Переведено специально для группы

˜”*°•†Мир фэнтез膕°*”˜

http://vk.com/club43447162

 

Переводчики:

lena68169, Julia85, VarvaraFedotova, Rozario_agro14, CrYzA

 

Рекдактор:

Татьяна Матина

 

Аннотация

Лишь по одной причине Елизавета Штурм не хочет возвращаться из деревни в Кёльн, и эта причина — Колин. Высокомерный, неприступный, но, к сожалению, также сильно привлекательный Колин, остаётся для неё загадкой. И хотя она из-за всех сил старается, она не может противится его обаянию. Вскоре Эли узнает, что он связан с её семьёй больше, чем она могла себе представить. Её отец Лео скрывает тайну, которая делает его и Колина непримиримыми противниками и ведёт Эли к смертельной опасности. То, что её странные ночные сны это ключ к разгадке Эли понимает лишь, когда её чувства к Колину грозят уничтожить всё, что она любит.

 

Оглавление

Пролог. 4

Весна. 5

Глава 1. Потеряв голову. 5

Глава 2. Городское создание. 11

Глава 3. Дьявол и его лошадь. 20

Глава 4. Глупые сплетни. 28

Глава 5. Самурайская лихорадка. 32

Глава 6. Проблеск надежды.. 42

Глава 7. Мимикрия. 51

Начало лета. 55

Глава 8. Полет вниз. 55

Глава 9. Шепот лошадей. 59

Глава 10. Мотылек. 63

Глава 11. Голубой лед. 72

Глава 12. Задета за живое. 80

Глава13. Ночные мысли. 84

Глава 14. Море слёз. 87

Глава 15. Ночной танец теней. 93

Глава 16. Братья по крови. 104

Глава 17. Заражение. 109

Глава 18. Блины с яблоками. 124

Глава 19. Луна в июне. 131

Лето. 132

Глава 20. Сомнительное предприятие. 132

Глава 21. Правила верховой езды.. 137

Глава 22. Выздоровление. 142

Глава 23. Бунт. 144

Глава 25. Метаморфоза. 171

Глава 26. Хоровод. 183

Глава 27. Последний вызов: Ибица. 192

Глава 28. Одна-одна. 194

Глава 29. Апокалипсис. 199

Глава 30. В пылу охоты.. 205

Глава 31. Ночная вахта. 214

Глава 32. Дала волю рукам.. 219

Глава 33. Махинации. 228

Глава 34. Любовники. 234

Глава 35. Голые факты.. 237

Глава 36. Нет никаких новостей. 245

Глава 37. Бабье лето. Террор чёрной вдовы.. 248

Глава 38. Предупреждения. 255

Глава 39. Испытание. 260

Глава 40. Сладких снов. 268

Глава 41. Бойня. 275

Глава 42. Отсрочка. 289

Глава 43. Рассвет. 298

 

 

Пролог

Что-то изменилось. Я чувствую это.

Воздух стал мягче, лес зеленее, ночное небо темнее. Луна будто плачет. Появилась новая душа. Она мечется, как загнанная в клетку птица. Она беспокойная, отчаянная, капризная. Она нежная и дикая одновременно. Она колючая. И на вкус она восхитительна. Это душа девушки.

Я сижу наверху своей горы, смотрю вниз, в темноту, и чувствую голод. Я борюсь с ним, прикладывая все свои силы. Час за часом, минута за минутой, я буду дальше продолжать бороться, пока душа не станет старой и бесчувственной и не умрёт.

Я борюсь. Борюсь. И проигрываю.

 

Весна

Глава 1. Потеряв голову

Сейчас. Наконец-то это случилось. Мое тело сразу вжалось в мягкий матрас, и я опустилась немного ниже, совсем на несколько миллиметров, но этого было достаточно, чтобы мои веки стали тяжелыми. Мои мысли разлетелись в разные стороны, и ярость смягчилась. Я была еще достаточно бодра, чтобы радоваться чему-то, но достаточно уставшая, чтобы грустить. Вероятно, меня ждали даже сны. Утешающие сны. Что-то, что на короткое время сделало бы меня другим человеком. Но перед тем как у них появился шанс проникнуть в мое сознание, я услышала приближающееся шаги.

— Елизавета! Пожалуйста!

Я недовольно заворчала. Еще несколько вдохов, и папа нашел бы меня крепко спящую. Одно мгновение я ненавидела его за то, что напугал меня. Мое сердце болезненно билось в груди.

— Нет, позже, — ответила я ворчливо и натянула одеяло на голову.

Разве нельзя просто спокойно полежать в постели и ни о чем не думать? Да, был только ранний вечер, но сегодня воскресенье. И если и есть какой-нибудь день в неделе, когда можно проспать весь день, так это как раз он и есть.

Я точно знала, чего хотел от меня мой папа. Он пригрозил мне этим сразу же после нашего прибытия в Никуда. Он хотел, чтобы я таскала коробки с вещами, осмотрела дом, помогла ему убрать на место книги. И он хотел, чтобы я разнесла карточки с приветствием нашим соседям. Теперь он снова стоял перед моей кроватью и махал пачкой конвертов перед моим скрытым лицом. Значит, он исполнил свои угрозы. Так же как он сделал, переехав из города Кельна в эту пустынную местность и купив этот дом в Вестервальде.

Я смеялась, когда он сообщил мне о своем решении, так как думала, что это плохая шутка. Папина частная практика работала хорошо, но он хотел проводить больше исследований, а психиатрическая клиника в Риддорфе нуждалась в новом главном враче. Если бы папа хотя бы выбрал дом в Риддорфе. Но нет. Если уж переезжать в деревню, так в самую глушь. В этом захолустье ничего не было. Совсем ничего. Даже булочной. Почти 400 человек, из которых добрую половину можно поселить в доме престарелых.

Мне даже не хотелось произносить имя этого захолустья. Кауленфельд. Звучало как забитые животные. Маме сразу понравилась идея папы. Она выглядела почти счастливой после того, как он подписал договор купли-продажи. И до сегодняшнего момента ничего не изменилось. Уже в течение нескольких недель они вели себя как подростки на первой школьной поездке. Я же, напротив, все чаще пряталась в своей комнате и ревела. Но теперь папа не желал, чтобы я пряталась. Краем глаза я взглянула в окно поверх подушки. Снаружи было еще светло.

Хотя уже наступали сумерки - серый цвет медленно уступал сиреневому -, меня все еще можно будет увидеть и принять за чужую. Но я не хотела, чтобы меня видели и обсуждали. Никто и ничто. Папа вздохнул и скривился. Локон его волос упал между бровей и образовал темную S на его лбу. «У него просто возмутительно прекрасные волосы для мужчины», - подумала я в сотый раз. Это несправедливо. Женщины должны иметь такие волосы. У меня должны были быть такие.

- Елизавета, у меня нет настроения обсуждать это. Ты все эти недели не помогала нам с ремонтом. Хорошо, это мы приняли. То, что ты сегодня снова целый день лежишь в кровати, хотя у нас столько работы, ладно. Но сейчас мы тебя просим всего лишь разнести приветственные открытки нашим соседям. И я не знаю, что...

- Я сделаю это, - закричала я злобно и бросила подушку.- Я не утверждала, что отказываюсь от этого. Я хочу всего лишь немного отдохнуть.

- Отдохнуть, - повторил папа. Его левый уголок губ скривился в полуулыбке. - От чего?

- Через час, - проигнорировала я его вопрос.

Я отвернулась, но его взгляд, казалось, пронзал меня насквозь. Он точно знал, что нельзя быть уже более отдохнувшей, чем я была в этот момент – до того отдохнувшей, что мои ноги нервозно покалывало. Ведь я не только сегодня после обеда пролежала в кровати, но также всю субботу и воскресенье. Мне всего лишь нужно было дождаться, когда же сон возьмет своё, и я засну. Мои голова и мысли чувствовали усталость, но моему телу надоело всё время лежать.

Надеюсь, что я правильно рассчитала и что через час точно уже будет темно. Я хотела пробраться через деревню незамеченной. Чужой здесь сразу выделяется. Самым лучшим раскладом для меня будет то, что весь этот отвратительный последний год в гимназии меня никто не заметит. Но мама и папа думают иначе. Они вбили себе в голову установить как минимум родственные отношения с жителями деревни. Как будто моих родителей когда-то интересовали соседями и наоборот.

Даже если бы сам Иисус жил бы рядом, и тогда бы мой папа просто помахал бы рукой через забор. Все же обстановка была довольно напряженной, и у меня не было никакого желания обсуждать с родителями их отсутствующий круг друзей. Хорошо, у мамы он был, по крайней мере, она звонила подругам, писала им или посещала их время от времени.

Но все равно мы никогда никого не видели. «Им обоим было достаточно, что они есть друг у друга», - подумала я во внезапном порыве завести и коротко фыркнула.

- Елиза, - голос папы звучал уже не так весело и приветливо. - Не накаляй обстановку.

Легкий ветерок на моем лице подсказал мне, что он снова махал конвертами, но я не повернулась к нему. Был довольно большой риск, что он уговорит меня сделать это сразу.

Уже до этого занавески на окнах соседей шевелились, когда мы выходили из машины, и я стояла, замерзая на ветру, пока мама наконец не нашла правильный ключ.

- Ну, хорошо. Один час. Мне всё равно, - сдался папа, уронил конверты на мою кровать и вышел.

С громко колотящимся сердцем я осталась лежать. Я пыталась ни о чем не думать, пока небо из антрацита не стало сине-черным, и перед домом не зажглась уличная лампа нездоровым оранжево-розовом светом. Мне было действительно плохо от голода. С вечера пятницы я практически ничего не ела, и когда я стала подниматься, комната перед глазами начала вращаться.

Но я все же быстро поднялась на затекшие ноги, натянула полусапожки на высоком каблуке, не обращая внимания на ноющие пальцы, и накинула вязаное пальто. Если я упаду от слабости и горя, а папа найдет меня без сознания и к тому же тяжело пораненную, то возможно родители поймут, что притащили меня в ошибочное место, и возвратят всё назад. У этой мысли была своя прелесть. Хотя бы теоретически увидеть Гришу ещё раз... только ещё раз на него посмотреть. Даже если он меня не видит.

Но здесь я никогда больше не встречусь с ним. Осталось только мечтать о нем. Нет. Хватит. Никаких мыслей о Грише. Теперь Гриша был прошлым, и, вероятно, в этом принудительном переезде было что-то рациональное. Я не увижу его снова. Ни Тобиаса, ни Гришу. Ни в реальности, ни в мыслях.

"Только не падай духом, Элли", — наставляла я саму себя. Я уже давно запретила себе мечтать.

Это приводило к тому, что чувства путались, и реальность была еще безжалостней. Мечты о Грише были тем более запрещены. Они не улучшали ситуацию, а делали только хуже, так как пропасть между моими мечтами и тем, что было действительно, каждый раз жестоко поглощало меня и разбивало на мелкие кусочки. Теперь я уже не могла ясно видеть, потому мешали слезы. Я прижала кулак ко рту, чтобы не заплакать, и медленно повернулась вокруг себя.

Сразу после нашего прибытия я бросилась на кровать, практически ничего не видя, и прогнала маму. Она была так горда и хотела все показать мне, и теперь я поняла почему. Комната была огромной. Студия под крышей, по меньшей мере, в четыре раза больше моей старой комнаты в Кёльне. По трём сторонам большие окна, вместе шесть штук, с видом на всю жалкую, маленькую деревню. Кровать стояла под скосом стены, но я могла справа и слева смотреть на улицу.

Там же стоял шкаф для одежды, на другом конце комнаты находилась стереосистема, маленький диван, под двумя окнами мой письменный стол. И между ними было достаточно места, чтобы поместилась танцевальная площадка. Мне правда казалось все это прекрасным. Хоть и слишком пусто и слишком просторно, но было в этом что-то домашнее. Мои шаги не были слышны, наверное, из-за наклоненных стен и старого, толстого пола, который закрывали мягкие, пестрые ковры.

И всё-таки я все еще не могла поверить, что они действительно сделали это, что вырвали меня из моей жизни и затащили сюда в деревню и что это теперь моя новый дом - этого просто не должно было быть.

Не за год до окончания школы. Они могли бы подождать. Только этот один год. От этого бы никто не умер.

Одно лето. Одна зима. И еще одна, возможно слишком холодную, весна. Потом я смогу сбежать отсюда. Мне надо пройти как-нибудь через это. Возможно, мне следует позвонить Николь. Или Дженни. Я не думала, что они заметили мое отсутствие; они уже давно знали, что я переезжаю, и на прошлой неделе казалось, будто они уже с этим смирились. У меня всегда было скверное настроение, и поэтому они виделись без меня. Но все же.

Знакомый голос - просто сказать привет. Я вытащила мобильный из джинсовой куртки. "Нет связи" - высветилось на экране. Нет связи?

-Черт, - ругнулась я и бросилась в другой угол студии. Все еще нет связи. Ни одной даже маленькой палочки на антенне. Я была отрезана от внешнего мира. В один короткий, полный боли момент я подумала о Тобиасе, который в один из выходных вдруг посмотрел на меня тоскливо, а потом попросил мой номер телефона - эх, между нами всё равно ничего не могло бы быть: я здесь, он в Кёльне, оба без машины.

В первый раз парень действительно заинтересовался мною, и что получилось? Я переехала в Дункельхаузен. В ссылку. И теперь отец заставляет меня любезно представиться другим изгнанникам. Я взяла связку писем в дрожащую руку и спустилась тихо, насколько возможно, по скрипучей лестницы. Из маминой и папиной комнаты раздался слишком счастливый смех и хлопанье чемоданов.

- Я ушла! - крикнула я и захлопнула тяжелую входную дверь, не дождавшись ответа. Если они вообще меня заметили.

Было темно. Слишком темно для моих глаз, привыкших к свету. Хотя уличный фонарь и светил уже светло-жёлтым, но отбрасывал лишь матовый круг на мокром асфальте. Я почти сразу же промокла под мелким моросящим дождем. Была мертвая тишина - так тихо, что я подумала, будто слышу, как течет по венам моя кровь. Ветер утих. Ни один лист, ни один куст не шевелился. Неподвижно возвышался огромный дуб рядом с проселочной дорогой, которая вилась рядом с нашим садом прямо к холму.

Его ветки блестели влажностью в бледном сиянии последнего фонаря до тех пор, пока темнота полностью не поглощала дорогу. Это дерево сразу после нашего приезда бросилось мне в глаза, и оно вызывало гнетущее ощущение – безутешность, смешанная с любопытством. Одна толстая ветка торчала горизонтально и была почти свободна от дальнейшего разветвления.

- Не хочу знать, кто лишился жизни на этом дереве, - заметил папа, когда мама восхищённо дотронулась до корявой коры дуба, облокотилась на его массивный ствол, и я начала уже начала волноваться, что она начнет обнимать его или даже танцевать вокруг него. Это было необычное дерево.

Раньше это было дерево для исполнения судебного приговора. На нем вешали воров и убийц. Сегодня же под деревом стояла лавочка, обветшалая спинка которой наполовину скрывалась за высокой травой. Пожертвованная обществом благоустройств. Папа не мог себя сдержать, чтоб ни рассказать ужасную историю - не сказать, что бы я хотела ее услышать. Какой-то глуповатый священник повесился на этой ветке, потому что влюбился в одну девушку и обрюхатил её, и он якобы до сих пор бесчинствует в виде безголового всадника.

Так, по крайней мере, рассказывают в деревне. «Здесь просто нечем больше заняться», - цинично подумала я. Хорошо, не очень-то приятно представлять, что на этом дереве когда-то болтались трупы. Но это было столетия назад. Сейчас, во всяком случае, здесь отдыхают путешественники. И темные личности не околачиваются вблизи. Я видела только 2 овец с ужасно грязной слипшейся шерстью, пасущихся на ближнем лугу, где они жевали свою серо-зеленую траву. Наконец-то я немного привыкла к темноте.

Я запахнула пальто потуже вокруг живота и начала искала нужные дома по адресам на конвертах. Все в непосредственной близости, они выглядели так, как будто там жили старые люди. Я была окружена стариками. У меня не получилось найти быстро только последний адрес.

— Это в самом конце Садовой улицы, — сказал папа, как я сейчас вспомнила. Что за прекрасное название для такой неряшливой улицы? Большинство домов выглядели пустыми. Заросшие сады, кусты, задевавшие мои плечи.

Особенно вредная ветка зацепилась за мое пальто и вырвала нитку. Я ненадолго закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Неужели нельзя расчистить улицы? Вот наконец и последний адрес и обитель цивилизации. Лампа, работающая на солнечной батареи, освещала синих бабочек из телевизионного магазина ("Вы просто обязаны это купить!"), которые парили над опрятными грядками, a все окна были аккуратно украшены рюшами и шторами. Итак, тоже старики.

Окостеневшая рука проскользнула между занавесками. Поспешно я просунула конверт с открыткой в почтовый ящик.

Если бы я сразу не исчезла, они бы открыли дверь и втянули бы меня в беседу. А мне не хотелось разговаривать. Я дернула за садовые ворота, которые только что закрылись за мной. Моя рука соскользнула и ударилась о деревянный забор. Щеколда входной двери медленно опускалась вниз. Я еще раз схватилась за ворота и твердо нажала на них. Шарнир открылся.

— Привет, молоденькая девушка! — хриплый, несомненно старый мужской голос прозвучал за моей спиной. Я сделала вид, что ничего не услышала, и пустилась в бегство.

Я убегала от соседей, которым разносила приветственные карточки от семьи Шторм.

Жар прилил к лицу, и мое сердце бешено колотилось, когда я бежала вдоль по улице, пока я не свернула и не упала на лесную дорогу. Деревня осталась позади меня.

Я боялась, что старик с его светящимися бабочками терпеливо ждал, пока я пойму, что совершаю безумие, чтобы я позволить похитить себя в завешенную занавесками империю и навязать мне пирог с чаем.

Мне нужно было потянуть время. Я закрыла глаза, прислонилась к дереву и позволила моросящему дождю капать на мое пылающее лицо. Неожиданно странный шум вернул меня в реальность. Удивленно я посмотрела на себя вниз. Мои щеки были мокрыми, пальто свисало на мне и овечий воротник вокруг моих плеч.

Как я могла промокнуть до нитки? Как долго я здесь стояла? Теперь я снова услышала это: тихое, постоянное бульканье и чавканье, а между тем кваканье, создания, которые тогда двигались по дороге передо мной и Паулем Фрюлинг, у бабушки в Оденвальд. Жабы. Конечно.

Это были жабы, которые искали место, чтобы отложить икру, и носили друг друга на спине. Вооруженные ведрами мы разошлись вдоль дороги, чтобы спасать жабу от слишком быстро едущих машин, и были расстроены до слез, если не удавалось никого найти. Все же иногда мы находили их дюжинами и переходили улицу снова и снова туда-сюда, пока бабушка озабоченно ждала нас.

С тех пор я больше ни разу не видела жаб, не говоря уже о том, чтобы прикасаться к ним. Несмотря на то, что последнее я оставляла моему брату, который принципиально интересовался слизистыми объектами нашей планеты. Здесь должно быть тысячи жаб, которые искали нерест. Их пение нарастало и снова стихало. Я направила взгляд в темноту, пока они не начали слезиться, и в самом деле через несколько минут смогла узнать призрачную окрестность вокруг. Наш влажный биотоп на школьном дворе в Кёльне был шуткой по сравнению с тем, что я могла увидеть здесь: далеко простирающийся ландшафт болот.

В поглощающем образе метровый камыш заполнял черную, сверкающую воду. Не подумав, я приблизилась к нему. Земля, подо мной чавкая, провалилась, и тина крепко засосала мои подошвы. "Не двигайся", — здравый смысл. - "Ты испачкаешься. Уже поздно. Холодно. Это опасно для жизни".

"Иди", — говорил внутренний голос. — "Посмотри хотя бы на одну жабу".

Я предполагала, что взгляд на жабу может утешить меня. Все же я ни одной не увидела.

Они по-прежнему пели для меня свою немузыкальную песню, но между камышом и гниющими пнями я могла рассмотреть только неопределенные бугорки и фикомицеты. Но там что-то поблескивало над тягучей водой, синеватое и дрожащее, затем оно останавливалось и исчезало. Исчезало? Одно я знала: жабы прыгали лениво, не быстро и не дрожа. И уж ни в коем случае они не светились синим. Ну и прежде всего они не исчезали. Кто-то хотел сильно меня напугать?

Это что, деревенский обычай - наводить на приезжих городских страх? Может быть, даже мама и папа спрятались в кустах, и чертовски радуются шутке с приветственными открытками? Вот ещё один - дрожащий голубой огонёк, который с тихим шипением осветил поверхность воды и сразу погрузился в темноту ночи. "Хорошо, успокойся", - предостерегла я себя, хотя как раз возле меня тревожно близко и громко чавкнуло.

Сейчас я повернусь, исчезну отсюда и вернусь, как можно скорее, домой. Я приподняла мою левую ногу - хорошо, я могла её ещё без труда вытащить из грязи. Значит, болото не засосало меня. Ведь это был биотоп в середине Германии, а не шотландское верховое болото. Всё-таки я не могла оторвать свой взгляд от воды. И снова замерцало голубым, в этот раз сзади, возле кромки леса, и снова я не могла пошевелиться.

Что, черт возьми, это было? Я смотрела распахнутыми глазами на поверхность воды и замерла. Нет. Этого не может быть. Такого не бывает. Нет, Елизавета, ты этого не видишь. Но мои глаза не хотели отрываться от тёмного силуэта, который поднялся между скелетов деревьев из трясины. Огоньки заскользили ему навстречу, и он засверкал тёмно-голубым, прежде чем на болото опустилась полная темнота и не поглотила силуэт.

Меня охватила внезапная дрожь, и мои зубы застучали, такой звук как громыхание гнилых костей. Потом стало так тихо, что я могла слышать, как в грязи булькают и бродят газовые пузырьки. Жабы замолчали. Раздавался только постоянно булькающий шёпот болота, который застрял у меня в ушах. Я вытащила мои тонущие ноги из клокочущей земли. Двумя неуклюжими шагами назад я снова нашла дорогу. Галька успокаивающе вдавилась острыми краями в тонкую резиновую подошву моих сапог.

Я ни разу не обернулась. Только когда я, с окоченевшими пальцами и промокшая до костей, открыла входную дверь и погрузилась в теплоту дома, я разрешила себе подумать об ужасной картине, которая появилась между мерцающих голубых огней болота. Только тень матово-чёрная на фоне туманно-серого - фигура на лошади, с головой, но всё-таки беззвучная, и, по-моему, довольно призрачная. Я облокотилась на заштукатуренную стену коридора.

Здесь уже была видна мамина рука, и коридор производил привычное и надёжное впечатление, так что один момент я не знала плакать мне или смеяться. Везде весели картины из дома в Кёльне, красивые, разноцветные картины, которые папа когда-то купил на Карибских островах. Между ними на стене мама повесила подсвечники, запятнанные зеркала и странные, привезённые из путешествий, штучки, которые собирались на протяжении многих лет. Даже взъерошенный норвежский тролль, который мне не нравился ещё в Кёльне, пристально смотрел на меня из угла над вешалкой.

И действительно, всё выглядело знакомым больше, чем я думала. Это было прекрасно и в тоже время больно. Если они декорируют дом так же, как в Кёльне, почему мы не могли там и остаться? Здесь всё выглядело как в Кёльне. Но это был не Кёльн. Это был Дункельхаузен. Я сняла мокрое пальто с онемевших замёрзших плеч, бросила комом в угол и стащила с ног все вымазанные коркой грязи сапоги.

- Я снова здесь, - крикнула я в сторону гостиной, где слышалось, как стаканы с вином побрякивают друг о друга.

Вот они сидят и радуются их новой восхитительной жизни, в то время как их дочь от чистого стресса и горя видит галлюцинации. Я была не в себя. Всадник в ночи. Да, конечно. Мне было уже достаточно лет для того, чтобы папины истории о приведениях не производили на меня такого впечатление. "Как папа это назовет, то, что со мной случилось?" - язвительно спросила я себя. Деревенский психоз? Но когда я тихо съела булочку с сыром, согрелась под душем и зарылась в свою кровать, видение всплыло ещё раз и прошло беззвучно перед моими закрытыми глазами.

Танцующие голубые огни, чёрная вода и развевающаяся грива на месте топчущегося коня. Я ужасно боюсь лошадей. Я уже почти заснула, когда мой мозг мне напомнил, что сегодня вечером не было ни одного дуновения воздуха. Днём - да, было ветрено. Ночью нет. Но грива коня шевелилась. Как тонкие змеи, которые извивались в тёмной пустоте.

Это должно было меня встревожить. Но я была благодарна за окончательное доказательство того, что я что-то видела, что-то, чего не существует. Чёрных всадников не бывает. С головой или без. Всадника не было. Удовлетворённо вздохнув, я повернулась на другую сторону. И мои сны перенесли меня назад в город.

 

Глава 2. Городское создание

— Поешь, Эли, — мягко сказала мама.

Она сидела, утомленная после бессонной ночи, в халате за столом и завтракала, в то время как папа суетливо упаковывал свою сумку.

Обычно мама не встает к завтраку, это мое и папино время. Если честно, больше всего я люблю проводить это время одна. Чаще всего это удается сделать летом: папа встаёт очень рано и уезжает на работу.

Видимо, мама подумала, будто её присутствие немного облегчит мою участь.

- Нет аппетита, - пробормотала я.

- Здесь действительно красиво, не правда ли? - спросила мама, зевая.

Я вздохнула и оглянулась. Да, зимнего сада у нас в Кёльне не было. И да, наверное, это было особенное место для завтрака, раз даже мама жертвует сном ради трапезы.

Хотя другие люди, наверное, оценили бы это место. Если только они не скучают по дому, как я.

Первые лучи солнца вспыхнули в нашем саду. Папа подошёл к нам, стоя, сделал один глоток воды и отвернулся, щуря глаза.

-Занавески будут скоро готовы, ещё один-два дня, - сказала мама и погладила папу по руке.- Кроме того, я заказала жалюзи.

Я воздержалась от ехидного комментария. В конце концов, не очень вежливо насмехаться над болезнью других людей. Но папа с его мигренью – это те вещи, к которым я никогда не смогу привыкнуть. Добавьте к этому еще то, что в наших комнатах постоянно царил полумрак.

Меня удивило, что он не снёс зимний сад сразу. Папа посмотрел на мою пустую тарелку.

- Элиза, съешь хоть что-нибудь, - заметил он, прежде чем мама смогла его остановить.

- У меня нет аппетита, - возразила я упрямо.

Пожав плечами, папа направился в коридор, насвистывая про себя. У меня действительно не было аппетита. Я нервничала и беспокоилась. К тому же, в три часа ночи я проснулась из-за пугающей тишины и больше не смогла уснуть.

Такое чувство, будто дом был живой. Он везде трещал и скрипел, а на улице, наоборот, было пугающе тихо. За всё это время ни одна машина не проехала через деревню. Вместо этого, на краю леса снова и снова кричала птица - это был странный тоскующий, мучительный крик, который проник мне в голову. Мою усталость как рукой сняло.

Когда начало рассветать, птицы устроили настоящий концерт, и на то, чтобы поспать хоть немного, шансов не осталось. Вместо этого я ломала голову над вопросом, что же мне надеть. Похоже, я начинаю возвращаться к нормальной жизни.

Моя вечерняя вылазка на утро показалась мне событием из далекого прошлого. Мне вдруг стало стыдно из-за своего видения. Ну, какой там мог быть всадник? Даже если он и был, то он явно перепутал век: верховая езда давно осталась в прошлом. Во всяком случае, я решила поскорее забыть эту вылазку. А сейчас лучше вернемся к проблеме выбора одежды.

Когда, наконец, в шесть утра прозвенел мой будильник, я была еще сонная. Поэтому я схватила первое, что попалось под руку: обтягивающий шерстяной пуловер и джинсы, на ноги - высокие сапоги на каблуках. На лицо минимум макияжа: крем-пудра и туш для ресниц. Готово.

- Я подвезу тебя сегодня до школы, - крикнул папа из коридора. – А домой можешь вернуться на автобусе.

- Отлично, - ответила я с облегчением. Хоть что-то хорошее.

По крайней мере, в машине папы я чувствовала себя уютно. Я молчала, притворяясь, что рассматриваю местность. На самом деле, смотреть здесь было мало на что: кругом одна зелень. Одни деревья сменялись на другие, иногда попадались луга с высокой травой. Ни дорог, ни домов, ни улиц. Только узкая асфальтовая дорога, по которой мы ехали.

Все вокруг было зеленое и непривлекательное. Я судорожно вздохнула, отгоняя тошноту. Интересно, как на меня отреагируют новые одноклассники? Сейчас Кёльн казался мне раем, хотя и там вначале было нелегко.

В конце концов, я приспособилась: поняла, что надо говорить, как одеваться и чем интересоваться. Из-за чего можно тревожиться, из-за чего нет. И что лучше не радоваться хорошим оценкам, достаточно просто произнести "пф". Лучше просто сказать, что списала, а не то, что справилась сама.

- Будь собой, - сказала мама на прощание.

Но я не знала, как это – быть собой. Я ведь даже не знаю, что мне надеть!

По крайней мере, хотя бы одно преимущество в переезде в деревню быть должно. Надеюсь, здесь никто не даст мне прозвище Лесси, как в Кёльне. Как я это ненавидела! Я же не собака.

- Посмотри, там – клиника, а там – школа, - сказал папа, вырывая меня из моих мрачных воспоминаний.

"Центральная школа. Психиатрическая клиника. Стрелковое общество" - гласила вывеска на перекрёстке.

"Хорошая комбинация", - подумала я цинично.

- Может, ты сможешь записать в спортивный клуб, - мимоходом заметил папа, поворачивая к школе.

- Ты хочешь, чтобы я занялась спортом? – весело спросила я.

Папа знает, что с восьми лет я пыталась заниматься разными видами спорта. Их насчитывалось около семнадцати. Ни в одном я не блистала успехами.

Не думайте, что у меня нет таланта. Я просто боялась рассердить тренера, поэтому повторяла за другими участника. Но в итоге, я делал больше ошибок, чем "попаданий". Из-за этого надо мной издевались и насмехались.

- Почему бы и нет? – спросил папа. – Поспрашивай, чем занимаются твои одноклассники. А теперь выходи. Представься в секретариате – они о тебе знают. Удачи, малышка.

- Пока, папа.

Я вышла из машины и неожиданно увидела современное здание. Здесь, стало быть, я закончу школу, а потом смогу поступить в университет. А так как здесь нет университетов, то это будет хороший предлог, чтобы уехать в большой город.

Может быть в Гамбург, как это сделал мой брат, с которым я постоянно ссорилась и которого мне сейчас страшно не хватало. Ему хорошо. Ему 23, и он может делать всё, что захочет. А я? У меня даже нет надежды, что здесь что-то изменится, и Павел приедет к нам в гости. Он не сделал этого в Кёльне, почему должен сейчас? Как всегда, стоило мне подумать о брате, как моё горло сжалась. В семнадцать лет разругаться с родителями - хорошо.

В этом не было ничего особенного. Но забыть так же и собственную сестру? Да, мы ссорились. Но не так сильно. И когда он мне писал, казалось, что это был кто-то чужой. Как будто кто-то его заставил со мной связываться.

Никто не обращал на меня внимания, когда я шла по вестибюлю и искала секретариат. Ах. Вот он. С подкашивающимися коленями я облокотилась на стойку.

- Елизавета..., - мой голос оборвался.

Я прочистила горло и попробовала ещё раз.

- Елизавета Штурм. Я новенькая - в двенадцатом классе. Усиленная биология, химия и французский.

- О. Это глупо, - услышала я возмутительно наглый голос возле меня.

Я посмотрела в карие глаза над сморщенным носом, которые принадлежали парню, моему ровеснику. Его джинсы были спущены чуть ли не до колен. Видимо, известие, что в моде снова были узкие штаны, ещё не добралось до этого леса.

- Биология, химия и французский, - сказал он и посмотрел на меня, ухмыляясь.

- Твои трусы видно, - вырвалось у меня, и он начал звонко смеяться. Секретарша в ужасе посмотрела на меня. Я покраснела. Вот чёрт. Это была одна из причин, почему в Кёльне я сначала нигде не принимала участия. Мой не контролируемый язык.

- Госпожа Штурм, это Бенни, ваш консультант. Он проводит вас в ваш класс и покажет вам всё. Он префект и староста, - сказала секретарь, не скрывая своего неодобрения. - А так же он сын мэра,- добавила она многозначительно.

- Ну, отлично, - сказала я чопорно и повернулась к нему. – Будь, пожалуйста, кратким. Я все равно не хотела сюда попасть и никому из вас здесь не понравлюсь. Мне просто нужно закончить школу и все.

Это ли мама имела в виду, говоря "будь собой"? Была это я? Если да, то это была чертовски плохая идея, быть самой собой, а не исполнять роль. Спасибо, мама.

Бенни продолжал ухмыляться, но его глаза стали серьёзными.

- Ты та, что из Кёльна?

- Да.

Он вёл меня по коридорам, искусно уворачиваясь от идущих нам на встречу младшеклассникам.

- Я могу дать тебе совет: не хвастайся сильно тем, что ты городское создание. Нам это здесь не нравится.

- Это было не городское создание, - отрезала я. - Это было чистое отчаянье.

- Ты думаешь, все мы живём здесь в чёрном отчаянье? Это не так. Я, во всяком случае, нет.

Видимо, я его оскорбила.

- Я не это имела ввиду. Я только думала, что я - ах всё равно. Забудь, - я чувствовала, что вот-вот заплачу, поэтому нервно заморгала. Я всё испортила, в первые три минуты. – И извини меня.

- Вот твоё расписание. А это класс для твоего первого двойного урока химии сегодня утром.

Я осторожно заглянула в класс, в котором сидели почти одни парни и с любопытством смотрели на меня. Я автоматически испугалась.

- Будь немного сдержанной вначале. Здесь народ сам к тебе подойдёт. Тебе для этого ничего не надо делать, - сказал Бенни тихо.

- Ты, значит, эксперт в деревенской жизни? - спросила я кисло. Зазвенел звонок.

- Примерно так, - ответил он, но его ухмылка исчезла.

- Тогда ты мне точно можешь сказать, существует ли в чаще всадник без головы, - выпалила я.

"Эли, что ты делаешь? ", - спросила я про себя.

Бенни посмотрел на меня растерянно.

- Да конечно, каждый вечер, минимум один, появляется, если ты не съедаешь всё до конца, и забирает тебя, и закапают в лесу, - ответил он немного жалостливо.

Я чувствовала себя паршиво, когда пробралась в класс и села на свободную двухместную скамейку.

- Привет, - сказала я ломким голосом в сторону смотрящих на меня парней и опустила глаза вниз. Я никому не хотела смотреть в лицо. Чтобы и они меня не видели. Как и в прошедший вечер. Ещё никогда я так не радовалась появлению учителя, как в это утро.

По окончанию шестого урока я невыносимо устала. Я могла бы на месте уснуть. Само обучение давалось мне легко. В этом не было ничего нового. Это было всегда, с самой начальной школы. Но если я быстро поднимала голову, то у меня кружилась голова, и глаза постоянно закрывались.

На перемене Бенни подошёл ко мне ещё раз и показал мне дорогу к школьному киоску. Он относился ко мне любезно, но холодно. Я бы извинилась, но у меня не нашлось ни мужества, ни подходящих слов.

- Здесь есть где-нибудь спокойное место, где можно побыть одной? – наконец, спросила я его.

-Хм, нет. Почему ты спрашиваешь? Тебе плохо? Если да, то ты можешь пойти в медицинский кабинет, там есть кушетка, чтобы прилечь.

- Нет, мне не плохо. Забудь об этом, - сказала я.

Я осталась во дворе среди болтающих между собой учеников. Думаю, уже все знают, что я оскорбила сына мэра, старосту и префекта, а тем самым и весь поселок. По этой причине я буду здесь одинока. И не важно, найду ли я спокойное место или буду находиться среди людей.

Но сегодня школьный день прошел, и вряд ли станет еще хуже. Тяжелыми шагами я пошла к автобусной остановке. Я достала свой телефон. В школе был запрет на мобильные, но сейчас-то я не в школе. Я ожидала увидеть хоть какое-нибудь сообщение, но ни Николь, ни Дженни мне не написали.

Следующий автобус должен приехать через полчаса. Этого времени хватит, чтобы осмотреть близкую к школе местность. Но здесь опять были бесконечные пастбища, луга, леса, поля.

Деревья аллеи отражались в лужах на дороге, которая вела к автобусной остановке. Мне приходилось обходить их, чтобы не запачкать свои сапоги.

Здесь пахло так… ну, как обычно пахнет на фермах: сеном и прочим. Хотя здесь пахло лучше, чем в Кёльне, это я должна признать: я никогда не любила вонь от машин.

Городское создание... Замечание Бенни все еще бесило меня. Если бы он знал. Я не была городским растением. Я выросла в Оденвальде, в маленьком деревенском пригороде Хайдельберга.

Только когда мне исполнилось десять, мои родители переехали в Кёльн, потому что папа мог получить в городе частную практику. Но тогда я должна была перейти в гимназию - и в Кёльне или Хайдельберге, не играло большой роли.

"Хорошо, Эли, будь честной", - сказала я строго сама себе, когда приблизилась к автобусной остановке, становясь всё более нерешительной. Конечно, это играло роль. Мне было адски тяжело, тогда тоже. Я боролась целых пять лет, чтобы привыкнуть к Кёльну, и потом наслаждалась этим каких-то жалких два года. Всё было бесполезно.