Журнальная сатира 1769-1774 гг.

^ Н. И. Новиков. Периодические издания выходили в России еще с петровского времени, но сатирические журналы как одно из проявлений дальнейшего роста общественного самосознания появились в конце 60-х годов XVIII в. Первый из них — «Всякую всячину» — с января 1769 г. начал издавать под непосредственным руководством Екатерины II ее кабинет-секретарь Г. В. Козицкий. Журнал имел четко выраженную правительственную ориентацию, хотя имена издателя и даже сотрудников в нем указаны не были. Пришедшая к власти в результате дворцового переворота, Екатерина II стремилась упрочить свое положение. Именно этим объясняется ряд широковещательных кампаний, проведенных ею. Здесь и праздник «торжествующей Минервы», устроенный в дни коронации в Москве, и созыв Комиссии по составлению нового Уложения, и специальный «Наказ» для депутатов Комиссии, и, наконец, издание сатирического журнала. «В первые годы царствования Екатерины... — писал Н. А. Добролюбов, — много было людей, осмеливавшихся восставать против правления Екатерины... Все это очень беспокоило тогдашнее правительство, и Екатерина прилагала все старания, чтобы своими распоряжениями привлечь к себе сколько можно более приверженцев и предупредить могшее возродиться недовольство... Одним из орудий ее в этом деле была литература»59. «Всякая всячина» обратилась к писателям с призывом поддержать ее начинание, называя себя «прабабушкой» будущих «внучат» и тем самым разрешая выпуск других сатирических журналов. Однако в этой прозрачной аллегории содержался намек на руководящую роль «Всякой всячины» среди других сатирических изданий. Призыв императрицы был услышан. В том же 1769 г. М. Д. Чулков выпустил журнал «И то и сё», В. Г. Рубан — «Ни то, ни сё», В. Тузов — «Поденщину», Л. Сичкарев — «Смесь», Ф. А. Эмин — «Адскую почту». В мае 1769 г. начинает выходить журнал «Трутень», который не только не поддержал курс, предложенный «Всякой всячиной», но вступил с ней в прямую полемику. Издателем «Трутня» был Николай Иванович Новиков (1744 —1818) — яркий публицист и просветитель XVIII в. Он родился в дворянской семье среднего достатка. Обучался одновременно с Фонвизиным в дворянской гимназии при Московском университете, но был исключен из нее «за леность и нехождение в классы». После этого служил в чине солдата в Измайловском полку, вместе с которым принял участие в дворцовом перевороте 1762 г. В 1767 —1768 гг. состоял одним из секретарей Комиссии по составлению нового Уложения. Эпиграфом к своему журналу «Трутень» Новиков взял стих из притчи Сумарокова «Жуки и Пчелы»: «Они работают, а вы их труд ядите». В названии журнала было заключено два значения. Первое, рассчитанное на цензуру, служило своего рода прикрытием для второго. В предисловии, помещенном на первом листе журнала, издатель признавался в своей неизлечимой лености, которая якобы и была причиной «сему изданию». Поэтому-то, признавался журналист, «я и вознамерился издавать в сем году еженедельное сочинение под заглавием «Трутня», что согласно с моим пороком и намерением, ибо сам я, кроме сего предисловия, писать буду очень мало, а буду издавать все присылаемые ко мне письма, сочинения и переводы...».60 Второй и главный смысл названия журнала был связан с основным объектом сатиры Новикова — с дворянами-крепостниками, социальными трутнями, живущими за счет крепостных крестьян. Социальная позиция «Трутня» раздражала издателей «Всякой всячины» и вызвала на страницах журнала острые споры.Полемика между «Всякой всячиной» и «Трутнем» велась по двум тесно связанным между собой вопросам. В первом из них речь шла о предмете сатиры. Журнал Новикова утверждал, что сатира должна метить непосредственно в носителей зла. «Критика на лицо, — утверждал Новиков, — больше подействует, нежели как бы она писана на общий порок... Критика на лицо... производит в порочном раскаяние; он тогда увидит свой порок и, думая, что о том все уже известны, непременно будет терзаем стыдом и начнет исправляться». «Всякая всячина», напротив, взяла за правило осуждать только пороки, а не их конкретных представителей. А. Н. Афанасьев справедливо указывал, что стремление Екатерины II обойти конкретных виновников, «чувствующих на своем рыльце пушок», приводило к тому, что сатира превращалась в «пустословие об отвлеченных идеях добра и зла, без малейшего применения к действительности».61

Второй вопрос касался характера сатиры, т. е. той позиции, которую займет сатирик по отношению к носителям зла. Особую остроту придавало этому спору то обстоятельство, что объектом сатиры фактически были дворяне и весь бюрократический аппарат. Что касается крестьян, то они по своему зависимому и бесправному положению могли быть лишь объектом сочувствия и сострадания. Поэтому вопрос о характере сатиры подразумевал степень критического отношения к дворянству и бюрократии. Екатерина II не собиралась подвергать помещиков и чиновников суровому осуждению. В своем издании она ориентировалась на весьма умеренный нравоописательный журнал английского писателя Аддисона «Зритель» (1711 —1712). Резкие выпады «Трутня» против помещиков-крепостников и чиновников явно пришлись ей не по вкусу, и она решила преподать ему соответствующий урок. В журнале «Всякая всячина» было помещено письмо некоего Афиногена Перочинова. Аттестуя себя как доброго и снисходительного человека, этот вымышленный корреспондент заканчивал письмо перечнем основных правил, которыми должен руководствоваться писатель-сатирик: «1) Никогда не называть слабости пороком. 2) Хранить во всех случаях человеколюбие. 3) Не думать, чтоб людей совершенных найти можно было, и для того 4) Просить бога, чтоб нам дал дух кротости и снисхождения».62 Легко заметить, что в письме Афиногена Перочинова содержалось иное, чем в «Трутне», понимание сатиры и ее задач. Слово «порок» заменялось снисходительным словом «слабость». Вместо четко очерченных персонажей новиковской сатиры — дворяне, «подьячие» — в письме Афиногена Перочинова фигурирует расплывчатое понятие «люди». Сатира из области социальной переводилась в план общечеловеческого морализирования. Екатерина II не смогла скрыть своего раздражения независимой позицией «Трутня». В конце письма сделана приписка, в которой слышится властный окрик не терпящей возражений разгневанной императрицы: «Я хочу... предложить пятое правило, а именно, чтобы впредь о том никому не рассуждать, чего кто не смыслит» (С. 143). Угроза Екатерины не испугала Новикова. Он смело принимает вызов и отвечает Афиногену Перочинову письмом Правдолюба (псевдоним самого Новикова). Правдолюб подвергает тщательному разбору доводы своего противника и убедительно раскрывает его уклончивую, беспринципную позицию. «Господин «Трутень!», — пишет он. — Второй ваш листок написан не по правилам вашей прабабки... Я сам того мнения, что слабости человеческие сожаления достойны, однако ж не похвал, и никогда того не подумаю, чтоб на сей раз не покривила своею мыслию и душою госпожа ваша прабабка, дав знать... что похвальнее снисходить порокам, нежели исправлять оные. Многие слабой совести люди никогда не упоминают имя порока, не прибавив к оному человеколюбия... Следовательно, они порокам сшили из человеколюбия кафтан, но таких людей человеколюбие приличнее назвать пороколюбием. По моему мнению, больше человеколюбив тот, кто исправляет пороки, нежели тот, который оным снисходит или (сказать порусски) потакает» (С. 58). Правдолюбов раскрывает в своем ответе двойственную, лицемерную политику Екатерины II, которая, выступив с сатирическим журналом, не справилась с поставленной перед собой задачей и фактически отказалась от борьбы с общественным злом.

 

Смелое поведение Новикова окончательно вывело Екатерину из себя. На статью Правдолюбова она ответила короткой репликой, которая начиналась словами: «На ругательства, напечатанные в «Трутне», мы ответствовать не хотим, уничтожая оные...» (С. 174). Слово «уничтожая» Екатерина употребила в смысле «пренебрегая», «презирая». Она явно хотела закончить невыгодный для нее диспут. Но в ответ на ее выпад последовало еще более резкое и пространное письмо Правдолюбова. Полемика разгоралась, и потушить ее Екатерине не удалось. В своем ответном письме Правдолюбов не только парирует доводы Екатерины, но наносит ей лично болезненные для самолюбия удары. Обыгрывается немецкое происхождение Екатерины и плохое знание русского языка. Императрица не всегда была в ладах с русской грамматикой, и ее сочинения исправляли секретари. Конечно, Новиков делает вид, что он полемизирует с журналом, с равным себе собратом, но удары его направлены против тайного вдохновителя «Всякой всячины», против императрицы. «Госпожа «Всякая всячина», — начинает свое письмо Правдолюбов, — на нас прогневалась и наши нравоучительные рассуждения называет ругательствами. Но теперь вижу, что она меньше виновата, нежели я думал. Вся ее вина состоит в том, что на русском языке изъясняться не умеет и русских писаний обстоятельно разуметь не может...» (С. 68). Непоследовательность тактики Екатерины II проявилась не только в том, что, взяв на себя руководство сатирическим журналом, она фактически отказалась от сатиры, но и в том, что, старательно скрывая свое руководство журналом, она неоднократно прибегала к угрозам, приличествующим только высшей власти. И Новиков не упустил случая высмеять и этот промах своего противника. «Не знаю, — замечает он, — почему она мое письмо называет ругательством? Ругательство есть брань, гнусными словами выраженная, но в моем прежнем письме, которое заскребло по сердцу сей пожилой даме, нет ни кнутов, ни виселиц, ни прочих слуху противных речей, которые в издании ее находятся» (С. 69). Выражение «пожилая дама» приобретает у Новикова двойное значение. Первое, внешнее, маскировочное, связано с журналом «Всякая всячина», названным Екатериной «прабабушкой» «будущих внучат». Второе, главное, — намекает на возраст императрицы, которой в это время было сорок лет. Новиков не оставляет без внимания и еще одно неудачное выражение Екатерины II, допущенное во второй ее полемической статье: «Госпожа «Всякая всячина» написала, что пятый лист «Трутня» уничтожает. И это как-то сказано не по-русски; уничтожить, то есть в ничто превратить, есть слово, самовластию свойственное; а таким безделицам, как ее листки, никакая власть не прилична; уничтожает верхняя власть какое-нибудь право другим. Но с госпожи «Всякой всячины» довольно было бы написать, что презирает, а не уничтожает мою критику. Сих же листков множество носится по рукам; итак, их всех ей уничтожить не можно» (С. 69). В высшей степени показательно, что оба журнала по поводу возникшего между ними спора обращаются к «публике». Выразителями общественного мнения стали другие сатирические журналы — «Адская почта» и «Смесь», которые встали на сторону «Трутня». Вдохновленный поддержкой, Новиков продолжает свои критические выступления. Он высмеивает увлечение русских помещиков иностранными модами, их непомерное чванство и высокомерие, раскрывает взяточничество и произвол «подьячих». Наибольшей остротой и смелостью отличались статьи, адресованные дворянам-крепостникам — Змеяну, Безрассуду и т. п. Но вершиной обличительной литературы в «Трутне» стали «копии с отписок», т. е. копии с переписки между барином и крестьянами. По словам Н. А. Добролюбова, эти письма «так хорошо написаны, что иногда думается: не подлинные ли это?»63 Первое письмо пишет барину Григорию Сидоровичу от имени всех староста Андрей Лазарев. Начинается оно с отчета об оброке. «Указ твой господский мы получили и денег оброчных со крестьян на нынешнюю треть собрали... а больше собрать не могли: крестьяне скудны, взять негде, нынешним летом хлеб не родился... Да бог посетил нас скотским падежом, скотина почти вся повалилась...» (С. 141). Среди «неплательщиков» особое место отведено Филатке, самому бедному крестьянину в деревне. «с филаткою, государь, как поволишь? денег не плотит, говорит, что взять негде: он сам все лето прохворал, а сын большой помер... По указу твоему продано его две клети за три рубли за десять алтын, корова за полтора рубли, а лошади у него все пали; другая коровенка оставлена для робятишек, кормить их нечем...» (С. 141). За письмом старосты следует «отписка» Филатки, который просит помещика «уволить» его на год от оброка и дать ему лошадь, чтобы он смог снова стать «тяглым крестьянином». Завершается переписка копией с помещичьего указа. Надежды и жалобы крестьян оказались тщетными. «Старосту, — пишет барин, — при собрании всех крестьян высечь нещадно за то, что он за крестьянами имел худое смотрение... и после из старост его сменить, а сверьх того взыскать с него штрафу сто рублей... По просьбе крестьян у Филатки корову оставить, а взыскать за нее деньги с них, а чтобы они и впредь таким ленивцам потачки не делали, то купить Филатке лошадь на мирские деньги...» (С. 61). Следует заметить, что при всей резкости обличения Новиковым помещиковкрепостников нападки на них не означают осуждения самих крепостнических отношений. Об этом свидетельствует противопоставление в «Трутне» жестоким крепостникам добрых помещиков. Так, например, извергу Змеяну противостоит в «ведомости» из Литейной «благоразумный» Мирен, который «совсем отменно с подвластными себе обходится» (С. 61). В новогоднем обращении к «поселянам» на 1770 г. издатель писал: «Я желаю, чтобы ваши помещики были ваши отцы...» (С. 185). Потерпев поражение в полемике с «Трутнем», Екатерина решила воспользоваться правом сильного. В следующем 1770 г. большая часть сатирических журналов была закрыта. Остались лишь «Всякая всячина» под новым названием «Барышок всякой всячины» и «Трутень». Но существование «Трутня» было оплачено Новиковым дорогой ценой. На это намекает новый эпиграф к журналу, взятый из притчи Сумарокова «Сатир и Гнусные люди»: «Опасно наставленье строго,//Где зверства и безумства много». Пришлось отказаться от обличения помещиков-крепостников и недобросовестных судей. Вместо них сатирическому осмеянию подвергаются кокетки, щеголихи, бездарные писатели. Но и в таком виде «Трутень» просуществовал лишь до конца апреля 1770 г. Новиков намекал на насильственное закрытие своего журнала: «Против желания моего, читатели, я с вами разлучаюсь» (С. 246).

 

 

Никола́й Ива́нович Новико́в (1744—1818) — русский журналист, издатель и общественный деятель, друг и соратник Михаила Антоновского

Журналы, издававшиеся Новиковым

В 1777 Новиков выпустил 22 номера «Санкт-Петербургских учёных ведомостей»[2], выходивших еженедельно и примыкавших ещё к первому периоду его деятельности. Это был журнал учёной и литературной критики, ставивший себе целью, с одной стороны, сблизить русскую литературу и науку с учёным миром Запада, с другой — выставлять заслуги отечественных писателей, особенно исторических. Его считают первым русским журналом критической библиографии.

Нравоучительный элемент в «Ведомостях» был ещё слаб, но он стал господствующим в «Утреннем Свете» (1777—1780). Этот ежемесячный журнал Новиков стал издавать, прекратив «Ведомости», с сентября 1777, сначала в Петербурге, а с апреля 1779 — в Москве. «Утренний Свет» считается первым в России философским журналом. Здесь были опубликованы «Нощи» Юнга, «Мнения» Паскаля, но главным образом переводы из немецких писателей, моралистов, пиетистов и мистиков. «Утренний Свет» издавался при содействии целого кружка единомышленников, в числе которых были М. Н. Муравьёв и И. П. Тургенев, и притом с целями благотворительными: весь доход с издания предназначался на устройство и содержание в Петербурге первоначальных народных училищ. В этом сказались уже две основные черты позднейшей деятельности Новикова: уменье организовать общественную самодеятельность и стремление работать на пользу просвещения. Обращение к подписчикам журнала, с приглашением содействовать образованию училищ, вызвало обильный приток пожертвований.

 

 

8. М.В. Ломоносов – русский ученый, поэт, академик, филолог.

Михаи́л (Миха́йло) Васи́льевич Ломоно́сов (8 [19] ноября 1711, деревня Мишанинская[3][4][5], Россия — 4 [15] апреля 1765, Санкт-Петербург, Российская империя) — первый русский учёный-естествоиспытатель мирового значения, энциклопедист, химик и физик; он вошёл в науку как первый химик, который дал физической химии определение, весьма близкое к современному, и предначертал обширную программу физико-химических исследований[6][7][8][9]; его молекулярно-кинетическая теория тепла во многом предвосхитила современное представление о строении материи и многие фундаментальные законы, в числе которых одно из начал термодинамики[5][10]; заложил основы науки о стекле. Астроном, приборостроитель, географ, металлург, геолог, поэт, утвердил основания современного русского литературного языка, художник, историк, поборник развития отечественного просвещения, науки и экономики. Разработал проект Московского университета, впоследствии названного в его честь. Открыл наличие атмосферы у планеты Венера[11][12][13]. Действительный член Академии наук и художеств (адъюнкт физического класса с 1742, профессор химии с 1745).

Михаил Васильевич Ломоносов родился 8 ноября (19—по новому стилю [1]) 1711 г. в деревне Мишанинской, что расположена была на Курострове в нескольких километрах от города Холмогоры. (Ныне около двух десятков деревень того времени слились в село Ломоносово, а город Холмогоры стал районным центром Архангельской области.) Отец Ломоносова Василий Дорофеевич был черносошным крестьянином — так назывались тогда лично свободные крестьяне, владевшие общинными землями и несшие феодальные повинности. Мать Ломоносова — Елена Ивановна Сивкова — была дочерью дьякона села Матигоры. Михаил был их единственным сыном. Скудная северная земля не могла прокормить крестьянина, поэтому почти все жители деревень, расположенных на Курострове, занимались морскими промыслами. Не был исключением и отец Ломоносова: он сумел построить на европейский лад, как тогда говорили "по новому манеру”, небольшое, водоизмещением приблизительно 100 тонн парусное судно «гукор» и назвал его "Святой архангел Михаил". На нем Василий Дорофеевич перевозил государственные и частные грузы, промышлял морского зверя. С десяти лет в плаваниях стал участвовать и Михаил, обладавший блестящей способностью воспринимать новые впечатления, которые навсегда сохранились в его памяти. Без грамоты было невозможно вести дела, поэтому Василий Дорофеевич поручил своего сына заботам дьячка приходской Димитриевской церкви С.Н. Сабельникова. Обучившись грамоте, Михаил пристрастился к чтению. Вначале он читал "Псалтырь", а затем потянулся и к светским книгам, которые ему удалось добыть у соседа Христофора Дудина. Вероятно, в это время у Ломоносова возникает страстное желание учиться. В конце 1730 г. Ломоносов с рыбным обозом отправился в Москву. Здесь он вначале поступил в Навигацкую школу, однако вскоре узнал, что существует еще и Славяно-греко-латинская академия, которая давала значительно более широкое образование, и захотел учиться в ней. Но когда ему еще стало известно, что детей крестьян, положенных в подушный оклад, туда не принимали, то решил выдать себя за дворянского сына. Обман оказался удачным и 15 января 1731 года Ломоносов был принят в Академию. Начало учебы было тяжелым: девятнадцатилетний юноша сел за парту вместе "со школьниками, малыми ребятами". Стипендия была мизерной — 3 копейки в день, на которые надо было питаться, одеваться и приобретать бумагу и перья, да и платили ее нерегулярно. Но стремление к знаниям помогло преодолеть все лишения, и за первый год Ломоносов сумел закончить три класса Академии. Он быстро освоил латинский язык (серьезная научная литература того времени издавалась на латыни) и читал все, что удавалось достать в библиотеке Академии и в расположенной неподалеку книжной лавке. В Академии Ломоносов получил образование в области гуманитарных наук. Здесь он познакомился с лучшими образцами древнерусской литературы, с латинской поэзией, с ораторским искусством, изучал греческий язык. Значительно хуже дело обстояло с естественными науками: их преподавали по Аристотелю и Птолемею, а об учениях Декарта и Ньютона, о взглядах Коперника учащимся ничего не было известно. Ломоносов, читавший новые издания в книжной лавке, не мог не познакомиться с некоторыми сторонами этих учений, или хотя бы узнать о их существовании. Такое знакомство вызвало у любознательного юноши стремление к серьезным занятиям естественными науками. Случай осуществить свои намерения представился в ноябре 1735 г., когда Ломоносов учился в классе "философии" и ему оставалось закончить лишь восьмой - "богословие". В это время вышел указ Сената, согласно которому Славяно-греко-латинская академия должна была отобрать 20 своих лучших учеников для пополнения университета, созданного при Петербургской Академии наук. Ломоносов был в числе отобранных 12 человек, соответствующих требованиям сенатского указа. В январе 1736 г. их привезли в Петербург и зачислили студентами без жалования, "на академическом коште". В течение полугода со вновь принятыми студентами пытались организовать более или менее систематические занятия, а за это время было решено послать за границу трех студентов для обучения горному делу, специалистов по которому заметно не хватало бурно развивающейся русской горнодобывающей промышленности. Ими оказались Г.У. Райзер сын советника Берг-коллегии, Д. Виноградов — попович и Ломоносов — крестьянский сын. В сентябре 1736 г. их направили в университет города Марбурга, известный главным образом тем, что в нём преподавал Христиан Вольф, механик и оптик, человек энциклопедических знаний и философ. Он был прекрасным преподавателем и, по-видимому, очень добрым человеком, снисходительным к своим студентам. Именно к нему, под его покровительство, как почётного члена Петербургской Академии наук, были направлены наши студенты. Их зачислили в университет в начале ноября 1736 г. и они начали изучать немецкий язык и одновременно занимались арифметикой, геометрией и тригонометрией, а когда освоили язык, начали слушать лекции Вольфа по механике, теоретической и экспериментальной физике, метафизике (философии) и логике. Профессор Ю.Г. Дуйзинг читал им курс теоретической химии, а наёмные учителя учили их французскому языку, танцам, рисованию и фехтованию. Ко всему этому добавлялось самостоятельное чтение рекомендованной Вольфом научной литературы. По предписанию академической канцелярии студенты должны были присылать в Академию образчики своих знаний. Знаменательно, что Ломоносов прислал в Петербург в качестве таких образцов "диссертации", посвящённые физическим проблемам. Одной из первых была "Физическая диссертация о различии смешанных тел, состоящем в сцеплении корпускул" (1739 г.). В этот же период наряду с изучением естественных наук Ломоносов занимался теорией русского стихосложения. Он не только внимательно изучил купленную ещё в Петербурге книгу В.К. Тредиаковского "Новый и краткий способ к сложению российских стихов", но стал знакомиться с теориями стихосложения, бытующими в Германии. Быстро пролетели годы учёбы и студенческих развлечений, оставив в головах основательные знания и опустошив кошельки. Благородный Вольф оплатил с разрешения академической канцелярии долги наших студентов и в начале июля 1739 г. проводил их в Саксонию, в город Фрейберг для обучения горному делу, металлургии и химии у горного советника И.Ф. Генкеля. Врач по образованию, Генкель изучил минералогию и горное дело, овладел маркшейдерским и пробирным искусством, основательно познакомился с практической химией. Он получил известность в Европе не только как автор книг по горному делу, но и как преподаватель, прекрасно понимающий пользу практического обучения. Получив из Петербурга указание существенно урезать расходы русских студентов, чтобы погасить их марбургские долги, Генкель стал выполнять его с немецкой педантичностью. Вначале это не очень ощущалось, и занятия проходили успешно. Ломоносов под руководством Генкеля серьёзно изучал практическую химию, знакомился с постановкой горного дела в рудниках Фрейберга - города, в окрестностях которого была развита горнодобывающая промышленность. Однако и здесь Ломоносов продолжил занятия теорией стихосложения и, когда в августе 1739 г. узнал из газет о победе русских войск у турецкой крепости Хотин, написал свою первую патриотическую "Оду на победу над турками и татарами и на взятие Хотина". Эта ода была написана им силлабо-тоническим (слогово-ударным в отличие от распространенного до этого времени силлабического стихосложения) стихом, теорию которого он предложил в "Письме о правилах российского стихотворства". Столетие спустя В.Г. Белинский напишет, что в 1739 г. "...Ломоносов — Пётр Великий русской литературы — прислал из немецкой земли свою знаменитую "Оду на взятие Хотина", с которой, по всей справедливости, должно считать начало русской литературы".

Со временем отношения между Генкелем и Ломоносовым стали заметно ухудшаться. Нужно помнить, что Ломоносову исполнилось 28 лет, он был уже вполне сложившимся человеком, которого не могла не раздражать педантичная опека Генкеля. Росло взаимное недовольство, завершившееся полным разрывом. В первых числах мая 1740 г. без денег и пожитков Ломоносов ушёл из Фрейберга, чтобы вернуться на родину. После бесплодных попыток найти русского посланника Кайзерлинга Ломоносов вернулся в Марбург, где 26 мая обвенчался с Елизаветой-Христиной Цильх, с которой он близко познакомился во время учёбы в Марбургском университете. После этого он снова отправился в путь, побывал в Амстердаме и Гааге, но, поняв, что без разрешения Академии наук ему возвращаться в Петербург не следует, снова отправился в Марбург. Разрешение на выезд Ломоносов получил лишь в апреле 1741 г. и 8 июня прибыл в Петербург. С этого времени началась его служба в Петербургской Академии наук.

Академия наук была создана по указу Петра I в декабре 1724 года. В проекте Устава Академии, проверенном и исправленном царем незадолго до его смерти, предусматривалось приглашение иностранных ученых, в обязанность которым вменялось вести научные занятия и готовить научные кадры в учрежденных при Академии университете и гимназии. На приглашение откликнулись люди блестящих способностей, проявить которые помогала чрезвычайно благоприятная обстановка, царившая в то время в Академии. В Европе были закуплены самые лучшие физические и оптические инструменты, из купленных и подаренных книг составлена прекрасная библиотека. Академии был передан первый в России естественнонаучный музей — Кунсткамера, а для обслуживания научных исследований в составе Академии имелись инструментальные мастерские, типография с гравировальной мастерской и книжная лавка. Таким образом, в Петербурге был создан научный комплекс, равного которому не имела ни одна академия Западной Европы.

Приехавшие в Россию математик Леонард Эйлер, физик Даниил Бернулли, астроном Жозеф Николя Делиль и другие ученые развернули серьезную научную работу. Академия стала издавать свой научный журнал "Комментарии Петербургской Академии наук" (с 1748 г. — "Новые комментарии..."). Однако со временем, при часто сменявшихся на троне преемниках Петра I, обстановка в Академии стала ухудшаться. Покинули Россию талантливые ученые, а ее фактическим главой стал советник академической канцелярии И.Д. Шумахер. Прекрасно разбираясь в сложившейся в стране обстановке, Шумахер понял, что при вот-вот готовом прорваться недовольстве засильем иностранцев, покровительство молодому русскому ученому может сослужить ему хорошую службу. Этим, скорее всего, объясняется милостивый прием, оказанный Ломоносову, и снисходительное отношение к его самовольному уходу от Генкеля. Шумахер поручил Ломоносова заботам профессора И. Аммана, под руководством которого молодой ученый должен был закончить составление Каталога камней и окаменелостей, находящихся в Минералогическом кабинете Кунсткамеры. Одновременно Ломоносов стал переводить на русский язык статьи профессора физики Г.В. Крафта, предназначенные для журнала "Примечания на Ведомости". Однако выполнять только рутинные поручения находящийся в расцвете сил Ломоносов, конечно не мог. Он впервые выступает в печати как поэт, и в то же время изобретает "катоприко-диоптрический зажигательный инструмент" — своеобразную солнечную печь, при помощи которой можно было получить недосягаемые тогда иным способом высокие температуры. Одновременно Ломоносов начал работу над первым систематизированным руководством по горному делу на русском языке - "Первые основания металлургии или рудных дел". В начале января 1742 года Ломоносов получил званиие адьюнкта физического класса, что давало ему право на самостоятельную научную работу и возможность участия в научных заседаниях членов Академии — Академическом собрании. В это время прорвалось недовольство против самоуправства и злоуптреблений Шумахера. По жалобе А.К. Нартова — руководителя инструментальных мастерских Академии и академика Делиля Шумахер был арестован, расследованием дел в Академии занялась специальная комиссия, а Ломоносов, всей душой сочувствовавший жалобщикам, потерял осторожность. Его необузданное по отношению к академическим иностранцам поведение вызвало сильнейшее и в общем-то справедливое негодование всех профессоров, которые сперва исключили его из Академического собрания, а позже подали на него жалобу.