум не достигается. Тем не менее, гр. Петров правильно наказан, и общество, его наказавшее, не принимает во внимание, что было бы выгоднее выпустить его на свободу и дать возможность работать по специальности, потому что оно заинтересовано в сохранении реляционных отношений, называемых УК и ПДД, самих по себе как ценности. А может оно их сохранить только через формирование причастности к ним всех людей без исключения, когда каждый будет уверен, что, если уж Петрова посадили, то его в сходной ситуации точно посадят. Ценностью становится сохранение самого института даже в условиях, когда его применение явно неоптимально, - в этом смысл традиции.

Зона действия традиции будет простираться до того момента, пока ее носители согласны ее придерживаться. Т.е. любая традиция, включая правовую, добровольна. Вышеупомянутого гр. Петрова, конечно, жалко. Но недавняя история с сыном высокопоставленного чиновника прокуратуры (когда тот на своем «Джипе» задавил некоего человека, а потом оказалось, что у него этот «Джип» угнали и совершили на нем наезд) показывает, до какой степени в нашем государстве реализуется правовая традиция. Наше общество не готово ее применять ко всем своим гражданам без каких бы то ни было исключений. У нас нет ориентиров, что связано не только с незаинтересованностью в них определенных групп (см. начало данной Лекции) - в конце концов, в ориентирах, ограждающих граждан от наезда автомобиля, заинтересованы все, даже В.И. Илюхин с В.И. Анпиловым, - но и с отсутствием правовой традиции. А пока у нас господствует право сильного или право влиятельного, эффективность действия всех законов, надзор за соблюдением которых поручен, кстати, нашей прокураторе, примерно одинакова.

Таким образом, политическая культура есть некритически наследуемая модель поведения. Человек при этом экономит ресурсы перебора других вариантов развития. Когда-то этот перебор для него реален, когда-то – нет, а традиция формируется, как механизм, позволяющий избегать трансакционных издержек перебора вариантов. Представленные в полном объеме, эти издержки в силу своей масштабности препятствуют всякой экономической активности. Нам не хватает традиций деловой культуры ведения дел, честного исполнения сделок, в т.ч. и устных. Нам не хватает традиций соблюдения права, благодаря чему мы теряем огромные ресурсы, в т.ч. и финансовые.

Например, директор Уралмаша Каха Бендукидзе в свое время взял в управление Иркутск-уголь. Согласно закону, если лицо, взявшее предприятие в управление, хорошо им управляло и поставило это предприятие на ноги, оно потом имеет право его выкупить (у такого лица есть опцион на покупку). Бендукидзе отнесся к Иркутск-углю, как собственник - вложил в него средства и поставил-таки на ноги. Но иркутский губернатор или местный директор Иркутск-угля (что одно и то же), который, естественно, не мешал Бендукидзе реанимировать предприятие, так как это не противоречило его интересам, теперь категорически не хочет отдавать его и препятствуют реализации опциона. Он хочет сам владеть Иркутск-углем.

Бендукидзе не помогает и то, что в совете директоров предприятия его людям принадлежит большинство голосов. У губернатора есть самые разные возможности повлиять на ситуацию, полномочий ему хватает с избытком. Скажем, он может платить зарплату судье, а может не платить; может дать квартиру судье или его свояченице, а может не дать; может послать милиционера исполнять решение суда, а может не послать (последнее наиболее реально). На сегодняшний день ситуация такова: губернаторским решением уже дважды запрещалось проведение собрания акционеров, а директор Иркутск-угля организовал забастовку работников против своих собственников, которую поддержала администрация Иркутской области.

Как, с учетом наших условий, должен был поступать тот же Бендукидзе, чтобы не попасть в подобную ситуацию? Очевидно, он должен был вкладывать средства не в Иркутск-уголь, а лететь в Иркутск к губернатору области или, на худой конец, к председателю Законодательного собрания, вести их предвыборную кампанию и брать с них долговые расписки, как делают нормальные, уважающие себя олигархи, политические проплаты которых составляют 2-3 млрд. $. Эти альтернативные инвестиции, соразмерные нынешнему годовому бюджету России - 20 млрд. $, есть следствие выбора, который олигархи сделали, рационально перебрав варианты. В нашей стране прежде, чем купить какое-то предприятие, человек вынужден не только посмотреть состав его активов, но и лететь знакомиться (на уровне распития водки) с местным губернатором и его окружением, а еще с главой районной администрации, а еще с районным прокурором и т.д. Т.е. потенциальному владельцу предприятия нужно перебрать слишком много вариантов. Поэтому у нас и не развивается промышленность.

Проблема России в том, что у нас не только нет правовой традиции, у нас есть традиция пренебрежения к закону, постоянного неисполнения закона, которая и формирует столь безысходное состояние нашей экономики. Иностранные инвесторы не идут к нам именно в силу того, что их «кидают» с завидной регулярностью, так как у нас нет механизма гарантий прав собственности, у нас нет стабильных прав собственности.

Вернемся к нашей модели. Эта воспроизводимая модель контрактных отношений – пучок контрактов. Она включает определенные focal points, а именно: цели и средства достижения этих целей, множества отношений, или наборы отношений. В организации набора отношений человек не осуществляет оптимизацию. Он сделал это заранее, а часто за него это сделали другие (родители и пр.).

Культура обычно включает в себя механизм самоподдержания. До определенного момента агенты могут работать в рамках системы без внешнего принуждения, что обеспечивает снижение трансакционных издержек не только по информации, но и по enforcement (по принуждению к исполнению обязанностей). Если же человек не следует традиции, это ведет к резкому росту в обществе трансакционных издержек по правам собственности и по enforcement. Но для кого растут трансакционные издержки - для человека, соблюдающего традиции, или человека, их не соблюдающего?

Человек, соблюдающий традиции, предсказуем (это и создает основу стабильности). Человек, не соблюдающий традиции, непредсказуем. Он может выиграть в однократной игре с партнерами, соблюдающими традиции, но в повторяющейся игре с партнерами, которые следуют традиции, он проигрывает, ибо его просто не возьмут в игру. Правда, он может выиграть и в многократной игре, если будет постоянно менять соблюдающих традиции партнеров, а информационный сигнал о том, что он действует не по правилам, будет запаздывать. Примером этой ситуации могут служить русские в европейском бизнесе. На Западе люди привыкли, что все ведут дела честно, и им сложно осознать, что партнер может обманывать. Поэтому русский жуликоватый бизнесмен, которого выгнали из одного района за то, что он разбавлял бензин, может сделать то же самое в другом районе, там не сразу догадаются.

Важна также проблема количества оппортунистов. Оппортунист будет выигрывать, пока у него не появится много последователей. Он должен быть уверен, что его партнеры предсказуемы, и ему на разграбление достанется максимальный кусок пирога. Чем больше оппортунистов, тем ниже информационная прозрачность (нет уверенности, что имеешь дело с нормальным партнером, а не с таким же оппортунистом, как ты сам) и доля прибыли, которая достается каждому из них.

Традиция эффективна, но ее эффективность не абсолютна, она носит локальный характер, благодаря чему образуются зоны неэффективности. В этих пустотах оппортунист может действовать оптимальным для себя образом (например, превышая скорость на пустынной дороге).

Если единичное оппортунистическое поведение становится массовым, то здесь возможны три варианта развития событий:

- подавление оппортунизма (если традиция очень устойчива);

- размывание оппортунизма (если традиция оторвалась от усредненной оптимальности);

- затухание оппортунизма (люди могут добровольно вернуться к следованию традиции, если убедятся, что теряют на оппортунизме).

Политические традиции и культура специфичны в отношении:

- focal points;

- границ их эффективного применения.