Описание языка и его развития у детей с позиций Роджера Брауна

 

Мы прибегаем к помощи языка, когда хотим рассказать, как наши давние предки стали людьми. Именно благодаря языку, как полагает Браун, каждое поколение может накапливать знания и передавать их следующим поколениям. Человеческий разум освобождает людей из-под власти природы, и в результате поведение людей формируется уже не биологической эволюцией, а развитием культуры. По мнению Брауна, именно язык делает возможным накопление жизненного опыта. Ученый выделил три ключевых свойства языка, которые позволяют человеку суммировать уроки, извлеченные из его жизненного опыта, и кодировать их в своем мозгу. Это 1) семантичность, то есть возможность обозначать символами предметы или действия, 2) продуктивность, то есть возможность творчески и закономерным образом организовывать эти символы в бесчисленное множество сообщений, и 3) перемещаемость, то есть возможность запоминать извлеченные из опыта уроки и использовать их впоследствии.

Браун отдает себе отчет в том, что эти три ключевые свойства языка проявляются у детей не сразу после того, как они начинают говорить, а лишь спустя некоторое время. Различие между первыми высказываниями ребенка и разговором взрослых колоссально. В своей книге «Первый язык» Браун пишет: «Нечто, предшествующее сформированному языку, является предметом лингвистики лишь постольку, поскольку это нечто в дальнейшем постепенно превращается в систему, которая во вполне развитой форме представляет собой собственно язык».

Начиная с 1962 года Роджер Браун и два других физиолога, Урсула Беллуджи (ныне Беллуджи-Клима) и Колин Фрейзер, начали сбор данных по изучению развития двух детей, которых они назвали соответственно Адам и Ева. Браун и его коллеги следили за развитием детей и подробно описывали его с момента, когда те начали произносить фразы, состоящие из двух и более слов, и вплоть до трех-четырехлетнего возраста. Обычно ребенок произносит свое первое слово после шести месяцев; в возрасте около полутора лет он начинает регулярно пользоваться комбинациями из двух слов, и с этого момента его речь развивается очень быстро. Ученые произвольно выделили в этом непрерывном процессе развития речи (вплоть до того времени, когда ребенок уже произносит длинные предложения) пять стадий, или уровней, и задались целью выяснить, каким принципам подчиняется лингвистическое развитие на каждом из этих уровней. Первый уровень является общим для всех детей, какому бы языку они не обучались, тогда как на более высоких уровнях на развитие постепенно все большее влияние оказывает культура. Одна характерная черта первого уровня вызвала у Брауна особый интерес.

На первом уровне, в возрасте от полутора до двух лет, ребенок произносит около 1,75 морфемы[5]. Исследователи обнаружили, что, когда ребенок начинает произносить предложения из двух слов, его мать почти автоматически повторяет это предложение в развернутой и грамматически правильной форме. Например, когда Ева говорила: «Мама обед», ее мама тут же откликалась: «Правильно, мама сейчас обедает». На первый взгляд может показаться, что малыш стремится произнести мамины, правильно построенные предложения, но Браун пришел к иному выводу.

Пока происходит развитие речи, ребенок как бы классифицирует слова по возрастающей сложности. Сначала он может произносить только существительные и определения, причем все определения сваливает в кучу, не обращая внимания, подходят ли они к конкретному существительному, например «толстый дом». Немного погодя ребенок начинает отделять артикли от прилагательных и так далее. Одним словом, с каждым днем он усваивает или воспроизводит все большее число слов. Однако на первом уровне ребенок еще склонен сокращать длинные предложения, за что Браун назвал такие высказывания «телеграфными», как, например, фразу «мама обед»; в это же время дитя зачастую отрезает отдельные слоги от длинных слов. Возникает вопрос: что имеет в виду ребенок, произнося свои первые «телеграфные» фразы? А именно: пытается ли он вслед за мамой произнести грамматически правильное развернутое предложение или же он руководствуется какими-либо другими, менее изощренными намерениями? Иначе говоря: понимает ли он сложное высказывание своей мамы полностью или как-то упрощенно? Этот вопрос очень важен, потому что ответ на него покажет, способен ли ребенок в этом возрасте к «синтаксическому поведению», а также потому, что Браун, критически анализируя первые «предложения» Уошо, придерживался при этом собственных взглядов на языковое развитие ребенка на первом уровне[6].

Свою трактовку Браун почерпнул из работ двух психолингвистов, И.М. Шлезингера из Иудейского университета в Иерусалиме и Луиса Блума из Колумбийского университета, которые проводили исследования независимо от работ Брауна. Анализируя «телеграфные» фразы детей, состоящие из двух слов, Шлезингер и Блум пришли к выводу, что ребенок вовсе не пытается правильно построить предложение. Он просто старается передать некоторые основные лингвистические взаимоотношения – например, между действующим лицом и действием, действующим лицом и объектом действия, действием и объектом или же обладателем и предметом обладания. Ребенок изучает весь окружающий его мир, глядя на него не сквозь узкие лазейки, оставляемые грамматикой взрослых, а сквозь редкую «решетку» из таких основных связей. Кроме того, на первой стадии дети и думают-то совсем иначе, чем взрослые. В таких «телеграфных» высказываниях, как «мама обед», малыш стремится не к полностью законченному предложению, а к тому, чтобы произносить слова, наиболее тесно связанные с различными стадиями его постепенно развивающегося умения анализировать окружающее. Чтобы лучше описать этот совершенно особый тип мышления, Браун обратился к работам швейцарского психолога Жана Пиаже.

 

Сенсомоторный интеллект

 

При описании мыслительного процесса ребенка в возрасте между полутора и двумя годами Пиаже назвал его интеллект «сенсомоторным», то есть таким, когда ребенок охотнее действует, чем думает. По мнению Брауна, цель высказываний ребенка в это время состоит в том, чтобы добиться практического успеха, а не точности выражения. На этой стадии развития интеллекта ребенок еще не воспринимает предметы и пространство как объект своей целенаправленной деятельности. В 1970 году Браун понял, что в первых высказываниях ребенка проявляется его сенсомоторный интеллект, и выдвинул предположение, что характерные черты этих высказываний являются общими для всех людей. Очень скоро Браун расширил свое толкование сенсомоторного интеллекта, предположив, что им обладают не только люди – то есть выдвинул положение, которое могло относиться и к Уошо.

Подобный взгляд на существование неких эволюционных стадий в процессе умственного развития человека согласуется с биогенетическим законом Эрнста Геккеля, сформулированным им в 1866 году. Каждый студент-биолог прекрасно знает фразу: «Онтогенез повторяет филогенез» – то есть история каждого организма повторяет историю вида. Геккель утверждал, что в процессе развития от зиготы до взрослого состояния организм воссоздает историю эволюции своего вида. Например, прежде чем у человеческого эмбриона разовьются легкие, у него появляются жабры и плавательные перепонки. Хотя абсолютная нерушимость этого закона не доказана, именно он определяет те рамки, в которых ученые могут высказывать догадки об эволюционной истории видов. Без него мы не могли бы достроить родословное древо животного мира. Выдвинутое Брауном положение, что сенсомоторным интеллектом, возможно, обладают не только люди, подразумевает, что ребенок на этой стадии развития еще по сути не является человеком, то есть в соответствии с доктриной Геккеля он в это время проходит последний эволюционный этап, предшествующий стадии полного расцвета умственных способностей человека. Такое предположение вполне вероятно; известно, что формирование мозга заканчивается лишь через несколько недель после рождения человека.

Но чтобы устранить несообразность, заключающуюся в том, что существо, еще не являющееся человеком (ребенок на сенсомоторной стадии), произносит целые предложения, Браун делает некую оговорку. Он полагает, что следующий уровень умственного развития, который заключается в способности «облекать мысли в предугадываемую форму, придавая им вид предложений, должен полностью сформироваться к концу сенсомоторной стадии». Это первый проблеск «планирующего» интеллекта, который вносит элемент «человеческого» в предложения из двух слов, составляемые детьми на первом уровне развития.

Браун полагал, что в этих простейших двусловных предложениях находит отражение нечто большее, чем просто «сенсомоторный» интеллект, что уже в них проявляются зачатки врожденных лингвистических способностей человека. Браун утверждает, что с самого начала в двусловных высказываниях детей, по-видимому, присутствует смысл, определяемый порядком слов (синтаксисом), то есть высказывания ребенка уже представляют собой не просто случайные комбинации слов, а именно предложения в зачаточной форме. Браун также высказывает теоретическое предположение, что самый общий смысл, определяемый стандартным порядком слов, возможно, не претерпевает прогрессивного развития даже тогда, когда набор слов, которыми умеет пользоваться ребенок, увеличивается. С помощью определенного порядка слов ребенок стремится описать определенные отношения между объектами внешнего мира – даже в том случае, если высказывание состоит всего из двух слов, особенно если более частный смысл словесной конструкции достаточно ясен из контекста. Странным, однако, представляется то, что Браун настаивал на существовании врожденного «чувства», ответственного за правильный порядок слов, хорошо зная при этом, что существуют языки, в которых порядок слов не играет никакой роли. Да и родители, как правило, верно понимают смысл высказываний ребенка безотносительно к порядку слов в его предложениях. Отсюда, по словам Брауна, на первом уровне правильный порядок слов совсем не обязателен ребенку, чтобы поведать о своих нуждах.

Однако с помощью нелингвистических тестов Браун пришел к выводу, что восприятие правильного порядка слов присуще ребенку с самого начала. По данным Брауна, порядок слов в высказываниях ребенка на первом уровне усматривается непосредственно после стадии сенсомоторного интеллекта и, следовательно, после стадии, достигнутой Уошо. Вооруженный этой теорией языкового развития, Браун в 1970 году наконец энергично приступил к разрешению вопроса о языковых способностях Уошо.

Заметки Брауна об Уошо появились в его работе, озаглавленной «Первые предложения у детей и шимпанзе». Эта работа послужила основой для сравнения умственных способностей детей и шимпанзе, проведенного впоследствии Гарднерами, – сравнения, в которое они включили также итоги своей работы по первым 36 месяцам обучения Уошо языку. В этой статье Гарднеры не отвечали на критические замечания Брауна в адрес Уошо. Они просто старались понять, насколько высказывания Уошо укладываются в рамки семантических категорий, описанных Брауном для детей.

 

Уошо против схемы Брауна

 

Анализируя подбор высказываний Уошо, Гарднеры прежде всего попытались дать классификацию комбинациям из двух слов, которыми Уошо пользовалась в самых разнообразных случаях. Прежде всего они разбили словарь Уошо на два класса: опорные слова, под которыми подразумевалось небольшое число знаков, наиболее часто встречавшихся в ее двусловных комбинациях, и более широкий класс слов, в комбинациях с которыми использовались опорные слова. После того как слова вроде «подойди – дай», «пожалуйста», «ты» и «иди» были выделены в качестве опорных, Гарднеры попытались дать такую классификацию словаря шимпанзе, которая позволила бы понять, существует ли какая-то логика в особом предпочтении, отдаваемом Уошо некоторым знакам. Эти классификационные типы, или категории, были выделены таким образом, чтобы их можно было сравнить со схемой Брауна, классифицировавшего высказывания детей (см. табл. 1). Один класс знаков, «призывы», не имел прямого эквивалента в схеме Брауна и потому был вынесен отдельно.

 

До составления схемы, по которой можно было бы сравнивать шимпанзе и детей, Гарднеры постарались определить, каким образом любимые знаки Уошо в комбинациях из двух слов распределяются по шести выделенным категориям. За вычетом слов «я» и «ты», большинство знаков, чаще всего использовавшихся Уошо в комбинации с другими, относилось к категориям призывов и к указателям места и действия. Очевидно, такое предпочтение может быть связано просто с тем, что слова вроде «дай мне» применимы к большему числу ситуаций, чем слова типа «банан», и, таким образом, могут чаще встречаться вместе со словами, относящимися к другим категориям. Однако комбинации из двух слов могут не только отражать данную конкретную ситуацию, но и выражать некоторые характерные отношения, которые одним словом выразить невозможно. Это, как утверждают Гарднеры, означает, что такие знаки могут нести определенные «конструктивные» функции. Когда подобное слово или знак выступает в комбинации из двух слов в качестве конструктивного, то такая комбинация заключает в себе не только смысл этих двух слов, но и некоторое общее отношение между ними. Например, такое высказывание, как «собака кусать», является конструктивным, поскольку порядок слов «собака» и «кусать» определяет конкретные отношения между этими словами. Использование конструкций свидетельствует о том, что ребенок или шимпанзе не просто отражают в высказываниях свой опыт, но классифицируют его, а следовательно, мыслят.

По Брауну, различие между конструкцией и последовательностью – это различие между человеком и животным.

Развивая свои представления по поводу использования шимпанзе языковых конструкций, Гарднеры впервые привели ряд диалогов между Уошо и ее собеседниками – людьми. Например:

 

Уошо. Пожалуйста

Человек. Что ты хочешь?

Уошо. Выпустить

 

Уошо. Подойди

Человек: Что ты хочешь?

Уошо. Открыть

 

Уошо. Еще

Человек. Что еще?

Уошо. Щекотать

 

Уошо. Ты

Человек. Что я?

Уошо. Ты еще пить

 

Гарднеры обратили внимание на то, что, опуская в этих диалогах высказывания человека и выписывая подряд высказывания Уошо, можно обнаружить комбинации из двух слов, как, например, «еще щекотать» или «пожалуйста выпустить». Уошо говорит нечто, побуждающее ее собеседника задать наводящий вопрос, отвечая на который обезьяна завершает исходное высказывание и тем самым устанавливает с помощью собеседника некую связь между своей первой репликой и ответом на наводящий вопрос. Задача Гарднеров состояла в том, чтобы выяснить, существовала ли в действительности в этих конструкциях из двух слов такая специальная связь.

Задача эта особенно сложна (как в отношении детей, так и в отношении шимпанзе), поскольку лингвист не может спросить собеседника, что он имеет в виду, произнося те или иные слова. В экспериментах и с детьми, и с шимпанзе исследователи лишь классифицируют и интерпретируют высказывания. Гарднеры понимали, что любые выводы, основанные на этом методе, ненадежны, но они посчитали необходимым пользоваться именно этим методом, поскольку он применялся в экспериментах с детьми. Соответственно они построили схему конструкций, которая, как они считали, могла отвечать комбинациям из двух слов, использовавшимся Уошо, и затем сопоставили эту схему с теми структурными отношениями, которые, по мнению Брауна, характерны для первых высказываний детей (см. табл. 1)[7].

Основным в схеме Брауна является предположение о том, что отношения в высказываниях в значительной степени независимы от конкретных слов, из которых строятся фразы, а это в свою очередь подразумевает представление о том, что для высказываний детей уже на этой ранней стадии характерна определенная структура. Браун обнаружил, что на первом уровне языкового развития в схему укладывается около 75% высказываний детей. Гарднеры в свою очередь нашли, что в схему Брауна укладывается 78% из 294 использовавшихся Уошо двусловных комбинаций. В 1970 году они сочли, что Уошо обнаруживает способности, характерные по крайней мере для первого уровня развития языка. Однако они оставили открытым вопрос о том, является ли существование таких структур свидетельством в пользу приоритета синтаксиса (как полагал Браун) или же их присутствие не позволяет отрицать, что семантические структуры могут возникать раньше, чем синтаксические конструкции. Гарднеры считали, что этот вопрос одинаково важен как в отношении шимпанзе, так и в отношении детей. Возможно, что эти несовпадения в позициях Роджера Брауна и Гарднеров отражают всего лишь различия в их понимании термина «сенсомоторный интеллект» у ребенка, но возможно также, что способность к высказыванию суждений (способность к планированию) проявляется и у детей, и у шимпанзе позднее, в более зрелом возрасте, когда сенсомоторный интеллект и сопутствующие ему семантические категории уже не удовлетворяют потребностям в общении и обучении.

Подобно детям, Уошо быстро перешла от построения комбинаций из двух слов к более длинным комбинациям. Между апрелем 1967 года и июнем 1969 года Гарднеры зарегистрировали 245 различных комбинаций, включающих три и более знаков. Около половины этих удлиненных комбинаций составлялось посредством добавления знака призыва, такого, как «пожалуйста», к комбинациям из двух слов вроде «Роджер щекотать», однако в новой комбинации этот первый добавочный знак содержал и дополнительную информацию. Иногда такого рода добавочный знак обозначал новый объект, как, например, в высказывании «ты я идти наружу»; в других случаях дополнительные знаки появлялись во фразах иных типов: например, в высказываниях, содержащих имя, избыточно употребляемое вместе с местоимением («ты щекотать я Уошо»); в расширенных конструкциях из двух слов («ты я наружу смотреть») и просьбах о прощении («обнять я хорошо»), содержащих слова, которые обозначали действие, предмет и качество; и, наконец, во фразах, содержащих одновременно и субъект, и объект действия, в таких, как «ты щекотать я».

 

«Ты щекотать я»

 

Браун считает, что врожденная предрасположенность ребенка к синтаксическим конструкциям становится особенно очевидной в высказываниях, состоящих из трех слов, аналогичных «ты щекотать я». Короче говоря, он утверждает, что если ребенок хочет объяснить, кто, что именно и в отношении кого делает независимо от конкретной ситуации, в которой разворачивается данное событие, он должен владеть зачатками синтаксиса.

В 1971 году Гарднеры еще не были готовы привить Уошо простейшие представления о синтаксисе в первую очередь потому, что в то время им еще казалось, будто употребление слов в определенной последовательности в высказываниях шимпанзе из трех слов можно объяснить как-либо иначе. Прежде всего они обратили внимание на то, что утверждения молодой самки шимпанзе были краткими, относительно простыми и однородными по содержанию, а кроме того, что наиболее важно, Уошо была способна различать такие утверждения, как «ты щекотать я» и «я щекотать ты» благодаря семантической роли порядка слов. Иными словами, Уошо могла различать фразы, понимая, что они относятся к различным ситуациям, но не понимая синтаксических правил, обусловливающих это различие. Уошо обожала щекотать своих друзей и иногда подавала знаки «я щекотать», прежде чем приняться за кого-нибудь, однако гораздо чаще щекотали ее. Друзья были готовы щекотать ее независимо от того, как она формулировала свою просьбу, и это заставило Гарднеров заинтересоваться тем, почему Уошо включает в свою фразу субъект и объект действия, тогда как для достижения желаемого результата ей было бы достаточно сказать одно слово «щекотать». Появление синтаксиса требует, чтобы субъект и объект были точно указаны независимо от того, необходимо ли такое уточнение с точки зрения семантики. Однако возможно также, что Уошо просто имитировала своих собеседников-людей или же старалась им угодить.

Итак, Браун утверждает, что факт предпочтения детьми определенного порядка слов несомненно свидетельствует о зарождении синтаксиса. Пока велся сбор данных об Уошо, она перестала помещать и субъект, и объект перед глаголом, как делала это раньше (например, во фразе «ты я наружу»), и начала ставить глагол между субъектом и объектом, например «ты щекотать я». В результате порядок слов в предложениях Уошо сдвинулся в направлении более правильного, принятого в английском языке, но поскольку этот процесс совпал с периодом сбора данных о языке Уошо, то соответственно может сложиться впечатление, что она выстраивала слова в случайном порядке. И все же почти в 90% своих комбинаций из нескольких слов Уошо помещала субъект перед глаголом и, очевидно, делала это не случайно. Тем не менее Гарднеры отказывались объяснять эту тенденцию зарождением синтаксиса. Они полагали, что такое предпочтение может быть просто результатом хитрой имитации поведения окружающих людей или же объясняется некоторым не имеющим отношения к синтаксису сходством фраз (включающих в себя субъект, действие и объект), которыми Уошо постоянно пользовалась.

Возможно, Гарднеры проявили излишний консерватизм. Если бы они в то время имели доступ к данным, только что полученным в Институте по изучению приматов по другим шимпанзе, умеющим пользоваться амсленом, они были бы вынуждены признать за Уошо некоторые синтаксические способности. Но в то время, когда они публиковали свой отчет о первых трех годах обучения шимпанзе языку, им казалось, что они исчерпали все возможности такого обучения.

 

Уошо было всего четыре года, когда ее перестали учить. В естественных условиях шимпанзе в этом возрасте еще может продолжать сосать материнскую грудь; половой зрелости они достигают не раньше семи лет, а расти продолжают до шестнадцати. Гарднеры не видели никаких оснований полагать, что Уошо не будет продолжать развиваться интеллектуально столь же успешно, как и раньше. К концу исходного эксперимента она легко заучивала новые знаки – доказательство того, что она «училась, чтобы учиться». Вскоре после этих тридцати шести месяцев Уошо перебралась в Оклахому, так что теперь мы никогда не узнаем, какого уровня развития она могла бы достичь, если бы поддержка, оказанная ей в Рино, продолжалась и далее. Как ни разнообразны и богаты были условия, в которых выросла Уошо, они были все же крайне бедными в сравнении с тем, что окружает любого ребенка из средней семьи, и уж совсем жалкими, если сравнить их с условиями, в которых жили изучавшиеся Брауном Адам и Ева. Кроме того, Уошо был уже год, когда начался эксперимент, и ни один человек из ее окружения не умел бегло говорить на амслене. Это было похоже на то, как если бы кто-нибудь взялся обучить глухого и немого ребенка, только что спасенного из рабства, читать на иностранном языке, который учитель знает недостаточно хорошо. Итак, Уошо показала себя прекрасной ученицей и ни в чем не уступала детям того же возраста. Гарднеры уверены, что в дальнейшем шимпанзе достигнут гораздо большего.

 

Гарднеры почти не делали попыток опровергнуть критические высказывания Роджера Брауна по поводу сравнения языковых способностей детей и шимпанзе. Вместо этого они перешли к обсуждению общих проблем, возникающих при сравнении общения разных видов, в рамках сравнительной психологии при таком двустороннем общении. Согласно точке зрения Гарднеров, наиболее срочного разрешения требуют проблемы, которые встают в связи с невозможностью сопоставлять данные, получаемые при изучении коммуникации у людей и у животных. Каждый крик животных рассматривается как самостоятельное сообщение, тогда как у людей сообщение состоит из ряда дискретных, имеющих самостоятельное значение звуков. Суть дела в том, что данные, собранные подобным образом, неизбежно искажаются априорным представлением, что человек имеет язык, тогда как у животных его нет, и в результате такие данные никоим образом не могут служить для оценки справедливости самого исходного предположения. Полученные на детях данные всесторонне отражают этот миф о языке. По мнению Гарднеров, настала необходимость в таком операциональном определении двустороннего общения, которое допускало бы сбор и сравнительный анализ данных, относящихся к существам, стоящим по разные стороны воображаемой пропасти, разделяющей животных и человека. Для того чтобы при изучении коммуникации была возможна плодотворная сравнительная работа, необходимо демифологизировать определение языка. Наибольшее препятствие этому Гарднеры видят в бытующем представлении о целенаправленности человеческого языка, якобы отличающей его от коммуникации животных. В своей работе с Уошо Гарднеры сделали лишь первый шаг в направлении операционального определения языка. Разработанная ими процедура двойного контроля, позволяющая анализировать информацию безотносительно к намерениям Уошо, может быть, по их мнению, применена к исследованию многих различных видов. Исходя из этого, Гарднеры пытаются таким образом пересмотреть и переосмыслить свои данные, чтобы они были полезны независимо от конкретных целей проекта, в рамках которого были получены.

Если бы работа Гарднеров исчерпывалась содержанием опубликованных ими трудов, то переполох, вызванный в науках о поведении сравнением Уошо с детьми, мог бы показаться несопоставимым со значимостью самого события. Но хотя Гарднеры не стремились приписать Уошо ничего, кроме некоторых ограниченных семантических способностей, критики сразу же почувствовали, что в действительности Уошо «сказала» много больше, чем содержится в отчете Гарднеров за 1971 год.

 

 

РЕАКЦИЯ НАУЧНОГО МИРА

 

«Подобно тому как прямохождение является ключевой особенностью человека при рассмотрении его анатомического строения, а использование орудий труда – при рассмотрении его материальной культуры, так и язык – основная черта при изучении его психического развития и духовной культуры. Язык, кроме того, еще и наиболее специфическое свойство человека: языком владеют все нормальные люди, в то время как никаким другим живым существам он не свойствен». Это слова ученого-эволюциониста Джорджа Гейлорда Симпсона. Поведение Уошо вызывающим образом противоречит подобному утверждению.

Хотя люди и не спешили признать в лице Уошо владеющего языком примата, сама обезьяна, нимало не сомневаясь, причисляла себя к людскому роду, а других шимпанзе называла «черными тварями». Человеком себя считала и Вики, которая была объектом первой попытки научить шимпанзе разговаривать. Однажды, когда перед ней поставили задачу отделить фотографии людей от фотографий животных, свое изображение она уверенно поместила к изображениям людей, положив его поверх портрета Элеоноры Рузвельт; но когда ей дали фотографию ее волосатого и голого отца, она безжалостно отбросила ее к слонам и лошадям.

Однако такие ученые, как генетик Феодосий Добржанский, психолингвисты Эрик Ленненберг и Урсула Беллуджи, биолог Якоб Броновский, антрополог Шервуд Уошберн и Роджер Браун, к «черным тварям» причислили и саму Уошо. Все они публично выразили в печати свои сомнения в языковых способностях Уошо.

Аргументы против Уошо основывались главным образом на критических высказываниях Брауна, Беллуджи и Броновского. Поскольку они рассмотрели работу Гарднеров в высшей степени детально, мы в этой главе разберем в основном их критические замечания, лишь упомянув об аргументах, выдвигавшихся другими учеными. Наша цель состоит в том, чтобы выделить основное в дискуссиях, которые ведутся вокруг использования Уошо амслена, что позволит нам понять, какие очередные защитные укрепления воздвигаются вокруг храма языка, дабы не допустить туда Уошо и сохранить в неприкосновенности наши представления о различиях между поведением человека и животных. Затем мы вновь вернемся к Уошо и рассматриваемым дискуссиям, но уже исходя из более доброжелательных позиций. Такова, в частности, позиция антрополога Гордона Хьюза, который, будучи далек от того, чтобы рассматривать языковые способности Уошо как угрозу для человеческого авторитета, считает, что Уошо может поведать нам кое-что о происхождении нашего языка. Наконец, я попытаюсь подвести итог этой дискуссии, рассмотрев, может ли дать что-нибудь новое (и если может, то что именно) это первое столкновение между Уошо и науками о поведении для понимания проблем природы человека и его происхождения.

В 1970 году, изучив журнал наблюдений Гарднеров за первые тридцать шесть месяцев работы с Уошо, Браун обнаружил, что в «предложениях» шимпанзе нет того, что есть уже в первых комбинациях из нескольких слов, произносимых детьми, а именно – понимания роли порядка слов.

Как уже отмечалось, принадлежащая Брауну схема развития языка у ребенка основывается на предположении, что первые комбинации слов служат для установления некоторых отношений в окружающем ребенка мире, как, например, отношений между субъектом и объектом действия. Он считал, что такие комбинации выявляют скорее сенсомоторный, нежели планирующий интеллект, но тем не менее они уже содержат в зародыше появляющуюся у ребенка способность планировать. Даже в самых первых высказываниях ребенка Браун усматривает наличие порядка слов, который, как правило, «соответствует смысловой структуре нелингвистической ситуации». Браун полагал, что это является свидетельством стремления ребенка передать отношения, определяемые нелингвистической ситуацией. Например, если ребенку от двух до трех лет показать картинку, на которой собака кусает кошку, он может сказать либо «кусать кошка», либо «собака кошка», и никогда не скажет «кусать собака» или «кошка собака»; порядок слов, продолжает Браун, всегда будет вполне определенным в соответствии с тем, кто является действующим лицом – собака или кошка. Для Уошо, утверждает Браун, это не так, она, по-видимому, могла бы в этой ситуации сочетать слова «собака», «кошка» и «кусать» в любом порядке.