Мастерство актера и режиссера домашняя работа актера над ролью

Мастерство актера и режиссера ДОМАШНЯЯ РАБОТА АКТЕРА НАД РОЛЬЮ

Захава Б.Е.: Глава 10

14 декабря (Суббота) 1901 Просмотры: 9262

Глава десятая
ДОМАШНЯЯ РАБОТА АКТЕРА НАД РОЛЬЮ

Как известно, К.С. Станиславский считал, что на домашнюю (внерепетиционную) работу над ролью актер должен расходовать не меньше девяноста процентов общего количества труда и времени, потребного для создания сценического образа. Соответствует ли этому расчету практика подавляющего большинства актеров? К сожалению, далеко не соответствует. Большинство актеров предпочитают работать главным образом на репетициях. Одни поступают так по причине своей лености или неспособности работать без постоянного понукания со стороны режиссера; другие — потому, что толком не знают, в чем же именно должна заключаться их домашняя работа над ролью. Многие полагают, что работать над ролью дома — это значит без конца твердить на разные лады текст своей роли с целью нахождения соответствующих чувств, интонаций, жестов. Их домашняя работа над ролью состоит в том, что они каждую сцену своей роли разыгрывают наедине совершенно так же, как если бы они находились на сцене в окружении партнеров. Трудно придумать что-нибудь вреднее такого способа актерской работы. Ничего, кроме штампов, в результате такого «метода» родиться не может. Заученные дома слова, интонации и жесты служат потом на репетициях неодолимой преградой для зарождения подлинного творческого процесса, для возникновения искреннего чувства и живого сценического общения с партнерами. Тщетно потом старается актер освободиться от заученных дома интонаций и жестов — ему самому они кажутся теперь мертвыми, искусственными и вызывают в нем отвращение, — но не тут-то было: цепко держат они актера в своих объятиях! Сколько нужно усилий со стороны режиссера, чтобы актер преодолел приобретенные таким способом штампы и возродил в себе способность естественно, органично и правдиво реагировать на все обстоятельства сценической жизни! Но если не в поисках внешней формы выражения, то в чем же должна заключаться домашняя работа актера над ролью? Прежде всего установим необходимое условие для начала этой работы. Нельзя начинать домашнюю работу над ролью, если в процессе коллективных застольных репетиций вместе с режиссером и другими актерами не раскрыто идейное содержание пьесы, не определена сверхзадача будущего спектакля, не понято идейно-художественное значение данной роли в системе образов данной пьесы. Иначе говоря, чтобы начать работу над ролью, актер должен ясно и четко ответить себе самому на вопрос, ради чего он будет играть данную роль в данном спектакле, — иначе говоря, определить свою актерскую сверхзадачу.

Изучение жизни

 

Мне кажется, правильно поступит актер, если он свою домашнюю работу над ролью начнет с того, что спрячет экземпляр роли в ящик рабочего стола, чтобы до поры до времени совершенно к нему не прикасаться. И пусть первым этапом его домашней работы над ролью явится изучение самой жизни! Уже тривиальным стало утверждение, что нельзя хорошо сыграть роль, если не знаешь той жизни, которая нашла свое отражение в данной пьесе, если не знаком как следует с той общественной средой, типичным представителем которой должен явиться заданный сценический образ. Но не все еще понимают, что это знание должно быть всесторонним, конкретным и глубоким. Идея художественного образа, выражающая сущность того или иного явления жизни, только тогда творчески плодотворна, когда она живет в сознании художника, наполненная богатством своего конкретного жизненного содержания в виде отдельных фактов, событий, человеческих лиц, их поступков, мыслей, разговоров, характерных особенностей, черт и черточек. Плохо, если знание жизни у художника носит только абстрактный характер. Богатство конкретных наблюдений — необходимое условие истинного знания жизни, необходимое условие художественного творчества. Однако также плохо, если этот багаж жизненных наблюдений пребывает в сознании художника в виде хаотической массы разрозненных впечатлений, не связанных друг с другом общей идеей, способной внести в этот хаос необходимый порядок, раскрыть внутренние закономерности данного явления, обнаружить его сущность. Художник должен уметь, во-первых, наблюдать жизнь и, во-вторых, обобщать свои наблюдения, делать из них определенные выводы. Истинное знание — единство явления и идеи, конкретного и абстрактного. В этой связи вспоминается один случай из моей режиссерской практики. Ставил я пьесу, действие которой протекало в течение последних двух месяцев перед Великой Октябрьской революцией. У одного из актеров роль не шла, и я никак не мог доискаться до причины, тормозившей творческий процесс. Актер был очень хороший, талантливый, работоспособный, и роль как будто бы вполне соответствовала его артистическим данным и творческому опыту. В чем же было дело? На одной из репетиций, в тот момент, когда актер неубедительно, формально произносил монолог, в котором шла речь о политических событиях того времени, я остановил актера и спросил: — Вот вы только что произнесли слово «кадет» — что означает это слово? — Кадет — это член так называемой кадетской партии, — справедливо ответил актер. — Очень хорошо! А что такое кадетская партия? Актер правильно ответил и на этот вопрос: — Кадетской партией, — сказал он, — называлась в то время партия крупных капиталистов и помещиков, возглавившая силы контрреволюции в борьбе с Советской властью. Ее бытовое название — «кадеты» — произошло от первых букв ее официального наименования: «конституционно-демократическая» партия. — Отлично! Но не расскажете ли вы подробнее о людях, составлявших эту партию? Что они собой представляли? Какими типическими чертами были наделены? Как говорили? Как выглядели? Как одевались? Актер долго молчал, потом произнес: — Право, не знаю. — Может быть, вы знаете кого-нибудь из членов этой партии? Назовите хоть одного. — Милюков, — неуверенно произнес актер. — Очень хорошо. Но что же он собой представлял, этот Милюков? — Он был лидером кадетской партии. — Правильно. Но что вы еще знаете о Милюкове? — Больше я о нем ничего не знаю, — откровенно признался актер. Следует заметить, что разговор этот происходил в 1933 году, актер был сравнительно молодой, в период Великой Октябрьской революции он был еще ребенком и, следовательно, никакого личного опыта в области политической жизни того времени иметь не мог. Сознавая это, он и постарался, как умел, подготовить себя по книгам. В частности, он безукоризненно точно выучил формулу, раскрывающую сущность кадетской партии. Но разве этого достаточно? Разве такое знание нужно художнику? Я это почувствовал тогда с особенной остротой, потому что я-то как раз очень хорошо знал, что такое кадетская партия. Слово «кадет» не было для меня голой политической абстракцией. За ним открывалось для меня множество самых разнообразных жизненных впечатлений: людей, характеров, отношений, поступков, суждений, ораторских приемов, всевозможных человеческих лиц — бородатых, усатых, бритых, лысых, волосатых; различных человеческих фигур — высоких, маленьких, толстых, худощавых, в сюртуках, пиджаках, визитках, с самыми разнообразными повадками, привычками, манерами и т. п. Когда при мне произносится слово «кадет», все это как на экране проплывает в моем воображении. Но вместе с тем во всем этом я всегда также ощущаю нечто общее, нечто такое, что, присутствуя в различной степени в каждом из этих впечатлений, объединяет их в одно целое, сообщает этому многообразию то единство, которое и обозначается для меня словом «кадет». Определить словами это «общее» очень трудно. Однако попытаюсь. Внешняя интеллигентность, некоторая важность от сознания своей «духовности», интеллектуальности, благопристойность, кажущееся благородство. Сознание собственного достоинства, переходящее у многих в самовлюбленность. Склонность к патетике в сочетании с благородной простотой, этакая искусственная естественность. И часто за всем этим эгоизм, своекорыстие, а иногда и жестокость. В существе своем — лицемерие, позерство, моральное и политическое ханжество. Таковы человеческие черты и качества, которыми определяется для меня то типическое, что заключено в слове «кадет». В данном случае это «типическое» жило в моем сознании во множестве индивидуально-неповторимых фактов. Я думаю, что именно таким и должно быть знание жизни, необходимое художнику. Ведь индивидуальное и типическое, частное и общее — это вовсе не антагонистические противоположности. В действительной жизни они находятся в состоянии единства и взаимопроникновения. В любом акте своего поведения, в любом поступке человек проявляет себя одновременно и как единственная, индивидуально-неповторимая личность, и как человек, принадлежащий к определенной общественной среде. Индивидуальное и типическое в общественной личности не находятся одно подле другого. В каждом индивидуальном есть типическое. И оно проявляет себя не иначе как через индивидуальное. Своеобразие, оригинальность, неповторимость не только уживаются с наличием общезначимого и типического, но являются необходимым условием проявления этих качеств. Чем ярче индивидуальность, тем сильнее через нее проявляются присущие этой индивидуальности типические черты, Если в данном случае (применительно к слову «кадет») я, в силу обстоятельств своей биографии, случайно оказался носителем истинного знания, то об актере, с которым я работал, этого, к сожалению, нельзя было сказать. Его познания носили слишком абстрактный характер. В этом именно и заключалась его беда — причина его временного творческого бесплодия. Причем, разумеется, его познания были недостаточными не только применительно к слову «кадет», но и к целому ряду других понятий, связанных с политической обстановкой и бытом того времени. Поэтому и слова роли оставались для него чужими, мертвыми, они не наполнялись живым, конкретным содержанием, не будили в нем ассоциаций, не вызывали чувственных представлений, не рождали никаких эмоций. Итак, диагноз, определивший временное творческое заболевание талантливого актера, был поставлен. Он гласил: недостаточно конкретное и подробное знание той жизни, которую предстояло отразить на сцене. Средства лечения было уже нетрудно установить. Я начал насыщать актера всевозможными материалами, относящимися к данной эпохе (не столько теми, в которых эта эпоха изображалась, сколько теми, в которых она непосредственно отразилась): я приносил на репетиции альбомы с фотографиями, газеты и журналы того времени, составил для актера список наиболее интересной литературы (политической и художественной) тех дней, познакомил его с тогдашней поэзией, живописью — словом, постарался сделать так, чтобы артист окунулся в эпоху, пожил тогдашней жизнью, почувствовал ее запах. Положительные результаты не заставили себя долго ждать. По мере того как общественно-историческая обстановка предоктябрьских дней оживала в воображении актера, по мере того как политические понятия, определения и формулы обрастали в его сознании конкретным материалом самой жизни, пробуждалась постепенно и активность его творческой фантазии — отношения и мысли персонажа становились отношениями и мыслями актера-образа, текст роли оживал, интонации и жесты приобретали способность выражать тончайшие оттенки мысли и чувства. Разумеется, личный опыт актера и его непосредственные жизненные наблюдения — лучший источник познания жизни. Однако если пьеса рисует жизнь, отдаленную от нас временем или пространством и, следовательно, недоступную непосредственному наблюдению, то актеру ничего не остается, как воспользоваться всякого рода косвенными источниками: материалами литературными, живописными, публицистическими, художественными, иконографическими, в которых жизнь данной эпохи и данной общественной среды нашла свое наиболее правдивое и яркое отражение. И только в достаточной степени напитавшись животворными соками подлинной жизни (путем ли непосредственного наблюдения, путем ли изучения соответствующих материалов), следует переходить к таким источникам (научным, философским, публицистическим), которые могут помочь актеру понять изучаемую действительность, идейно осмыслить накопленный багаж конкретного материала, раскрыть сущность изучаемых явлений. Тогда научные выводы и философские обобщения не будут восприниматься актером в виде рациональных схем и голых абстракций, лишенных способности будить воображение, рождать чувство, зажигать темперамент. Итак, мы рассмотрели первый этап домашней работы актера над ролью, состоящий в изучении жизни образа. Его значение — в накоплении запасов творческой пищи для последующей работы актерской фантазии. Никакого другого источника, кроме жизни, откуда фантазия художника могла бы черпать необходимый материал, в природе не существует. Продуктивность работы фантазии художника прямо пропорциональна тому знанию жизни, которое он успел накопить. Знание жизни — основа всей последующей работы актера над ролью. Переходим теперь к рассмотрению второго этапа работы актера над ролью, содержанием которого является творческое фантазирование.

Фантазирование о роли

 

Для успешной работы над ролью необходима активная деятельность фантазии, это, по-видимому, понимают все. Но, к сожалению, не все умеют продуктивно фантазировать. Одним из наиболее интересных и плодотворных приемов в этой области является следующий. Актер сочиняет жизненные обстоятельства, не предусмотренные фабулой пьесы, ставит мысленно в эти придуманные им обстоятельства себя в качестве данного персонажа и старается найти убедительный для себя ответ на вопрос: что он в этих обстоятельствах сделал бы (как поступил бы), если б он на самом деле был данным действующим лицом? Например, актер, работающий над ролью Гамлета, мог бы поставить перед собой такой вопрос: как поступил бы он в качестве Гамлета (что сделал бы), если бы король Клавдий вдруг пришел к нему, раскаявшись, сознался бы в совершенном преступлении и стал умолять о прощении? Или: что сделал бы актер в качестве Хлестакова, если бы вдруг перед самым его отъездом из дома городничего пришло известие, что его отец умер и оставил ему состояние в сто тысяч? И еще: как поступила бы актриса в качестве Катерины из «Грозы», если бы Борис в последнем акте предложил ей бежать с ним? Ответить на любой из этих вопросов не так-то легко. Но если найти ответ не на один, не на два таких вопроса, а посвятить этому значительный период своей домашней работы над ролью и, создавая одну за другой множество подобных вымышленных ситуаций, искать и находить для каждой из них убедительный ответ, то последствием этого окажется постепенное сращивание актера с образом. Чтобы убедиться в творческой продуктивности описанного приема, спросим себя: в чем наиболее ярко в действительной жизни проявляется наше знание сущности того или иного человека? Разве не в способности нашей наперед предсказывать его поведение в различных обстоятельствах? Следовательно, если актер хочет возможно лучше понять свою роль, иначе говоря, познать того человека, чей образ он призван воплотить на сцене; если он хочет возможно глубже проникнуть в душу этого человека, узнать его взгляды, тайные помыслы и отношения (к людям, вещам, фактам, событиям); если актер хочет как следует изучить человеческий характер своего героя, то пусть он прежде всего изучает его действия, его конкретное поведение, его поступки в различных обстоятельствах. Но в данном случае «изучить» — значит создать, сотворить, нафантазировать. В этом именно и состоит предлагаемый нами рабочий прием — ставить действующее лицо в различные обстоятельства и при помощи своей фантазии решать вопрос о том, как бы он в этих обстоятельствах поступил. Не менее важную роль, чем описанный прием, может сыграть в домашней работе актера фантазирование о прошлом образа с целью создания его биографии. Теоретически значение этого раздела работы признается всеми, но далеко не все умеют эту работу как следует осуществлять. Очень часто приходится сталкиваться с формальным, бюрократическим подходом к этой важной творческой задаче. Создавая биографию своего героя, некоторые актеры удовлетворяются самыми общими характеристиками и определениями, вроде тех, которые употребляются при заполнении служебных анкет. В их фантазировании отсутствует образное начало, дыхание подлинной жизни. Они «фантазируют» примерно так: «Отец, моего героя был рабочий, он был хороший человек и любил своего сына, воспитывал его хорошо. Герой мой также любил своего отца. Мать его умерла, когда он был ребенком, и он се плохо помнит. Учился он неважно. Его учитель был злой человек» и т.п. «Добрый», «злой», «хорошо», «плохо», «любил», «не любил» — все это может относиться к сотням тысяч людей, а нужно найти такие слова, такие определения и характеристики, в которых отразилось бы неповторимое своеобразие именно данного конкретного случая. Нужно так нафантазировать биографию образа, чтобы она жила потом в сознании актера (в его памяти, в его воображении) совершенно так же, как живет в сознании любого человека его собственная биография. А собственная биография каждого человека живет в его памяти не в форме отвлеченных определений и характеристик, а главным образом в форме чувственных переживаний, живых воспоминаний и конкретных образов. Вспоминая какой-нибудь факт нашей жизни, мы вспоминаем и цвета, и запахи, и звуки, и даже вкусовые и осязательные ощущения. Создавая биографию образа, актер должен плоды своего вымысла относить к самому себе, фантазировать не в третьем лице, а в первом, то есть всегда думать и говорить о своем герое «я», а не «он». Прошлое, нафантазированное в такой форме, живет в сознании актера как его собственная биография: актер верит в подлинность своих вымыслов, которые, таким образом, становятся для него второй действительностью, а это в свою очередь помогает творческому сращиванию актера с образом, создает необходимые внутренние предпосылки для творческого перевоплощения в образ. Чтобы процесс фантазирования был не рационалистическим, а образным, не абстрактным, а чувственно-конкретным, актер должен полюбить в этом процессе детали, живые подробности, сообщающие фактам, создаваемым фантазией, неповторимое своеобразие и жизненную достоверность. Ведь и реальные факты живой действительности прочно укореняются в нашей памяти именно благодаря деталям. Чувственно воспринимаемая деталь — это как бы крючок, при помощи которого факт прикрепляется к нашей памяти. Вы легко в этом убедитесь, если вспомните несколько более или менее значительных событий из своей собственной жизни. Вспоминая одно из них, вы обнаружите, что очень хорошо запомнили цвет неба и форму облака на горизонте; в другом случае окажется, что для вас на всю жизнь остался памятным скрип снега под башмаками; в третьем случае вы вспомните запах акаций, который случайно присутствовал при важнейшем событии вашей жизни, и теперь стоит вам только услышать где-нибудь этот запах, как в вашей памяти тотчас же оживет и самое событие. Поэтому если вы хотите вымыслы вашей фантазии сделать возможно более похожими на настоящие, жизненные воспоминания, создавайте детали! Благодаря деталям рожденные вашей фантазией события будут переживаться вами так, как если бы они произошли на самом деле, и помогут, таким образом, вашему внутреннему превращению в образ. Разумеется, решительно нет никакой надобности, создавая биографию образа, добиваться во что бы то ни стало строгой последовательности и непрерывности в ходе жизненных событий. Ведь и подлинная биография любого человека не живет в его памяти в виде непрерывной цепи прочно связанных друг с другом фактов. Три-четыре ярких воспоминания, относящихся к раннему детству, несколько происшествий, связанных с отроческим периодом, немного больше событий, относящихся к юношескому возрасту, а между этими ярко освещенными пятнами — темные провалы или же неясные очертания смутных и неопределенных воспоминаний — именно в таком виде живет обычно в сознании человека его прошлое. Поэтому и биография создаваемого актером образа должна быть в его воображении примерно в таком же виде. Нет никакой надобности проживать ее месяц за месяцем или год за годом (на это у актера никакого времени не хватило бы), не нужно также загромождать ее большим количеством событий — двух-трех эпизодов, характерных для каждого периода жизни героя, вполне достаточно. Но уж зато пусть каждый отдельный факт будет внутренне пережит актером и отработан при помощи его фантазии со всей добросовестностью, подробно, обстоятельно, с яркими, питающими воображение деталями. К сожалению, как уже было сказано, далеко не все актеры любят эту работу и выполняют ее с той степенью творческой честности, какая необходима. Многие рассуждают так: ведь все равно я не смогу рассказать зрителю о том, что я нафантазировал, так зачем же я буду напрасно тратить время и силы? Рассуждающие так ремесленники совершенно не понимают смысла назначения этой работы. Да, конечно, зритель никогда не узнает деталей нафантазированной биографии (он может только общих чертах о ней догадываться), но дело совсем не в этом: важно, что зритель непременно почувствует, есть у актера прошлое или нет. Скрыть от зрителя отсутствие биографии образа не представляется возможным. Пустота сознания актера (его воображения, его памяти) или, наоборот, загруженность этого сознания продуктами творческой фантазии — вот что непременно доходит до зрителя, роковым образом сказывается на актерской игре, определяет собою ее качество. Загрузив сознание плодами своей творческой фантазии, актер приобретает сценическую веру в правду вымысла, он играет с подлинной творческой убежденностью. Наконец, без этой работы фантазии невозможно внутреннее превращение актера в образ, а, без внутреннего творческого перерождения не может произойти и внешнее органическое перевоплощение. Вот актер вышел на сцену, он еще ничего не успел сказать, но зритель уже чувствует, есть у актера биография его героя или нет. Если наличие биографии угадывается — перед вами сценический образ; если нет, то вы видите только переодетого в театральный костюм актера. В первом случае — искусство, во втором — ремесло. Не менее важной задачей для работы актерской фантазии является создание сегодняшних условий жизни данного персонажа. Эти условия могут быть вовсе не показаны в пьесе или показаны очень мало, между тем актер обязан знать их во всех подробностях. Семья, жилище, материальные условия и всякого рода другие жизненные обстоятельства — круг друзей и знакомых, трудовая деятельность, бытовая обстановка — все это актер должен нафантазировать и пережить в своем воображении самым детальным образом. Он должен знать все, вплоть до формы носа своей не показанной в пьесе супруги и цвета обоев в своей спальне. Обычно между моментом утреннего пробуждения персонажа и его появлением на сцене протекает некоторое количество времени. Этот промежуток должен быть заполнен вымыслами творческой фантазии актера. Актер обязан отлично знать, как протекал сегодняшний день его героя с момента утреннего пробуждения вплоть до появления его на сцене. Это ближайшее прошлое жизни действующего лица должно быть разработано актером с особой тщательностью, так как и в реальной жизни человек обычно помнит свой сегодняшний день настолько хорошо, что может последовательно рассказать его течение вплоть до самых мельчайших подробностей. Если актер добросовестно проделает эту работу и будет хорошо знать все события сегодняшнего дня — что он делал, где был, с кем и о чем разговаривал и, наконец, какие обстоятельства привели его в то место, которое изображено на сцене, — то он легко перейдет из жизни, созданной его воображением, в ту сценическую жизнь, которая должна начаться с момента его физического появления на сцене. И это его появление не будет выглядеть как выход актера из-за кулис, а будет производить впечатление, точно соответствующее жизненным обстоятельствам, указанным пьесой: в одном случае зритель увидит человека, вышедшего из соседней комнаты, в другом случае — пришедшего с улицы, в третьем — входящего в кабинет своего начальника, в четверток — бродящего по лесу, в пятом — вышедшего подышать свежим воздухом в собственный сад и т.д., причем зритель всякий раз по одному только выходу актера сразу же сможет познакомиться с целым рядом дополнительных обстоятельств: он почувствует настроение появившегося на сцене человека, поймет, как вошедший человек относится к тому месту действия, куда он пришел, и к тем людям, которые здесь находятся, догадается о некоторых обстоятельствах, предшествовавших появлению этого человека на сцене, и, может быть, даже о цели его прихода. И все это — еще до каких бы то ни было слов, по одному только выходу актера: по походке, по ритму и темпу его шагов, по выражению его лица и характеру его движений. Таким же способом заполняются и все промежутки между выходами персонажа (как известно, иногда они исчисляются минутами, а иногда и годами) — тогда каждый выход актера живой и содержательный. Чтобы закончить наш разговор о том разделе домашней работы актера, который мы назвали фантазированием о роли, заметим, что процесс этот должен быть строго подчинен требованиям логики, последовательности и целеустремленности. Фантазируя, актер должен все время держать курс в направлений сверхзадачи и сквозного действия роли. Они в каждом отдельном случае подскажут правильное решение. Нельзя творческую работу ставить в зависимость от своевольных капризов фантазии и всякого рода случайностей. Перед актером все время впереди должна стоять цель, определяемая его творческим замыслом. Фантазировать, не имея замысла, — значит идти в дремучем лесу с закрытыми глазами. Например, по поводу «прошлого» образа нужно так фантазировать, чтобы из него само собой, естественно и непреложно вытекало «настоящее». Фантазируя о том, как поступил бы герой в различных обстоятельствах, необходимо следить, чтобы все его поступки выражали один и тот же задуманный характер, раскрывали одну и ту же человеческую сущность, вырастали из одного зерна. Создавая обстановку сегодняшней жизни действующего лица или фантазируя по поводу течения его сегодняшнего дня, нужно добиваться, чтобы эта обстановка и этот день надлежащим образом подготовили выход действующего лица и его дальнейшее поведение в строгом соответствии с требованиями пьесы и творческим замыслом самого актера. Подготовленный таким образом выход актера на сцену приобретает необычайную степень выразительности. Так, вряд ли кто-нибудь из тех, кому довелось, например, видеть Михаила Чехова в роли Хлестакова на сцене МХАТа, может забыть его первое появление во втором акте. Здесь было решительно все: и несложная биография Хлестакова, и весь характер этого «пустейшего» молодого человека — тут и «отсутствие царя в голове», и приглуповатость, и чистосердечие, и решительная его неспособность остановить внимание на какой-нибудь мысли. А главное — голод! Невыносимый голод, который читался не только в глазах артиста, но, казалось, пронизывал собой всю тщедушную фигурку Хлестакова, старавшегося и в этом бедственном своем положении придать себе возможно более изящный и изысканный вид. Казалось совершенно непонятным, каким образом Михаил Чехов достигал того, что весь зрительный зал разом, в одно и то же мгновение проникался сознанием, что перед ним находится ужасно голодный человек. Не пережив все это в воображении, не подготовив в своей артистической фантазии, достигнуть подобного эффекта невозможно.

Вскрытие текста

 

Когда сознание актера окажется в достаточной степени насыщенным творческим материалом, добытым в результате изучения жизни и фантазирования об образе, актер получает право развернуть перед собой тетрадь с ролью и приступить к работе над текстом. Однако работа, которую мы имеем в виду, опять-таки решительно не имеет ничего общего с уже осужденным нами методом домашней работы над ролью, состоящим в бесконечном повторении каждой фразы в надежде «наскочить» на нужную интонацию. Нет, работа, о которой дальше пойдет речь, преследует совсем другие цели! Ее задачей является анализ текста на предмет его вскрытия. Что значит — вскрыть текст? Это значит — определить, понять, почувствовать все, что скрывается под словами, за словами, между словами. А скрываются там невысказанные или недоговоренные мысли, тайные намерения, желания, мечты, образные видения, различные чувства, страсти и, наконец, конкретные действия, в которых все это объединяется, синтезируется и воплощается. Вместе все это принято называть «подтекстом». Можно начать работу над вскрытием подтекста с попытки последовательно проследить течение мыслей действующего лица. О чем это лицо думает, произнося те или иные слова? В какой связи его невысказанные мысли (или, как называет их К.С. Станиславский, «внутренние монологи») находятся с теми мыслями, которые оно высказывает? Какие мысли текста являются главными, основными и какие носят второстепенный или случайный характер? Какие из них следует выявить, подчеркнуть, а какие, наоборот, спрятать, затушевать? Анализируя ход мыслей действующего лица, создавая «внутренние монологи», актер может прощупать тот стержень, на который эти мысли нанизаны, угадать главное, основное намерение героя и определить действия, при помощи которых он хочет добиться поставленной цели. Осознать, понять и определить цепь действий, совершаемых данным персонажем, в их последовательности, непрерывности и логической связи — в этом основная задача анализа текста. Определить, что в каждый данный момент делает действующее лицо (не говорит, не чувствует, не переживает, а именно делает) и установить логическую связь данного действия с предыдущим и последующим — значит понять логику поведения действующего лица, прочертить непрерывную линию его сценической жизни. Мы уже говорили о том, какую роль при выполнении тех или иных действий играет воображение, рождающее различные образные представления, или, как называет их К.С. Станиславский, «видения». Рассмотрим еще несколько примеров. Возьмем сначала самую простую жизненную задачу. Например, я прошу своего партнера выполнить небольшое поручение: подняться на второй этаж, пройти по коридору направо, открыть вторую дверь по левой стороне коридора, войти в комнату и принести оттуда книгу в зеленом переплете, лежащую на окне. Когда мы в жизни даем такого рода поручение, то, по мере того как мы произносим слова, в нашем воображении, как на киноэкране, возникают соответствующие словам видения: лестница, коридор, дверь, комната, окно, книга. Причем это не вообще лестница и не вообще коридор, а именно данная лестница, данный коридор и т.д. И мы хотим при этом, чтобы все это «увидел» в своем воображении также и наш партнер, потому что если он это «увидит», то он не ошибется: попадет куда надо и принесет что следует. Актеры же на сцене очень часто произносят выученные слова без всяких видений. Поэтому слова эти и звучат у них неубедительно, пусто, формально. Создание в своем воображении соответствующей тексту роли непрерывной киноленты видений (которыми потом на репетициях актер будет стараться заразить своих партнеров) — один из важнейших разделов домашней работы актера над ролью. Не могу в связи с этим не вспомнить одну из репетиций «Ревизора» на сцене Вахтанговского театра с участием Б.В. Щукина в роли городничего. «Вот я вам прочту письмо, которое получил я от Андрея Ивановича Чмыхова», — произносил Щукин-городничий в начале первого акта, обращаясь к чиновникам. И странное дело: образ Андрея Ивановича Чмыхова, который, как известно, и в пьесе-то ни разу не появляется, вдруг ярко и отчетливо возникал в воображении тех, кто сидел в это время в зрительном зале. Это происходило оттого, что сам Щукин произносил эти слова, отлично зная, о ком он говорит: Чмыхов жил в его воображении как вполне реальное лицо и он действительно в этот момент его «видел». «Ну, тут уж пошли дела семейные, — произносил Щукин, заканчивая чтение письма, — «сестра Анна Кирилловна приехала к нам с своим мужем; Иван Кириллович очень потолстел и все играет на скрипке...». И хотя эту часть письма Щукин прочитывал небрежной скороговоркой как несущественную, никто в зрительном зале не мог сдержать улыбки, представляя себе толстого Ивана Кирилловича со скрипкой в руках... Такова магическая сила актерских видений! Итак, мы установили; линия мысли, линия действия и линия воображения должны быть предварительно разработаны актером дома, вне репетиций. Тогда и репетиции будут не ремесленными, а творческими. И тогда в процессе творческого общения с партнерами непроизвольно, сама собой родится четвертая линия сценической жизни — линия чувства, и актер сам не заметит, как все эти линии, переплетаясь и взаимодействуя, сольются в конце концов в единый поток психофизической жизни актера-образа. Но возникает вопрос: как, каким способом актер может проследить линию мысли образа, установить логику его действий и создать киноленту видений? Что конкретно он должен для этого делать? Для этого, нам кажется, есть только один способ: многократно проигрывать каждое место роли, каждый кусок, каждую сцену. Но проигрывать про себя, то есть молча и по возможности неподвижно. Проигрывать внутренне, в своем воображении. В воображении видеть партнера, в воображении адресовать к нему указанные автором слова, в воображении воспринимать реплику партнера и в воображении отвечать на нее. Так, проигрывая многократно каждый кусок своей роли, актер сначала проследит ход мыслей своего героя, уточняя раз от раза каждую отдельную мысль, потом многократно пройдет роль по логике действий, стараясь каждое действие прочувствовать до конца и дать ему подходящее наименование (то есть выбрать точно определяющий его глагол); и, наконец, тем же способом создаст на экране своего воображения соответствующую словам киноленту образных видений. Почему мы настаиваем на игре про себя и категорически отвергаем домашнюю игру вслух? Потому, что при домашней игре вслух внимание актера невольно фиксируется на внешней форме, и эта форма, еще не найдя своего содержания, постепенно затвердевает или, как говорят актеры, заштамповывается, в то время как игра про себя возбуждает внутренние процессы — будоражит мысль, фантазию, воображение актера, подготавливая, таким образом, его психику к ближайшей репетиции, когда накопленный внутренний багаж получит наконец возможность проявиться в творческом процессе свободного общения с партнером.

Домашние этюды

 

Когда в результате изучения жизни и фантазирования о роли уже накоплен известный внутренний материал, а в результате упражнений на элементы физической характерности достигнуто органическое овладение хотя бы некоторыми из этих элементов, большую пользу актеру могут принести домашние этюды на образ. В чем же они заключаются? Например, еще с вечера, ложась спать, актер решает: завтра я буду все свои действия до ухода на репетицию выполнять так, как если бы это был не я, а заданный мне образ. И вот, проснувшись утром, актер совершает все свои обычные утренние процедуры — встает с постели, умывается, одевается, бреется, причесывается, завтракает — не так, как это свойственно ему самому, а так, как это стал бы делать данный персонаж: Фамусов, городничий, Тузенбах, Незнамов, Отелло и т.д. Значение таких этюдов трудно переоценить. Все, что было достигнуто актером в результате фантазирования, упражнений на характерность и игры «про себя», соединяется в этих этюдах в единый комплекс. Актер при помощи этюдов привыкает чувствовать образ как одно целое, нащупывает «зерно» образа, вплотную подводит себя к моменту духовного и физического перевоплощения. Такие этюды, если их делать ежедневно, хотя бы в течение десяти дней, стоят целого месяца репетиционной работы. При этом они удобны тем, что совершенно не требуют для себя особого времени, — ведь актеру все равно нужно встать с постели, умыться, позавтракать и т.д. А между тем, проделав такой этюд, актер