Вадим ещё раз улыбнулся. Хотя если честно то, что происходило в его душе, никак не согласовалось с подобной самоуверенной улыбкой. Всё происходящее немало потрясло его.

- Глупец! - вспылил рассерженный Окри. - Ты что думаешь, что мы с тобой шутки шутим. Как бы не так. Галлюцинации галлюцинациями, но не забывай ещё про реальность. У тебя когда-нибудь волосы становились дыбом. Наверное, нет. Вот тебе тогда это новое ощущение!

Ошеломлённый, ошарашенный Вадим застыл на месте деревянным истуканом. Глаза его расширились и выпучились. Нижняя челюсть отвисла. И он на самом деле почувствовал, как зашевелились и приподнялись на голове волосы. Ноги сделались ватными и не хотели слушаться.

Окри старел самым натуральным образом. Глаза впали и потускнели. Кожа высохла, заморщинилась и обвисла. Маленькие, гладкие ручонки превратились почти, что в когтистые лапки. Рот приоткрылся, обнажая в ухмылке, полусгнившие зубы. А в следующий миг чёрная ворона вместо Окри закружила по комнате, пронзительно и противно каркая.

Но Вадим этого уже не увидел и не услышал. Он потерял сознание.

* * *

Вадим сидел на стуле и пил воду мелкими глотками из старой, треснутой чашки. Его руки дрожали. Взгляд блуждал и был переполнен страхом, тем самым ужасным беспричинным страхом, рождённым из чудовищного по силе столкновения с чем-то абсолютно нереальным и необъяснимым.

Он не заметил, как к нему приблизился Страсуд. Положил свои маленькие, по детски нежные ручки на затылок парня и мягко сказал:

- Страха больше нет. Он забыт. Он не существует. Ты спокоен и свободен. - Вадим повернулся к мальчику и действительно спокойным голосом спросил:

- Кто вы?

- Совсем не важно, кто мы. Что в нашей власти, вот главный вопрос. Сейчас в нашей власти жизни двух людей. Но лишь один будет жить дальше, другому же суждено умереть. Впрочем, не буду торопить события. Ты всё увидишь сам. Пойдём.

Мальчик сделал несколько шагов, остановился и, обернувшись, спросил:

- Кстати, как ты себя чувствуешь?

- Неплохо, - неуверенно произнёс Вадим. – Наверное, это ваша заслуга.

- Пустяки. Что-что, а вот спокойствие, воля и выдержка тебе понадобятся точно.

Они вошли в другую комнату. И здесь Вадима ждало очередное потрясение.

Комната была плохо освещена и представляла собой видимо гостиную. Горела лишь настольная лампа под голубым, матовым абажуром. Около единственного окна стоял журнальный столик, а рядом высокое кресло. В нём сидела женщина, одетая в длинный домашний халат. Она была прочно привязана. Руки отведены назад, так что грудь значительно выступала, но далеко не так, как живот, который огромным шаром прорезывал пространство, чуть ли на полметра. Определённо, последний месяц беременности, сказал бы любой врач. Обнажённые бёдра, голени напряжены, словно в готовности совершить спасительное движение, и вырваться из сковывающих пут. Безжизненное, обездвиженное изваяние. Лицо - маска страха, отчаяния и боли. Застывшие капельки слёз чуть заметно блестели. Глаза из-за широких зрачков словно зияют, и в них видна пропасть, то мрачное ущелье беды, куда падала женщина, пока время не остановилось!..

Внимание Вадима также привлекли старинные часы, они висели на стене. Огромные, резного дерева, с золотистым, переливающимся циферблатом. Маятник молчал. Стрелки показывали 23:53, Вадим посмотрел на свои наручные часы. Они, конечно, тоже остановились, но немного позже в 00:08

- Как в царстве спящей красавицы. Жаль только, что я не влюблённый принц,- подумал парень и провёл рукой по, вспотевшему от сильнейшего нервного напряжения, лицу.

Возле часов стоял Окри. На алых губах блуждала недобрая усмешка, а в глазах сверкал всё тот же зловещий, нечеловеческий огонёк.

Он посмотрел на бледное, испуганное лицо парня и рассмеялся.

- Зачем ты привёл его сюда, он же слабак, - гнусавым басом произнёс Окри. - Погубит всё дело. И совсем покатился со смеху.

- Заткнись, - сурово отрезал Страсуд, смех тут же прекратился. - Нечего было устраивать свои паршивые спектакли. Использовать эмоциональную силу во вред человеку очень легко. Всё было решено и предначертано. С этого момента всякое влияние на Вадима с нашей стороны запрещено. Ты понял Окри. Строжайшее табу.

- Не забывай Страсуд, - ощерился Окри. - Мы с тобой равны. Не смей мне указывать. Не тебе учить меня правилам игры.

- Спокойно. Это всего лишь простое предупреждение или напоминание. Называй, как хочешь. И не начинай ссору на пустом месте.

- Хорошо Страсуд. Ты прав. В таком случае, я думаю, не стоит показывать Вадиму Александра. Вернёмся в прошлое, к истокам. Согласен.

- Да.

Вадим сидел в другом кресле, слушал разговор Окри и Страсуда. Он старался не смотреть на женщину, но его взгляд время от времени всё равно невольно останавливался на ней. Он в ужасе отводил глаза, но через минуту не в силах бороться с любопытством и страхом снова глядел на заледеневшую фигуру.

- Нам подвластны некоторые шутки со временем. Мы направим его вспять, - несколько восторженно, но с ласковой улыбкой на лице сказал Страсуд, подходя к юноше. - Мы сделаем всего лишь один шаг, который переступит через законы физики. Возьми нас за руки. Закрой глаза, если не хочешь ослепнуть и сойти с ума от искажённых временем картин действительности...

* * *

Часы показывали 23:07.

- Мы возвратились назад в прошлое на 46 минут, - продолжал Страсуд, крепко сжимая руку Вадима, давая ему последние напутствия. - Я, ты, Окри останемся невидимыми для героев нашей драмы. Наблюдай, оценивай, анализируй, соглашайся и осуждай. От твоего слова, от твоего решения... от твоего выбора зависит исход.

Ты полный хозяин, абсолютный властелин судеб двух людей. Помни!..

* * *

- Саша, пожалуйста, налей мне ещё кофе, - попросила женщина мужчину в светлой майке и спортивных штанах, сидевшего рядом.

- Лилия, может тебе хватит, - заботливо произнёс Александр, пристально глядя на жену.

Да это был её муж. Тридцати двух лет. Высокий брюнет с коротким ёжиком волос и большими карими глазами, скрытыми за стёклами массивных очков.

-Дорогая тебя что-то явно беспокоит, - ласково, тихим голосом начал Александр. - Ты боишься даже взглянуть на меня. Всеми силами стараешься не выдать себя. Но я же вижу. Что тебя тяготит? - его голос приобретал горячие, упрашивающие нотки. - Поговори со мной. Не уходи внутрь, не прячься в раковину. Мы вместе обязательно решим твою проблему. Для чего ещё нужен любящий муж.

Лилию всю передёрнуло от этих слов. Она почувствовала, как от волнения, от этого дурацкого адреналина, яростно ускоряется ритм сердца. Как оно начинается биться всё громче и громче, до звона в ушах, до пульсирующей боли в висках. Даже ребёнок в животе зашевелился и ударил ножкой.

- Боже, как я скажу ему, - вновь безумно забилась, словно птица в силках, испуганная мысль, мысль, которая так долго мучила, терзала её, бродила по разуму вот уже больше девяти месяцев. Искала выхода, разрешения, и не могла найти, своим неумолимым присутствием, своей категоричностью и непреклонностью разъедала душу, волнами тошноты подкатывала к горлу.

- Боже! Боже! Я должна это сделать сейчас или не сделаю никогда. Зачем он так сильно любит меня!

Это был настоящий крик, крик, взывающий о жалости к себе и неспособности смириться с реальным положением вещей.

Ей, почему-то, вспомнился "Маленький принц".

"Человек навсегда в ответе за тех, кого он приучил".

- Зачем! Зачем я так сильно приучила его. Я в ответе за него. Я ответственна за взрыв, который произойдёт, и за разрушения, которые он принесёт. О, Господи!

Лилия была на грани истерики, и если бы не настойчиво-успокаивающий внутренний голос защиты она бы точно разрыдалась. Но голос этот не только успокаивал, он расставлял ещё точки над "и".

- Ты не любишь его, ты ведь прекрасно знаешь это. Но вспомни, разве ты не пробовала полюбить этого человека. Да, он добрый, нежный, хороший, заботливый муж. Да, он безумно любит тебя. Но, ты, ты не можешь ответить ему тем же, сколько бы не старалась. Ты достигла совершенства лишь во лжи. Ты лгала ему все эти долгие пять лет, а в последний год лгала вдвое больше.

Лгала, провожая его на работу и встречая вечером дома.

Лгала в театре, в кино, в барах и на дискотеке.

Лгала, когда делала массаж и смазывала йодом ссадины после той драки в защиту тебя. Ты была благодарна ему, но продолжала лгать. Роль была слишком отработана, вжита, чтобы что-то менять.