Московский и Синодальный периоды.

- Как было устроено управление в древней Церкви, теперь стало гораздо понятнее. Но хотелось бы перейти к вопросу о том, какова же была обстановка с церковным управлением у нас, на Руси! Скажи, разве в Московском царстве и Российской империи было не так?

- Конечно, не так. В отличие от Византии, в Московском царстве изначально была очень большая централизация церковного управления, особенно сильно возросшая с учреждением патриаршества в конце XVI века и практически не допускавшая соборного начала. Если в той же Византии рядом с патриархом всегда действовал синод епископов, вместе с которым патриарх решал все важные дела, то в России такого порядка заведено не было. Поместные соборы, которые, по канонам, должны были собираться два раза в год, не созывались десятилетиями. А после того как патриархом был избран Филарет, отец первого царя из династии Романовых, власть патриарха стала практически никак не уравновешиваемой ни со стороны иерархии, ни, тем более, со стороны церковного народа. По сути, патриарх был таким же единоличным хозяином-государем церковных дел, имуществ, клириков и даже епископов, как царь-батюшка был хозяином над всеми своими землями и «людишками». Во многом именно потому патриарх Никон в середине XVII века смог так «удачно» расколоть русское общество своими непродуманными реформами, что его патриаршей воле не было никакого подлинно соборного противовеса в самой церковной среде. Конечно же, такое положение дел напрямую противоречило 34-му апостольскому правилу, согласно которому «первый епископ» (в данном случае – патриарх) не может ничего предпринимать без согласия всех остальных епископов.

- Надо же… А я думал, что патриарший церковный строй в Московской Руси был более приближенным к каноническому соборному устроению, чем синодальный строй в Российской империи, учрежденный Петром I!

- В чем-то, может, он и был ближе к каноническому строю. Например, священники избирались в деревнях крестьянской общиной из своей среды, да и монастыри были сильными самоуправляющимися единицами. Но в целом назвать устройство церковных дел в Московской Руси правильным будет ошибкой. Московские патриархи явно тяготели к папизму, и история с Никоном показала это как нельзя лучше.

- Тогда, может, и правильно, что Пётр упразднил патриаршество? Может, учрежденная им синодальная «коллегиальность» могла стать попыткой возвращения к соборному устройству?

- Могла, но не стала. И ясно почему – потому что Пётр заботился совсем не о пользе для Церкви, а о пользе для государства, в котором структура Российской Церкви должна была стать лишь одним из механизмов государственного управления и контроля над подданными. Вот почему император со времен Петра I не просто санкционировал избрание тех или иных епископов как представитель мирян империи, – но также была создана такая система, в рамках которой церковная иерархия полностью контролировалась и формировалась вертикалью гражданской бюрократии, то есть «мирскими начальниками», что противоречит канонам (Ап. 30, 7 Вс. 3). На самом верху – обер-прокурор Синода со своим аппаратом, контролирующим высшее священноначалие; на епархиальном уровне – чиновники консистории, контролирующие епархиальное управление; отсутствовало по факту какое-либо соборное управление церковными делами, его не было ни в виде собора архиереев, клириков и народа поместной Российской Церкви, ни даже в виде собора одних архиереев, что для той же Византии было немыслимым.

- Погоди, но ведь был же коллегиальный орган – Святейший Синод, в который входили архиереи. Наверное, он все же мог обеспечить соборное управление делами хоть в какой-то мере.

- Не мог. Во-первых, согласно канонам, дважды в год или, как минимум, раз в год должен был созываться собор всех архиереев данной поместной церкви. В Синод же входили не все архиереи и даже не большинство, – а в разное время от трех до семи. То есть даже состав Синода не был постоянным: три-четыре члена были постоянными, а остальные (тоже примерно в количестве трех-четырех человек) в разное время временно вызывались на заседания произвольными императорскими указами и так же произвольно отсылались обратно в свои епархии. Еще в Синод входили некоторые видные белые священники и настоятели монастырей, а также назначаемые императором гражданские чиновники – они-то во главе с обер-прокурором, по сути, и контролировали все дела церковного управления и связь Синода с гражданской властью.

- Неужели чиновники контролировали все до мелочей?

- Именно так. Епископы, даже постоянно входившие в Синод, не могли самостоятельно обратиться к правительству или императору со своими предложениями и жалобами – только через обер-прокурора! Синод не мог самостоятельно собраться без санкции свыше и принять ни одного решения, не подготовленного синодальными чиновниками или не спущенного от императора. А когда оно принималось – опять проходило проверку обер-прокурора, и лишь потом могло быть представлено на утверждение императору. То есть ни одно решение Синода не могло состояться без утверждения гражданской властью. Все епископские поставления совершались непосредственно от имени императора, и это прямо указывалось в синодальных документах. Более того, «Духовный регламент» 1721 года установил присягу для членов Синода, в которой они клятвенно исповедовали не Христа – а императора своим «крайним», то есть последним, высшим «судией»: «исповедую же с клятвою крайняго Судию Духовныя сея Коллегии, быти Самаго Всероссийскаго Монарха, Государя Нашего Всемилостивейшаго». Таким образом, установления и указания гражданской власти были поставлены выше церковных канонов.

- Да, размеры бюрократии, канонических нарушений и самоуправства гражданской власти впечатляют… А что же было с организацией церковной жизни на местах?

- На местах церковными делами управляли епископы вместе с консисториями; консистории были не выборными органами и даже не назначенными архиереем, а назначенными Синодом по согласованию с архиереем.

- То есть никакого представительства, вроде знатных прихожан, как в той же Византии, не было?

- Да, такого представительства не было. Связь архиерея не только с мирянами, но и с клириками осуществлялась через консисторскую канцелярию, что превращало архиерея из отца и пастыря своих церковных чад в недоступного администратора, разрушало и сводило на нет непосредственные, живые отношения между архиереем и возглавляемым им клиром и народом епархии. Более того, даже сами епархиальные архиереи были существенно ограничены в своих канонических правах в пользу своего синодального начальства. По сути, епископ был поставлен под непрестанный надзор секретаря консистории, присылавшегося сверху обер-прокурором и ему подчинявшегося, который в значительной мере контролировал все дела в епархии.

- А как насчет приходского и монастырского самоуправления? Неужели и его не было?

- Да, произошло полное отстранение приходской общины, то есть местного собрания (экклесии) верующих, от какого-либо участия в избрании своих клириков и управлении своими делами, даже на уровне сельских приходов. В результате миряне были полностью лишены каких бы то ни было возможностей для самоорганизации церковно-общинной жизни, не только на епархиальном, но и на приходском уровне. Она полностью свелась к нулю, и миряне представляли собой лишь статистов. Полностью были уничтожены и древние традиции монастырского самоуправления. Что же касается положения приходских клириков, – то они были поставлены в полную материальную зависимость от начальства, в первую очередь от своего правящего архиерея. В результате сформировалось замкнутое маргинальное поповское сословие, включенное в учрежденный Петром полицейско-сословный строй Российской империи, где выборное начало постепенно отмирало в течение всего XVIII века и заменялось наследственным: сын священника становился наследником его штатного места.

- Выходит, пушкинская «Сказка о попе и работнике его Балде» не на пустом месте родилась!

- Конечно, не на пустом. В таких условиях значительная часть клириков вынуждена была заботиться не о христианском просвещении и наставлении своей паствы, а о материальном выживании своей семьи. Как писал в XVIII веке святитель Димитрий Ростовский: «Что тя приведе в чин священнический, то ли, дабы спасти себя и иных? Никако же. Но чтобы прокормити жену и дети и домашние... Рассмотри себе всяк, о священный человече: что ты мыслил еси, проходя в чин духовный? Спасения ли ради шел еси, или ради прокормки, чем бы питать тело? Поискал еси Иисуса не для Иисуса, а для хлеба куса».

 

Беседа 8. О сергианстве.

Подготовка к Собору и Поместный Собор 1917-18 гг.

- Да, теперь мне понятно, почему епархиальные съезды после февральской революции сразу начали брать дела в свои руки и ставить вопрос о возвращении к древним образцам церковного устройства! Видимо, наболело у народа церковного…

- Ты совершенно прав. Необходимость возврата к древним канонам, преданию и соборному устроению Церкви стала осознаваться уже в синодальную эпоху не только клириками и мирянами, но и многими видными иерархами Российской Церкви.

- Например, кем?

- Например, об этом писал святитель Игнатий (Брянчанинов) в своей записке о «О необходимости Собора по нынешнему состоянию Российской Православной Церкви».

- Неужели святитель Игнатий выступал за выборность епископата?

- В числе многих поднятых им вопросов была, в том числе, и проблема сословного характера духовенства, и вопрос о восстановлении древнего предания в части выборности клириков и епископов:

«Главнейшие предметы занятий Собора должны быть нижеследующие: …

2) Уничтожение касты так называемого духовного звания, как неправильности, которая вкралась сама собою, в противность правилам Св. Апостолов. Восстановить древнейший обычай Церкви: епархия да избирает для себя архиерея, а приход иерея, диакона и причетника, свидетельствуя об их благочестии».

Конечно, отнюдь не один святитель Игнатий думал и говорил об этих проблемах. В начале XX века шла интенсивная подготовка к поместному Собору, готовились материалы, велись оживленные дискуссии, было даже учреждено «Предсоборное присутствие». Но императорская власть так и не решилась на созыв Собора…

- Но после февральской революции запрос на возвращение к нормальному каноническому строю еще более возрос?

- Да, в значительной мере из-за того, что формально христианская Российская империя ушла в прошлое, союз церковной и государственной структур распался, чего не было со времен Константина Великого. И Церковь оказалась в ситуации, во многом аналогичной ситуации первых трех веков – то есть безо всякой поддержки государства, а с приходом к власти большевиков – еще и перед лицом новых гонений.

- И как по-твоему – удалось Поместному Собору 1917 – 18 гг. вернуть церковную жизнь в русло древнего предания?

- На мой взгляд, значение Собора было неоднозначным. С одной стороны, Собор предпринял ряд шагов, безусловно, имевших целью возвратить церковную жизнь к древним нормам: принял положение о епархиальном управлении, где было прописано право участия клира и мирян епархии в избрании епископов и управлении делами епархии, утвердил приходской устав, где широкие права самоуправления были признаны за приходскими общинами (в частности, они получили возможность выдвигать кандидатов на рукоположение для прихода), восстановил древнюю норму о недопустимости перевода епископа с кафедры на кафедру без серьезных оснований. Были приняты решения, согласно которым учреждались постоянно действующие выборные органы из мирян и клириков, которые в соединении с епископатом должны были обеспечить принцип соборного управления на поместном уровне, согласно определению Собора: «управление церковными делами принадлежит Всероссийскому Патриарху совместно со Священным Синодом и Высшим Церковным Советом». Высший Церковный Совет – избранный Собором орган из мирян и клириков, на епархиальном уровне – епархиальные советы, на приходском – приходские советы. Правда, следует заметить, что эта структура не смогла полноценно работать в условиях большевицких гонений, особенно это относится к Священному Синоду и Высшему Церковному Совету, срок полномочий которых истек.

- А с другой стороны?

- С другой стороны, еще до революционных событий 1917 года в определенных церковных кругах возникла и начала формироваться группа будущих обновленцев. Ее участники, тоже представленные на Соборе, внешне поддерживали возвращение к древним нормам соборного устроения, – но отнюдь не из любви к преданию, а потому что надеялись под маркой соборности протолкнуть свои инициативы, сводящиеся к внедрению протестантско-демократической модели церковного устройства, чтобы затем в ее рамках провести широкую «модернизацию» церковной жизни – упразднение монашества, второбрачие духовенства, введение женатого епископата, упрощение богослужения и т.д.

- Однако, судя по всему, эти деятели не получили поддержки со стороны других участников Собора – ведь главным итогом Собора были совсем не реформы в обновленческом духе, а восстановление патриаршества!

- Это так. Но здесь тоже есть нюанс. Да, фигура патриарха, избираемого Поместным Собором по жребию, задумывалась в качестве противовеса как обновленческим идеям, так и синодальной бюрократической «коллегиальности». Патриарх воспринимался как пастырь и отец, символизирующий духовное и соборное единство Церкви – епископов, клира и народа, предстательствующий перед гражданскими властями и защищающий Церковь от крайностей бюрократической корпоративности и обновленческого протестантизма. В каком-то смысле так и было: патриарх Тихон (а после его кончины – местоблюститель патриаршего престола митрополит Петр и до определенного момента его заместитель митрополит Сергий), действительно, противостоял различным раскольникам – обновленцам, живоцерковникам, григорианам.

- А тогда в чем состоял, как ты выразился, «нюанс» с введением патриаршества?

- Во-первых, в том, что с точки зрения канонов фигура всероссийского патриарха была вообще необязательной. 34-е апостольское правило, говорящее о необходимости наличия «первого епископа», изначально относилось к так называемым «митрополичьим округам», а вовсе не к поместным Церквям, соотносящимся с границами национальных государств. Другие каноны говорят опять же либо о митрополичьих округах, либо о «диоцезах» и «архиепископиях», которые не совпадали с границами государств.

- Чем же тогда объяснить намерение Собора восстановить патриаршество? Неужели тем, что для русских людей вообще свойственна склонность к объединяющим символам, в том числе в виде духовных лидеров?

- Да, в этом сказалось желание иметь некий центральный символ церковного единства. Вот как об этом сказал на Соборе епископ Астраханский Митрофан (Краснопольский) в своем докладе, посвященном восстановлению патриаршества:

«Во все опасные моменты русской жизни, когда кормило церковное начинало накреняться, мысль о Патриархе воскресала с особой силой; …время повелительно требует подвига, дерзновения, и народ желает видеть во главе жизни Церкви живую личность, которая собрала бы живые народные силы».

- Красиво и точно сказано…

- Сказано, конечно, красиво, но при этом надо понимать, что, наложенное на неизжитые (особенно у епископов) синодальные привычки и традиции, патриаршество могло, при определенных обстоятельствах, привести не к преодолению, а к закреплению бюрократической модели церковного устроения в новой форме, в которой сакрализованные значение и власть патриарха как центрального администратора (по сути – нового «монарха» и «обер-прокурора» в одном лице) будут вполне сосуществовать с властью «корпорации епископов», при попрании подлинных принципов соборного устроения. Что, собственно, и произошло в сергианстве, которое представляет собой продолжение и обновленчества, и григорианства, но только в более приемлемой для церковных людей традиционной «упаковке».

 

Беседа 9. О сергианстве.