Особенности терапевтических отношений

Склонность к диссоциации вносит вклад в трудность терапии с травматиками. Диссоциированное переживание не похоже на вытесненный материал, зашифрованный (хотя и противоречивым образом) в языке и затем забытый. Скорее, диссоциация отделяет переживание от памяти. Переживание расчленяется, кодируется в различные соматические воспоминани - кинестетические, обонятельные, зрительные — и, вследствие этого, когда вызывается вновь, то стремится восстанавливаться в форме интенсивных физических "вспышек" (flashbacks) или дисфорических состояний со слабой когнитивной организацией. Бромберг (Bromberg, 1995) полагает что "истина". которая сохраняется в диссоциированном состоянии, недоступна для интерпретатив-ных вмешательств, поскольку она существует в эмпирической памяти в виде переживания и не имеет четких перцептивных или когнитивных воспоминаний, связанных с Я. Для того, чтобы эти отчужденные психические состояния стали противоречивыми объектами саморефлексии, они должны стать прежде всего лингвистически "мыслимыми". Фактически, лишь благодаря способности терапевта переносить такие состояния "не-себя", они становятся связными и "мыслимыми" для обоих участников. Способность терапевта оставаться свидетелем пересказа клиентом своей истории злоупотребления -какими бы ни были средства передачи - является жизненно важным, хотя и трудным, первым шагом к превращению этого опыта в объект осмысления клиентом и терапевтом. Вспомним приведенное ранее определение травмы: переживание, которое превосходит способность клиента переработать его. Из-за того, что огромный ужасающий опыт клиента не может быть выражен словами и хранится на уровне сенсорной или соматической памяти, а также вследствие слишком низкой организации и выраженной интенсивности дис-форического аффекта, который обычно отрицается, повторное разыгрывание обычно заменяет вспоминание. Именно это делает терапию столь напряженной и трудной как для клиента, так и для терапевта. Диссоциативный уход или невнимание к происходящему на сессии - часто встречающаяся реакция терапевта при работе с такими клиентами.

Таким образом, терапевт вынужден участвовать в разыгрываемой динамике доминирования, принуждения и подчинения, являющихся характерными чертами отношений клиентов, развивающихся в условиях хронического злоупотребления. Дейвс и Фраули (Davies and Frawley, 1994 p. 167) неоспоримо доказывают это в своем детальном исследовании восьми конфигураций переноса-контрпереноса, которые повторяют динамику клиента, пережившего злоупотребление. Они выделяют следующие пары:

• злоупотребляющий родитель и заброшенный ребенок,

• насильник и жертва

 

• спаситель и ребенок, ожидающий спасения

• совратитель и совращенный

Каждая пара осязаемо воссоздается в терапии в форме сменяющихся отношений. Каждый участник играет комплементарную роль в рамках разыгрываемого другим травматического "осадка". Кроме того, поскольку клиент в качестве средства коммуникации использует повторное разыгрывание, то постоянно существует вероятность повторного насилия как внутри, так и вне терапии.

Т. о.: Самоощущение клиентов, история жизни которых связана со злоупотреблением, очень переменчиво: то он переживает чувства маленького ребенка, беспомощного и взволнованного перед лицом могущественного взрослого, то - дистанцирован, обособлен и как бы "не здесь". Кроме того, у них очень размытая граница между "сейчас" и "после", что вносит вклад в повторное переживание событий прошлого, как если бы они были частью настоящего. Такая неспособность клиентов делать свой опыт объектом рефлексии с опорой на язык и образование символов приводит к тому, что интенсивные переживания из прошлого вновь возникают в настоящем. Трудность для терапевта состоит в том, чтобы сохранить собственную жизненность на протяжении болезненного пересказа и воспроизведения клиентами историй их злоупотребления. Это серьезное испытание - оставаться одновременно и наблюдателем, и участником действия, разворачивающегося в терапии, особенно когда имеет место мощное давление к повторению насильственного прошлого опыта клиента. В такие моменты надежда, которая поддерживает всех нас в трудных переживаниях, составляет парадокс. С одной стороны, надежда придает в терапии силы обоим участникам, сохраняя возможность того, что что-то может быть иным. С другой стороны, надежда притупляет чувствительность клиента к опасности, приглашая клиента представить, что "этот человек совершенно не похож на моего насильника", что "эта ситуация совершенно не похожа на мое ужасное прошлое". Как во время перемирия между противниками, клиент и терапевт должны балансировать между оптимизмом и осторожностью, для того чтобы превратить неперера-ботанный опыт в связное описание прошлого и настоящего.

 

Перенос

Надменность, излишнее любопытство и псевдотупость

Наиболее тяжёлым из них, является надменное поведение, описанное

Бионом (Bion W.R. On arrogance. 1957). Речь идёт о клиентах, проявляющих по

отношению к терапевту чрезмерную агрессивную заносчивость и излишне

живо интересующихся его частной жизнью. И в тоже время они не видят сво-

их проблем, складывается даже впечатление о псевдоглупости самих по себе очень умных клиентов. За время терапии им ни разу не удаётся понять далее самое простое из того, что говорит им психотерапевт. Эти три симптома: надменность, любопытство и псевдотупость в принципе нацелены на то, чтобы воспрепятствовать любой форме общения ради того, чтобы не увидеть существования у самого себя ненависти, то есть ненависть здесь отреагируется без возможности её воспринять в качестве своего аффекта. В терапии это ставит перед психотерапевтами трудную психологическую задачу.

2. Абсолютная расщеплённость

Вторым часто наблюдающимся симптомом является абсолютное расщепление между идеализированным защитником и садистическим палачом, преследующим по параноидному типу. Возможно, наиболее тяжелую форму мы встречаем среди клиентов, чувствующих преследование со стороны терапевта, и потому по какой-либо причине начинающих распускать слухи о нём, возбуждать против него дела в суде, чтобы после всего этого отыскать для себя нового психотерапевта, которого будут идеализировать и ожидать от него помощи в борьбе с прежним психотерапевтом. Если исход этого судилища благополучно заканчивается для клиентов, и они достаточно расправились с прежним психотерапевтом, то тогда такие клиенты начинают новый процесс уже против второго терапевта, отыскивая ещё раз нового психотерапевта, который будет идеализироваться в качестве компенсации за «несовершенство» второго.

3. Трансформация жертвы в палача:

Клиент, играющий роль жертвы, планомерно провоцирует терапевта стать палачом. При отказе терапевта, клиент впадает в ярость.

4. Диссоциации

В качестве другой частой ситуации, вызывающей проблемы, следует назвать диссоциации - тяжёлые примитивные расщепления. Диссоциативные тенденции можно нередко встретить у пограничных клиентов. Обычно они пытаются не замечать диссоциативные состояния, используя для этого расщепление. Любая попытка устранить расщепление и истолковать причины сохранения расщепления приводят в переносе к параноидной установке клиента, и тогда психотерапевт тотчас становится палачом, а клиент - жертвой, то есть, попытка навести мосты над расщеплением приводит к реактивации примитивных диадных отношений, описанных выше.

 

Контрперенос

Активируем в переносе патологический интроект (внутренний объект), патологическое отношение, чтобы дать клиенту возможность полностью пережить их в переносе, одновременно исследуя три канала нашего психотерапевтического восприятия:

1. Что именно говорит нам наш клиент, то есть, каковыми являются его субъективные ощущения?

2. Как проявляет себя клиент?

3. Что мы ощущаем в нашем контрпереносе?

При этом наш контрперенос может проявляться двояко:

• идентификация с тем, что ощущает клиент, то есть конкордатная идентификация с переживаниями клиента, помогающая нам эмпатически вчувствоваться в него

• комплиментарная идентификация в контрпереносе, то есть идентификация с тем, чего клиент не может в себе терпеть.

В работе с такого рода клиентами чаще всего проявляется комплиментарный контрперенос. Таким образом, анализ переноса и контрпереноса позволяет нам довольно тонко обнаружить преследующие инроецированные отношения в структуре личности клиента и его идентификацию то с жертвой, то с палачом. (Clarkin JF,... Psychotherapy for Borderline Personality. NY, 1999).

Роли жертвы-палача и их интеграция в психотерапии

Когда клиент способен выдержать на сеансах психотерапии открытие того, что он одновременно играет роли жертвы и палача, тогда подобного рода патологическая идентификация теряет свою силу и приводит к возможности обновлённой интеграции, к элементу, позволяющему объединить любовь с ненавистью, тех противоположностей, интеграция которых ранее не была доступна клиенту. А в результате этого клиент освобождается от своих проблем. А если же на сеансах психотерапии клиенту будут помогать только в том, что он ограничивает своё понимание лишь ролью жертвы, проецируя каким-нибудь образом вовне палача в себе, тогда хотя отношения клиента и будут казаться благополучными, так как клиент чувствует себя хорошо защищенным, проблемы его всё-таки в принципе не будут разрешены. Собственная, переполненная мстительными чувствами, агрессия клиента, которая не была им признана, эта агрессия, доходящая до ненависти, будет тогда постоянно проявляться в параноидных установках, овладевающих жизнью клиента; причём это столь же сильно относится как к изнасилованию, так и к другим формах тяжёлых травм.

 

Агрессия в контрпереносе

 

Очень важно уметь в контрпереносе сохранять интерес к клиенту и заботиться о нём несмотря на все провокации со стороны клиента. А это, значит, допускать в себе агрессивный контрперенос, так как неизбежно будут иметься моменты, в которых самое лучшее чего бы мы хотели так это выброситься из окна. Толерантность к агрессии палача, проецируемая на нас клиентом, безусловно, имеет решающее значение для успеха психотерапии. А для этого нам приходится становиться палачами, идентифицироваться с ними, облегчая этим и самому клиенту идентификацию с подобной ролью. В этом - главная трудность психотерапии, так как естественно, подобный подход явно противоречит нашим привычным психотерапевтическим убеждениям. Но когда мы не способны осознанно идентифицироваться в нашем контрпереносе с тем, что навязывает нам клиент, то тогда нам не удастся освободить его от интроецирован-ного им образа палача. Таким образом, нам приходится идентифицироваться с комендантом концентрационного лагеря, с палачом, находящимся на службе у диктаторского режима, с отцом, вступающим с дочерью в сексуальные, инце-стуозные отношения, с матерью-садисткой. То есть, мы должны научиться испытывать наслаждение от разрушительных действий, удовольствие от метания бомбы, наслаждение от проявления садистической агрессии, так как готовность к подобного рода действиям у всех у нас существует в сфере бессознательного. В качестве психотерапевтов таких клиентов мы никак не можем обойтись без того, чтобы и в самих себе приходить в контакт с этими чувствами и аффектами. Точно также мы должны всегда быть наготове идентифицироваться с сексуальными переживаниями клиентов, чтобы таким способом помочь клиентам справиться со своими проблемами. А это уже означает умение справляться с сексуальными и эротическими чувствами по отношению к клиентам, конечно, не отыгрывая их, а встраивая их в наши интерпретации, точно также как мы не должны отреагировать нашу агрессию, но встраивать её в наши интерпретации. Это ещё означает, что мы должны занимать по отношению к клиентам объективную, пронизанную заботой, но не соблазняющую установку.

А это уже говорит о необходимости сохранять техническую нейтральность, хотя это и не означает раздражённое безразличие. Важно уметь защищать себя от жалости к клиенту. Жалость является ничем иным как сублимированной агрессией, возникающей вместо уважения к его ценной, нормальной личности.

Подводя итог, можно сказать, что основной задачей психотерапии с клиентами, пострадавшими от тяжёлой постоянной агрессии, является интеграция любви и ненависти. Необходимо медленными шагами помочь клиенту освободиться от психопатических и параноидных установок и привести его к

 

депрессивной скорби. Необходимо помочь клиенту освободиться от своего прошлого, а садомазохистический элемент, являющийся составной частью нормальной любви, возвратить в область сексуальности, вместо того, чтобы продолжать встраивать этот элемент в патологию характера и использовать для саморазрушения, при этом важно сохранять нашу объективную установку психотерапевта Это вовсе не означает, что мы должны быть безразличными, аполитичными, невозмутимыми к причинам травм, постоянно вызываемых социальным устройством общества, о которых я уже говорил на конкретных примерах, а это террор, политические преследования, концентрационный лагерь, изнасилование, физические издевательства. Но в то же время это означает, что мы не используем наши идеологические и политические взгляды на то, чтобы войти с клиентом в слияние, препятствующее выявлению переноса и контрпереноса.

"Как граждане общества мы можем выражать наши идеологические взгляды, но как психотерапевты мы должны оставаться совершенно нейтральными, нейтральными не в смысле безразличия, но ради сопротивления желаниям клиента идентифицироваться с внутренними патологическими силами, против которых ему необходимо сражаться''. О. Кернберг

Список литературы:

1. Кернберг О.Ф. Отношения любви: норма и патология. - М.: Независимая фирма

«Класс», 2004.

2. Кернберг О.Ф. Тяжелые личностные расстройства: Стратегии психотерапии. -

М.: Независимая фирма «Класс», 2001.

3. Кернберг О.Ф. Агрессия при расстройствах личности. - М.: Независимая фирма

«Класс», 1998.

4. Московский психотерапевтический журнал. Специ&тьный выпуск: работа с

психической травмой. №1. - М, 2003.

5. Кляйн М. Скорбь и ее отношение к маниакально-депрессивным состояниям, пер.

с англ

6. Лауб и Ауерхан, 1989

7. Бромберг, 1995

8. Дейвс и Фраули, 1994

9. Judith Hermann. Trauma and recovery, NY, 1992.

10. Bion W.R. On arrogance, 1957

11. Куттер П. Принуждение в неврозе и в обществе. // Энциклопедия глубинной

психологии, т.1. М., MGM-Intema, 1998.

12. Варга А.Я. Типы неправильного родительского отношения. Автореф. канд. дисс.

М., 1987.

13. Bowlby J. The making and breaking of affectional bonds. London, Sage Press, 1979.

14. Лэнг Р.Д. Расколотое "Я". Спб, Белый кролик, 1995.

 

ПСИХИЧЕСКАЯ БОЛЬ: ПРИРОДА, ДИАГНОСТИКА И ПРИЦИПЫ ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ (А.Н. МОХОВИКОВ)

Она, эта боль была так сильна, так нестерпима, что, не думая, что он делает, не осознавая, что из всего этого выйдет, страстно желая только одного - хоть на минуту избавиться от нее и не попасть опять в этот ужасный мир, где он провел весь день и где только что был в самом ужасном и отвратном из всех земных снов, он нашарил и отодвинул ящик ночного столика, поймал холодный и тяжелый ком револьвера и, глубоко и радостно вздохнув, раскрыл рот и с силой, с наслаждением выстрелил. Иван Бунин «Дождь» (4)

Невыносимая психическая или душевная боль, ведущая к страданию, является выражением утраты смысла жизни (от книги Иова через Серена Кьеркегора к Мартину Хайдеггеру и Людвигу Бинсвангеру) и возникает при столкновении с ситуациями изоляции, одиночества, свободы или умирания. Именно она превращает вопрос о жизни или смерти в центральную проблему философии (в концепциях Альбера Камю и Жана-Поля Сартра), литературы (от древнеегипетского «Спора разочарованного со своей душой» до поэзии Райнера Мария.Рильке и Дэвида Лоуренса) и является важным аспектом психотерапии и консультирования клиентов с суицидальными тенденциями (от Зигмунда Фрейда до Ирвина Ялома и Эдвина Шнейдмана).

Немецкий философ XX века Эрнст Юнгер, близкий к национал-большевизму в своем эссе «О боли» (1934) писал: «Существует несколько великих и неизменных критериев, которые выявляют значение человека. К ним принадлежит боль; она есть самое суровое испытание в той цепи испытаний, которую обычно называют жизнью. Поэтому исследование боли, оказывается, пожалуй, непопулярным занятием... Боль является одним из тех ключей, которые не только подходят к наиболее сокровенным замкам, но и открывают доступ к самому миру. Приближаясь к тем точкам, где человек оказывается способным справиться с болью или превзойти ее, можно обрести доступ к истокам его власти и к той тайне, которая кроется за его господством. Скажи мне, как ты относишься к боли, и я скажу тебе, кто ты!» (25, с.473-474).

Психическая боль является общим и весьма распространенным переживанием для подавляющего большинства людей: не существует, пожалуй, ни одного человека на свете, который совершенно не испытывал бы глубоких и болезненных чувств, касающихся экзистенциальной про-

 

блемы «быть или не быть», в кризисные периоды своей жизни, например, в ситуации утрат. Возникновение и феноменология душевной боли утраты детально описана в психологии переживания Ф.Е.Василюка. Он полагает, что душевную боль вызывает сам горюющий, уходя от умершего или отталкивая объект утраты. Разрушение старой связи при произвольном отрыве и наблюдении за отдалением образа утраты вызывает душевную боль (7).

Для суицидолога следующий практический вопрос является насущным: какие качества психической боли превращают ее в нестерпимую и, следовательно, неотвратимо ведущую к самоубийству? По своей сущности, психическая боль представляет собой сложное аффективно-когнитивное и аксиологическое образование и соответственно конституирующие ее характеристики (эмоциональные, когнитивные, ценностно-смысловые) играют определяющую роль в суицидогенности.

Целью данной монографии является, по возможности, полное рассмотрение психической боли с использованием понятийного аппарата и феноменологических принципов гештатьт-подхода. В задачи исследования входят освещение ее природы, феноменологии, связи проявлений психической боли с фрустрацией основных мета-потребностей в ходе жизненного цикла человека, психологической диагностики психической боли и принципиальным аспектам гештальт-консультирования и гештальт-терапии клиентов в контексте актуальных запросов суицидологической практики.