Глава 14. Венецианское метро

Суббота, 1 8 сентября 1 999 года

Нужно было бежать отсюда, и немедленно. Я чувст­вовал, что связан по рукам и ногам, и понимал, что ме­ня собираются под покровом ночи бросить в канал. Мне удалось вылезти из постели и освободиться от моих оков. К счастью, дверь в палате оказалась незапертой. В голубых отблесках луны я прошел по длинному кори­дору до перехода, соединяющего два северных крыла

Дедуля, сейчас мы будем долго-долго спать! (итал.).

page 254 / 255------------------------------------------------------------------------------------------------

больницы. Тут я решился прыгнуть в бездну и проле­теть до набережной. Легко и приятно было парить теп­лой венецианской ночью. Это определенно был не сон. Чтобы убедиться, что я бодрствую, я стал громко пере­числять названия районов северной Италии: Балле д'Аоста, Лигурия, Пьемонт, Ломбардия, Венеция, Трен-тино-Альто-Адидже, Фриули-Венеция-Джулия. Я сде­лал последний looping* и приземлился за причалом для вапоретто. Выйдя на набережную, я увидел четыре тем­ные тени, похожие на огромных птиц. Это были люди, мужчины или женщины, одетые в большие черные бала­хоны или тоги с длинными рукавами, в черных масках с большими клювами. Эти громадные птицы, увидев мое приближение, затрясли головами, и тени от их клю­вов запрыгали по стене больницы. Они раздвинулись, чтобы меня пропустить. Один из них положил мне руку на плечо и предложил черную тогу и маску.

— Наденьте тогу и маску. Сохраняйте молчание. Мы поедем на метро до кладбища Сан-Микеле. Ступайте за мной!

Он направился к правой стороне пристани и нажал там на рычаг, столь искусно скрытый, что он казался ча­стью самой конструкции. Тут я увидел, что из воды к нам медленно поднимается большой черный цилиндр. Он достиг уровня наших глаз, выступая над поверхно­стью воды метра на три. Цилиндрическая дверь повер-

* Мертвая петля (англ.).

нулась и открылась. Я последовал за четырьмя черными птицами и осторожно спустился по внутренней сторо­не трубы, цепляясь за перекладины лестницы. Я проник в подводное сооружение: это был огромный цилиндр метра два в диаметре и метров пять длиной, едва осве­щаемый зеленым светом, исходящим из двух больших стеклянных иллюминаторов, расположенных спереди и сзади. Один из людей-птиц, видимо главный, закрыл внутреннюю часть цилиндра и входной шлюз. Мы мол­ча присели на сиденья.

Послышался характерный шум от поступающего воздуха, журчание воды, и внезапно меня отбросило на­зад на спинку сиденья. Наш корабль резко отшварто­вался. Он бесшумно заскользил в длинном металличе­ском туннеле, увлекаемый давлением воды, бившей ключом позади нас, по направлению к выходу, который только что открылся в туннеле.

—Наш вагон скользит в туннеле, как поршень в шпри­це. И никакого шума. Все смазано китовым жиром, — объяснил мне главный из птиц.

—А куда мы направляемся? — спросил я.

—В самый центр кладбища Сан-Микеле. Туннель при­ведет нас к большой гробнице. Сами увидите. Это мет­ро — сверхсекретное. Оно не обозначено ни на одной карте Венеции. Предназначено для спасения узников, заключенных в этой больнице специально с целью про­ведения опытов над людьми, совершенно бессмыслен­ных с научной точки зрения...

page 256 / 257

В то время, в XVIII веке, когда это метро было по­строено, проводились тайные опыты по изучению чело­веческого электричества. Физики и физиологи той эпо­хи использовали свежие тела обезглавленных людей, причем часто молодых и здоровых — это были патрио­ты, приговоренные к смерти. С помощью батарей Вольта ученые пытались вызвать движения глаз и гри­масы у изолированных голов... В те времена и были по­строены эти подземные ходы, и многие заключенные смогли бежать по трем линиям метро: Арсенал, Гетто и кладбище.

— Увы, — продолжала черная птица, — опыты на лю­дях в этой больнице ведутся и в наше время. Проводят­ся пересадки органов, и даже мозга! Так что вы посту­пили совершенно правильно, столь чудесным образом улетев оттуда... «Они» извлекли бы ваш мозг, а тело бро­сили в воду...

Вдруг меня бросило вперед. Наш вагон замер. Глав­ный снова открыл шлюз, и мы вошли в цилиндр для выхода, верхний край которого открывался в боль­шую гробницу. Черные птицы поднялись раньше ме­ня, и когда я вышел на поверхность и снял маску, они уже исчезли. Я слышал возле себя шум воды, бившей из многочисленных фонтанов и журчавшей в колод­цах вокруг гробницы, — воды, толкавшей нас от боль­ницы. Наконец я покинул гробницу. Это был настоя­щий монумент, напоминающий Парфенон в миниа­тюре.

9 М Жуве

К своему удивлению я обнаружил, что очутился на островке, расположенном посреди большого, заросшего гигантскими кувшинками пруда, осененного ивами. Воздух был свеж, влажен и пропитан запахом гниения. В конце концов я нашел вьющуюся меж гробниц тро­пинку, вымощенную большими круглыми влажными камнями, которая вывела меня на берег моря. Тут я спо­ткнулся о цепь, перегораживавшую тропинку, и рухнул на землю...

— Nonno, siete come im diavolo dentro una scatola!*
Венецианская мамаша, ранее погрузившая меня в сон

своим уколом, теперь меня разбудила и сняла ремень, которым меня связали. Она сказала, что я так беспокой­но спал, что пришлось поставить перегородки по бокам моей койки, чтобы я с нее не свалился.

— Вот проклятые лекарства!

Конечно же, она вчера ввела мне коктейль, взаимо­действовавший с эндорфинами, — я их поглощал всей своей кожей целых десять дней во время грязевых ванн. Такая смесь, возможно, и вызвала этот длинный сон, столь яркий и странный.

Я поднялся и, пошатываясь, побрел, чтобы глянуть через зарешеченное окно. Солнце стояло уже высо­ко, и туман над морем почти испарился. Я заметил внизу вапоретто, который отшвартовывался от при­чала, поднимая винтами белую пену и всю грязь из

Дедуля, вы прямо как черт в табакерке (итал.).

page 258 / 259

канала. Мне показалось, что справа от него на уров­не моря промелькнул какой-то цилиндрический си­луэт.

Могло ли на самом деле существовать метро в Вене­ции? Или же это лишь плод моего онейрического вооб­ражения? Наклонившись, я разглядел справа от меня переход, соединявший два крыла больницы на уровне третьего этажа, где я находился. И никаких дверей, лишь застекленные проемы. Как же это я смог прыгнуть в бездну и полететь? Это ощущение полета во сне, столь близкое к реальности, дало толчок чудесному онейриче-скому путешествию в воображаемом венецианском ме­тро. Внимание, опять вещие сны! — сказал я сам себе. Надо бы мне порыться в старых книгах и поискать ста­ринные планы Венеции XVIII века. Не исключено, что катакомбы действительно существуют. Венеция ведь покоится на миллионах деревянных свай. Но что под ними? А эти опыты над обезглавленными людьми? Ведь все это было на самом деле, я вспомнил, что читал об этих жестоких экспериментах в книге Альдини.

Я снова прилег на койку и закрыл глаза. Некоторые аспекты этого длинного сновидения легко объяснимы: несомненной причиной сна о побеге было охватившее меня прошлым вечером беспокойство и страх быть брошенным в воду. А как еще можно было выбраться из этой клетки, если не улететь? Ощущение полета не так уж редко встречалось в моих снах. В моей онейро-теке таковых было около полусотни, то есть чуть мень-

О*

ше одного процента. Такие сны почти всегда сопрово­ждались «рефлексивным сознанием». Чтобы доказать самому себе, что я не сплю, я производил в уме вычис­ления, порой довольно сложные, читал стихи, или же, как минувшей ночью, перечислял названия разных об­ластей Италии.

А эта подводная лодка, скользившая в трубе? Ведь это фаллический символ и даже, может, коитальный. Однако в моем сне не было женских образов! И нако­нец, эта тема опытов на отрубленных человеческих го­ловах. Научный идиотизм! Так мое бессознательное, должно быть, отразило в этих образах теперешнее мое полное отрицание объективного физиологического подхода к мозговым феноменам. Это иллюзия, и я уже развеял ее в ходе моей недавней лекции в Венеции...

Я попытался вновь пережить эти ощущения отпра­вления, скольжения и прибытия, которые испытал во время сновидения. Были ли они связаны с головокру­жением, предшествующим приступам дежа вю? Было ли это нарушением работы вестибулярного аппарата? А почему бы и не нарушением гиппокампального тета-ритма во время сновидения? Почему нет? И тут я сно­ва заснул.

Проснулся я от ощущения тепла на лице. Яркий свет проникал сквозь мои веки. Я открыл глаза. Палата была полна солнцем. Как это может быть, если мое окно вы­ходит на север? Я прищурился и увидел, что на окне нет решеток! Оказывается, пока я спал, меня перевезли на

Page 260 / 261

койке в другую палату с голубыми стенами. «Похоже, все устраивается, — подумал я. Теперь-то уж меня в ка­нал точно не станут выбрасывать!»

Я заметил также, что на стуле лежит моя сложенная одежда, и немедленно убедился, что «чертова пилюль-ница» по-прежнему находится в брючном кармане — моя единственная удача! Когда я одевался, в дверь по­стучали, и в палату вошла молодая женщина: высокая брюнетка лет тридцати пяти — сорока с орлиным но­сом, карими глазами, с черным шиньоном, элегантная, интересная, но строгая. Она была в белом халате и дер­жала в руке мою историю болезни. (Вот где расписаны в деталях все мои приключения, подумал я.)

— Профессор Жуве, — сказала она, — большая честь вас встретить. Я доктор Оливия, ассистентка профес­сора Паоло П.

— Сожалею, что вынужден встречать вас в таком ви­де, — ответил я. — Также заранее прошу меня извинить, если скажу что-нибудь не то, я, должно быть, все еще нахожусь под воздействием вечерней инъекции.

— Это был коктейль из транквилизаторов, антиде­прессантов и галоперидола. Никто не может перед ним устоять, — подтвердила она. — Я знаю, что вы очень беспокойно спали.

Она заглянула в мою историю.

— Если вас не затруднит, то мы вам сделаем сканиро­
вание, и я полагаю, что вы захотите выписаться как
можно скорее. Однако я должна предложить вам общее

неврологическое обследование, чтобы быть уверенными в том, что... Надеюсь, вы меня понимаете.

— Чтобы быть уверенными, что я не наделаю глупо­
стей... Уверяю вас, что этого не будет. Я стал жертвой
череды нелепых случайностей, начавшихся с того, что
у меня украли документы и деньги.

И я растянулся на койке.

— Prego, исследование глаз — в порядке, нистагма
нет. Светодвигательный рефлекс — в норме. Сухожиль­
ный рефлекс — в норме, кроме правого ахиллесова су­
хожилия. Застарелая грыжа диска? Можете встать
и пройтись? С закрытыми глазами.

Конечно, меня слегка покачивало.

— Все из-за этого чертового укола, — сказал я.

— Все прекрасно! — резюмировала она. — Дело в том, что мой коллега, который вас обследовал прошлым вече­ром, написал медицинское заключение, чтобы вас отпу­стили из полицейского участка и направили на срочную госпитализацию. Для этого ему пришлось преувели­чить некоторые симптомы, вот почему мне нужно те­перь дать новое заключение, что вы стали абсолютно нормальным. Это нужно для...

Она покраснела.

— Для полиции, — угадал я. — Конечно, я возмещу
стоимость маски, как только у меня будут деньги. Что
до всего остального, то я не был ни наркоманом, ни бо­
гохульником... Понимаете, ведь это было вполне логич­
но — попросить прощения у кошек... Вы любите кошек?

Page 262 / 263

— Я обожаю кошек, — ответила она. — Я член обще­
ства «Динго», Венецианской ассоциации защиты ко­
шек. У меня дома два кота, настоящих венецианских,
сориани. Это большие тигристые кошки с Востока, из
Сирии. Они классные охотники на мышей и крыс, од­
нажды такие кошки даже спасли Венецию от чумы.
Они независимы, но ласковы и преданны. Я вас пони­
маю. Думаю, ваши дела с полицией будут улажены.
Одному весьма влиятельному лицу удалось изъять все
жалобы на вас, — сказала она с таинственным видом.

«Да это, конечно же, Людвиг Манн. С каких это пор он стал таким влиятельным?» — подумал я.

— Мой шеф профессор скоро придет вас навестить. Он хотел бы поговорить с вами. Он выдаст вам ин­дульгенцию, — добавила она, улыбаясь. — Вам ничего не нужно?

— Нет, спасибо. Только позвонить в Монтегротто. (Я не осмелился попросить у нее несколько десятков тысяч лир, чтобы купить билет. Может, профессор мне сам предложит?) Надо также оплатить мое пребыва­ние в больнице. К счастью, я помню наизусть номер мо­ей медицинской страховки.

— Не беспокойтесь об этом. Все в свое время. Отды­хайте. Похоже, вы в этом нуждаетесь. Надеюсь, вы со­храните хорошие воспоминания о нашей больнице. ArrivederLa*.

До свидания (итал.).

Я растянулся на койке и моментально заснул. В час дня меня разбудили и принесли еду. Салат из помидо­ров и спагетти.

Голода я не чувствовал из-за отвратительного лекар­ственного привкуса во рту... Несомненно, это был гало-перидол, входивший в коктейль. Вышел в коридор по­звонить в Монтегротто. Профессора Манна не было. Сообщил, что приеду часам к восьми вечера, а завтра возвращаюсь во Францию. Выпил еще полбутылки ми­неральной воды «Кайзервассер» и сел в кресло, дожида­ясь визита профессора.

— Prego, Professore, scusi*, я вас разбудил.

Подошедший ко мне профессор Паоло П. обнаружил, что я вновь заснул. Это был высокий элегантный человек лет шестидесяти, седеющий и очень загорелый. Его зеле­ные глаза сверкали из-под золотых очков. На нем был се­рый костюм-тройка с синими полосками, голубая ру­башка с золотыми запонками на манжетах, изумитель­ный галстук — синий с зелеными полосками, того же цвета платочек, золотые часы и, бог ты мой — туфли от Феррагамо! Мои туфли! Те самые, которые я отдал Ку­ки. Неужели они попали к нему из венецианской поли­ции? Профессор был без халата, и вряд ли его радовало, что ему пришлось посетить меня в субботний вечер. Я, должно быть, испортил ему все выходные. Но он не подал виду и все время оставался безупречно вежлив.

* Извините (итал.).

page 264 / 265 -----------------------------------------------------------------------------------------------

Разумеется, вся эта история достойна сожаления. Ес­ли бы они узнали об этом раньше, меня бы поместили в более комфортабельную палату. Я заверил его, что ночь прошла очень хорошо и что я высоко ценю их усер­дие и ту заботу, которой меня окружили.

— Один ваш... друг, как я думаю, Людвиг Манн, вен­ский геронтолог, которого я тоже знаю, рассказал и объяснил мне ваш случай, такой необычный... такой странный... вы не находите?

— Это просто череда роковых случайностей — от­ветил я. — Мне дьявольски не повезло. Я потерялся в Венеции без документов и без денег и не мог хо­дить!

Череда случайных неудач, ну разумеется... Он пони­мает... Он сочувствует. Все уладится. Венецианская по­лиция чересчур бдительная, но скоро мое досье будет закрыто...

Наступило долгое молчание.

Тогда, чтобы разрядить атмосферу, я заговорил о Ве­неции, «прекраснейшем городе мира». Я бы приезжал сюда снова и снова... это столица моих снов...

— Я живу в Венеции, — доверительно сообщил он. —
Этот город медленно умирает, его население неумолимо
стареет.

Он еще помолчал. Казалось, он о чем-то думает.

— Согласно профессору Манну, ваши проблемы нача­
лись дней десять назад, не так ли? Вы сильно измени­
лись?

Я попытался представить себе, что Людвиг Манн мог ему наговорить. Что у меня «синдром раздвоения лич­ности», типа доктора Джекила и мистера Хайда?

—Сейчас я абсолютно нормален, — подтвердил я.

—Вы помните все события этой недели?

Я-то все прекрасно помнил, но нужно было ему поды­грать...

— У меня на самом деле были большие провалы в па­
мяти. Но теперь всё в норме.

Опять наступило долгое молчание. Он продолжал развивать ту же тему...

—Ваш случай, профессор, очень интересный, очень редкий, надо бы понять его причину!

—Causa incognita*, — ответил я.

—Вы так в этом уверены?

—Может, это эндорфины, которые образовались у ме­ня в организме во время грязелечения в Монтегротто, — неосторожно ляпнул я.

В его глазах сверкнуло озарение.

—У вас брали вчера кровь на анализ?

—Полагаю, да.

—Тогда мы поищем в ней эндорфины! У нас есть су­персовременная биохимическая лаборатория.

«Бог ты мой, — подумал я, — когда же меня оставят в покое! Он теперь захочет сделать еще анализ крови, потом анализ мочи...» Я вспомнил, как эта старая вене-

* Причина неизвестная (лат.).

Page 266 / 267

цианская мамаша вчера вечером уговаривала меня по­мочиться в баночку. Nonno, pipi prego.

— А что вы думаете об электроэнцефалографическом исследовании?

— Оно ничего не покажет, — сказал я. — После того коктейля, который в меня влили вчера вечером, мой мозг выдаст быстрые ритмы, специфичные для бензо-диазепинов, смешанные с медленными волнами, вы­званными антидепрессантами! Настоящий ребус для электроэнцефалографиста.

Снова воцарилась тишина. Профессор пристально разглядывал свои ухоженные ногти, свои туфли, потом резко повернулся ко мне, пряча взгляд.

— Простите меня, если я задам вопрос, который мо­
жет вам показаться бестактным, слишком личным, но я
задаю его как психиатр, это останется врачебной тай­
ной. Это изменение личности, если можно так его на­
звать, оно повлияло на вашу личную жизнь? Я имею
в виду, половую? На вашу сексуальную ориентацию,
выбор партнеров. Надеюсь, вы меня понимаете. Ваша
ночная встреча с двумя геями, обмен обувью. Вы пони­
маете, что я хочу сказать. Такое бывало с вами и раньше?
Разумеется, все это останется между нами, уверяю вас.

«Проклятье! — подумал я. — Я же не спрашиваю, где он раздобыл мои туфли!»

— Должен вас разочаровать, дорогой коллега. В этом
отношении все осталось по-прежнему. Та встреча про­
изошла случайно. Мы не делили одного картонного ло-

жа! Меня всегда привлекали только женщины — вчера, сегодня и, надеюсь, завтра. Хотя, должен признаться, общество гомосексуалистов иногда бывает более прият­ным, чем некоторых гетеросексуалов-мачо. Однако да­же во сне мои сексуальные партнеры — всегда только женщины. Иногда очень молодые, это правда.

«Бог ты мой, — вдруг пронеслось у меня в мозгу, — а ведь поездка в этом метро в моем сновидении минув­шей ночью, которое ходит, как поршень в шприце. Раз­ве это не сон о содомии?»

Профессор был явно разочарован. Он еще раз посмо­трел на носки своих туфель и прошептал:

— Раздвоение личности, раздвоение личности! А я ви­
жу, что вы стали настоящим профессором Жуве.

У него появилась идея, показавшаяся ему гениаль­ной.

— Может, это результат вчерашней инъекции. Этот коктейль, который вам ввела моя ассистентка, способ­ствовал вашей реинтеграции в исходную личность, не так ли?

— Chi lo sa? — осторожно ответил я.

Он снова посмотрел на свои часы, золотую «омегу».

— К сожалению, должен вас покинуть. Может, еще
увидимся? Кто знает? На каком-нибудь конгрессе...

Я тепло поблагодарил его, и мы вежливо распроща­лись.

После его ухода я опустошил еще бутылочку мине­ральной. Было пять часов вечера. Во всех больницах

Page 268 / 269

выписка осуществляется до полудня, особенно по субботам. Кого бы мне найти, кто мог меня офор­мить?

Я прогулялся по отделению и наконец наткнулся в ор­динаторской на двух санитаров, живо обсуждавших футболиста, цветные фото которого украшали спор­тивный журнал. Ё cosi belissimo! Ё cosi erotico!* Я попы­тался объяснить им, что хочу уйти.

— Camera trecentuno**.

— Trecentuno?

Моей фамилии не было ни в журнале, ни в компьюте­ре. Казалось, никто не знал о моем существовании. Я был невидимкой.

В конце концов одна санитарка объяснила мне, что нужно пройти в администрацию, на первый этаж. Од­нако на выписке никого не было. Естественно, посколь­ку все они уходили еще до полудня. Я заметил только огромного кота, венецианского сориано, спавшего на подоконнике. Посетители уже начали покидать боль­ницу. Так что после шести вечера, когда время посеще­ний закончится, я легко смешаюсь с ними. Я вернулся в палату, чтобы немного привести в порядок одежду. Порывшись в карманах пиджака, я нашел сложенную вчетверо купюру в пятьдесят тысяч лир в верхнем кар­манчике. Кто ее туда сунул? Конечно же, Оливия, асси-

Такой красивый! Такой эротичный! (итал.) ** Триста первая палата (итал.).

стентка профессора, когда утром заставляла меня хо­дить с закрытыми глазами.

Было четверть седьмого, когда я, потерявшись в шум­ной толпе венецианцев в черных костюмах, вышел из больницы. Никакой охраны у входа не было. Я быстро прошел по рио ди Медиканти до причала. Первый вапо-ретто до вокзала был сорок первый. «Старина сорок первый, это наша последняя поездка вдвоем», — поду­мал я.

Невольно я поискал следы метро в стороне от прича­ла. К своему удивлению, обнаружил, что не могу вспом­нить ничего из моих прошлых поездок на сорок первом, не могу вновь пережить те чувства, которые вызывали у меня встречи с Муранеллой... Муранелла... Бог ты мой, кажется, что с тех пор прошли месяцы. «А всё эти проклятые лекарства! Настоящая химическая лобото-мия», — подумал я.

На вокзале Санта-Лючия я взял билет. И слава богу, так как по пути до Болоньи дважды приходил контро­лер. Этот пассажирский поезд делал остановки по всем пунктам. Я прибыл в гостиницу лишь в восемь вечера. Было уже темно. За стойкой меня встретил Серджио, старший консьерж, в роскошном синей униформе, по­хожей на адмиральский мундир.

— Добро пожаловать в отель, профессор. Вы пойдете в ресторан?

Он с любопытством оглядел мой грязный, мятый и рваный костюм и кроссовки.

page 270 / 271

— Конечно, — ответил я. — Только переоденусь. У ме­ня были кое-какие приключения в Венеции. Знаете, в этом городе, оказывается, совсем небезопасно!

— Да, я в курсе, профессор. Нам звонили из поли­ции. Там возник небольшой скандал, в особенности из-за этой вашей истории с мессой для кошек. Вас не отлу­чали от церкви? А то они нам сказали... Слава богу, в га­зетах ничего не появилось, а большинство отдыхаю­щих, которых вы знаете, сегодня уехали... Я все же на­деюсь, что вы сохраните хорошие воспоминания о сво­ем пребывании, — добавил он, подавая мне пару конвер­тов, ожидавших меня в ячейке. Одна записка была от Наташи: «До свидания и удачи Вам!». Вторая — от Людвига Манна: «Welcome. Завтра, в воскресенье, в де­сять утра в парке. Gute Nacht».

Я поднялся в номер и из изумительно красивого че­модана из кожи дикой свиньи, купленного в Абано, дос­тал свою старую одежду. Мой новый костюм пребывал в таком состоянии, что его оставалось только выбро­сить. Там же я обнаружил мои старые туфли. Я не осме­лился пойти в ресторан в кроссовках.

Войдя в зал, я неспешной походкой гордо прошел к своему столику. Мне вовсе не хотелось выглядеть ви­новатым. Оставшиеся старые отдыхающие почти все меня приветствовали: кто кивком головы, кто улыбкой, кто улыбкой и легким взмахом руки, кто шепотом. Од­нако некоторые, особенно женщины, усердно изучали карту вин, делая вид, что меня не замечают. Мои старые

соседи, Наташа и парочка «Круппов», уехали. Меня ок­ружали бледные, как таблетки аспирина, новые отдыха­ющие, которые ничего не знали о моих похождениях.

Стильно одетый метрдотель спросил меня, как всегда:

— Professore, vino bianco?

Он не улыбнулся и не подмигнул, всё — как ни в чем не бывало.

Я смог проглотить лишь пол-яблока, выпить четверть бокала белого вина и еще бутылку кайзервассера.

«Да, после такого укола, какой мне сделала Оли­вия, — подумал я, ложась в постель, — сотрудники отде­ления неотложной психиатрической помощи могли об­рести покой, по крайней мере, на пару суток!»