Внезапно все поняв, Люси бросается щекотать Роджера.

Подобное поведение шимпанзе допускает и другие объяснения, не предполагающие наличия у Люси зачаточного понимания синтаксиса. Прежде всего синтаксис амслена – не простая копия синтаксиса английского языка. Кроме этого, поскольку высказывания вроде «Люси щекотать Роджер» очень коротки, возможно, что Люси понимает их скорее в соответствии с некоторой семантической, чем синтаксической схемой. Не обращая внимание на то, что на месте подлежащего стоит «Люси», а не «Роджер», обезьяна могла попросту подметить, что Футс всегда использует этот порядок слов, когда речь идет об игре с щекотанием.

Но Футс обучил Люси говорить именно «Роджер щекотать Люси» и сам иной раз повторял эту фразу, когда собирался пощекотать свою ученицу. Таким образом, даже в том случае, если слова, связанные с игрой в щекотание, произносились Роджером, Люси привыкла ожидать, что после этих слов пощекочут именно ее. Нечто ведущее к игре в щекотание должно было заключаться в самих словах, а не в том, кто их говорит. Футс тотчас заметил, что Люси правильно интерпретирует различие между такими вариантами, как «Роджер щекотать Люси, я щекотать ты» и «ты щекотать я, Люси щекотать Роджер». До того случая, который я наблюдал и описал выше, Люси ни разу не слышала предложения «Люси щекотать Роджер», и, стало быть, она не могла просто связать этот набор слов с какой-либо подходящей ситуацией.

Все сказанное снова возвращает нас к синтаксическому объяснению этого происшествия: по всей вероятности, после некоторого замешательства Люси поняла общий смысл порядка слов в предложении. Хотя грамматика амслена и отличается от английской, в стенах института знаки амслена объединялись в комбинации в соответствии с правилами английской грамматики. Уошо, как и Люси, в конце концов освоила нечто подобное грамматически правильному порядку слов; однако в процессе обучения она постепенно переходила от одних предпочитаемых комбинаций к другим, и это обстоятельство сильно затрудняет возможность количественных оценок. В начальном периоде Уошо помещала субъект действия перед объектом, а глагол – в самом конце предложения. По завершении обучения она использовала традиционный порядок слов: субъект действия – глагол – объект действия (подлежащее – сказуемое – дополнение).

Для Футса неудивительно, что Люси понимает смысл порядка слов. Жан Пиаже утверждал, что обучение животных языку состоит главным образом в выявлении знаний, которыми животные уже обладают. Способность шимпанзе к изготовлению орудий и их использованию показывает, что шимпанзе обладают «уже существующей способностью» целенаправленно, неслучайным образом организовывать последовательность своих движений. Почему же тогда последовательность движений рук должна вдруг становиться случайной только из-за того, что руки при этом имеют дело с символами предметов, а не с самими предметами? Более того, шимпанзе с рождения живут в группах со сложными и упорядоченными отношениями между их членами, и этот факт требует от шимпанзе понимания сложноорганизованной структуры. Таким образом, было бы странно, если бы столь высокоорганизованные существа, как шимпанзе, овладевая языком, использовали произвольные последовательности слов. Пожалуй, о порядке слов сказано уже достаточно, давайте вернемся к самим словам.

В магических и религиозных обрядах человека всегда можно усмотреть связь между словами, с одной стороны, и могуществом и властью – с другой. В магии знание имени таинственной силы дает человеку способность взывать к ней; ритуалы белой магии совершаются в сопровождении словесных заклинаний, призывающих или изгоняющих всевозможные естественные и сверхъестественные силы. Сходным образом у древних евреев имя божье хранилось в тайне ото всех, кроме высших священнослужителей. Бог мог упоминаться только опосредованно, будучи безымянным, он стоял вне сферы человеческой деятельности и власти. В мифологии персонажи, не имеющие имен, были беспомощны, а те, чье имя не могло быть названо, таили в себе угрозу. Человек способен управлять лишь тем, чему он может дать имя; это в предельно сжатой форме отражает интуитивное понимание человеком взаимосвязи между языком и мышлением. Сказанное относится в равной мере как к человеку, так и к шимпанзе.

Футса в основном интересовало, как именно Люси понимает слово. Беллуджи и Броновский настойчиво доказывают, что и слова, и законы, определяющие обращение со словами, составляют органически единое целое; иначе говоря, процесс становления языка, в результате которого человек создал систему абстрактных символов для обозначения окружающих его предметов, был вызван потребностью совершать с этими предметами различные действия. В рамках такого взаимосвязанного целого, включающего в себя и набор слов, и грамматику, у нас мало надежд выделить различные уровни анализа; но мы можем ожидать определенной взаимосвязи между возрастающей способностью животных к символизации и усложнением их способности комбинировать предложения из этих символов. Не может быть, чтобы существо, способное правильно склонять по латыни существительные, оказалось неспособным правильно сочетать латинские слова в осмысленные комбинации только потому, что уровень анализа, необходимый для правильного употребления различных падежных окончаний, предполагает способность и анализировать, и понимать латинскую грамматику. Иными словами, если шимпанзе отдают себе отчет в том, что символы амслена являются суррогатами некоторых конкретных предметов, то это еще не дает оснований ожидать, что обезьяны обнаружат значительные способности в комбинировании таких символов; однако, если обезьяна проявляет понимание общих свойств различных слов, а также способность использовать слова при анализе различных ситуаций, можно ожидать соответствующего уровня абстракции и понимания грамматики, пользуясь которой шимпанзе организует комбинации этих слов. Понимание свойств и комбинаторных функций такого слова, как, например, «сладкий», – это не только понимание смысла слова, но и анализ тех ситуаций, в которых присутствует нечто, обозначаемое термином «сладкий». Анализ «сладости» представляет собой тот тип факторизации окружающего, который упоминают Беллуджи и Броновский при обсуждении реконституции, а общее понимание «сладости» отражает синтез, составляющий вторую часть этого процесса. Попросту говоря, понимать символ означает понимать его применение; в свете этого, по-видимому, нелогично утверждать, что животные способны уяснить символическую природу слов, не понимая правил, по которым эти слова складываются в предложения.

Люси помогла мне составить представление о ее понимании символов, когда, связав меня с аллигатором, изображенным на моих рубашках, дала мне имя с помощью символа «аллигатор». После моего первого посещения института Футс провел формальное исследование концептуальных способностей Люси, изучая, каким образом она использует свой запас слов. Результаты этой работы мы обсудили, когда я снова приехал в институт летом 1973 года. Речь шла об изучении классификации, которой пользовалась Люси, когда имела дело с наименованиями двадцати четырех различных фруктов и овощей.

Для обозначения всего, имеющего отношение к продуктам питания, Люси пользовалась словами «еда», «фрукт», «пить», «конфета» и «банан». Слова «еда», «фрукт» и «пить» она использовала в качестве родовых наименований для объектов, принадлежащих к трем разным классам; в то же время она знала, что слово «банан» относится исключительно к банану. Футс считает, что наиболее интересными результатами эксперимента были «обнадеживающие открытия, связанные с реакцией Люси на некоторые конкретные классы объектов». Так, например, для обозначения цитрусовых (составлявших четыре из двадцати четырех известных ей овощей и фруктов) она пользовалась знаками «запах фрукт», связывая эти плоды с присущим только им характерным ароматом. Это была именно та реакция, которую и надеялся обнаружить Футс, поскольку она указывала, что Люси отыскивает в своем словаре слова, чтобы описать свойства объектов, для которых она не знает специального обозначения. Кроме родового понятия «фрукт» у Люси не было других слов для обозначения конкретных классов фруктов, и она вышла из положения, объединив в один класс несколько видов фруктов, обладающих общими свойствами. Исследователи обнаружили, что Люси, классифицируя овощи и фрукты, фиксировала свое внимание на тех же самых критериях, которые мог бы выбрать любой средний неискушенный человек. Наиболее грубое подразделение, по-видимому, отделяло фрукты от овощей.

 

Таблица 3