Героическое пространство – образы вертикали

 

Героический режим диурна конституирует один тип пространства -- пространство вертикали. Это -- пространство с одним измерением. Постуральный рефлекс младенца прочерчивает траекторию полета. Становясь доминантой, этот рефлекс формирует масштабные миры вертикали.

 

Можно представить себе работу героического мифа как утверждение одной оси Z -- без Х и Y.

 

На этой оси находятся различные побочные пространственные структуры, но пара верх-низ служит для них основой. Мифологическая Вселенная развертывается, отправляясь от этой героической оси. На вершине ее – трон высшего существа, внизу – ужас, тьма, бездна и смерть. Многие народы считают полярную звезду гвоздем, осью, оселком колеса.

 

Одномерное пространство героя выражена в геометрии молнии, а также прямой линии, меча, царского скипетра. Молнии и скипетр — атрибуты небесного Зевса. Само представление о линии, изображение линии – это следствие мифологической интуиции пространственной вертикальности. Человек, встающий на ноги, ребенок, учащийся ходить – это жест творения пространства вертикали.

 

Гора, холм, выпуклость, утес – это фигуры диурнического мифа. Сюда же относится и галерея гигантских фигур, великанов, которые также населяют пространство в его вертикальном измерении. При чем повсюду может разверзнутся бездна. Бытие по вертикали (вертикальный траект) организовано между полетом и падением, растянуто между ними. Важно заметить: вертикальный миф не отражает природные явления, он конституирует их как явления культуры через наделение их культурными (то есть в данном контексте сакральными) свойствами.

 

Еще одна важнейшая составляющая пространства диурна – это участие в нем света и существ света. Чистый полет требует объединения движения и света, отсюда берут начала фигуры ангелов, световых духов, световых людей (А.Корбен посвятил этой теме одну из своих работ «Световой человек в иранском шиизме»⁽³⁾). Ангел -- необходимый важнейший элемент этого пространства, и сон Иакова, в котором он видит спускающихся с небес и поднимающихся туда световых существ, есть фундамент архитектуры мифологической Вселенной. По вертикальной оси (шесту, столбу) шаман поднимает на небо. Эта же ось символизируется центральным шестом в вигваме индейцев или юрте кочевников Сибири и Севера. У тюркских народов вертикальное измерение зафиксировано в дымнике – отверстии наверху юрты, куда выходит дым. (По древне-монгольскому преданию «Сокровенное сказание»⁽⁴⁾, божественный предок-дух рода Кият-борджигин, из которого вышел Чингисхан, явился к его праматери Алан-гоа через дымник юрты – то есть по вертикальной оси). Световой дождь, в виде которого Зевс спустился на Данаю, относится к этой же категории мифов о пространстве.

 

Еще одно важное выражение героического пространства – это камень. Неподвижность камня есть отражение (проекция, выражение) основного качества пространства – неподвижности, синхронности. Отсюда предания о каменных людях, о петрификации героев и мифических королей, а также сюжеты о рождении богов (иранский Митра) и героев (Сослан нартовского эпоса) из камня.

 

В этом режиме, в котором преобладает дуализм, формируется также дуальная структура пространства – верх/низ, что является выражением визуального дуализма свет/тьма.

 

В сакральной анатомии этому соответствует позвоночник, на двух экстремумах которого находятся самый ценный орган (мозг) и самый презираемый (режимом диурна) – гениталии. На перестановке этих двух полюсов местами основаны многие мистические практики – например, кундалини-йога.

 

Драматическое пространство

 

В режиме ноктюрна развертывается иная логика пространства. На этот раз пространство вытягивается горизонтально и в форме круга. Если вертикаль нацелена на уничтожение времени, на поражении его стрелой, на его отмене, то круговой горизонтальный план (часто имеющийся воплощение в виде символа мандалы) улавливает время, вбирает его в себя. Мы имеем дело с классической стратегией эвфемизма.

 

Поэтому фундаментальной моделью пространства является синхронический круговой календарь – аналогичный руническому или тибетская мандала. Круговые календари встречаются на самых архаических пластах древних культур. Они представляют сбой одновременно календарь и карту, то есть трактуют время как пространство, тем самым делая время менее опасным, менее антагонистическим, менее природным и более культурным.

 

Смена сезонов, отображаемая на круговом календаре, наглядно убеждает в том, что время побеждено, что карта мира остается неизменной и что движение во времени есть не более, чем перенос внимания с одной точки синхронической картины на другую. Круговой календарь есть важнейший инструмент для достижения бессмертия.

 

В календаре-карте часто мы видим вместе солнце и луну, светила дня и светила ночи. Это также символическое указание на антитемпоральную направленность мандалы или ее эквивалентов.

 

Круговой космос, Вселенная-колесо постоянно вращается, но это вращение по кругу есть всегда повторение одного и того же. Из этой модели возникает представление о сторонах света. Стороны света определяются в разных культурах по разным признакам – чаще всего по астрономическим наблюдениям, связанным с точками восхода и захода солнца в зимний, летний и весенне-осенний периоды⁽⁵⁾.

 

Пространство драматического мифа ритмизировано, то есть в нем развертывается диалектика пар противоположностей – световые и теневые моменты сменяют друг друга.

 

Драматическое пространство это пространство движения, но двжения по кругу, которое представляет собой эвфемизм движения, свидение динакмики к статике. Мифы, связанные с этой группой, часто описывают походы, поездки на колесницах, передвижения, которые при ближайшем рассмотрении оказываются состоящими из мифем циклического круга, скомбинированных в том или ином порядке. Герои и боги передвигаясь в мифе не подвержены времени – они перемещаются в пространстве и их жесты, подвиги и приключения соответствуют синхронической картине карты-календаря. Они находятся в разных точках своих эпопей одновременно и образуют тем самым простирающуюся модель мира, непрестанно – по мере повторения мифа или в отдельных символических мотивах внутри мифа – воссоздавая и укрепляя структуры пространства.

 

В ритуальных практиках это соответствует круговому вращению – либо в хороводе (бывшему некогда важнейшей формой сакрального обряда), либо во вращении вокруг своей оси (что до сих пор сохранилось в танцах исламских дервишей).

 

Так как драматический режим соответствует копулятивному рефлексу, можно сказать, что круговое пространство эротизировано, насыщенно эротическими энергиями притяжения и отталкивания. Круг-карта есть танец, пляс, ритмическое развертывание и свертывание пространственных структур. Так, в индуистском мифе, Вселенная творится в процессе огненного танца Шивы. Эта же фигуры Шивы часто изображается в состоянии ритуального соития со своей шакти, женской паредрой.

 

Мистическое пространство

 

Пространство мистических мифов в режиме ноктюрна – это пространство жидкое, тянущееся в низ, тяготеющее к центру. Его образом могут служить стоячие воды или ил. В книге «Вода и грезы»(7) Гастон Башляр привел множество примеров мифологического осмысления водных пространств, связанных с изначальной для человека грезой о веществе.

 

Пространство мистического ноктюрна формирует пластическую субстанцию, предшествующую явлению пространства как такового – оформленного в фигуры или пронзенного молнией вертикали. Текучее, жидкое, влажное, нефиксированное, непостоянное, не имеющее формы пространство больше всего похоже на время и меньше всего на пространство.

 

От грозной вертикали оно пытается укрыться в измерение глубины, прячась от небесных молний в земле, под землей, в норе, в лабиринте, в пещере. Тем самым конституируется своего рода пространственное время и топология подземных миров – с подземными реками, замерзшими торосами черного льда, палящей горечью влажного кипятка.

 

Иная форма бегства мистического пространства ноктюрна – это центростремительное движение: от фиксированной драматическим режимом ноктюрна мандалы сторон света оно укрывается в центре, где пытается склеить движение и неподвижность, верх и низ вертикали.

 

 

Эта разновидность мифологического пространства конституирует водные просторы, зыбучие пески пустыни, ледяное безмолвие пейзажей Арктики.

 

Можно соотнести вектор мистического пространства с точкой зимнего солнцестояния на карте-календаре. Весенне-летнее солнце взлетает (повторяя циклически и по кривой мгновенную и прямую траекторию ангельского взлета), достигает вершины (летнее солнцестояние) и подобно падающему Икару или Фаэтону снова по кривой падает через осень к зиме. В точке зимнего солнцестояния совершается важнейший мифологический переворот: солнце, только что падавшее по инерции, снова обретает силы и под воздействием диурнического импульса снова взлетает. Если рассмотреть тенденцию осенне-зимнего падения отдельно – без солярной мистерии солнцестояния, когда рождается новое солнце, новый свет -- можно распознать в этом пространственный вектор, конституируемый мистическим режимом ноктюрна. Это пространство логически продолжает путь солнечного ската (падения) ниже точки зимнего солнцестояния, в под-зимние миры, в нору абсолютной вискозной тьмы. Отсюда мифы о проглоченном чудовищем солнце и другие сюжеты, связанные с поглощением. Все они описывают идею о возможном пропадании циклического символизма в нижних водах. Описания Вселенского потопа в Библии, в шумерском эпосе или у греков в сюжете о Девкалионе фиксирует эту пространственную ориентацию.

 

В пределе мистического ноктюрна пространство перестает выполнять свои антитемпоральные синхронические функции и почти сливается со временем. Отсюда темпоральный символизм воды. И все же мы имеем дело не со временем, но с пространственным воплощением времени, то есть с работой воображения, которое таким причудливым способом защищается от смерти, имитируя ее и конституирую тем самым пространственно выраженные пределы антифразы.

 

Селение – мир – жилище -- рисунок

 

Из приведенных выше траектов воображения, конституирующих виды мифологического пространства, можно легко перейти к сериям пространственных гомологий. Раз культура есть выражение воображения, то мы обязательно получим пространственные модели разной размерности, воспроизводящие до бесконечности одни и те же фигуры.

 

Можно начать с пространства селения. Очевидно, что оно будет организовано по модели основных групп воображения. Где-то будет точка присутствия вертикали (дом вождя, святилище, алтарь, площадь для обрядов, место возжигания огня). Вокруг нее кругом или квадратом будет расположен горизонтальный скол синхронно взятой Вселенной с календарно-картографическими соответствиями. И где-то -- т пространство, отведенное мистическому ноктюрну – внутренности жилища, женская половина, поля для производства продуктов питания, одним словом -- окрестности культуры, переходящие в природу.

 

Увеличив размерность, мы обязательно придем к сакральной географии страны, которая в общих чертах и на основании мифологических и символических соответствий будет воспроизводить ту же самую картину. Расширив границы еще дальше, мы получаем образ мира, где фигурируют светила, звезды, духи и боги. Но модель останется той же самой.

 

Теперь можно двинуться в обратном направлении и начать сужать охват. Так, внутреннее устройство хижины, дома или юрты обязательно будет воспроизводить ту же морфологию – снова центр (очаг, окно, дымник, столб, красный угол), стороны света (стены --круглые или квадратные), женская половина, подвал, отхожее место в стороне. И еще меньше – образ, фигура, символ, узор на домашней утвари или резьба по инструменту – будут совсем в миниатюре воспроизводить всю ту же картину или ее особенно важные в тех или иных случаях фрагменты – мифемы.

 

Столкновение с природой в ее неокультуренном виде снова включит ту же имагинативную функцию «опространствовления» -- теперь она выразится в таксономии и морфологических классификациях растений и животных. А это по обратной аналогии вполне может быть включено в контекст культурного пространства – через структуру тотемов, символов и обрядов.

 

Город

 

Ничего принципиально не меняется, если мы вместо элементарного селения «примитивов», берем более технически усложненный агломерат – полис, город. Напластовывание друга на друга нескольких племенных или этнических структур ничего качественно не изменит в представлениях о мифологическом пространстве. Часть сакральной географии будет для всего города общей – как общими будут являться некоторые социальные институты, культы, верования, обряды, правила поведения. На этом уровне будет формироваться общее социальное пространство, разделяемый всеми и известный всем миф о структуре внутреннего (городского) и внешнего (ближнего и дальнего) мира.

 

Но при этом в локальных сегментах (большого) города может царить своя частная сакральная география, своя разметка пространства, связанная с социокультурными особенностями, профессиональной спецификой, этническим и историческими аспектами, статусным положением социальных групп и т.д.