Урочище бен гален. Год барса. Месяц пыльных лорог

 

Лес закончился. Последние деревья расступились, и взгляду открылась широкая и плоская, как крышка котла, равнина. Бесконечные пространства, заросшие травами почти в человеческий рост высотою, волнующимися под ветром, будто поверхность моря. Равнину кое‑где прорезали русла рек, текущих с далеких гор, снеговые вершины которых висели над восточным горизонтом.

Жеребец под Марном нетерпеливо переступил копытами. Юноша ласково похлопал его по горячей могучей шее. “Что, Бегун? Хочешь взять этот простор?” Рядом тихонько ржанула серебристая с серыми подпалинами кобыла. Найи, сидевшая на ней боком, свесив загорелые ноги по одну сторону седла, рассеянно потрепала лошадиную гриву. Девушка смотрела на горы…

Марн вздохнул. За этот год он так ничего и не узнал о ней. Точнее, узнал он много. Например, то, что она дочь одного из военных вождей аргайев, народа, обитающего в южных степях. Аргайи славились своей тяжелой кавалерией, а еще женщинами, умеющими воевать наравне с мужчинами. Но как Найи оказалась в Бен Гален? Откуда на ее спине появился Черный Волк гилгереев? Почему жрец сказал о ней Марну то, что сказал? Это осталось неизвестным.

Зато Марн узнал много другого. Найи научила его входить в сны с такой поразительной ясностью, что, казалось, из них можно принести назад горсть земли, или камень, или… Она учила его смотреть на себя спящего. Учила уходить от своего тела и бродить по свету, позволяя разным картинам Мира притягивать себя. Учила засыпать во сне и видеть сон внутри сна. До четырех‑пяти снов уже мог сложить Марн. Наука давалась ему легко. Будто он не учился, а вспоминал давно знакомое. А однажды он проснулся в другой пещере. Не там, где заснул. Он решил было, что в полусне как‑то добрался туда, но девушка убедила его, что это не так. Она сказала — таким образом можно преодолевать огромные расстояния. И это первый шаг к настоящему Проколу. Нужно пронизать вуаль пространства, чтобы войти туда, где находится Бессмертный. Проколоть, как прокалывает ткань игла.

“Игла, — подумал Марн. — Я — игла. А она? — Он снова посмотрел на девушку. — Кто она? Почему мне все время кажется, что Найи — не совсем человек?”

В его народе ходило много всяких легенд о существах, подобных людям. О прекрасных фьельн, живших когда‑то рядом с людьми, но покинувших этот мир. О могучих вагарах, подземных воинах, обладающих невероятными знаниями и мастерством. Вагары невысоки ростом, но ни один человеческий воин не сравнится с ними. Были и другие предания. О Духах стихий, принимающих облик людей и пьющих их жизнь. О существах, чья суть хищна. О тех, кто может быть и зверем, и человеком. Много легенд. Как узнать, что есть правда? Марн слишком молод. Ему еще многое нужно постичь, получить Высшее Воинское Посвящение и тогда… Но это будет не ранее чем через десять солнц. А Найи — вот она, рядом. Она — сейчас. И загадка ее — тоже…

Юноша улыбнулся своим мыслям. Он все равно узнает! Чуть наклонившись в седле, Марн коснулся бедра Найи.

— Эй, Огненная! А ну, догоняй! — и поднял Бегуна в галоп. Девушка одним рывком повернулась в седле, приняла мужскую посадку и с гиком послала Серебристую вслед уносящемуся всаднику.

— Э‑ге‑гей!!! — пронеслось над степью. И высокая трава выметнула из себя стаю черных зловещих птиц.

 

 

Санкт‑Петербург. Наше время. Июнь

 

“Все работы хороши — выбирай на вкус”, — говорилось в старом добром детском стишке. Но если тебе позарез необходимо свободное время, а от графика типа “каждый день с восьми до шести” тебя тошнит, ты здоров, как лось, и не отягощен интеллектом, то работа частного охранника — как раз то, что нужно. Здесь не требуется полета мысли. Основное необходимое умение — вовремя делать “морду тяпкой” и “не пущать”. Встречаются, конечно, варианты покруче. Например, ходить за чьим‑нибудь телом. Но там надо держать ухо востро, иначе получишь нож под ребра, или отечественная “коза ностра” пристрелит тебя на пару с кассиром какого‑нибудь ООО. Однако главное — не тушеваться, а, используя личное обаяние и энное количество шоколадок, повлиять на прекрасный пол в отделе кадров твоей “Секьюрити” и подыскать себе работенку поспокойнее. Впрочем, “некоторые любят погорячее”, да и денег на “горячих” объектах платят куда как больше.

Я “погорячее” не люблю. Работа эта нужна мне лишь для поддержания штанов между заказами на оформление книг. Поэтому я, используя “шоколадную отмычку”, выхлопотал себе непыльную работенку. Офис фирмы, торгующей итальянской мебелью, находился прямо на Невском. Часть окон выходила на шумный проспект, а часть — во двор‑колодец, под завязку набитый сверкающими иномарками.

Мое рабочее место — за специальным ограждением возле самой двери. Позвонили в дверь — открыл. Не позвонили — сиди себе, читай, слушай музыку или просто считай ворон. Буде припрутся бродячие торговцы — надлежит их отсечь при помощи закрывания двери перед носом. А буде кто станет нахально вторгаться и бузить — пресечь нарушение общественного порядка посредством дубинки и наручников. Вот и вся инструкция.

Я сидел за своим барьером “спокойный, выдержанный и всегда готовый”, однако никто не вторгался. От нечего делать я прикидывал, что неплохо бы “пресечь” при помощи наручников рекламного агента Оленьку Блинкову. Я однолюб, но не будь у меня Танюшки…

Оленька и впрямь сногсшибательная девушка. Меня коробит от воблоподобных моделей. Топот коней, грохот костей. Да, девушка должна быть стройной. Но. Желательно, чтобы у нее присутствовала ГРУДЬ и она не оставляла ее дома. Чтобы бедра были округлыми, а не “спичками в стакане”. Оленька же являла собой по моим понятиям канон женской красоты. Высокая тугая грудь, крутые бедра, тонкая талия, упругие ножки с округлыми коленками. Я откровенно любовался Оленькой, когда она пробегала мимо, но, в отличие от своих сменщиков, “подкатывать” к ней не пытался. Возможно, поэтому она относилась ко мне не в пример сердечнее, чем к ним…

День сегодня случился жаркий. Кондиционер деловито напрягался, создавая ровный шумовой фон. К нему примешивалось верещание принтера, шум улицы, голос секретарши Ирочки, вещавшей по телефону на итальянской “мове”, и гулкое эхо чьих‑то шагов на лестничной клетке, доносящееся сквозь металл дверей. Я сидел, откинувшись в кресле, и мысленно прокручивал события вчерашнего дня.

Нет никакого сомнения, что некое таинственное “нечто” пришло в движение в моей жизни. Может, прав не я, а Сенсэй, но это не меняет дела.

Вопрос: если это все‑таки Учитель со своим “шевелением во тьме”, что я могу сделать? Вовсе не улыбается перспектива, что начнется такой же бардак, как тогда. Потому что я теперь не один. Танюшка — часть моей жизни, очень важная часть, и если я не дай Бог прав, то она попадет под удар. Я не должен этого допустить. Мои действия…

Рука ухватила карандаш и начала быстро писать.

Первое: Выяснить, где сейчас находится Кутузов.

Он личность известная. Бывших учеников у него море. Многих я знаю, и информацию получить можно. Если он в городе, тогда с вероятностью девяносто процентов без него тут не обошлось.

Второе: Разобраться, чем спровоцировано возобновление атак,

Здесь несколько вариантов. Во первых, измазавшись по уши в “чернушкой” “Шимодзабура Шимо‑гахара‑Рю”, я оттуда сбежал, можно даже сказать, был изгнан. Сбежать‑то сбежал, но проблемы — как ни беги, если не решишь, не закроешь их, — догонят. Возможно, проблему я не решил. Отсюда еще вопрос: как ее решить? Найти Кутузова и замочить?

Но это же не кино… Во‑вторых, спрятавшись в “Дарума‑Рю”, я вместе с Колькой на время исчез из поля зрения Учителя. Исчез надолго, и все было бы и дальше так, но Вовочка спровоцировал меня на мощный всплеск Силы. И я засветился. Примерно как если б пришел к Китайцу домой, встал посреди комнаты и заорал: “Выходи биться! Я здесь!” А дальше по тексту анекдота: “Биться так биться…” Н‑да… И отсюда еще вопрос (проклятье, сколько же их?) — если Вовка спровоцировал меня с легкой руки Сенсэя, а тот контролирует все и вся, то зачем Юричу это нужно? Он хочет, чтобы я схватился с Китайцем и таким образом решил висящую на мне проблему? Вряд ли, конечно… Третье: Чего я хочу? Четвертое: Как добиться желаемого? И пятое: Тактика действий. Так. Схема готова. Делать ее научил меня Сенсэй. Когда имеешь перед глазами весь расклад — легче ориентироваться в ситуации. Теперь необходимо разработать детали и учесть нюансы. Например: Татьяна ни в коем случае не должна пострадать. Что для этого нужно? Если я ей все расскажу, она станет уязвима. Но если не расскажу… Она и так по моей милости уже под ударом. А неведение — не самое лучшее средство защиты.

Когда зазвонил телефон, я продолжал корпеть над схемой и не обратил на него внимания. Телефон зазвонил снова. Я оторвал взгляд от бумаги. На аппарате мигала красным кнопочка под номером двенадцать. Значит, меня. Кто? Звонила Танюшка.

— Привет, Игорешкин! Чем занят?

— Бдю, — я улыбнулся, хотя что‑то в ее голосе…

— Тут такое дело… Нам нужно срочно поговорить. У меня на работе проблема…

— Серьезная?

— Очень. Давай я зайду к тебе, как освобожусь?

Я взглянул на часы. Восемь часов вечера ровно. Танюха работает кассиром в казино. Тоже на Невском. Заканчивает в двадцать один пятнадцать. Десять минут пешком.

— Через час здесь никого не будет. Жду. Ты не беспокойся. Все решим.

Она вздохнула. Мне даже показалось, что всхлипнула. Плачет? Такую мать!

— Танюш, успокойся, давай приходи, слышишь? И не смей мне плакать! Заканчивай работу — и ко мне.

Тишина в трубке, потом снова вздох.

— Игорь, мне неудобно впутывать тебя…

— Танюш, ты что? Я же люблю тебя! Что значит неудобно? Прекрати киснуть — что‑нибудь придумаем с твоей проблемой.

Она снова помолчала.

— Хорошо, я не буду киснуть. И я тоже люблю тебя.

— Ура! — тихонько сказал я. — Ладно, жду тебя.

— Пока, — прозвучало в ответ, и она повесила трубку. А я еще некоторое время сидел, уставясь прямо перед собой. Мысли неслись трассирующими пулями. Началось — началось — началось!!!

Я опоздал. Обвал начался.

 

Глава 7

 

 

Санкт‑Петербург. Наше время. Июнь

 

— Кофе будешь? — спросил я, впустив Танюшку в офис. Она кивнула и, быстро взглянув на меня, отвела глаза. Так и есть — заплаканные!

Я обнял ее и строго спросил:

— Кому я говорил — не плакать? По‑моему, тебе и говорил. По телефону, совсем недавно…

Она зябко поежилась в моих объятиях.

— Игорь, ты не понимаешь…

— Конечно. Я же еще ничего не знаю. Вот сейчас принесу кофе, и ты мне все расскажешь. Садись на диван, я быстро.

Чайник только что вскипел. Соорудить две чашки кофе — пара пустяков. Когда я вошел с подносом в комнату, Таня, опустив голову, сидела на краешке здоровенного кожаного дивана, стоявшего в приемной. Рыжие локоны закрывали лицо, но я заподозрил, что она, похоже, снова нацелилась всплакнуть. Черт! Когда при мне плачет девушка, я себе места не нахожу. Ну, нет у меня сил на это смотреть.

— Эй, — я поставил поднос на стол и присел пред Танюшкой на корточки, — а ну‑ка посмотри на меня.

— Что? — Она тряхнула волосами. Классные у нее все‑таки волосы. Густые, непокорные. Стрижка вроде каре, но кончики прядей всю дорогу загибаются наружу. Танюшка их постоянно старается выпрямлять и переживает, что они все равно загибаются. А по‑моему, смотрится шикарно…

— Я здесь. И ты обещала не киснуть. Вот твой кофе. Давай рассказывай.

— А курить можно?

— Кури. Потом проветрю. Ну, так что случилось?

Она покопалась в сумочке, достала пачку белого “Паллмелла”, прикурила. Я молча ждал, наблюдая, как она подносит сигарету к губам. Руки у нее просто обалденно красивые, а кожа удивительного золотисто‑розового, персикового оттенка…

— Недостача у меня. Большая. Сто тысяч.

— Сколько?!

— Сто тысяч рублей, — повторила она. — Понимаешь, такое и раньше бывало. То девчонки из предыдущей смены обсчитаются, то кто‑нибудь из стажеров с фишками намудрит… Но ведь чтобы не хватало столько, я должна была целый день не те фишки давать! Или кому‑то тысячи вместо соток выдать! Но я же не настолько ворона…

— Да‑а, — протянул я, — хорошо, что рублей, а не баксов… А не мог кто‑то из менеджеров без тебя взять… Ведь ты же не все время в кассе сидишь. Ты говорила, что иногда…

— Да, мы выдаем, когда нужно. Но чтобы без кассира так просто взять… Вот если бы я не одна в кассе сидела, а с кем‑то из новеньких… Нет. Не может быть. Украсть тоже не могли. Пит‑боссы не видели… Я двадцать раз все пересчитала! Не хватает ровно сотни. Неужели я так точно ошиблась? Просто исчезла сотня тысяч. Была — и нет!

— А тебя не могли подставить?

— Зачем? — удивленный взгляд. — Что с меня можно взять?

— Ну, знаешь, — я покачал головой, — в конце концов, если отмести иные измышления, то это может быть просто чья‑то большая пакость. Ты, помнится, говорила, что с кем‑то там не ладишь… И что теперь?

— Надо вернуть в течение месяца…

М‑да. Я сел поудобнее и стал думать. Так. В загашнике. Что у меня в загашнике? Ну, штук пять. Если отдадут долги, то семь. Кот наплакал. Что‑то продать? Что? Велосипед? Еще пять штук… Двойку? Еще пять… В лучшем случае. Компьютер? Рухлядь. Шихта. Красная цена — полторы сотни баксов. Апгрейт я так и не сделал, засранец. Выходит, все равно восемьдесят тысяч не хватает. Заказов на такую сумму мне и за полгода не набрать, не говоря уж о том, чтобы их выполнить… Взять взаймы? У кого? Богатенькие буратины вокруг меня не кучкуются. А то бы позвонил, попросил три с половиной штуки баксов… Впрочем, можно позвонить Кольке. Даже не можно, а нужно. Он тоже должен знать, что тут у меня творится. Денег‑то у него не занять, он человек семейный, жена, маленькая дочка. Но связи у него есть…

Наверное, я молчал довольно долго, потому что Танюха сказала:

— Игорюш, я же говорила, что не хочу тебя впутывать… Как‑нибудь отдам сама.

— Ерунду говоришь. Сказал — помогу, значит, помогу. Неужели ты меня считаешь таким козлом? Чуть сложности — и в кусты? Я обдумывал, где денег занять.

— Ничего себе — чуть! Ты займешь, а как отдавать?

— Вопрос не в этом. Отдать можно. Не за месяц, но… Вопрос в том: где занять? Хотя есть одна мысль. Но это пока наметки. Нужно сделать пару звонков.

Танюшка немного оживилась.

— Это, правда, реально?

— Ага, — не моргнув глазом, соврал я. Терпеть не могу врать, но надо же, чтобы она успокоилась. И похоже, это мне удалось. Моя любовь даже слабо улыбнулась. Однако в процессе поглощения кофе выяснилось еще одно обстоятельство. Оказывается, Танюха с работы уже успела позвонить домой, и мама устроила ей разнос. В общем‑то правильный разнос. Татьяна сама признает, что не подарок, а скорее авария ходячая — вечно во всякие истории попадает… И мама у нее замечательная. Но ежели мама “оседлала помело” — спасайся кто может! Так что ехать домой сегодня…

Разве это проблема? Уж ее‑то мы снимем изящным движением левого уха. Хотя для себя я решил, что обязательно позвоню маме и успокою ее.

— Оставайся здесь. Правда, в восемь утра надо будет уйти. Начальство может припереться… А хочешь, поезжай ко мне. Но лучше, если ты поедешь туда утром.

— Ну если ты настаиваешь, — она улыбнулась уже совсем без напряжения. Ах, какие у нее губы!

 

* * *

 

— Алло! Привет!

— Привет! — голос у Кольки, несмотря на поздний час, бодрый. — Как ты? Не плющит после вчерашнего?

— Нет. Но возникли некоторые обстоятельства, — я быстренько изложил ему последние события.

— Ого! — сказал он. — Я чего‑то такого ожидал. Уж больно все хорошо было… Но чтобы так скоро. Да‑а. И что собираешься делать?

— Есть ли у меня план? Целых три! — как говорил некий мистер Фикс. Но мне нужны твои связи. Первым делом надо узнать, где Кутузов. В городе или нет. Постарайся пробить по своим каналам. И еще, нужен быстрый способ заработать или занять денег.

— Ну‑ну… Про Китайца‑то узнать можно, а деньги… Такую сумму за месяц… Разве что под проценты занять. И то… Хотя кое‑какие знакомые у меня есть. Пару дней мне дашь?

— Не вопрос. Главное — отдать бабки.

— Хорошо, я узнаю. Но обещать ничего не могу, сам понимаешь… В четверг на занятиях будешь?

— Конечно.

— Тогда там и поговорим. Я за это время подергаю за ниточки. Не дрейфь, Маса‑сан! Что‑нибудь придумаем. Танюхе привет!

— Натахе тоже. Давай ложись спать.

— Уснешь тут теперь… Ну пока.

— Пока.

Вот так мы и делаем дела. Раз‑два и сгрузил на друга свою проблему, паршивец. Ладно. Я положил трубку и обернулся к Татьяне.

— Все пучком! Коляныч разведает, что к чему. В четверг, скорее всего, все будет известно.

Она чуть улыбнулась, и в глазах ее я увидел огонек надежды. Сволочью буду, если не помогу ей! Тем более что никто, кроме меня, не виноват в происходящем.

Ночь мы провели на черном кожаном мастодонте, по ошибке, наверное, названом диваном. Переживания сказывались парадоксально. Такой неистовой ночи у нас еще не было. Угомонились только под утро. Танюшка уснула у меня на груди, а я лежал и смотрел в темноту, обнимая ее нежные плечи. Вот ведь как странно устроены человеческие мозги. Моя жизнь, того и гляди, — пойдет прахом, а лежу тут и, как ни странно, — счастлив.

 

Глава 8

 

 

Санкт‑Петербург. Наше время. Июнь

 

Колькины каналы разведки мне не понадобились. По крайней мере относительно Кутузова. Я сменился в одиннадцать ноль‑ноль, откланялся и заторопился домой. Хотя торопиться не было никакой нужды. Танюшка, конечно же, еще спит. Любит она это дело.

Но я все равно спешил. Сбежал по эскалатору на “Маяковской”, доехал до “Гостиного”, перетлел на “Невский проспект”, вскочил в вагон… и оказался нос к носу со старым знакомым.

— Здорово, Леха!

Он повернулся, печально окинул меня взглядом и вяло ответил:

— Привет… Как дела?

Дежурный вопрос. Вряд ли Лехе это на самом деле интересно. Судя по виду, его сейчас ничего не волнует, и волновать не может. Потому как он явно с утра принял на грудь пару стаканчиков. Горе заливает?

— Ты чего такой вареный, а?

Леха испустил тяжкий вздох, и вагон наполнился сивушным духом.

— Как тут… На похорона‑то мои придешь?

— Чего?.. Ты что, болен?

Он покачал головой и снова вздохнул, а я начал побаиваться, что потеряю сознание. Похоже, мой старый знакомый пьет уже не первый день. Когда мы занимались у Кутузова, он не пил совсем. То есть абсолютно.

— Если ты не болен, то с чего бы тебе помирать? Разве что от той гадости, которую ты хлещешь.

Он печально посмотрел на меня.

— И ты… Ленка мне всю плешь проела. Сын у нас… Денег нет… Я всем должен… Работы нет… Все х…во, короче… Вот грохнут, и все. Одна радость — семье денег дадут.

— Не пойму, что ты плетешь? Кто грохнет, кредиторы? Что, много должен? Ты ж здоровенный бугай, что значит — работы нет? Работы — вагон. Если спрыгнешь со стакана, я тебя устроить могу…

— Поздно уже. Вот если б мы на неделю раньше встретились…

Меня начало понемногу тошнить от его нытья. Стоит передо мной огромный, волосатый мужик. Плечи — вдвое шире моих, тоже не узких. Стоит и распускает нюни.

— Леха, я тебя не узнаю. Пару лет не виделись — и такая перемена. Объясни толком, отчего ты помирать собрался?

— Понимаешь, — сказал он, разглядывая носки своих замызганных ботинок, — я на бои без правил записался… Погоди! Это не те бои, про которые ты думаешь. Всякие там Конти‑монти, Рэддевилы. Там все куплено. А если не куплено, то договорено. И кого попало, со стороны, не пустят. А пустят — хрена ты выиграешь, даже если победишь… Здесь другое. Денег даже за участие платят. Полторы тыщи зеленых американских рублей. Треть — перед боем…

Я удивился. И насторожился.

— Что‑то многовато сыра. Мышеловки там рядом не наблюдается?

Леха моргнул. Казалось, он сейчас прослезится. Господи! Во что превратился один из сильнейших бойцов, которых я когда‑либо знал!

— Ты прав, старина… Мышеловка это. И отказаться уже нельзя… Бои‑то подпольные. Тотализатор… Победишь в первом круге — пять штук. Дальше по желанию… Кажется, так… Но там и правда — без правил! Убивают там…

— Что‑то сильно на кино смахивает…

— Вот потому‑то они и могут свой тотализатор крутить, что все так думают! А то бы эту лавочку прикрыли давно. Хотя разве их прикроешь… Сразу видно, все у них на мази… А и прикроют — они в другом месте всплывут. Слушай, просьба у меня…

Я приготовился услышать: “Денег займи”. Но когда он закончил фразу, мне стало стыдно.

— Бой у меня через две недели, в пятницу. Ты позвони Ленке, а? Поддержи как‑то… У меня ж в этом городе никого нет. Денег ей дадут, даже если меня того… грохнут. Но морально как‑то…

— Понял, — сказал я. — Ладно. Но почему такие похоронные настроения? Я же знаю, как ты работаешь. Может, ты сделаешь своего супостата. Думается, по‑настоящему реальные люди в таких делах не участвуют.

Леха усмехнулся.

— Работал, Игорь. Не работаю — работал. Я же лет семь не тренировался. Колено у меня травмировано… И вообще.

Есть такие люди. Вечно им не терпится легких бабок срубить. И чтобы приключений, приключений побольше. Но почему‑то выходит так, что деньги из легких вдруг превращаются в очень трудные. Чреватые тюрьмой, а то и кладбищем… Да ладно кладбище! Закопают ведь неизвестно где или в бетон зальют… И концы в воду. Нет человека — нет проблемы.

Мне хотелось спросить: “А чем ты думал, когда подписывался под это дело?!” Наверняка — не головой. Но ничего такого не сказал, а просто записал телефон, втайне надеясь, что звонить по нему не придется. Может, обожрется Леха какой гадости, попадет в больницу, и вопрос сам собой снимется. А пока записывал телефон, вспомнил о своем деле.

— Слушай, ты про Кутузова давно слышал? Он в городе, не знаешь?

Леха вдруг напрягся. Видно было, что он сразу задался вопросом: чего это я интересуюсь Китайцем?

— Ты же знаешь, — сказал он, — я давно от этого отошел. Слышал только, что он вроде опять разогнал всех и испарился. Может, в Китай, а может — на Зону. Он ведь был уже там… Так что ничем тебе помочь не могу. Сам ищи…

Да. Реакция негативная. Что‑то он больно зол на Кутузова. Это после семи‑то лет? Хотя, может, его тоже преследовали, как знать? Я попытался развить эту тему, но Леха будто оглох. И молчал, пока я не вышел на “Удельной”. Мне показалось, что он напуган моим вопросом даже больше, чем своей перспективой сыграть в ящик. Что‑то здесь не то

Может, он подумал, что я сам от Учителя к нему послан? Встретил как бы случайно, — Китаец любил такие фишки… Впрочем, главное я выяснил: искомого объекта в городе нет. Тогда переходим к варианту “Бэ”.

 

* * *

 

Видимо, сегодня день встреч. Бывают такие дни, когда что ни час — встречаешь старых знакомых, о которых успел уже благополучно забыть. С утра — ]‑Леха, со своим нытьем, теперь вот…

Я собрался уже перейти проспект, когда прямо передо мной вдруг затормозил черный, блестящий, как лаковая шкатулка, “мерс”. Никто оттуда не вышел, но правая дверь отворилась с мягким щелчком, и полузнакомый голос произнес:

— Ну, чего стал? Садись!

Чуть отступив, я пригнулся, вглядываясь. Кого еще черт послал? Неужели…

— Глазам не верю! Вован!

Он усмехнулся. Морда по циркулю, хитрые глазки, жидкие, темные волосенки.

— Садись, прокатимся. Тебе куда?

Что тут раздумывать? Я быстро приземлился задом на мягкое сиденье. Суперкомфорт! “Мерс” нежно рыкнул движком и покатился вперед. Вовка вальяжно придерживал руль левой рукой. Правая лежала на рычаге передач. Ну‑ну, подумал я, спортивный стиль вождения. Уж чем‑чем, а спортом Володька Ширшов почти никогда не занимался. И всегда он был такой, башковитый, шустрый, как говорится, “без мыла куда угодно пролезет”. И все наши одноклассники сходились во мнении: Ширшик далеко пойдет. Гораздо дальше, чем любой из нас. Интеллект у него был просто невероятный. И при всем при этом — компанейский парень. Не прочь побузить и потискать девчонок. А девчонки его любили, несмотря на луноликость. И вовсе не за бабки, которые у Вовки водились всегда. Что бы там ни трепали злые языки.

— Так куда тебе, Игореха? — Одним глазом Вовка поглядывал на дорогу, а вторым весело косился на меня. Он всегда умел делать несколько дел сразу.

— Собственно, мне тут пешком пять минут.

Он кивнул.

— Время‑то есть у тебя? Если не спешишь, давай в кафешке посидим, потреплемся. Лет пять уже не виделись. Минут сорок, а?

Как видно, скучает Вовка. Хочется ему побыть обычным человеком. Парень он классный. Почему нет? Времени. — двенадцать. Танюшка, небось, до часу проспит.

— Давай. Ты, я смотрю, все цветешь. Дела в порядке?

— Да по‑всякому. Но в принципе — норма. А ты‑то как? Все занимаешься? Черный пояс когда обмоем?

Я улыбнулся.

— Да пень его знает. Может, и скоро. Всяких делов решать надо для начала…

— Ага, — сказал Ширшик, — проблемка, насколько я вижу?

— Вроде того…

— Ну‑ну… — он прищурился. — A! Вот здесь мы я посидим!

Отчего ж не вспомнить старое. Когда‑то мы в этой кафешке, что у входа в Парк челюскинцев, он же Удельный, зависали будь здоров!

“Мерс” с шелестом зарулил на стоянку.

Внутри за все эти годы почти ничего не переменилось. Те же деревянные столы, обитые узкими деревянными же планочками панели, свисающие с потолка лампы в плетеных плафончиках, стойка с допотопным кофейным автоматом. Ретро! Мы заказали кофе и уселись в углу. Вовка бросил на стол пачку “Давыдова” и притянул поближе пепельницу. Мы потрепались о том о сем. Да кто, да где. У кого дети, да кто женился из пацанов, а кто нет. Вовка был в курсе всего. Он всегда был в курсе. Потом он откинулся на скамье и, вкусно затянувшись, изрек:

— Ладно. Это все лирика. Расскажи, что у тебя там за дела?

Я пожал плечами. Ну, хочет человек знать. Почему нет? Все‑то рассказывать смысла нет. Вовка человек земной. Всякая мистика — не для него. Поэтому я выдал ему только историю с Танюхой. В самых общих чертах. И оптимистично так. Мол, фигня — разберемся.

Однако Ширшик мой оптимизм не разделял. Он помрачнел, побарабанил пальцами по столу и сказал:

— Вечно, Игорь, ты из‑за баб во всякие истории попадаешь. Любишь хоть ее?

— Конечно!

— А она?

— И она. Ты к чему клонишь?

Вовка рассеянно посмотрел куда‑то мимо меня.

— Пойми меня правильно. Я тебе друг. И опыт у меня есть. Ты не думал, что тебя пытаются подоить?

Я разозлился. Как всегда, когда задевают Татьяну.

— Иди к черту, Ширшов! Не надо переносить свой негативный опыт на нашу здоровую почву! И потом — я не ты. Что с меня взять? Денег таких у меня сроду не водилось.

— Ладно, не кипятись. — Вовка примирительно поднял руку. — Я ведь не знаю, может, и вправду у вас там все хорошо. Но поверь старому, прожженному цинику, случайностей таких не бывает. Может, кто‑то через нее до тебя добраться хочет? Не переходил ли ты часом кому‑то дорогу?

— Все мы все время переходим чью‑то дорогу, — проворчал я. А сам подумал не без удивления: “Ого! Как бы сейчас мне Ширшик, материалист до мозга костей, не начал рассказывать о негативных воздействиях, эгрегорах и тому подобном. Чего только фразочка о случайностях стоит! И ведь зрит в корень!”

Он, правда, ничего такого мне говорить не стал, а спросил:

— И что ты намерен делать?

— Ну‑у… — я замялся. — Честно говоря, пока не знаю. В такие сроки художеством мне не заработать. Нереально. Взаймы, может, у кого взять… Или ссуду.

Володька невесело засмеялся.

— Да ты с небес‑то спустись! Три с половиной штуки за месяц! Где ты их возьмешь? Банк грабанешь? Машину угонишь? Гоп‑стоп?

— Зачем же сразу…

— А что? — Он не дал мне договорить. — Игорь, я ведь не просто так говорю! Никто тебе таких денег не даст! Ты просто не представляешь, что это такое. Тем более сейчас! Когда неизвестно вообще, что будет с этим паршивым баксом! А я — представляю. Как‑то раз мне нужно было — позарез! — найти пять штук. Вшивых пять штук! А знакомых и друзей на деньгах, сам понимаешь, у меня в сто раз больше, чем у тебя. И никто, понимаешь? Никто не дал! Все отвернулись… Кто отмазывался, а кто прямо, “по‑мужицки” говорил: не могу, мол, из дела вынуть!

И это притом, что знали: отдам без проблем! И ситуация на бирже была другая. А ты? Как отдашь?

М‑да… Я задумался. Видно, Володька и вправду был задет той историей за живое. И прав он, как ни крути. Что же делать?

Видимо, этот вопрос я задал вслух, потому что Володька развел руками.

— И я не знаю, Игорех. У самого сейчас все бабки в деле. Хотя… — он подумал. — Что‑то можно прокрутить поживее… Но всей суммы все равно не будет. Максимум — штуки полторы! А где тебе еще две взять?

Я рефлекторно пожал плечами. Полторы — и то хлеб! Вот ведь — не просил, а поможет! Золотой парень! Полторы… Стоп! Полторы штуки зеленых американских рублей… Где это я слышал?

В голове что‑то вспыхнуло. “Леха! — подумал я. — Спившийся, чего‑то отчаянно боящийся Леха! И тотализатор! Бои без правил! За участие — полторы, за победу — пять!”

— Что? — спросил Вовка, заметив движение мысли на моей физиономии. — Придумал, какой банк грабить?

— Нет. Но вот мысль есть. Встретил я сегодня одного знакомого…

Рассказ не занял много времени. Когда я закончил, Володька прикурил новую сигарету и посмотрел на меня сквозь дым. Как на помешанного.

Позвенел задумчиво ложечкой в пустой кофейной чашке…

— Ты маньяк! — твердо определил он. — Или псих! Это не шутки! Какие гарантии, что ты получишь свои деньги, если выиграешь? И что будет делать твоя любовь, если тебя убьют? А?

— А что? Есть другой выход? — спросил я. — Есть выбор? Если есть, то ткни мне в него пальцем.

Он не ткнул. Мы посидели еще немного, обменялись телефонами, а потом Ширшик подвез меня до подъезда.

— Ты вот что, — сказал он, когда я вышел из машины, — не спеши. Все взвесь. В конце концов, до твоих боев еще есть время. И постарайся узнать об этом тотализаторе все, что сможешь. Только осторожно. Я тебе позвоню.

“Мерс” у шелесте л прочь, а я пошел домой. И настроение у меня было ни к черту.

 

Глава 9

 

 

Санкт‑Петербург. Наше время. Июнь

 

Танюшка спала, уткнувшись носиком в цветастую подушку, и на губах ее блуждала мягкая, счастливая улыбка. А я сидел в кресле напротив дивана и думал о разных вещах. Например, о том, какая у меня красивая девушка. Красивая, нежная, умная. А я, скот, втянул ее во все эти мрачные перипетии, ни о чем не предупредив. Вообразил, осел, что могу жить, как все нормальные люди. Забыл, что моим близким всегда достается в первую очередь.

Правда, можно отмазаться. Сослаться на то, что все приключения вроде как были в далеком прошлом. Мол, надеялся, что все давно закончилось.

Вот только себя не обманешь. Знал я, прекрасно днал — ничего не заканчивалось. Это была передышка. И не уйти, не убежать. Потому что это трусость. И подлость. А трусом и подлецом мне никак нельзя быть. Противно.

А значит, ситуацию надо решать. Кровь из носу.

Подумав об этом, я криво усмехнулся. Будет мне и из носа. Однако в панику впадать нельзя. А надлежит вместо этого собрать нужную информацию, позвонить тем дельцам, что устраивают бои, и записаться вместо Лехи. Потому что другого выхода на данный момент просто нет. Я Татьяну люблю и обещал помочь. Не могу не помочь. Обязан. Потому что я мужчина. Потому что есть такое понятие — долг. “Гири”, как говорят японцы.

Кстати! Надо поговорить с Сенсэем. Он наверняка знает о тотализаторе. И может что‑то посоветовать.

Я встал и прошелся по комнате. Еще раз взглянул на спящую Танюшку и спросил себя: “А не боишься ли ты?” И ответил себе: “Нет. Не боюсь”. Хотя страшно, конечно. Неизвестно ведь ничего Но страх этот какой‑то абстрактный. Неконкретный, что ли. Ну и хорошо. Главное — не суетиться.

Танюшка вдруг закашляла во сне. Надо бы ей бросить курить. Я присел рядом и погладил ее по спинке. Она не проснулась. Здоровый сон невинного младенца. Говорить или не говорить ей, когда проснется? Наверное, пока не нужно. Она будет беспокоиться и чувствовать себя виноватой. Уж что‑что, а комплекс вины на себя повесить — это Танюшку хлебом не корми. Скажу потом, когда все решится. А может, лучше вообще ничего не говорить. А придумать что‑нибудь. Например, что богатенький Вовка занял мне денег. Хотя врать, конечно, не хочется. Но тут, пожалуй, без вариантов. Ладно.

Я переоделся и начал разминку. Вечером занятия, и к ним неплохо бы подготовиться. Тем более что “в свете последних решений” мне надо заниматься с полной отдачей. А решение уже принято. Или я что‑то упустил?

Танюшка проснулась, когда я “дошел до буквы „И" в слове „Передовую"”. Мне захотелось повторить движение, от которого “реактивному Вовке” пришлось научиться менять направление полета в воздухе. Собственно, позиция‑то знакомая. Длинный выпад вперед. Обычная Зенутсу‑дачи. А если проводить параллель с ниндзютсу, то Рисийо‑Фусэцу‑но камаэ. “Позиция со связанными руками”. Вот только руки у меня были в другом положении. Я это очень хорошо запомнил, поскольку мне пришлось приложить немалые усилия, чтобы из оного положения выйти. Корпус — фронтально. Руки вытянуты вперед. Правая — выше, запястье изогнуто, кисть сформирована в “тигровую лапу”, ладонь вниз. Левая — сантиметров на двадцать ниже. Ладонь повернута вперед, пальцы скрючены “медвежьими когтями”. Такой вот гибрид.

Я пытался повторить движение так и эдак и никак не мог понять, что же конкретно я тогда сделал. В памяти отпечаталась только последняя фаза. Значит, так. Я, судя по всему, пытался уклониться. Значит, двигался назад. Шаг сделать не успел. Следовательно, просто перенос веса на “заднюю ногу”… Забавно, но у человека действительно есть “задняя нога”. Помнится, мы много смеялись над этим выражением, когда начинали заниматься… Значит, перенос веса. Классическая аккумуляция энергии. Вовка прыгнул, когда я двинулся назад. Но на самом деле это было движение вперед. Толчок “задней ногой”, волна прокатилась по телу, доворачивая таз, корпус, плечи. Но не так, как делается Цки[39]. Волна была практически вертикальной, а не горизонтальной или комбинированной. Руки выстрелили вперед. От живота. Да!

Обнаружилось, что стою я в искомом положении. И эмоции мои довольно точно совпадают с теми, что испытал в зале. Я даже зарычал. Тихонько, чтобы не разбудить Танюшку. Напрасно. Она уже проснулась.

— Тигр! — сказала она сонно. — Ты похож на тигра. Что‑то новое?

— Да, — я опустил руки. — А может, просто хорошо забытое старое.

— Красиво, — Танюшка потянулась, и сама стала похожа на большую кошку, — но жутковато. Я думала… У тебя было такое лицо… Как в прошлый раз, когда ты вошел в комнату. Все в порядке?

— Конечно, — я встряхнулся, — просто одна из техник. Звериный стиль… Что тебе снилось? Она с улыбкой посмотрела на меня.

— Только хорошее… А ты, значит, переводишь разговор на другую тему. Точно, все в порядке? Ах ты моя маленькая колдунья!

— Ты — сама проницательность. — Я забрался на диван, обнял Танюшку, теплую ото сна, и с наслаждением поцеловал. — Конечно, случилось. Встретил Вовку Ширшова. Помнишь, я тебе школьный альбом показывал? Теперь Ширшик ездит на “мерсе”. Обещал помочь. А он слово держит, так что насчет денег не волнуйся.

Она молча посмотрела мне в глаза. Как видно, сомневалась, что я говорю ей все.

— В долг?

— Да.

— А как отдавать?

— Заработаю, — я провел рукой по нежной внутренней поверхности ее бедра, — тебе не кажется, что ты слишком много разговариваешь?

— Маньяк! — пискнула она, но негодующий возглас превратился в стон.

Кофе мы сели пить только через пару часов…

 

Глава 10

 

 

Санкт‑Петербург. Наше время. Июнь