Потому что он любил на нее смотреть

Вот так я полюбила свою вагину. Мне даже неловко об этом говорить, потому что это был не общепринятый способ. Наверное, это должно было случиться в ванне с солями Мертвого моря, под музыку Эньи — сосредоточенный акт любви с собственным женским естеством. Да, я в курсе. Вагины прекрасны. Наша ненависть к себе — это просто следствие закомплексованности и неприятия, тяжкий осадок патриархальной культуры. Долой условности! Пизда — это сила! Плавали — знаем. Если бы мы выросли в обществе, где эталоном считаются толстые бедра, мы бы тоннами поглощали молочные коктейли и печенье, валяясь на спине и проводя дни за наращиванием объемов. Но я выросла не в таком обществе. Я ненавидела свои бедрa, a вагину ненавидела еще больше. Я считала ее невероятно уродливой. Я была из тех женщин, которые, однажды туда заглянув, жалели об этом всю оставшуюся жизнь. Меня от нее тошнило. И я сочувствовала всем, кому придется иметь с ней дело.

Чтобы выжить, я начала притворяться, что между ног у меня вовсе не влагалище, а что-то другое. Я представляла себе удобные подушки с легкими хлопковыми наволочками, маленькие бархатные диванчики, леопардовые коврики или всякие милые безделушки: шелковые платочки, стеганые прихватки. Я так к этому привыкла, что совсем забыла про существование вагины. Каждый раз, занимаясь сексом с мужчиной, я представляла его внутри норковой муфты или китайской вазы.

Потом я встретила Боба. Боб был самым заурядным из всех, с кем я встречалась. Он был худой, высокий, с не запоминающейся внешностью и в штанах цвета хаки. Боб не любил острую еду и не слушал Принса. Его не возбуждало эротичное белье. Летом он любил проводить время в тени. Он не делился переживаниями. У него не было проблем или затруднений, он даже не был алкоголиком. Он не был особенно смешным, или рациональным, или таинственным. Он не был неприятным или недоступным. Он не был самовлюбленным или харизматичным. Он не гонял на машине. Честно говоря, Боб не мог особо мне понравиться. Я бы его и не заметила, если бы он не поднял мелочь, которую я уронила на пол в гастрономе. Когда он протянул мне монетки и случайно задел мою руку, нас обоих словно током ударило. Я легла с ним в постель. Вот тогда и случилось чудо.

Оказалось, что Боб любил вагины. Он был ценителем. Он любил их на ощупь, на вкус, любил их запах, и, самое главное, ему нравилось, как они выглядели. Ему необходимо было смотреть на них. Перед тем как впервые заняться со мной сексом, он сказал, что должен увидеть меня.

— Я и так здесь. Смотри, — сказала я.

— Нет, ты не понимаешь, — сказал он. — Я хочу видеть, какая ты.

— Включи свет, — предложила я, подумав, что он со странностями и паникует в темноте.

Он включил свет.

А потом сказал:

— Отлично. Я готов. Готов по-настоящему рассмотреть тебя.

— Очень приятно! — я помахала рукой. — Я здесь, рядом.

Тогда он начал раздевать меня.

— Что ты делаешь, Боб? — спросила я.

— Мне нужно тебя видеть, — ответил он.

— Зачем? — не поняла я. — Просто сделай это.

— Я должен видеть, какая ты, — возразил он.

— Что, ты раньше не видел красных кожаных диванов? — сказала я.

Он настаивал. Он не собирался сдаваться. Я была готова провалиться сквозь землю и исчезнуть.

— Это ужасно личное, — сказала я. — Не мог бы ты просто заняться со мной сексом?

— Нет, — сказал он. — Там ты настоящая, какая есть. Я должен это видеть.

Я затаила дыхание. Он смотрел и смотрел. Его голос стал хриплым, лицо переменилось. Он больше не казался заурядным. Он стал похож на голодного зверя.

— Ты такая красивая, — сказал он, — ты и изящная, и сильная, и невинная, и дикая.

— И все это ты увидел там? — спросила я.

Происходящее напоминало гадание по ладони.

— Я увидел это, — сказал он, — и еще много, очень много чего.

Он рассматривал меня почти целый час, как будто изучал карту, наблюдал за луной или глядел мне в глаза — только это была моя вагина. Он был так искренне восторжен, так умиротворен, так погружен в собственные ощущения, что и я, глядя на него, распалилась и потекла. Я начала воспринимать себя его глазами Я почувствовала себя прелестной и восхитительной, как картина великого живописца или водопад. Боб не испугался. Он не почувствовал отвращения. Эмоции переполнили меня, я преисполнилась гордости. И вот тогда полюбила свою вагину. Боб растворился во мне, и я была вместе с ним там, в собственной вагине, а потом мы вместе исчезли.

 

ФАКТ О ВАГИНЕ

Предназначение клитора ясно. Это единственный орган в теле, созданный исключительно для удовольствия. Клитор — это сплошной нервный узел: 8 000 нервных окончаний, если быть точными. Это наивысшая концентрация нервных окончаний во всем теле. В клиторе их больше, чем на кончиках пальцев, губах, языке, их вдвое… Вдвое! Вдвое больше чем в пенисе. Кому нужен револьвер, если в твоем распоряжении есть автомат!

Из журнала «Женщина»: Интимная география, Натали Ангир

___

В 1993 году, проходя по Манхэттену, мимо газетного киоска, я была поражена фотографией на первой странице «Ньюсдей». Там была изображена группа из шести женщин, недавно вернувшихся из боснийского лагеря. На их лицах были шок и отчаяние, но ужаснее всего было осознавать, что из их душ навсегда ушла частичка нежности и света. Начинаю читать. На следующей странице другая фотография: только что освобожденные молодые женщины встретились со своими матерями и стоят полукругом возле школы. Их много, но никто — ни матери, ни дочери — не в силах смотреть в камеру. Я поняла, что должна поехать туда. Мне нужно было встретиться с этими женщинами. В 1994 году, благодаря моему ангелу-хранителю Лорен Ллойд, я провела два месяца в Хорватии, общаясь с боснийскими беженками. Я брала у них интервью и просто разговаривала с ними в лагерях, кафе, реабилитационных центрах. Потом я еще дважды ездила в Боснию.

Когда я вернулась из этой поездки домой, в Нью-Йорк, я была в бешенстве. Меня возмущало, что в одном только 1993 году от двадцати до семидесяти тысяч женщин были изнасилованы в самом центре Европы, и это считалось нормой, входило в тактику военных действий; никто не пытался этому помешать. Подобное никак не укладывалось у меня в голове. Одна моя знакомая не поняла, чему я удивляюсь. Она сказала, что в США за год насилуют более полумиллиона женщин, а ведь войны (теоретически) у нас нет. Следующий монолог основан на рассказе одной из тех женщин. Хочу поблагодарить ее за то, что поделилась со мной. Я восхищаюсь силой ее духа и преклоняюсь также перед всеми женщинами, пережившими эти дикие зверства на территории бывшей Югославии. Этот отрывок посвящается боснийским женщинам.

 

МОЯ ВАГИНА — МОЙ ДОМ

Моя вагина была увита зеленью. Была сочным лугом с цветами, мычанием коров, закатным солнцем и моим возлюбленным, нежно щекочущим меня соломинкой.

У меня между ног что-то есть. Не хочу знать, что. Я не прикасаюсь к себе там. Сейчас — нет. Никогда больше. С тех пор больше ни разу.

Моя вагина была болтушкой, не могла ждать, ей столько всего надо было поведать, столько попробовать. Она говорила не переставая, о да. Но потом она умолкла. С тех самых пор, как туда грубой черной ниткой зашили мертвого зверя. Ужасный запах дохлого животного ничем не вытравишь. А щель его рта кровоточит сквозь все мои летние платья.

Моя вагина пела звонкие девичьи песни, песни пастушьих бубенчиков, осенние песни сбора урожая, песни вагины, песни родной деревни. Но все это было до того, как солдаты запихнули в меня толстый ствол винтовки. Стальной стержень, такой ледяной, что сердце останавливается. Я гадала: выстрелят они или просто проткнут меня насквозь, до самого мозга. Потом они вшестером, похожие в своих черных масках на хирургов-маньяков, засовывают в меня бутылки. И черенки от метел.

Вдоль моей вагины текла река, чистая вода, омывающая согретые солнцем камни, струящаяся мимо камня-клитора. Но так было раньше. До того, как моя кожа лопнула, и я захрипела. До того, как часть моей вагины, часть губы, осталась в моей руке; теперь там с одной стороны просто ничего нет.

Моя вагина. Шумная, оживленная деревня на берегу полноводной реки. Моя вагина — мой дом родной.

Всё это было до того, как они насиловали меня по очереди целых семь дней, они пахли дерьмом и копченым мясом, они оставляли во мне свою грязную сперму. Река наполнилась ядом и гноем, весь урожай погиб, умерла вся рыба.

Моя вагина. Шумная, оживленная деревня на берегу полноводной реки.

Они захватили ее. Разорили и сожгли.

Я не прикасаюсь к ней теперь.

Не захожу.

Я теперь живу в другом месте.

Я не знаю, где оно.

 

ФАКТ О ВАГИНЕ

В XIX веке девочки, которые умели достигать оргазма при мастурбации, считались больными. Их часто пытались лечить или «исправляли недостаток» путем удаления либо прижигания клитора или миниатюрных поясов целомудрия, а иногда даже при помощи стерилизации с хирургическим удалением яичников. В то же время в медицинской литературе отсутствуют ссылки на хирургическое удаление яичек или пениса как средство борьбы с онанизмом у мальчиков. В США клиторэктомия с целью излечения от мастурбации была в последний раз сделана в 1948 году пятилетней девочке.

«Женская энциклопедия мифов и тайн»

ФАКТ О ВАГИНЕ

От восьмидесяти до ста миллионов девочек и молодых женщин во всем мире становятся жертвами варварских обрядов, производимых над гениталиями. В странах, где существуют подобные обычаи, в основном, африканских, около двух миллионов подростков в год с помощью ножа или бритвы подвергаются обрезанию клитора, или удалению его, вместе с полным или частичным сшиванием половых губ кетгутом или шипами растений. Такие операции еще называют женским обрезанием. Африканский специалист Нахид Тубиа проводит простую аналогию: «У мужчины такая процедура была бы равносильна отчуждению большей части пениса, а то и полному его удалению, включая мягкие ткани у основания и часть мошонки».

Нередко у перенесших операцию возникают тяжелые осложнения: судороги, сепсис, кровотечения, трещины уретры, мочевого пузыря, стенок влагалища, сфинктера. В итоге все это приводит к хроническому воспалению матки, возникновению грубых шрамов и спаек, затрудняющих движение, образованию фистул, резким сильным болям, проблемам с деторождением и даже ранней смерти.

Газета «Нью-Йорк Таймс», 12 апреля 1996 г.

МОЯ ВАГИНА В ГНЕВЕ

(Монолог, изначально написанный для Вупи Голдберг)

 

Моя вагина в гневе. Она зла. Ее разозлили. Она в ярости и хочет высказаться. Ей нужно поговорить обо всем этом дерьме. Ей нужно с кем-то поделиться, да вот хотя бы с вами. Серьезно, что за дела?! Целая армия людей только и думает, как бы надрать мою затраханную, трепетную и любящую вагину. Целыми днями изобретают всякие шизанутые средства и грязные способы подобраться к моей киске. Вагиноненавистники!

Всякую дрянь постоянно пытаются в нас вставить — то заткнут, то выскоблят, то вообще отправят куда подальше. Но моя вагина никуда отправляться не собирается. Ее разозлили, и она остается здесь. К примеру, тампон — что это еще за хрень? Комок гребаной сухой ваты. Что, не могли догадаться и добавить к нему немного смазки? Едва моя вагина его завидит, ее начинает трясти от ужаса. Она говорит: «Ну уж нет!» Она захлопывается. Вагине забота требуется, ее надо познакомить с разными идеями, подготовить почву. Для этого и нужны любовные игры. Убедите мою вагину, соблазните мою вагину, завоюйте ее доверие. А с чертовым куском сухого хлопка это у вас не получится.

Хватит запихивать в меня разную фигню. Хватит вставлять или вливать. Моя вагина не нуждается в очищении. Она и так хорошо пахнет. Нечего ее приукрашивать. Не верь, когда он говорит, что ты пахнешь лепестками роз, — на самом деле киска пахнет киской. А то ишь, взяли манеру: пытаются ее отмыть, заставить пахнуть освежителем воздуха или садом. Все эти освежители: цветочные, ягодные, морские… Я не желаю, чтобы моя киска пахла ягодами или морем. Это как вымыть с мылом рыбу после того, как ее приготовишь. Но мне нравится вкус рыбы! Поэтому я ее и заказываю!

А еще есть эти визиты к гинекологу. Кто их вообще придумал? Должен быть вариант и поприятнее. Зачем эта ужасная бумажная рубаха, которая царапает грудь и хрустит, когда ты ложишься? От этого ты чувствуешь себя смятой и выброшенной бумажкой. Зачем резиновые перчатки? Зачем светить туда фонариком? Зачем эти фашистские стальные подколенники? Эти мерзкие холодные утиные клювы, которые в тебя засовывают? Да что же это?! Моя вагина в бешенстве от таких посещений. За неделю до визита к врачу она уходит в глухую оборону. Она замыкается в себе и ее уже ничем не выманишь. Знакомая история? А они всё твердят: «Придвиньтесь. Расслабьте вагину». Зачем? Чтобы можно было вставить в нее холодное зеркальце? Нет, я не согласна.

Почему бы не взять приятный, изысканный красный бархат, завернуть меня в него, положить меня на мягкое хлопковое покрывало, надеть милые, симпатичные розовые или голубые перчатки, опустить мои ноги на меховые подколенники? Согреть гинекологическое зеркальце. Стоило бы позаботиться о моей вагине.

Но нет, пытки продолжаются: сухой комок гребаного хлопка, холодное зеркальце, стринги. Эти хуже всего. Стринги! Да кому эта пытка вообще в голову пришла? Все время сползают, путаются, застревают в промежности, просто пиздец.

Вагина должна быть расслабленной, свободной, ничем не скованной. Вот почему всякое утягивающее белье так вредно. Нам нужны движение, простор и разговоры, разговоры. Вагинам нужен комфорт. Вы уж ей удружите. Доставьте ей удовольствие. Но нет, как бы не так! Они ненавидят женщин, получающих удовольствие, особенно от секса. Придумайте же приятное мягкое хлопковое белье с мини-вибратором изнутри. Женщины кончали бы в них целыми днями, кончали бы в магазинах, в метро, и их вагины были бы счастливы. Но ведь мужики этого не вынесут. Не вынесут вида возбужденных, пышущих силой, жарких, счастливых вагин.

Если бы моя вагина могла говорить, она бы говорила о себе так же, как это делаю я. Рассказала бы о других вагинах, произвела бы вагинальное впечатление.

Она бы носила только бриллианты от Гарри Винстона, и никакой одежды. Вся была бы усыпана одними бриллиантами.

Моя вагина произвела на свет гигантского младенца. Она думала, что потом еще раз повторит этот подвиг. Но нет. Сейчас она хочет путешествовать, желательно не в шумной компании. Хочет читать, познавать, получать новые впечатления. Она хочет секса. Она любит секс. Она хочет глубины. Жаждет ее. Она хочет доброты. Хочет перемен. Тишины, и свободы, и нежных поцелуев, и теплой влаги и глубоких проникновений. Она хочет шоколада, и доверия, и красоты. Хочет кричать. Перестать злиться. Она хочет хотеть. Хочет. Моя вагина, моя вагина. Она, понимаете ли… Она хочет… всё.

___

Последние десять лет я общалась с женщинами, у которых не было постоянного жилья. С женщинами, которых обычно называют «бомжихами». За это время мы успели с ними сдружиться. Я веду занятия в реабилитационных группах для женщин, подвергавшихся насилию, не понаслышке знающих об инцесте, а также в группах для женщин с алкогольной или наркотической зависимостью. Я снимаю фильмы с их участием, устраиваю совместные ужины, вечеринки. За последние десять лет я взяла интервью у сотен женщин. И только две из них не столкнулись в детстве или ранней юности с насилием либо инцестом. Я вывела теорию, что для большинства пострадавших женщин «дом» был очень страшным местом, откуда они при первой возможности сбегали в приюты, и те становились для них единственным пристанищем, где они ощущали безопасность, защиту, комфорт и поддержку других женщин.

Следующий монолог дословно воспроизводит рассказ одной из женщин. Я встретила ее пять лет назад, именно в приюте. На первый взгляд, рассказ необычный и чересчур жестокий. Но это только видимость. На самом деле он ничуть не страшнее многих других историй, услышанных мной позже. Несчастные женщины страдают от чудовищного сексуального насилия, но это проходит незамеченным. Из-за своего низкого социального положения они не могут рассчитывать на психологическую помощь или другие виды поддержки. Постоянные издевательства, в конце концов, сводят на нет их самооценку, толкают к употреблению наркотиков, занятиям проституцией, приводят к заражению СПИДом, а часто и к смерти. К счастью, у данной конкретной истории другой конец. Эта женщина встретила в приюте другую женщину, и они полюбили друг друга. Любовь спасла их, помогла покинуть приют, и теперь они счастливо живут вместе. Этот фрагмент книги посвящается им, сильным духом. А также многим безвестным женщинам, которые страдают и нуждаются в нашей помощи.

МАЛЕНЬКАЯ ПИПИСЬКА СМОГЛА

(Монолог читает чернокожая женщина с Юга)

 

Воспоминание: декабрь 1965, мне пять лет.

Мама громким, угрожающим голосом велит мне перестать чесать свою пипиську. Я испугалась, что снова ее расчесала. Я не притрагиваюсь к себе, даже в ванной. Я боюсь, что через дырочку внутрь попадет вода: она наберется в меня, и я взорвусь. Я приклеиваю на мою пипиську пластырь, чтобы закрыть дырку, но в воде он отклеивается. Я мечтаю о пробке, похожей на затычку для ванной, которая ничего в меня не пропустит. Я сплю, надев под пижаму трое трусов веселой расцветки в сердечки. Я все равно хочу потрогать себя, но не делаю этого.

 

Воспоминание: семь лет.

Десятилетний Эдгар Монтан разозлился и изо всех сил пнул меня между ног. Ощущение, как будто внутри меня разом все сломалось. Я ковыляю домой. Я не могу писать. Мама спрашивает, что случилось с моей пиписькой, и, когда я рассказываю, что сделал Эдгар, она орет на меня. Велит, чтобы я никому не позволяла трогать меня там. Я пытаюсь растолковать ей: мама, он не трогал меня, он меня пнул.

 

Воспоминание: девять лет.

Я дурачусь на кровати, подпрыгиваю и падаю, и вдруг попадаю своей пиписькой на столбик в спинке кровати. Я пронзительно визжу, звук идет прямо изо рта моей пиписьки. Меня везут в больницу и зашивают там, где она была порвана.

 

Воспоминание: десять лет.

Я в доме отца, на втором этаже вечеринка идет полным ходом. Все пьют. Я одна играю внизу и решаю примерить новые белые хлопковые трусики и лифчик, которые мне подарила папина подружка. Неожиданно лучший папин друг, этот здоровяк Альфред, подходит ко мне, стаскивает с меня новые трусики, и засовывает в меня сзади свой большой твердый член. Я кричу. Я брыкаюсь. Я пытаюсь оттолкнуть его, но он уже во мне. Появляется мой папа, у него пистолет, я слышу ужасный грохот, а потом я и Альфред оказываемся все в крови, ее очень много. Мне кажется, что пиписька вообще вот-вот выпадет из меня. Теперь Альфред парализован, остался инвалидом на всю жизнь, а мама на семь лет запретила мне видеться с отцом.

 

Воспоминание: двенадцать лет.

Моя пиписька — плохое место. Там вечно что-то болит, пачкается, отрывается и кровоточит. Она притягивает несчастья. Проклятая зона. Я воображаю, что у меня между ног шоссе, и я, маленькая девочка, уезжаю по нему в далекую даль.

 

Воспоминание: тринадцать лет.

Наша соседка — шикарная женщина двадцати четырех лет, и я все время глазею на нее. Однажды она приглашает меня к себе в машину. Она спрашивает, нравится ли мне целовать мальчиков, и я говорю, что нет. Тогда она говорит, что хочет мне кое-что показать. Наклоняется и мягко целует меня в губы, а потом просовывает язык в мой рот. Так здорово! Она спрашивает, хочу ли я побывать у нее в гостях, и снова целует меня, потом велит расслабиться и погрузиться в собственные ощущения, позволить нашим языкам чувствовать друг друга. Она спрашивает у моей мамы, могу ли я переночевать у нее, и мама очень польщена, что такая красивая и успешная женщина интересуется мной. Я немного напугана, и в то же время сгораю от нетерпения. У нее потрясающая квартира. Очень светлая. Вся в стиле семидесятых: бусы, мягкие подушки, ароматические лампы. Я сразу же решила, что хочу стать секретаршей, как она, когда вырасту. Она наливает себе водки и спрашивает, что я буду пить. Я говорю: то же, что и она. Она отвечает, что моей маме вряд ли понравилось бы, что я пью водку. А я говорю, что маме вряд ли понравилось бы и то, что я целуюсь с девочками, и тогда эта красивая женщина наливает мне выпить. Потом она переодевается в короткую атласную сорочку шоколадного цвета. Она прекрасна, хотя я всегда считала, что лесбиянки уродливы. Я сказала: «Вы выглядите чудесно», — а она ответила: «Ты тоже». «Но у меня нет красивого белья, только эти белые хлопковые трусики и лифчик», — возразила я. Тогда она медленно надела на меня такую же атласную сорочку. Та была цвета лаванды, едва распустившихся весенних цветов. Алкоголь ударил мне в голову, я расслабилась и была готова ко всему. Когда она мягко уложила меня на кровать, я заметила, что над ней висит портрет обнаженной негритянки с пышной прической. Я испытала оргазм от одного соприкосновения наших тел. Она сделала со мной и с моей пиписькой, которую я всегда считала мерзкой, все возможное и невозможное, и это было потрясающе. Я так распалилась, была так возбуждена. Она сказала: «Твоя не оскверненная мужчинами вагина пахнет так приятно, так свежо, мне бы хотелось навсегда сохранить этот запах». Я уже схожу с ума от возбуждения, но вдруг звонит телефон, и, конечно, это моя мама. Я уверена — она обо всем пронюхала, она всегда подлавливает меня. Беру трубку. Я запыхалась, но стараюсь говорить как обычно. Мама спрашивает: «Что с тобой, ты от кого-то убегала?» Я отвечаю: «Нет, мама, я делала упражнения». Тогда она просит красавицу-секретаршу проследить, чтобы я не общалась с мальчиками, и наша соседка говорит: «Будьте уверены, никаких мальчиков здесь нет».

Позже эта прекрасная женщина учит меня, как обращаться с моей пиписькой. Она велит поиграть с моей киской, наблюдает за мной и учит самым разнообразным способам ублажать себя. Она объясняет, что всегда нужно знать, как доставить себе удовольствие, и тогда не нужно будет зависеть от мужчин. Утром я начала волноваться: а вдруг теперь я стала лесбиянкой, раз влюбилась в нее. Она только смеялась. Больше я ее никогда не видела. Позже я поняла, что она была моим странным, неожиданным, непристойным спасением. Она изменила мою глупую пипиську, открыла ей невиданные горизонты.

___

Проводя семинары в Нью-Йорке, я получила следующее письмо:

«Будучи почетным членом „Клуба Вульвы“, я была бы очень рада видеть и Вас членом нашего клуба. Когда Харриет Лернер двадцать лет назад основала этот клуб, в члены принимали только тех, кто понимал и правильно использовал слово „вульва“ и мог объяснить его суть как можно большему количеству людей, особенно женщин. По-моему, вам самое место среди нас.

С уважением, Джейн Хиршман».

КЛУБ ВУЛЬВЫ

Я всегда была одержима называнием вещей. Давая чему-либо имя, я могу познакомиться с этим предметом поближе. Называя объект, я приручаю его, и он может стать моим другом.

Например, когда я была маленькой, у меня была большая коллекция лягушек: плюшевых лягушек, фарфоровых лягушек, пластмассовых лягушек, лягушек с подсветкой, веселых лягушек на батарейках. У каждой было имя. Мне требовалось какое-то время на знакомство с каждой из них, а потом я могла лягушку и назвать. Я сажала их к себе на кровать и рассматривала при дневном свете, носила с собой в кармане, держала в своей маленькой потной ладошке. Я изучала материал, из которого они сделаны, запах, форму, размер, их характер. А потом они получали имя, что обычно сопровождалось прекрасной церемонией наречения. Я размещала их среди других лягушек, их друзей, надевала на них церемониальные костюмы, украшала блестками или золотыми звездочками, ставила их у лягушачьей часовни и давала им имя.

Сначала я шептала выбранное имя им в ухо: «Ты мой Чертенок-Лягушонок Ватрушка». Я должна была убедиться, что лягушка согласна с именем. Потом я громко произносила имя, чтобы его услышали остальные взволнованные лягушки, ведь многие из них тоже пока еще ждали своих имен. А затем я пела песенку, обычно повторяя новое имя, и лягушки подпевали мне: «Чертенок-Лягушонок Ватрушка, Чертенок-Лягушонок Ватрушка». И мы все пританцовывали под эту песенку.

Я выстраивала лягушек в ряд и танцевала перед ними, подпрыгивая, как лягушка, и издавая разные лягушачьи звуки. При этом на ладони (или обеими руками, в зависимости от размера) я всегда держала лягушку, только что получившую новое имя. Церемония была изнурительная, но очень важная. Всё было бы ничего, если бы она касалась только лягушек, но вскоре мне стало необходимо давать имена всем и вся. Я называла коврики, двери, стулья, лестницы. Например, мой фонарик звался Дэном, в честь воспитателя в детском саду, который вечно лез в мои дела.

В итоге я дала имена всем частям своего тела. Мои руки звали Глэдис. Они были такими полезными и незаменимыми — ну как их еще назвать, если не Глэдис. Я назвала свои плечи Шорти, в честь одного сильного маленького драчуна. Моя грудь — это Бетти. Хотела было назвать ее Вероникой, но передумала. Подобрать имя для вагины оказалось сложнее. Не так просто, как назвать руки. Да, это было сложно. Моя вагина была живой, не так-то просто было определить ее одним словом. Она оставалась безымянной, а значит, неизученной и неприрученной.

У нас была няня Сара Стенли. Она говорила тонким визгливым голосом, от которого я чуть ли не писалась. Однажды, когда я мылась, она сказала, что нужно обязательно вымыть мою «Крошку-Малышку». Не сказать, чтобы это имя мне понравилось. Я даже не сразу поняла, что она имела в виду. Но было в ее голосе что-то не терпящее возражений. Имя прилипло. Да, там у меня Крошка-Малышка. К сожалению, это имя осталось со мной, даже когда я выросла. Своему первому мужчине и будущему мужу я сказала, что Крошка-Малышка немного смущена, но готова, и, если он будет терпелив, она раскроет ему все свои тайны. Думаю, он сперва растерялся, однако он был настолько чутким, что принял это мое чудачество. Позже он стал обращаться к ней по имени: «Крошка-Малышка там? Она готова?» На самом деле ее имя никогда меня не устраивало, поэтому то, что произошло позже, было совсем не удивительно.

Однажды ночью мы с мужем занимались сексом. Он позвал ее: «Иди сюда, моя милая Крошка-Малышка», — но она не откликнулась. Как будто она вдруг куда-то исчезла. «Крошка-Малышка, это я, твой верный поклонник». Ни ответа, ни привета. Теперь уже я позвала ее: «Крошка-Малышка, давай же, выходи. Не подводи меня». Ни слова, ни звука. Крошка была глуха, нема, мертва.

«Крошка-Малышка!»

Ее не было несколько дней, недель, месяцев. Я была в отчаянии. Очень неохотно я рассказала об этом Терезе, моей подруге, которая все свое время проводила в новом женском клубе. Я сказала ей:

— Крошка-Малышка не желает со мной разговаривать. Она не отзывается.

— Кто такая Крошка-Малышка?

— Моя Малышка, — сказала я, — моя Крошка.

— О чем ты говоришь? — спросила она, и ее голос вдруг зазвучал ниже, чем мой.

— Девочка, ты имеешь в виду вульву?

— Вульва? — переспросила я. — А что это?

— Это сложная штучка, — сказала она, — это совершенство.

Вульва. Вульва. Я почувствовала, как во мне словно что-то разомкнулось. Крошка-Малышка — неправильное имя. Я всегда это знала. Я не видела в ней Крошку-Малышку. Я никогда не знала, кем или чем она была, но просто отверстием или губами ее не назвать. Этим же вечером мы дали ей имя. Я и мой муж, Рэнди. Как с лягушками. Одели ее в блестки и сексуальный наряд, подвели к храму Тела, зажгли свечи. Сначала мы тихо шептали ей: «Вульва, вульва», — очень мягко, проверяя, слышит ли она. «Вульва, вульва, ты здесь?» Сладость и согласное шевеление.

«Вульва, вульва, ты существуешь?»

И мы пели песню вульвы, словами которой было не кваканье, а поцелуи. И мы танцевали танец вульвы, но движениями танца были не скачки, а толчки, и все части тела выстроились и наблюдали за церемонией: и Бетти, и Глэдис, и Шорти.

ФАКТ О ВАГИНЕ

В некоторых районах Африки традиция женского обрезания сходит на нет. Например, Аджа Тункара Дьяло Фатимата, главный «хирург» Конакри, столицы Гвинейской Республики, постоянно подвергалась жесткой критике со стороны западных правозащитников. В итоге, несколько лет назад она призналась, что на самом деле никого не «резала». «Я только сжимала клиторы пациенток, чтобы те вскрикнули, — сказала она, — и туго перевязывала их, чтобы при ходьбе казалось, что им больно».

Центр законодательства в сфере репродукции человека

ЧЕМ ПАХНЕТ ВАГИНА?

Планетой Земля.

Мокрым мусором.

Богом.

Водой.

Зарождающимся утром.

Глубиной.

Сладким имбирем.

Потом.

По-разному.

Мускусом.

Мной.

Мне сказали, ничем.

Ананасом.

Потиром.

Духами «Палома Пикассо».

Солью земли и мускусом.

Корицей и клевером.

Розами.

Острым пряным жасминовым лесом, густым-густым-густым лесом.

Влажным мхом.

Вкусной конфеткой.

Тихим океаном.

Чем-то средним между рыбой и лилиями.

Персиками.

Лесной чащей.

Зрелыми фруктами.

Клубничным чаем с киви.

Рыбой.

Небесами.

Уксусом и водой.

Легким сладким ликером.

Сыром.

Океаном.

Сексом.

Губкой.

Началом.

___

Я годами разъезжала с этой пьесой по всей Америке (теперь уже и по миру). Я давно собираюсь создать карту городов, которые я посетила, городов — друзей вагины. За это время я повидала много удивительного. Меня порадовала Оклахома. В Оклахоме сходят с ума по вагинам. Меня поразил Питсбург. В Питсбурге любят вагины. Я была там уже три раза. Когда я приезжаю туда, женщины приходят после спектакля ко мне в гримерку, чтобы рассказать свою историю, предложить какую-нибудь идею, поделиться впечатлениями. Это моя любимая часть гастролей. Мне доводилось слушать совершенно невероятные истории. А рассказывают их так просто, так буднично. Мне постоянно напоминают, как необычна и разнообразна жизнь женщины. Мне также напоминают, насколько женщины одиноки и как их угнетает это одиночество. Так мало людей, с которыми они могут поделиться своими переживаниями, своими сумбурными мыслями. Почему-то их чувства всегда окружены завесой стыдливости. А ведь женщинам безумно важно рассказать свою историю, поделиться ею с другими. От возможности такого диалога зависит, сохранится ли наша женская сущность.

Вспоминаю один вечер после спектакля в Нью-Йорке. Одна молодая вьетнамская женщина поведала мне историю, которая случилась с ней в пять лет. На тот момент она только приехала в Америку и еще не говорила по-английски. Она упала на пожарный гидрант, играя с подружкой, и порвала себе вагину. Так как она не могла толком рассказать, что произошло, то просто спрятала окровавленные трусики под кровать. Мама нашла их и решила, что ее изнасиловали. Маленькая девочка не знала слов «пожарный гидрант» и не сумела объяснить родителям, что произошло на самом деле. Родители обвинили в изнасиловании брата ее лучшей подружки. Девочку срочно отвезли в больницу, и там несколько мужчин стояли вокруг кушетки, разглядывая ее раскрытую, беззащитную вагину. Потом, по дороге домой, она заметила, что папа даже не смотрит в ее сторону. В его глазах она стала использованной, испорченной женщиной. Он так никогда и не смотрел на нее с тех пор.

Или вот, например, история шикарной молодой женщины из Оклахомы. Она подошла ко мне после спектакля вместе со своей мачехой и рассказала, что родилась без вагины, но поняла это, только когда ей было четырнадцать. Они играли с подружкой и сравнивали свои гениталии. Вдруг она обнаружила, что у нее все устроено как-то по-другому, неправильно. Вместе с папой — он всегда был ей роднее и ближе матери — они отправились к гинекологу. После обследования доктор сказал, что у нее на самом деле нет ни влагалища, ни матки. Папа был ужасно расстроен, но пытался скрыть слезы и боль, чтобы не огорчать дочь. По дороге домой он утешал ее, как мог. Сказал: «Не волнуйся, милая. Все будет хорошо. Просто отлично. Мы попросим врачей сделать тебе самую лучшую киску в Америке. И когда у тебя появится муж, он будет знать, что она изготовлена специально для него». Девочка перенесла пластическую операцию и обрела спокойствие и счастье. Прошло еще два спектакля, а на третий она привела своего отца. Меня потрясли их трепетные и теплые отношения.

Потом было выступление в Питсбурге. Одна возбужденная женщина ворвалась ко мне в гримерку и объявила, что обязана как можно скорее пообщаться со мной. Ее настойчивость была до того убедительна, что я позвонила ей сразу по возвращении в Нью-Йорк. Она сказала, что работает массажисткой и хочет поговорить со мной о текстуре вагины. Текстура очень важна! Она сказала, что я ее не уловила. В течение часа она рассказывала о ней так детально, так чувственно и подробно, что в конце беседы я была просто выжата как лимон. Еще она говорила о слове «cunt» (пизда). Я использовала его своей пьесе в негативном, презрительном смысле, а она объяснила, что я не поняла его значения. Она обязана была помочь мне его прочувствовать. Целых полчаса она рассуждала о значении этого слова, и я его переосмыслила. Я написала это для нее.

РЕАБИЛИТАЦИЯ ПИЗДЫ

Я зову ее пиздой. Я возрождаю это слово, «пизда». Мне оно очень нравится. «Пизда». Вслушайтесь. «Пизда». П, п, пи, пи. Пиала, пион, пианино, пир, перед — перед «и»: перед искрой, перед игрой, интрига, истина; потом «з» — звенящее «з», звонкое «з», зеркало, зефир, заря, зов; затем зовущая «д» — дева, дар, дух, дом, даль, диво — да-да-да — сочетание букв «да» дарит, дает, датирует — твердое сильное «д», дрожащее от дикого давления, а потом мягкая, нежная «а» — ангел, аура, аромат, а после «д», «д» и «а» — да, дай, дари, дари мне диво. Пиз-да. «Пизда». Прошепчи, произнеси, прокричи мне «пизда». «Пизда».

___

Я спросила шестилетнюю девочку:

— Если твою вагину одеть, что бы она носила?

— Красные кеды на платформе и кепку козырьком назад.

— Если бы она могла говорить, что она сказала бы?

— Она повторяла бы слова на буквы «в» и «т»: например, такса, вальс.

— Что напоминает твоя вагина?

— Красивый темный персик. Или бриллиант, который я нашла в тайнике, и теперь он мой.

— Что особенного в твоей вагине?

— Я знаю, что где-то глубоко-глубоко внутри нее находится очень умный мозг.

— Чем пахнет твоя вагина?

— Снежинками.