О том, как Пантагрюэль уговаривает Панурга посоветоваться с дурачком

 

Идя к себе, Пантагрюэль заметил, что в галерее стоит с мечтательным видом Панург и задумчиво покачивает головой.

– Вы мне напоминаете мышь, попавшую в смолу, – сказал Пантагрюэль. – Чем больше усилий тратит она, чтобы выбраться, тем глубже увязает. Так и вы: чем больше видимых усилий прилагаете вы к тому, чтобы выпутаться из сети сомнений, тем хуже запутываетесь. Я знаю только одно средство. Слушайте. Мне часто приходилось слышать народное выражение: иной дурак и умного научит. Так как ответы людей умных вас не совсем удовлетворили, посоветуйтесь с каким-нибудь дурачком. Может статься, беседа с ним даст вам более полное удовлетворение. Вы же знаете, что мнения, советы и предсказания дурачков многажды спасали владетельных князей, королей и даже целые государства, помогали выигрывать сражения, выводили из затруднительных положений.

Приводить примеры, по-моему, нет надобности. Я думаю, вы проникнетесь моим доводом: кто усердно занимается своими частными и домашними делами, кто зорко смотрит за своим домом, кто выказывает осмотрительность, кто не упускает случая к приобретению и накоплению земных благ и богатств, кто заранее принимает меры, чтобы не обеднеть, того вы называете житейски мудрым человеком, хотя бы в очах божественного разума он и казался глупцом, ибо для того, чтобы божественный разум признал человека мудрым, то есть мудрым и прозорливым по внушению свыше и готовым к восприятию благодати откровения, должно позабыть о себе, должно выйти из себя, освободить свои чувства от всех земных привязанностей, очистить свой разум от всех мирских треволнений и ни о чем не заботиться, что для людей невежественных является признаком безумия.

На этом основании непросвещенная чернь называла Фатуальным[606]великого прорицателя Фавна, сына Пика, царя латинов. Потому-то когда комедианты распределяют между собою роли, то роли простака и шута неизменно поручаются наиболее искушенным и наиболее даровитым. На том же основании астрологи утверждают, что у царей и у безумных одинаковый гороскоп, и обыкновенно приводят в пример Энея и Кореба, которого Эвфорион почитал за дурачка: и у того и у другого гороскоп был одинаковый.

Кстати, позвольте вам напомнить, что Джованни Андреа в своем толковании папского послания мэру и жителям Ла-Рошели, а после него Панормита в своем толковании, Барбаций в комментарии к Пандектам и совсем недавно Ясон в своих Советах [607]рассказывали о сеньоре Жоане, знаменитом парижском шуте, прадеде Кайета.

Дело было так. Однажды в Париже, близ Пти Шатле, некий грузчик ел в харчевне хлеб перед самым вертелом, – он находил, что хлеб, пропитанный запахом жареного, не в пример вкуснее обычного. Хозяин его не трогал. Когда же грузчик умял весь свой хлеб, хозяин схватил его за шиворот и потребовал с него платы за запах жаркого. Грузчик доказывал, что он никакого ущерба его мясу не причинил, ничего у него не брал и ничего ему не должен. Запах, из-за которого загорелся спор, все равно, мол, выходит наружу и мало-помалу разносится в воздухе, а это, мол, неслыханное дело, чтобы в Париже брали деньги за то, что на улице пахнет жареным. Хозяин харчевни твердил, что он не обязан кормить грузчиков запахом своего жаркого, и побожился, что отнимет у него крюки, коли тот не заплатит. Грузчик схватил палку и изготовился к обороне. Завязалась жестокая потасовка. Отовсюду набежали парижские зеваки. В их толпу замешался и шут сеньор Жоан, житель города Парижа. Заметив его, хозяин сказал грузчику: «Давай спросим славного сеньора Жоана, кто из нас прав». – «Давай спросим, расперетак твою так», – сказал грузчик.

Узнав, из-за чего они повздорили, сеньор Жоан велел грузчику достать из-за пояса серебряную монету. Грузчик дал ему турский филипп. Сеньор Жоан взял монету и положил ее себе на левое плечо, как бы для того, чтобы взвесить; затем подбросил ее на левой ладони, как бы желая увериться, не фальшивая ли она; затем поднес ее к самому зрачку правого глаза, как бы для того, чтобы получше рассмотреть ее чеканку. Все зеваки хранили в это время совершенное молчание, хозяин терпеливо ждал, а грузчик был в отчаянии. Наконец сеньор Жоан несколько раз подряд стукнул монетой о вертел. Засим он, держа в руке погремушку так, словно это был скипетр, с величественностью заправского председателя суда надвинул на лоб свой колпак, отороченный мехом под куницу, с ушками из бумажного кружева, разика два-три откашлялся и во всеуслышание объявил: «Суд признал, что грузчик, вместе с хлебом проглотивший запах жареного, уплатил сполна хозяину звоном монеты. На основании этого суд постановляет отпустить истца и ответчика восвояси, освободив их от уплаты судебных издержек, и дело на том прекратить».

Этот приговор парижского шута показался названным мною ученым удивительно и поразительно справедливым, и они даже высказались в том смысле, что если бы дело грузчика слушалось в парижском парламенте, или же в римской курии, или же, наконец, в ареопаге, то вряд ли какое-либо из сих трех судилищ вынесло бы юридически более правильное решение. Вот вы теперь и скажите, не испытываете ли вы желание посоветоваться с кем-нибудь из шутов.

 

Глава XXXVIII