Годы потворства своим слабостям

 

В шестидесятые годы виновники демографического взрыва взяли короткую передышку, восстав против тогдашнего материалистического статус-кво, и попытались руководствоваться в жизни философией «сделал дело, гуляй смело». Но как только мы обнаружили, как это приятно — делать деньги и тратить их, ребята охотно облачились в свои костюмы, прихватили сзади резинкой свои длинные волосы, а девушки побрили ноги и снова стали носить лифчики. И вот, сменив наши старенькие «Фольксвагены» на новые сверкающие «Хонды» и «Тойоты», мы последовали примеру наших восторженных родителей и с наслаждением влились в основное русло американской жизни.

Зародившийся в конце шестидесятых, не стихающий в семидесятые и восьмидесятые, наш бум оголтелого потребительства достиг своего пика. «Вы можете иметь все это» — таков был наш девиз, и мы в него верили. Мы всегда были обществом, влюбленным в свободу, именно свобода и завлекла сюда многих из нас. Потом политических и религиозных свобод оказалось недостаточно. Мы захотели свободы финансовой, сексуальной и эмоциональной.

Мы хотели столько вещей, столько удовольствий и такого самовыражения, насколько это было возможно. Как потребители, мы не могли удовлетворить свой голод: нам было недостаточно товаров, инвестиций, долгов. К счастью для нас, техника тоже быстро развивалась, возникали совершенно новые отрасли индустрии, производящие компьютеры и факсы, сотовые телефоны и проигрыватели компакт-дисков. Как мы собирались платить за всю эту новую всячину? Как? Да мы просто набили бумажники кредитными карточками и перезаложили наши дома. Правительство напечатало больше денег, и мы продолжали их тратить.

В нашей личной жизни пионерский менталитет находил свое выражение в страсти к сметению старых ограничений и стремлении испытать больше индивидуальной свободы, чем когда-либо прежде. «Будь самим собой» и «занимайся своим делом» — вот какими девизами мы руководствовались. Романы на одну ночь и групповой секс родились тогда, когда мы отвернулись от старых традиций с таким же воодушевлением, с каким некогда оставили родину предков и отправились в Америку.

Некоторые обозреватели именуют этот период нашей недавней истории «годами потакания собственным слабостям». Нам хотелось иметь больше, делать больше, быть большим, чем мы есть. Тогда родилось словечко «самосовершенствование» и сопутствующие ему индустрии, помогающие нам стать лучшими. Теперь мы могли вступить в оздоровительные клубы, чтобы довести до совершенства свое тело, участвовать в семинарах и слушать магнитофонные записи, с тем чтобы понять себя и сделать свое поведение более мотивированным, читать книги, чтобы убедиться, что мы все делаем правильно. Наши самые популярные бестселлеры учили нас, как лучше заниматься сексом, как стать более хорошими родителями, более хорошими теннисистами, более хорошими менеджерами, как стать лучшими буквально во всем.

Чем больше мы делали, тем яснее понимали, на то, чтобы усовершенствовать себя, требуется уйма времени. И вот мы купили органайзеры, стали учиться, как правильно распределять время и составлять для себя подробнейший график деятельности. Даже нашим детям, посещающим гимнастические залы, хоккейные площадки и компьютерные клубы, понадобились детские ежедневники, чтобы вести учет своему времени.

Возможно, нас слишком занимали новые игрушки и новые задачи, чтобы мы заметили появление признаков того, что «бензин вот-вот закончится». Вначале они были едва различимые: мы вдруг сообразили, что уже много недель члены семьи не собирались вместе за обеденным столом, посмотрев на календарь, обнаружили, что у нас не осталось ни одного свободного дня или уик-энда, когда мы могли бы — боже правый! — просто ничего не делать. А стопки кредитных карточек все множились, но… мы так веселились, что сбавить темп было просто невозможно.

Теперь, кажется, большинству из нас уже не до веселья. Почему? Мы на многое закрывали глаза, а теперь вынуждены, платить за свою беспечность. Любые вечеринки рано или поздно подходят к концу, и наша — отнюдь не исключение. Показуха и жадность семидесятых и восьмидесятых прошли, и вот теперь мы подводим итоги, ведем учет социальным, духовным и эмоциональным потерям, Кризис, перед лицом которого оказались сейчас Соединенные Штаты, отражает определенные политические, технологические, экономические и социальные катаклизмы, которые постигли нас практически одновременно и в совокупности нанесли немалый ущерб психике американцев.

 

Конец американской мечты

 

В экономической сфере новая реальность окончательно утвердилась в конце восьмидесятых. Мы всласть посорили деньгами, и в конце концов настало время платить по счетам. Не обязательно быть финансовым экспертом, чтобы понять, что произошло. И не важно, каким словом мы это назовем — «спад», «депрессия», «национальный долг». Главное, что мы очертя голову неслись к экономическому кризису, который затронул всех нас.

Частично этот обвал выразился в безработице, явлении далеко не новом в двадцатом столетии. Но на сей раз нас напугало то, кто именно лишился работы. Люди, которые никогда не ожидали, что останутся не у дел: администраторы верхнего эшелона, профессионалы, менеджеры. Журнал «Тайм» сообщает, что начиная с 1991 года пятьдесят пять процентов американцев или сами остались без работы, или кто-то из их друзей стал безработным. Мужчины и женщины под пятьдесят, обивающие пороги различных учреждений в поисках работы, — сейчас не редкость.

Одно дело временно перебиваться без работы, когда тебе двадцать лет и ты не чувствуешь ни перед кем обязательств. Совсем-другое дело, когда у тебя дома трое детишек и еще есть закладная, уйма других долгов, а место, на котором ты проработал лет десять-пятнадцать, вдруг упразднили. Большинство людей вступало в свои зрелые годы, ставя перед собой цель добиться финансовой независимости и надеясь, что, уйдя на пенсию, они смогут пожинать плоды своих трудов. А теперь они озабочены лишь тем, как бы подольше продержаться на работе.

Для многих пожилых американцев мечта об обеспеченной старости, некогда столь блестящая, заметно поблекла, поскольку процентные ставки упали до минимума и вклады, которые, по их мнению, должны были кормить их до конца жизни, с каждым днем обесцениваются. Миллионы людей, достигших шестидесятилетиего возраста, с таким старанием обеспечивавших свои «золотые годы», вкалывавших по десять часов в день, чтобы потом наслаждаться сытой жизнью, вынуждены теперь откладывать свой выход на пенсию на неопределенное время, чтобы просто выжить.

Другие живут в постоянном страхе, что не смогут оплатить медицинские счета или окажутся перед лицом суровой реальности, когда давняя мечта о путешествии так и останется несбыточной, или их тяготит мысль, что они не смогут завещать никаких средств детям, потому что придется истратить сбережения на то, чтобы выжить самим.

На наше молодое поколение, поколение двадцатилетних, рушащаяся экономика оказывает не менее ужасное воздействие. Раньше молодые люди поступали в колледж в первую очередь потому, что знали: получив образование, они смогут найти намного лучшую работу. Теперь предел их мечтаний — устроиться хоть кем-то. У нас возникла новая субпопуляция посыльных, официантов, водителей такси с дипломами бакалавров и магистров. Реальные надежды, которые поколение молодых лелеяло в семидесятых, когда выпускников колледжей наперебой зазывали крупные корпорации, в девяностых сменились мрачным пессимизмом относительно будущего. Нынешние молодые, в отличие от предшествующих поколений, уже не верят, что будут жить благополучнее своих родителей. Наоборот, их сердца гложет чувство неопределенности.

И вот застрельщики деторождаемости, теперь уже обзаведшиеся детьми, приходят к обескураживающим выводам. Оказывается, их сыновья и дочери, когда вырастут, не будут иметь больше, чем мы. Дай бог, чтобы имели столько же. Мы видим, как наши дети бьются за рабочие места, мы пускаем их к себе жить, чтобы они смогли сэкономить хоть сколько-то денег, и нам больно представить их будущее, особенно когда мы вспоминаем себя в их возрасте — тогда мы верили, что сможем заполучить все.

Мы внушаем себе, что положение вещей не настолько уж хуже прежнего, что времена приходят и уходят. Но потом мы выходим из офиса и видим на улице бездомных мужчин, женщин и детей — голодных, затравленных, съежившихся от холода, служащих нам живым напоминанием того, что мы живем в уникальное время. Да, среди тех, кто ночует на улице или в старом автомобиле, есть и алкоголики, и отбывшие наказание преступники. Но среди них есть также и матери-одиночки, безработные авиамеханики, дети, отцы которых, проработав на одном месте пятнадцать лет, были уволены и не имеют никаких сбережений. По лицам этих людей видно, какую богатую жатву собрал экономический кризис. Дело не только в утраченной работе, крыше над головой, возможностях дело в утрате американской мечты.

 

Синдром семейного бешенства

 

Даже для тех, кто имеет работу и способен оплачивать счета, жизнь уже не та, какой она была для наших родителей и какой мы ее всегда считали. Большинству семей, чтобы прожить, уже требуются два кормильца, а это означает, что больше женщин, чем когда-либо прежде, работают с полной или частичной занятостью.

Проводить время с детьми или с мужем, проявлять заботу о доме, иметь хобби, заняться чем-то для души или даже обычной стиркой — все это теперь стало далеко не простым делом, потому мы тратим слишком много сил на выживание. Этот водоворот маниакальной активности затягивает и наших детей, которые, чувствуя, что, кто делает больше, тот и получает больше, расписывают свое время на недели вперед.

Психолог Джон Роузмонд окрестил это синдромом семейного бешенства. Мама, папа и дети носятся как угорелые с одной деловой встречи на другую, из школы на работу, лишь изредка останавливаясь, чтобы перекусить, и почти всегда порознь. Дом, прежде служивший относительно спокойной гаванью в бурном житейском море, теперь стал для многих из нас чем-то вроде ремонтно-заправочного пункта, где можно помыться, переодеться и перекусить перед очередным этапом гонки за новыми достижениями.

Стоит ли удивляться, что мы утратили способность переживать подлинные моменты, если мы работаем как проклятые, чтобы сохранить то, что мы имеем. Мы боимся остановиться, чтобы не потерять что-нибудь…