II. Меры для поддержания регулярного строя сухопутной армии и флота.

1) Распространение воинской повинности посредством рекрутских

наборов на неслужилые классы (на холопов, на людей тяглых, вольных-гулящих и церковных).

2) Перемены в положении дворянства, направленные к поддержанию его служебной годности:

а) отделение военной службы сословия от

гражданской (инструкция герольдмейстеру 5 февр. 1722)

б) обязательная учебная подготовка дворянства к той и другой

службе (указ 20 янв. 1714г.);

в) порядок отбывания обязательной службы сословием (февральский указ 1714г. о непроизводстве в офицеры дворян, не служивших рядовыми в гвардии; табель о рангах 24 янв. 1722г.);

г) установление неделимости недвижимых дворянских имений (указ

23 марта 1714г. о единонаследии).

III. Подготовительные меры для увеличения государственных доходов.

1) Перемены в положении городского и сельского населения,

направленные к увеличению количества податного труда (числа

податных плательщиков):

а) отмена холопства и состояния вольных-гулящих людей посредством распространения податной и рекрутской повинности на оба эти состояния указами о ревизии (указы 26 ноября 1718г. о подушной переписи, 19 января 1723г. о распространении подушной подати на всех крепостных слуг);

б) расширение крестьянского хлебопашества под влиянием подушной

подати.

2) Меры для повышения качества или усиления производительности

народного труда (улучшение земледелия, скотоводства, лесоохранение, разработка нетронутых богатств страны - фабрики и заводы, устройство сбыта, пути сообщения).

IV. Общие средства обеспечения успешного исполнения военных и экономических реформ.

1) Замена сословно-бюрократического центрального управления бюрократическими учреждениями в центре для устройства военных сил и финансовых средств (Сенат, коллегия).

2) Замена сословно-бюрократического областного управления сословными учреждениями, дворянскими и купеческими, для ближайшего руководства народным хозяйством, земледельческим трудом и торгово-промышленным оборотом.

3) Устройство учебных заведений (морская академия, школы артиллерийская и инженерная, медицинская школа для подьячих, школы московские математические, латинские, немецкие, "гимназия" пастора Глюка, элементарные школы цифирные, гарнизонные; предписание магистратам в регламенте 1721 г. заводить городские "малые школы").

V. Финансовые нововведения.

1) Новые прямые и косвенные налоги (до первой ревизии - сборы гербовой, с мельниц, пчельников, с доходников и др.).

2) Объединение прямых налогов подушной податью на содержание армии.

Я говорил, что реформа по своему исходному моменту и по своей конечной цели была военно-финансовая. <...> Звание преобразователя стало его [Петра - ред.] <...> исторической характеристикой. Мы склонны думать, что Петр I и родился с мыслью о реформе, считая ее своим провиденциальным призванием. <...> Он просто делал то, что подсказывала ему минута, он и сам не замечал, как этими текущими делами он все изменял вокруг себя, - и людей, и порядка. <...> Петр стал преобразователем как-то невзначай, как будто нехотя, поневоле. Война привела его и до конца жизни толкала к реформам. Обычно война - тормоз реформы, требующей мира. В нашей истории действовало иное соотношение: война с благополучным исходом укрепляла сложившееся положение, наличный порядок, а война с исходом непристойным вызывала общественное недовольство, вынуждавшее у правительства более или менее решительную реформу. При нем [Петре - ред.] война являлась обстановкой реформы, даже более - имела органическую связь с его преобразовательной деятельностью, вызывала и направляла ее. Колыбель реформы в другие времена, война при Петре стала ее школой, как и называл ее сам Петр. Но и при нем складывалось это неестественное соединение взаимно противодействующих сил: война оставалась тормозом реформы, а реформа затягивала войну, вызывая глухое народное противодействие и открытые мятежи, мешавшие собрать народные силы для окончательного удара врагу.

Всего запутаннее вопрос о силе влияния, о глубине действия реформы. Ее следует рассматривать под тройным углом зрения:

1) по отношению Петра к Западной Европе,

2) по его отношению к древней России и

3) по влиянию его дела на дальнейшее время. <...>

Петру достались от древней Руси своеобразно сложившаяся верховная власть. <...> Но Петру принадлежит важная заслуга первой попытки дать своей бесформенной и беспредельной власти нравственно-политическое определение. До него в ходячем политическом сознании народа идея государства сливалась с лицом государя, как в частном общежитии домохозяин юридически сливается со своим домом. Петр разделил эти понятия, узаконив присягать раздельно государю и государству. <...> Самые эти выражения государственный интерес, добро общее, польза всенародная, едва ли не впервые являются в нашем законодательстве при Петре I. <...> Устав от 5 февраля 1722 г. о престолонаследии <...> Петр заменил соборное избрание и наследование по обычаю или по случаю личным назначением с правом переназначения, т. е. восстановил завещание, узаконил отсутствие закона и повернул государственное право назад, на отжившую вотчинную основу. <...> Старые сословные повинности он осложнил новыми. Установив обязательное обучение дворянства и разделив его обязательную службу на две особые колеи, военную и гражданскую, он плотнее сомкнул городские тяглые состояния <...> на верхний городской класс, гильдейское гражданство, возложил сверх прежних казенных служб еще особую повинность, по добывающей и обрабатывающей промышленности, сдавая казенные фабрики и заводы принудительно образуемым из купечества компаниям. Фабрика и завод при Петре, как мы видели, не были вполне частными предприятиями, руководимыми исключительно личным интересом предпринимателей, а получили характер государственных операций, <...> не изменяя сущности крепостного права, Петр изменил социальный состав крепостного состояния: разные виды холопства, юридические и хозяйственные, теперь окончательно слились с крепостным крестьянством в один класс тяглых крепостных людей, <...> не трогая в нем старых основ и не внося новых, он либо довершал начавшийся в нем процесс, либо переиначивал сложившееся в нем сочетание составных частей, <...> и <...> другим приемом создавалось новое положение с целью вызвать усиленную работу общественных сил и правительственных учреждений в пользу государства. Как относился Петр к Западной Европе? <...> Он не питал к ней слепого или нежного пристрастия, напротив, относился к ней с трезвым недоверием и не обольщался мечтами о задушевных ее отношениях к России, знал, что Россия всегда встретит там только пренебрежение и недоброжелательство. <...> Петр писал, <...> что все народы особенно усердно старались не допустить нас до света разума во всем, особенно в военном деле; но они проглядели это. Сближение с Европой было в глазах Петра только средством для достижения цели, а не самой целью. <...> Петр заводил в России то, что он видел полезного на Западе и чего не было в России. <...> Он хотел не заимствовать с Запада готовые плоды тамошней техники, а усвоить ее, пересадить в Россию самые производства с их главным рычагом, техническим знанием. Мысль, смутно мелькавшая в лучших умах XVII в., о необходимости предварительно поднять производительность народного труда, направив его с помощью технического знания на разработку нетронутых естественных богатств страны, чтобы дать ему возможность вести усиленные государственные тягости, - эта мысль была усвоена и проводилась Петром, как никогда ни прежде, ни после него: здесь он стоит одиноко в нашей истории. <...> Но осязательные признаки этого обогащения обнаружились не в подъеме

общего уровня народного благосостояния, а в ведомостях казенного дохода. Война со своими последствиями перехватывала все излишки народного заработка. Народнохозяйственная реформа превратилась в финансовую, и успех, ею достигнутый, был собственно финансовый, а не народнохозяйственный. <...> Петр не оставил после себя ни копейки государственного долга, не израсходовал ни одного рабочего дня у потомства, напротив, завещал преемникам обильный запас средств. <...>

Итак, Петр взял из старой Руси государственные силы, верховную власть, право, сословия, а у запада заимствовал технические средства для устройства армии и флота. Правя государством из походной кибитки и с почтовой станции, он думал только о делах, а не о людях и, уверенный в силе власти, недостаточно взвешивал пассивную мощь массы. Преобразовательная увлекаемость и самоуверенное всевластие - это были две руки Петра, которые не мыли, а сжимали друг друга, парализуя энергию одна другой. <...>

Реформа сама собою вышла из насущных нужд государства и народа, инстинктивно почувствованных властным человеком с чутким умом и сильным характером. <...> С этими свойствами, согретыми чувством долга и решимостью "живота своего не жалеть для отечества", Петр стал во главе народа, из всех европейских народов наименее удачно поставленного исторически. Этот народ нашел в себе силы построить к концу XVI в. большое государство, одно из самых больших в Европе, но в XVII в. стал чувствоваться недостаток материальных и духовных средств поддержать свою постройку. Реформа, совершенная Петром Великим, не имела своей прямой целью перестраивать ни политического, ни общественного порядка, установившегося в этом государстве, не направлялась задачей поставить русскую жизнь на непривычные ей западноевропейские основы, ввести в нее новые заимствованные начала, а ограничивалась стремлением вооружить русское государство и народ готовыми западноевропейскими средствами, и тем поставить государство в уровень с завоеванным им положением в Европе, поднять труд народа до уровня проявленных им сил. Поэтому реформа, <...> начатая и введенная верховной властью, привычной руководительницей народа, она усвоила характер и приемы насильственного переворота, своего рода революции. Она была революцией не по своим целям и результатам, а только по своим приемам и по впечатлению, какое произвела на умы и нервы соотечественников. Это было скорее потрясение, чем переворот. <...> Реформа Петра была борьбой деспотизма с народом, с его косностью. Он надеялся грозою власти вызвать самодеятельность в порабощенном обществе и через рабовладельческое дворянство водворить в России европейскую науку, народное просвещение, как необходимое условие общественной самодеятельности, хотел, чтобы раб действовал сознательно и свободно. Совместное действие деспотизма и свободы, просвещения и рабства - это политическая квадратура круга, загадка, разрешавшаяся у нас со времени Петра два века и доселе неразрешенная. <...> Вера в чудодейственную силу образования, которой проникнут был Петр, его благоговейный культ науки насильственно зажег в рабьих умах искру просвещения, постепенно разгоравшуюся в осмысленное стремление к правде, т. е. к свободе. Самовластие само по себе противно как политический принцип. Его никогда не признает гражданская совесть. Но можно мириться с лицом, в котором эта противоестественная сила соединяется с самопожертвованием, когда самовластец, не жалея себя, идет напролом во имя общего блага, рискуя разбиться о неодолимые препятствия и даже о собственное дело. Так мирятся с бурной весенней грозой, которая, ломая вековые деревья, освежает воздух и своим ливнем помогает всходам нового посева. <...>

Народное внимание было обращено не на те образовательные интересы, которым старался удовлетворить преобразователь, а на те противоцерковные и противонародные замыслы, какие чудились суеверной мысли в его деятельности. При таком отуманенном настроении реформа представлялась народу чем-то чрезвычайно тяжелым, темным. <...> Эти легенды питали и нравственно освящали порожденное государственными тягостями и немецкими новшествами общее недовольство всех сословий. <...> Разоруженную тяжбу с властью народ перенес теперь в высший суд мирской совести. <...>

Высшие классы общества, стоявшие ближе к преобразователю, были глубже захвачены реформой и могли лучше понять ее смысл. <...> Многообразными нитями эти классы успели связаться с западноевропейским миром, откуда шли преобразовательные возбуждения, <...> сотрудники реформы поневоле, эти люди не были в душе ее искренними приверженцами, не столько поддерживали ее, сколько сами за нее держались, потому что она давала им выгодное положение. Петр служил своему русскому отечеству, но служить Петру еще не значило служить России. Идея отечества была для его слуг слишком высока, не по их гражданскому росту. Ближайшие к Петру люди были не деятели реформы, а его личные дворовые слуги. <...> Но когда в лице Екатерины I на престоле явился фетиш власти, они почувствовали себя самими собой и трезво взглянули на свои взаимные отношения, как и на свое положение в управляемой стране: они возненавидели друг друга, как старые друзья, и принялись торговать Россией, как своей добычей. <...> Дело Петра эти люди не имели ни сил, ни охоты продолжать, ни разрушать; они могли его только портить. <...> Недостроенная храмина, как называл Меншиков Россию после Петра, достраивалась уже не по петровскому плану, и Феофан Прокопович взял на душу немалый грех, сказав в своей знаменитой проповеди при погребении Петра в утешение осиротевшим россиянам, будто преобразователь "дух свой оставил нам".

 

Ключевский В. О. Сочинения. В 9 т. Курс русской

истории. М.: Мысль,

1987-1989. Т. I. C. 116-118, 126-127, 137-

138, 140, 144, 148-149, 151-156, 159-160, 162, 165, 174-

176, 177-178; T. 2. C. 147-150, 154, 156-158, 160, 165, 167-

172, 175-187; T. 4. C. 5, 27, 29, 34-36, 38-39, 42-46, 183,

189, 190, 192-198, 201-204, 214-216, 232, 234-235; Он же.

Краткое пособие по русской истории. - М.: Рассвет,

1992. C. 122-124.

 

 

Л. Н. Гумилев о Петре I.

 

<...> При Екатерине II родилась петровская легенда - легенда о мудром преобразователе, прорубившем окно в Европу и открывшем Россию влиянию единственно ценной западной культуры и цивилизации. К сожалению, ставшая официальной в конце XVIII в. легендарная версия не была опровергнута ни в XIX, ни в XX столетиях. Пропагандистский вымысел русской царицы немецкого происхождения, узурпировавшей трон, подавляющее большинство людей и по сию пору принимает за историческую действительность.

На самом же деле все обстояло не совсем так, а вернее, совсем не так, <...> никто из современников не воспринимал его [Петра - ред.] как нарушителя традиций. Как мы уже убедились, традиции у нас на Руси любили нарушать и нарушали все время - и Иван III, и Иван Грозный, и Алексей Михайлович с Никоном привносили значительные новшества. Контакты с Западной Европой у России никогда не прерывались, начиная, по крайней мере, с Ивана III. Привлечение Петром на службу иностранных специалистов русскими людьми воспринималось как нечто вполне привычное, <...> еще в XIV в., <...> а в XV столетии нанимали уже и немцев. Но как в XV-XVII вв., так и при Петре все ключевые должности в государстве занимали русские люди. <...> Да и отношение царя Петра к Европе, при всей его восторженности, в известной мере оставалось, если можно так выразиться, потребительским. Известна фраза царя: "Европа нам нужна лет на сто, а потом мы повернемся к ней задом". Однако Петр здесь ошибся. Европа оказалась нужна России лет на 25-30, так как все европейские достижения русские переняли с потрясающей легкостью. Уже к середине XVIII в. стало возможным "повернуться задом", что и проделала родная дочь Петра Елизавета в 1741 г.

Все петровские реформы были, по существу, логическим продолжением реформаторской деятельности его предшественников: Алексея Михайловича и Ордин-Нашокина, Софьи и Василия Голицына, - да и проблемы он решал те же самые. Основной трудностью Петра во внутренней политике, как и у его отца и единокровной сестры, оставались пассионарные окраины. <...>

<...> Петровские реформы, являясь, по сути, продолжением политики западничества в России, конечно, оказались глубже, чем все предыдущие, по своему влиянию на русские стереотипы поведения, ибо в начале XVIII столетия уровень пассионарности российского суперэтноса был уже гораздо ниже, чем в XVI-XVII вв. Но и при Петре в известном смысле была продолжена русская традиция XVII в. Придя к власти в 1689 г., боярская клика Нарышкиных во главе с Петром могла управлять страной только так, как она умела это делать. А способ управления в России существовал только один, известный еще со времен Шуйских и Глинских: царь проводил свою политику, опираясь на верные войска и правительственных чиновников, и потому все русское государство представляло собой совокупность сословий, так или иначе связанных с "государевой службой".

Гумилев Л. Н. От Руси к России: очерки этнической истории. - M.: Экопрос, 1992. C. 212, 213-214, 286-287.