Благодарность и добрые поступки

 

Мы не можем совершать великих деяний — только малые, но с великой любовью.

Мать Тереза

 

Несколько лет назад женщина по имени Анна Герберт из графства Марин, штат Калифорния, осознала фразу, вертящуюся у нее в голове:

 

 

«Практикуйте бессистемную доброту и неосознанные красивые поступки».

 

Она принялась делиться этой мыслью с друзьями, называя ее формой «позитивной анархии», и решила поэкспериментировать с такой философией, совершая добрые поступки наобум. Она разводила цветы на уродливом пустыре, она вносила плату за проезд по мосту за несколько автомобилей позади нее. Вскоре эта идея распространилась в виде лозунгов на автомобильных бамперах по всему графству, и так родилось движение «партизанской доброты».

Добрые поступки создают, подлинные моменты. Они — живые ритуалы повседневной духовности. Они соединяют ваше сердце с сердцем другого человека и создают каналы, по которым перетекает ваша любовь.

В бессистемной доброте прекрасно то, что каждый день предоставляет вам тысячи возможностей. Машина, ожидающая, пока вы пустите ее в свой ряд, человек, несущийся к лифту, в котором вы стоите, или обронивший вещь и нуждающийся в том, чтобы вы ее подняли. У вас есть дети, которым так нужно, чтобы вы назвали их особенными, ваша законная половина, которой нужно сказать, что он любим или она любима, друзья, минутного телефонного разговора с которыми достаточно, чтобы высказать, как вы ими дорожите, собаки и кошки, которым хочется, чтобы их погладили, почесали, чмокнули, и сотни незнакомых людей, для которых улыбка означает, что они не совсем уж нёзаметные.

 

* * *

 

Два года назад мы с Джеффри сняли небольшой коттедж на маленьком островке, чтобы провести отпуск, который мы устраиваем себе в конце каждого года. В первый день после прибытия, едва усевшись внизу почитать, я услышала жалобное «мяу», звучавшее как плач. Заглянув в заросли, я нашла ее: тощую, кожа да кости, облезлую бездомную кошку. Она смотрела на меня так, словно не ела уже несколько недель, и дрожала от страха и голода. Я знала: если накормить ее, она не оставит нас в покое все следующие десять дней, но у меня сердце разрывалось при мысли о ее страданиях. Я сходила в дом, принесла банку консервированного тунца и поставила у нее на виду.

Минут двадцать кошка мяукала и завывала, но не приближалась к еде. Я поняла, что ее запугали, и она привыкла к тому, что все здешние туристы на нее орут, гонят прочь, и она не верит, что я не обижу ее, как остальные. Я села на землю и заговорила с ней успокаивающе, обещая заботиться о ней, если она сама даст мне такую возможность.

Наконец моя приятельница-киска осторожно подошла к тунцу, проглотила его с волчьей жадностью, быстро, как только могла, и бросилась в заросли. Но я знала, что она вернется, — так оно и случилось в тот же день во время обеда Я уже была наготове. Чуть раньше я сходила в местный универмаг и запаслась кошачьей едой, и теперь у нее ушло всего пять минут на то, чтобы преодолеть страх и поесть.

В течение следующих полутора недель я заботилась о своей маленькой черной подружке. Большую часть дня она проводила вместе с нами, развалившись на солнышке, а несколько раз во время дождя я слышала, как она зовет меня, и отпирала дверь на крыльцо, чтобы она могла переждать непогоду в сухом месте. Каждое утро, вставая, я уже предвкушала, что увижу ее мордочку, высовывающуюся из зарослей. Джеффри то и дело напоминал мне, что, когда мы уедем, следующий жилец скорее всего опять ее прогонит, но мне не хотелось об этом думать.

В конце концов настал тот роковой день, когда мы должны были возвращаться домой. Киска смотрела, как мы собираем вещи, сновала у меня под ногами, словно прося: «Пожалуйста, не уезжайте». Я написала записку тем, кто поселится в коттедже после нас, умоляя их кормить кошку, и оставила для нее несколько консервных банок с едой. Но когда мы стояли у передних ворот с чемоданами и киска, расположившаяся передо мной, не сводила с меня своих зеленых глаз, я заплакала. «Я бросаю ее, — с горечью говорила я себе. Я знаю, что не могу взять ее с собой в Соединенные Штаты, но, одарив ее своей любовью, я сейчас поступаю жестоко, забирая эту любовь обратно. Может быть, ей было бы лучше, если бы я вообще не давала ей почувствовать вкус доброты».

Внезапно я услышала, как голос в моей голове зашептал: «Она в первый раз в жизни узнала, что такое доброта. Она всегда будет носить ее в себе. Она всегда будет знать, что ее любили. Любовь никогда не бывает напрасной».

Я уже никогда не узнаю, что сталось с моей маленькой черной киской. Надеюсь, что кто-то другой о ней заботился. Зато я знаю: с ее помощью я пережила много подлинных, драгоценных моментов во время того отпуска. Моя любовь и доброта, хотя я делилась ими недолгое время, что-то изменили в ее жизни, а ее любовь сыграла роль в моей.