Первые башкирские съезды и их решения

Вернувшись из Москвы, башкирские делегаты Всероссийского мусульманского съезда развернули большую работу по подготовке башкирского съезда (курултая). 17 мая в Оренбурге группа башкир из 50 человек, в основном делегатов мусульманского съезда, создавшая ещё в Москве временный руководящий орган башкирского национального движения – Башкирское областное бюро, провела организационное заседание и выступила с заявлением, названным протоколом. В этом протоколе бюро, состоящем из 5 пунктов, говорилось: «Мы, делегаты Всероссийского мусульманского съезда от двухмиллионного башкирского населения, обсудив национальное и бытовое положение башкирского народа, в связи с постановлением Всероссийского мусульманского съезда по аграрному вопросу, нашли необходимым созвать съезд в г. Оренбурге с 20 по 25 июля с. г.». Для содержания членов бюро и проведения съезда устанавливался обязательный взнос с каждого будущего делегата курултая в размере 50 рублей. Этот документ был подписан 50 участникам организационного заседания.

С середины мая Башкирское областное бюро почти ежедневно проводило заседания, на которых обсуждались важнейшие организационные вопросы, проекты программ, резолюций предстоящего съезда, обращения и письма башкирскому населению.

Башкирское областное бюро 19 мая обратилось с воззванием ко всем башкирам через национальную печать. В нем говорилось о начале среди народов России национальных движений, о необходимости созыва Всебашкирского съезда для обсуждения «специфических для башкир вопросов». Среди них центральным был назван земельный вопрос. Была также установлена норма представительства – два делегата от каждой волости, в которых проживали башкиры.

В конце июня 1917 г. в Оренбурге состоялось очередное заседание бюро, где всестороннему обсуждению подверглись документы предстоящего съезда и платформа национального движения. На этом совещании был образован руководящий орган башкирского движения: «Бюро союза башкирского народа» с расширенным составом. Его членами стали У. Куватов, Юн. Бикбов, С. Идельбаев, Г. Мутин, Г. Куватов, Х. Игликов, Г. Давлетшин, Юлб. Бикбов. С июня Бюро наладило выпуск своей газеты «Известия бюро башкирского союза», затем получившей название «Башкорт». В первом номере газеты было опубликовано «Обращение к башкирскому народу» в связи с подготовкой первого Всебашкирского съезда. В нём раскрывались исторические предпосылки и причины созыва съезда, содержался страстный призыв, апеллирующий к героическому историческому прошлому угнетённого башкирского народа, затрагивались вопросы финансирования курултая. Там же увидела свет статья З. Валиди. «В ней, - писал он позднее, - я высказывал мысль, что Башкортостан сыграет роль своеобразного моста между Туркменистаном и Поволжьем, что достижение самостоятельности Башкортостана в конечном счёте приведёт и татар, выступающих ныне против нас, к необходимости присоединиться к освободительному движению на Востоке России». Бюро союза башкирского народа развернуло большую агитационно-массовую работу среди населения, направив во все губернии, где проживали башкиры, своих представителей. Один из активных участников башкирского движения Н. Бикбаев в своих воспоминаниях пишет: «В июне-июле в башкирских деревнях со стороны башкирской интеллигенции ведётся агитация за территориальную буржуазно-демократическую автономию башкир. Муллы тоже выступали за автономию». В то же время он отмечает, что некоторая часть мусульманского духовенства, кадимисты, настраивали население против автономии, «выдвигая доводы, что всё равно без царя народ не будет в состоянии управляться, что мусульмане должны стоять в стороне от революционного движения». «Однако подавляющее большинство населения, - продолжает он, - с большим энтузиазмом поддержало идею созыва съезда, образования автономного Башкортостана».

Деятельность бюро башкирского народа по организации самостоятельного башкирского движения привела к обострению отношений между его лидерами и татарскими деятелями, выступающими за культурно-национальную автономию, за единство так называемого тюрко-татарского народа. На страницах татарской периодической печати стали появляться статьи, отрицающие самостоятельное этническое существование башкир, что привело к ещё большему усилению татаро-башкирских трений. «Организованные представителями татарской торгово-промышленной буржуазии, мусульманские комитеты и мусульманские военные шуро, - вспоминает Н. Бикбаев, - ведут ожесточённую агитацию против автономии башкир через печать, выдвигая лозунги культурно-национальной автономии для всех мусульман». В этой связи З. Валиди писал: «Всё это свидетельствовало о том, что мы встретим в своём движении сопротивление не только со стороны русских, но и в нашей собственной среде найдутся противники, и борьба против них будет вынуждать нас тратить много сил и времени. Это, - делает он вывод, - явилось самым прискорбным открытием».

С другой стороны, становление и развитие башкирского национального движения вызвало беспокойство и у русского населения, особенно крестьян. Если обострение татаро-башкирских отношений было связано с различным подходом к проблеме самоопределения, этнической принадлежности, то в основе негативного восприятия русскими крестьянами, особенно переселенцами времён Столыпина, идеи башкирской автономии, лежал земельный вопрос.

Видный башкирский общественно-политический деятель того времени – К. Идельгужин в своей книге о башкирском национальном движении верно подметил, что усиление земельных неурядиц между башкирами и русскими крестьянами после Февральской революции было вызвано опасением последних потерять свои наделы, ибо, считали, что они, «башкиры, создав своё правительство, не отдадут своих земель посторонним»[49]. Весьма показательной в этом плане является резолюция Преображенского волостного крестьянского съезда от 20 февраля 1918 года по вопросу об автономии Башкортостана. В ней говорилось: «Башкиры не могут обеспечить русским право на равное пользование землёй». Ссылаясь на это, съезд категорически высказался против территориальной автономии Башкортостана, в то же время признав «право башкир на полное культурное самоопределение». В обращении Орской земской управы, принятой в декабре 1918 г., было записано, что «населению уезда грозит опасность национальной борьбы» в связи с объявлением автономии Башкортостана, и в нём осуждался этот акт, угрожающий земельным интересам русских переселенцев. Подобные опасения русских крестьян постоянно подогревались губернскими властями в Оренбурге, которые и слышать не хотели об автономном Башкортостане.

Между тем Бюро союза башкирского союза, возглавляемое С. Мрясовым и А. Ягафаровым, образовало в башкирских волостях первичные советы (шуро), которые на местах проводили большую организационную работу по созыву башкирского курултая, занимались сбором средств для его проведения, обеспечивали избрание делегатов съезда по установленной квоте – из каждой башкирской волости надлежало избрать 2 делегатов на волостных сходках. Выборные сходки носили демократический характер, показателем которого являлось избрание делегатов из альтернативных кандидатур путём тайного голосования. Так, в городе Верхнеуральске в работе выборного собрания участвовало 325 человек, и было выдвинуто на баллотировку 4 кандидатуры, из которых одна, набравшая самое большее количество голосов, стала делегатом предстоящего съезда.

З. Валиди, хотя и входил в руководящее ядро Бюро союза башкирского народа, в подготовке съезда непосредственно не участвовал, лишь написал рабочий регламент и некоторые проекты резолюции курултая. Накануне созыва курултая он находился в Средней Азии и занимался там организационным делами Туркенстанского центрального шуро[50].

Двадцатого июля (3 августа по новому стилю) 1917 года в г. Оренбурге открылся I Всебашкирский курултай, где участвовало 70 делегатов. В тот же день, по предварительной договорённости, в Оренбурге началась работа казахского съезда. На съездах прозвучали взаимные приветствия и, что интересно отметить, принятые ими резолюции и решения были довольно близки по духу. Хотя, как пишет З. Валиди, «казахский курултай не принял однозначного и определённого решение о самостоятельности, а выразил лишь своё принципиальное согласие с её идеями». Это, по мнению З. Валиди, объясняется нерешительностью лидера казахов Галихана Букейханова, ставшему к этому времени губернатором Тургайской области и состоящего по-прежнему членом кадетской партии, программа которой не признавала право наций на политическое самоопределение, а ограничивалась требованием культурно-национального самоопределения.

I Всебашкирский курултай (съезд) открылся в торжественной обстановке. В президиум съезда были избраны руководители Бюро союза башкирского народа – З. Валиди, С. Мрясов, А. Ягафаров, крупный башкирский землевладелец и религиозный деятель, ишан Габдулхай Курбангалеев, учитель по образованию Хурматулла Идельбаев. На курултае предстояло обсудить и принять резолюции по вопросам о работе Временного бюро, управлением Башкортостаном, отношении к войне и строительству национальных войск, земельных делах, просвещении и вопросу о положении женщин. На нём же предусматривалось создание руководящего органа башкирского национального движения. Отчётный доклад о работе Бюро сделал С. Мрясов. Он ознакомил делегатов курултая с материалами I Всероссийского мусульманского съезда, затронул проблему самоопределения мусульман России. С докладом по таким вопросам повестки дня, как «Государственное управление», «Земельный вопрос» выступил З. Валиди. Делегаты курултая с большим воодушевлением восприняли его слова о том, что «… башкиры, присоединившись к многочисленным тюркским народам, ставшим на путь самостоятельности, решили бороться за свободу».

Доклад З. Валиди по земельному вопросу, содержащие отдельные идеи в духе аграрных программ социалистических партий (эсеров, прежде всего), не был одобрен некоторыми консервативно настроенными делегатами, в частности, Г. Курбангалеевым. Но большинство делегатов съезда положительно восприняли идею социализации земли. Ильдерхан Мутин, один из видных деятелей башкирского движения, поддержал З. Валиди, заявив, что принцип социализации «не чужд башкирскому народу, так как башкиры всегда пользовались землёй общиной»[51]. Следует подчеркнуть, что земельный вопрос стал одним из центральных на съезде, своеобразным импульсом для организации башкирского национального движения. Всё это объясняется широко распространившимся расхищением башкирских вотчинных земель, чему в немалой степени способствовала аграрная политика царизма в Башкортостане. Достаточно сказать, что только в ходе Столыпинской аграрной реформы, точнее, с 1905 по 1915 г., башкиры-вотчинники Уфимской и Оренбургской губерний лишились 522 тыс. дес. земли.

Свои требования по земельному вопросу башкиры стали выдвигать ещё до первого башкирского курултая. Они прозвучали с трибуны съезда крестьянских депутатов Уфимской губернии, состоявшегося 19 мая 1917 года.

Программа башкирского движения по земельному вопросу обсуждалась на совещании по подготовке башкирского курултая, созванного в конце июня 1917 г., где было заявлено, что «… вся башкирская земля вместе со всеми её богатствами должна стать собственностью башкир». В принятой съездом резолюции по земельному вопросу имелись следующие пункты: «1. Все земли, находящиеся во владении башкир, составляют достояние всего башкирского народа и в частную собственность отчуждены быть не могут»[52]. Именно этим первым пунктом, по мнению И. Мутина, проводился принцип социализации. Действительно, эсеровская социализация земли означала отмену частной собственности на землю, вместе с тем не превращение её в государственную собственность, не её национализацию, а превращение в общенародное достояние без купли и продажи.

Пятый пункт резолюции, который гласил: «Все леса, горные богатства, недра, минеральные и рыболовные воды составляют достояние всего башкирского народа», логически вытекал из первого пункта. Во 2, 3 пунктах резолюции было записано: «2… Все земли, несправедливо отошедшие и отобранные у башкир, как-то: отрезанные в запас, при наделении припущенников, розданные разными чиновниками своим близким в дар из свободных башкирских земель и т. д., - должны быть возвращены башкирскому народу.

3. Все земли, которые будут подлежать зачислению в пределах башкирской территории по генеральному размежеванию, как-то: частновладельческие, банковские, кабинетские, казённые, удельные, монастырские и др. – должны быть предоставлены исключительно безземельному и малоземельному башкирскому населению». Эти пункты резолюции, как видно, касались тех земель, которые были изъяты у башкир колонизаторами, главным образом, в конце XIX - начале XX века. Обосновывая правомерность постановки вопроса о необходимости возврата расхищенных земель башкирами, И. Мутин ссылался на одно из условий присоединения Башкортостана к России – признание Иваном Грозным права башкир распоряжаться своей землёй или вотчинного их права[53].

4, 5, 7, 8 пункты резолюции затрагивали вопросы распределения земель среди населения:

«4. Распределение башкирских земель между башкирским населением предоставить исключительно Главному башкирскому земельному комитету.

5. При распределении земель между башкирами принимается во внимание наличное количество населения как мужского, так и женского пола.

7. При наделении же землёй самих башкир, оказавшиеся излишки земельных участков должны быть распределены, в первую очередь, между единоверцами, родственными башкирам племенами.

8. Определение земельных норм в Башкирии должны отвечать жизненным интересам башкирского народа. Подготовку вопроса о количестве необходимой земли для удовлетворения этих жизненных интересов до Учредительного собрания возложить на Башкирский главный земельный комитет»[54].

Появление такой резолюции по земельному вопросу вполне понятно и объяснимо в свете реалий исторического прошлого, отмеченного крупномасштабным расхищением башкирских земель в невообразимых размерах, которое продолжалось и в 1917 г. Но попытка вернуть башкирскому народу ранее отнятые у него земли и объявление их достоянием лишь одного народа таили в себе большую опасность в смысле осложнения в крае межнациональных отношений на основе земельного вопроса. Трудно признать положительность и пункта резолюции о преимущественном наделении землёй «единоверцев», под которыми, следует полагать, имелись в виду тептяри, мишари и татары. Это ещё больше усилило бы напряжённость в отношениях между башкирами и русскими крестьянами. Отсутствие в аграрной программе башкирского движения, принятой на I Курултае, положения о соблюдении земельных интересов русских крестьян, давало повод последним для антибашкирских выступлений.

С другой стороны, трудно согласиться с односторонним обвинением «башкирских националистов» в обострении межнациональных отношений в Башкортостане, имевшим широкое распространение в нашей историографии. Нельзя не видеть того, что местные губернские власти, как красные, так и белые, как правило, с пренебрежением относились ко всем законным требованиям и интересам башкир, обосновывая своё неприятие вполне правомерных претензий угнетённого народа его отсталостью, темнотой и невежеством.

На I Всебашкирском курултае активно обсуждалась проблема будущего государственного строительства в Башкортостане. По вопросу об основах управления государством в постановлении съездом было заявлено, что он «по этому вопросу присоединяется к… решению Всеобщего мусульманского съезда, созванного в Москве». «Системой управления, широко обеспечивающей интересы и права российских мусульманских народностей, является демократическая республика на национально–территориальных началах». В то же время было подчёркнуто: «Национальности же, не имеющие специальных территорий, пользуются национально-культурной автономией». В пункте резолюции «Об управлении Башкурдистаном» говорилось об Урале, как «колыбели башкир», о «свободной республиканской России», в которой башкиры должны «освободиться от опеки других народов» путём завоевания «совместно с восточными и восточно-южными степными тюркскими народностями национально-политической автономии». В данном пункте резолюции была заложена основа для будущего тесного союза автономного Башкортостана с Казахстаном и Средней Азией, последовательным сторонником которого являлся З. Валиди.

Важнейшей для защиты завоеваний будущей республики следует считать резолюцию Курултая об организации войск, предусматривающую формирование национальных башкирских полков, обязанных проходить военную службу «на родине самих башкир».

В документе съезда об отношении к войне осуждалась «захватная политика старого угнетательского правительства» и подчёркивалась необходимость прекращения кровопролития «на условиях без захвата чужих имуществ и выплаты убытков (то есть аннексий и контрибуций) «с условием проведения в жизнь национально-политических прав народностей»[55].

Съезд одобрил предстоящий созыв Учредительного собрания и предписал руководящему органу башкирского движения принять все меры для избрания лиц, защищающих исключительно идею национально-территориальной автономии и способных «отстаивать интересы башкир при условии принадлежности к башкирской национальности».

На съезде была принята довольно обстоятельная резолюция по делам просвещения и воспитания молодого поколения. Предполагалось открытие как светских, так и духовных школ, были рассмотрены вопросы подготовки и содержания учителей, их права и обязанности.

I Башкирский съезд принял специальное постановление по женскому вопросу. В регламент работы съезда «женский вопрос» был внесён оргкомитетом по предложению делегатки от Самарской губернии, молодой учительницы Рабиги Юмагуловой-Кушаевой. Она же, единственная женщина-делегатка, выступила на курултае по этому вопросу и выдвинула требование предоставить башкирским женщинам полные гражданские и политические права наравне с мужчинами, предложила конкретные меры по их реализации, состоящие из 10 пунктов, заявив, что «лишь та нация сильна, где женщины равноправны». Её речь была воспринята делегатами съезда весьма неоднозначно. Значительная часть делегатов приветствовало её смелое, непривычное для мусульманских женщин выступление. Однако некоторые делегаты из кругов мусульманского духовенства пытались доказать, что предложения Р. Юмагуловой-Кушаевой идут «вразрез с законами шариата». Но, несмотря на сильное сопротивление консервативно настроенной части делегатов, её предложения, хотя и не все, легли в основу резолюции съезда по женскому вопросу. В резолюции курултая было записано: «В политических и гражданских правах женщины равны с мужчинами, вопросы же духовного (шарги) и семейного порядка подлежат ведению духовного собрания». Речь также шла о подготовке специалисток среди башкирских женщин путём открытия светских учебных заведений для них.

На I Всебашкирском съезде было образовано Башкирское центральное национальное шуро (совет) как руководящий орган башкирского движения, составленное из 7 человек по принципу: один представитель из каждого уезда, где проживают башкиры. В состав исполкома Шуро были избраны: Шариф Манатов, Гариф Мутин, Сагит Мрясов, Ильдархан Мутин, Усман Куватов, Харис Юмагулов. Седьмым, по-видимому, был Заки Валиди, хотя и в сохранившихся документах его фамилия не фигурирует. Невозможно представить, чтобы человек, выступивший с основными докладами, участвующий в подготовке многих документов съезда и занявший место в президиуме, не вошёл в состав Шуро. В качестве помощников членов исполкома Шуро были избраны Джигангарей Амиров, Нуриагзам Тагиров и Яхъя Салихов. По положению о Башкирском шуро, его члены должны были работать исключительно в нём и служба в других учреждениях не допускалась. предусматривалось ежемесячное совещание Шуро. Во всех башкирских волостях предстояло образовать отделы Центрального шуро, которые, в свою очередь, могли создать районные шуро. В местные шуро избирались от 3-х до 5 членов.

На съезде возникли разногласия при выборе председателя Шуро. З. Валиди писал, что, имея в виду постоянные поездки в Ташкент, «не стал брать на себя обязанности председателя, решив заниматься организационными делами». Он рекомендовал на эту должность адвоката Юнуса Бикбова. Однако Курбангалеевы (отец и сын) поддержали кандидатуру на пост председателя Шуро своего земляка Шарифа Манатова, бывшего студента Петербургского психоневрологического института, человека, придерживающегося левых взглядов. Курбангалеевым удалось добиться избрания Ш. Манатова председателем Центрального башкирского шуро. З. Валиди, как видно из его «Воспоминаний», считал Манатова человеком с авантюристическими наклонностями и недолюбливал[56]. Возможно между ними было соперничество за право руководить башкирским национальным движением. I Всебашкирский съезд завершил организационный период башкирского национального движения и выработал первоначальные программные документы, на основе которых в ноябре 1917 г. был провозглашён автономный Башкортостан. Весьма примечательным является и то, что делегаты съезда всячески стремились снять напряжение, возникшее между участниками башкирского национального движения и татарских общественно-политических организаций, о чём свидетельствует телеграмма съезда, посланная в Казань, где выражалась надежда на то, что «волжские братья окажут помощь в осуществлении этих трудных целей», и подразумевавшая завоевание башкирским народом территориальной автономии[57].

Несмотря на наличие в некоторых резолюциях съезда национальной ограниченности (например, по земельному вопросу), невозможно согласиться с мнением о том, что «решения съезда… носили антинародный, буржуазно-националистический характер». Хотя в работе курултая участвовали, в основном, представители имущих слоёв башкирского населения, содержание решений съезда отражало интересы всего народа. Башкирские агитаторы, ведущие после курултая разъяснительную работу среди населения, отмечали, что «башкиры-крестьяне, солдаты становились на сторону агитаторов, узнав, что автономисты за прекращение войны, за свободу башкир».

После курултая Центральное шуро установило связи с Азербайджаном и Украиной, были попытки договориться с казанскими татарами, чтобы они «не мешали борьбе за суверенный Башкортостан».

Между тем борьба между сторонниками унитарного устройства России и федералистами была продолжена на II Всероссийском мусульманском съезде в июле 1917 г., хотя его трудно назвать Всероссийским, поскольку в нём не было делегатов Азербайджана, Туркестана, Крыма, выступающих за федеративную Россию. Одновременно в Казани проходили съезды мусульманского духовенства и мусульманских военных советов (шуро). объединённое заседание делегатов трёх съездов приняло решение о провозглашении культурно-национальной автономии мусульман внутренней России и Сибири и образовало коллегию по её осуществлению. В книге, посвящённой татарскому общественно-политическому деятелю Садри Максуди, утверждается, что «казанские тюрки первыми начали претворять в жизнь решения Московского Всероссийского мусульманского съезда»[58]. На деле же решения так называемого II Всероссийского мусульманского съезда во многом противоречили резолюциям I Всероссийского мусульманского съезда, и поэтому следует говорить об отходе от решений последнего. Коллегия мухтариата (автономии) во главе с кадетов Садри Максуди, образованная на съезде, своей столицей определила г. Уфу. Выбор г. Уфы столицей национально-культурной автономии «тюрко-татар» внутренней России и Сибири был продиктован желанием закрепиться в центре Башкортостана с целью распространения своего влияния на его население, а не засилием в г. Казани большевиков.

З. Валиди по пути в Петроград остановился в Казани и вёл переговоры с «руководителями съезда казанских татар» о прекращении взаимных нападок и о сотрудничестве[59]. Однако, как показывают дальнейшие события, взаимные обвинения и упрёки, борьба татарских деятелей против идеи территориальной автономии башкир не прекратились. В духе непримиримого антибашкиризма продолжало действовать мусульманское военное шуро, возникшее в мае 1917г. в г. Оренбурге. В одном из своих посланий Башкирскому шуро оно откровенно заявило: «Областное мусульманское шуро считает для себя возможным применять все средства против башкирского движения»[60]. Вполне в духе этого заявления оно организовало сбор средств среди башкирского населения под видом удовлетворения нужд Башкирского шуро. Этот шаг военного шуро был решительно осуждён на II Всебашкирском съезде.

Между тем члены Центрального шуро – З. Валиди, И. Мутин и У. Куватов, направленные в Петроград с поручением решить ряд вопросов, касающихся башкирских земель, капиталов, возвращения Караван-Сарая - башкирского народного дома в г. Оренбурге, и, самое главное, с целью прозондировать почву насчёт строительства автономной республики, встретились с министром земледелия Временного правительства В. М. Черновым и министром внутренних дел Н. Д. Авксентьевым. Рассмотрение вопросов об автономии и земле было отложено министрами Временного правительства до Учредительного собрания. Башкирской делегации удалось добиться лишь положительного решения вопроса о возвращении Караван-Сарая башкирскому народу.

Тем временем, к концу августа 1917 г. Центральное башкирское шуро завершило подготовку очередного башкирского курултая, созыв которого был продиктован прежде всего необходимостью утверждения кандидатов в члены предстоящего Учредительного собрания. II Башкирский курултай состоялся 25-29 августа 1917 г. в г. Уфе. Проведение курултая в Уфе должно было показать необоснованность попыток сделать её центром национально-культурного мухтариата «тюрко-татар». В работе съезда приняло участие около 100 делегатов, в основном участники I съезда. В повестку Курултая были включены следующие вопросы:

1. Доклад о работе Центрального шуро; 2. Подготовка к Учредительному собранию, которое должно было состояться в начале 1918 года в Петрограде: определение кандидатур и рассмотрение их платформ; 3. Национально-культурная автономия и управление Башкортостаном; 4. Проблемы, касающиеся печати, просвещения и т. д.

II Башкирский курултай подтвердил решения I съезда и высказался за федерацию, выразив при этом своё положительное отношение к стремлению «волжских мусульман к осуществлению национально-культурной автономии», и даже заявил о готовности участвовать «в торжествах национально-культурной автономии, только без вынесения особой резолюции».

На съезде присутствовали представители татарской общественности, как федералисты (Г. Ибрагимов, Г. Касымов, Ш. Ахмадеев и др.), так и унитаристы (Х. Атласов, З. Кадыри и др.). Унитаристы призвали делегатов съезда объединиться со сторонниками культурно-национальной автономии под лозунгом сохранения единства всех мусульман России. Весьма примечательным является выступление Х. Атласов, известного татарского общественно-политического деятеля, историка по профессии: «Уважаемые господа! Я уже был участником вашего первого съезда и высказал свои добрые пожелания. Хотя я сам мишарин, но башкиры – самый любимый для меня народ. Из-за этого, родные башкиры, я желал и хотел, чтобы у вас была автономия. Однако только самим башкирам не достичь автономии. Правда, что страна башкир по территории больше, чем Германия и Австрия. Но для того, чтобы стать автономией, необходима большая численность народа и его большой уровень развития. Нельзя сказать, что вы передовая нация. В численном отношении вы не преобладаете в Оренбургской и Уфимской губерниях. В Уфе или Оренбурге вы составляете лишь 30%, не говоря уже о Пермской и Самарской губерниях. Вы в самарской губернии составляете мизерный процент. мусульман там всего 11% или из ста всего 11 мусульман, а 89 другие люди. господа, подумайте, если между ними выйдет рукопашная драка, при любом случае 89 человек побьют 11 человек. Если так, то ваши рассуждения об автономии и т. д. лишь вызывают усмешку. До сиз пор нас разлучали миссионеры. Дальше нам нельзя расходиться.

По возможности нужно идти вместе, ведь до этого действовали сообща. От всякого развода нет ничего, кроме беды. Эти слова я вам говорю из-за любви к башкирам, я вас действительно люблю. Ради Бога, не пойдём путём, радующим миссионеров». З. Кадыри тоже пытался убедить башкир, объявив самостоятельное движение башкир за автономию «невиданной в истории трагедией», таким же опасным шагом, как политика миссионера Ильминского.

В своей ответной речи председатель Центрального шуро Ш. Манатов заявил, что «у господ очень сладкие речи» и они напоминают ему персонажа из произведения Гаяза Исхаки, который, чтобы угодить богачам, всякий раз хвалился своими проделками над миссионерами. «Что же касается численности башкир, - продолжал он, - мы же не собираемся объявлять все территории губерний, где проживают башкиры, автономными. Речь идёт о выделении в автономию волостей и уездов, где большинство составляют башкиры. К тому же мы решительные противники централизации и выступаем за принцип федерализма. Если сторонники Казанской платформы считают нас своими братьями, то пусть они нам не мешают, а содействуют достижению нами своих целей». Далее Ш. Манатов говорил об остроте земельного вопроса для башкир, и наконец, выразил уверенность, что на предстоящем Учредительном собрании (Всероссийском) башкиры примут участие в обсуждении проблем самоопределения вместе с представителями других народов, в частности украинцев и даже русских, выступающих за федеративное устройство России. «Что касается опасений братьев-татар, что мы только сами будем распоряжаться своими земельными богатствами, - заявил он, - то пусть знают, что мы не собираемся объять всё, а будем соблюдать земельные интересы татар». Его выступление было встречено бурными аплодисментами.

Таким образом, татарским деятелям, сторонникам так называемой «Казанской платформы», в основе которой лежала идея совместной культурно-национальной автономии «тюрко-татар» Поволжья и Урала, не удалось изменить ход съезда в свою пользу. Съезд решительно отверг их предложение, что нашло своё отражение в его резолюциях о неуклонном проведении в жизнь территориальной автономии. В тоже время татарские федералисты, прежде всего левые эсеры Г. Ибрагимов, Г. Касымов и др., выступили с поддержкой стремления башкир к территориальной автономии. Их печатный орган газета «Ирек» («Воля», 1917, № 34) писала: «Мы не имели представления о мощи и основах башкирского движения. Думалось, что это грёзы, бред пятидесяти фамилий из башкир, не имеющих представления о положении текущего момента, и даже на ум не приходило, что оно представляет собой национальное движение. Побывав же на их съезде и ознакомившись с характером их учреждений, постановлениями, духом и организациями, мы взгляды на этот вопрос совершенно изменили и вынуждены объявить в категорической форме, что движение Башкирии – это не шуточное дело. Это сильная волна, вышедшая из недр жизни; мы, татары, сегодня или завтра будем обязаны с ним считаться».

Одним из центральных на съезде был вопрос об утверждении кандидатов в члены Учредительного собрания и об участии в предвыборной кампании. Призыв унитаристов выступить на выборах с единым списком отклонили, и были составлены самостоятельные списки башкир-федералистов по отдельным губерниям, хотя в резолюции съезда говорилось о возможности вхождения башкир в избирательных округах в блок с партиями и движениями, согласными с платформой Центрального башкирского шуро. По Уфимской губернии был составлен список №11, куда вошли З. Валиди, Г. Куватов, Ф. Ахмедуллин, Г. Шамигулов, Ш. Кылысбаев, Я. Габдушев, Мансур Халиков; по Оренбургской – список №9 в составе Ш. Манатова, А. Фахретдинова, У. Куватова, Ю. Бикбова, Г. Идельбаева; по Самарской – список №4, куда были рекомендованы Х. Юмагулов и Я. Салихов; по Пермской – список №9 с кандидатурой Ф. Тухватуллина. Введение II Башкирским съездом в состав кандидатов в члены Учредительного собрания двух большевиков – Ф. Ахмедуллина и Г. Шамигулова – было сделано для поддержки связи с будущей большевицкой фракцией Учредительного собрания.

Съезд внёс изменение во второй пункт резолюции I Курултая о земле, которое гласило, что «распределение земель в Башкурдистане братья по крови, называемые до сего дня припущенниками, тептярями и новобашкирами, будут наделены землёй на одинаковых правах с башкирами». Это дополнение имело своей целью расширение базы башкирского национального движения накануне выборов в Учредительное собрание.

Следует подчеркнуть, что с башкирским национальным движением связана история Караван-Сарая, который ещё I Башкирский съезд объявил «национальным зданием, построенным на силы и средства башкир и мещеряков Башкурдистана и в 1865 г. изъятым со стороны правительства» и по которому «полвека ныло сердце бакшир». В Караван-Сарае было намечено размещение Центрального шуро и других башкирских и мусульманских учреждений. II Башкирский курултай принял специальную резолюцию по вопросу Караван-Сарая, согласно которой это здание подлежало немедленному освобождению и передаче Центральному шуро, и президиуму съезда было поручено заявить об этому Керенскому и Оренбургскому комиссару Временного правительства.

На курултае был значительно расширен состав Башкирского шуро, состоящего из 12 членов и 4 кандидатов в члены руководящего органа башкирского движения. Членами Шуро стали Ш. Манатов, З. Валиди, Н Тагиров, Х. Габитов, К. Карибов, А. Гумаров, Г. Хасанов, М. Смаков, Ф. Давлетшин, Ш. Бабич, С. Атнагулов, С. Мрясов, кандидатами – Г. Гирфанов, Ю. Бикбов, Ш. Биккузин, А.Алимгулов.

Курултай образовал областные секретариаты Шуро в Уфе и Челябинске, которые соответственно возглавили Ф. Ахмедуллин и Н. Тагиров.

Тридцатого августа состоялось первое заседание нового состава Центрального шуро, на котором были распределены обязанности между его членами. Пост председателя Шуро сохранил за собой Ш. Манатов, его заместителем стал З. Валиди, секретарём Шуро – выдающийся башкирский поэт Ш. Бабич. Заведующими отделами были избраны: по делам финансов – Ф. Давлетшин, издательским отделом – С. Мрясов, экономическим – С Атнагулов, отделом статистики – М. Смаков. На этом заседании также было решено направить во все башкирские волости представителей Центрального шуро для сбора взносов и «пожертвований в пользу фонда башкирского национального движения». Как пишут очевидцы, за счёт этих пожертвований и народных взносов существовал руководящий орган башкирского движения – Шуро, издавалась его газета «Башкорт», а также покрывались другие расходы.

Дни работы II Башкирского съезда совпали с известным мятежом генерала Корнилова, который сделал попытку установить в стране контрреволюционную военную диктатуру и отставки правительства Керенского. Но этот мятеж потерпел поражение. Башкирское шуро в данной ситуации выступило с поддержкой Временного правительства и осудило Корнилова, сделав упор на то, что «военная диктатура в России ни в коем случае не допустима, допустима лишь диктатура революционной демократии во главе с Керенским». Как видно из этого заявления, Шуро лояльно относилось к Временному правительству, считая его «диктатурой революционной демократии».