Глава пятая подлинная человечность, или авантюра самоотречения

Разработка по теме качеств творческой личности впервые была начата летом 1984 года в ходе работы конференции по ТРИЗ в рамках СО АН СССР. В первой проработке по выявлению качеств прини­мали участие Г. С. Альтшуллер и преподаватели и разработчики ТРИЗ В. М. Герасимов, Б. Л. Злотин, А. В. Зусман, С. С. Литвин и И. М. Верткий. Тогда было выявлено шесть взаимосвязанных качеств:

1) наличие новой или недостигнутой значительной общественно
полезной достойной цели (или системы целей);

2) наличие программы (или пакета программ) достижения по­
ставленной цели и контроля за выполнением этих программ;

3) желание и осуществление огромного объема работы по выпол­
нению намеченных планов;

4) владение техникой решения задач, которые встречаются на
пути к цели;

5) способность отстаивать свои идеи, выносить общественное
непризнание, непонимание выбранного пути, умение «держать удар»,
верность цели;

6) соответствие достигнутых результатов (или соответствие их
масштаба) поставленной цели.

Словно сильный магнит, составленная система качеств притяги­вала к себе примеры из биографий творческих личностей самых разных эпох и профессий. Было решено начать сбор картотеки. Работа оказалась столь плодотворной, что уже через год удалось подготовить первый выпуск «Сводной картотеки биографий», ма­териал которого частично вошел в данную работу.

Выявленная система качеств — это начальная разработка алго­ритма таланта, алгоритма гениальности. Вполне естественно, что система качеств в настоящем виде не может еще претендовать на инструментальное, рабочее применение для «серийного», «промыш­ленного» формирования творческих личностей. Исследования в этом направлении продолжаются, но основа, заложенная подходом с пози­ций объективных законов, уже есть.

Анализ творческих биографий шел по «составляющим таланта». Исследователей интересовало, почему люди без особых способностей, на первый взгляд, не отличающиеся ничем примечательным от своих сверстников, в среде которых они жили, оставляют на века след в истории нашей культуры. Почему кто-то становится Эйнштей­ном, Галуа, Амундсеном, а у кого-то это не выходит, несмотря на феноменальную память, великолепное образование и материальную обеспеченность.

ИГНАЦ ФЮЛЕП ЗЕММЕЛЬВЕЙС

Анализ биографии Земмельвейса проводится по книге Ф. Пахнера «За жизнь матерей. Трагедия жизни И. Ф. Земмельвейса», выпущен­ной в Москве в 1963 году.

1. Проблема.

Примерно до середины XIX века в акушерских клиниках Европы свирепствовала родильная лихорадка. В отдельные годы она уносила до 30 и более процентов жизней матерей, рожавших в этих клиниках. Женщины предпочитали рожать в поездах и на улицах, лишь бы не попасть в больницу, а ложась туда, прощались с родными так, будто шли на плаху. Считалось, что эта болезнь носит эпидеми­ческий характер, существовало около 30 теорий ее происхождения.

Ее связывали и с изменением состояния атмосферы, и с почвен­ными изменениями, и с местом расположения клиник, а лечить пы­тались всем, вплоть до применения слабительного. Вскрытия всегда показывали одну и ту же картину: смерть произошла от заражения крови.

Ф. Пахнер приводит такие цифры: «... за 60 лет в одной только Пруссии от родильной лихорадки умерло 363 624 роженицы, то есть больше, чем за то же время от оспы и холеры, вместе взятых... Смертность в 10 процентов считалась вполне нормальной, иначе говоря из 100 рожениц 10 умирало от родильной лихорадки...»*

В 1847 году двадцатидевятилетний врач из Вены Игнац Земмель-вейс открыл тайну родильной лихорадки. Сравнивая данные в двух различных клиниках, он пришел к выводу, что виной этому заболева­нию служит неаккуратность врачей, осматривавших беременных, принимавших роды и делавших гинекологические операции несте­рильными руками и в нестерильных условиях. Игнац Земмельвейс предложил мыть руки не просто водой с мылом, а дезинфицировать их хлорной водой,— в этом была суть новой методики предупрежде­ния болезни.

Окончательно и повсеместно учение Земмельвейса не было при­нято при его жизни, он умер в 1865 году, то есть через восемнадцать (!) лет после своего открытия, хотя проверить его правоту на практи­ке было чрезвычайно просто. Более того, открытие Земмельвейса вызвало резкую волну осуждения не только против его методики, но и против него самого (восстали все светила врачебного мира Европы).

2. Качества творческой личности.

2.1. Цель.

Выбранная Земмельвейсом цель была для него не случайной. В 1844 году после окончания медицинского факультета Венского университета Земмельвейс получил звание магистра акушерства и гинекологии. В том же году он поступил в аспирантуру в клинику Клейна в Вене. Родильная лихорадка по смертности из всех болезней была тогда на первом месте, клиника же Клейна была на первом месте по родильной лихорадке из всех клиник Европы. Проблема этой болезни стояла тогда так же остро, как сегодня проблема раковых и сердечно-сосудистых заболеваний, а Земмельвейс попал в эпицентр ее. Было бы странно, если бы он занялся исследованиями по другой болезни. Эта цель, в то время уже не новая, бесспорно высокая, достойная, общественно полезная, как впрочем и все медицинские цели, направленные на оздоровление человека.

* Пахнер Ф. За жизнь матерей: Трагедия жизни И. Ф. Земмельвейса.— М.: Медгиз, 1963.— С. 50.

2.2. Программа.

У Земмельвейса было две программы. Первая появилась при решении задачи, вторая была направлена на внедрение. Идея первой программы состояла в постоянном исключении какого-либо фактора воздействия на пациенток с тем, чтобы определить истинную причи­ну болезни. Причем Земмельвейс использовал не только свои опыт­ные данные, но и привлекал статистику. Затем по этой программе надо было опробовать предлагаемую методику. Сначала на живот­ных, потом на людях — обычная тактика исследований в медицине.

Идея внедренческой программы состояла в том, чтобы внедрять как можно менее шумно. Земмельвейс предвидел резонанс, который должно было вызвать его открытие: ведь главной причиной болезни он называл самих врачей. Нетрудно было догадаться, как они к этому отнесутся. Поэтому поначалу он хотел внедрить свой метод через частные письма в ведущие, а затем и в остальные клиники Европы. Лишь после завоевания признания его идеи должны были стать доступными широкой публике. Когда же частные письма и даже книга были игнорированы, Земмельвейс начал выступать с открытыми обвинительными письмами, в которых грозился обра­титься к общественности. Единственная просьба, мольба, требование в этих открытых письмах — попробовать применить его методику, приносившую избавление от смерти. Земмельвейс не претендовал на награды, он хотел только одного — сохранить жизнь пациенткам.

2.3. Работоспособность.

Пахнер не пишет, сколько часов в день работал Земмельвейс. Но судя по описанию его состояния, когда исследуемая болезнь превратилась в наваждение, когда любое, даже совершенно случай­ное явление он относил к проблеме и рассматривал только в связи с weft (так, он изменил маршрут, по которому приходили в палату священники, и запретил им звонить), Земмельвейс работал над этой проблемой все свое время.

2.4. Техника решения задач.

Состояние, которое овладело Земмельвейсом, не позволяло уже размышлять над проблемой, и он начал суетиться. Узнав, например, что в соседней клинике женщины рожают на боку, он стал применять этот метод у себя. Не помогло, смертность не уменьшилась. Тех­ника решения задач у Земмельвейса — типичнейший бессистемный перебор вариантов, и потому результаты решения проблемы -не заслуга особого таланта исследователя, а результат счастливого стечения обстоятельств:

а) борьба с болезнью стала непосредственной служебной обя­занностью Земмельвейса. Ему не приходилось выкраивать свобод­ное время после работы, не приходилось скрывать от окружающих свои исследования: во всей Европе врачи искали способ борьбы с этой болезнью;

Зак. 137

б) Земмельвейс был молодым специалистом (к моменту своего
открытия он успел проработать врачом около полугода) и не пристал
еще к спасительному берегу ни одной из имевшихся тогда теорий.
Поэтому ему незачем было подгонять факты под какую-то заранее
выбранную концепцию. Опытному специалисту сделать революцион­
ное открытие гораздо сложнее, чем молодому, неопытному. В этом
нет никакого парадокса: крупное открытие требует отказа от старых
теорий. Это очень трудно для профессионала: давит психологи­
ческая инерция опыта. И человек проходит мимо открытия, отгоро­
дившись непроницаемым «так не бывает». Гениальность как раз
и состоит в смелости отбросить груз привычных представлений
и взглянуть на происходящее как бы впервые. Молодому специалисту
не требуется смелость гения: он действительно со многим сталки­
вается впервые, действительно многого не знает;

в) условия для решающего эксперимента к моменту прихода
Земмельвейса уже были созданы: клиника была разделена на две
части, в одной практиковались студенты, в другой — акушерки.
На занятиях студенты препарировали трупы, а акушерки занимались
на муляжах. В клинике, где проходили практику студенты (там
работал Земмельвейс), смертность стабильно была много выше
смертности в клинике, где работали акушерки. И Земмельвейсу
оставалось лишь заметить и проанализировать этот факт.

Если бы клиника не была разделена на две части, если бы в ней не было раздельного обучения мужчин и женщин, если бы те и другие не проходили разную практику (на муляжах и на трупах), и Земмельвейс попытался бы все это ввести, мотивируя свое желание попытками найти причины родильной лихорадки, его бы подняли на смех задолго до того, как контуры решения стали проявляться в тумане очень сложной проблемы. Потому что само по себе предло­жение было настолько «диким» и неожиданным, невмещающимся в тогдашние каноны медицинской теории, что речи о проверке его и быть не могло. А без эксперимента эта гипотеза была в то время таким же наивным иррациональным «мыльным пузырем», как сего­дня предположение о том, например, что мужчины притягивают дожди и грозы, а женщины отталкивают их;

г) в конце 1846 года, когда Земмельвейс уже работал, после
новой волны смертности клинику посетила очередная официальная
комиссия. Не зная истинных причин заболевания, комиссия все же
приняла решение. С точки зрения имевшихся тогда представлений
о болезни это решение было абсолютно абсурдным. Но именно оно
стало счастливым для Земмельвейса: комиссия постановила умень­
шить вдвое количество практикующих в клинике студентов-ино­
странцев, которых подозревали в том, что они грубо проводили
обследования, не считаясь со стыдливостью женщин. После этого
смертность за три месяца снизилась в семь (!) раз;

д) Земмельвейс работал не только на материалах вскрытия
умерших от лихорадки, но и широко использовал данные статистики.
По статистике же с введением патологической анатомии как обяза­
тельной дисциплины смертность от родильной лихорадки возросла
в клиниках в пять раз, и эти данные были у Земмельвейса;

е) врач, которого заменил Земмельвейс в клинике Клейна, решил
на три месяца вернуться, и Земмельвейс оказался временно без­
работным. У него появилась возможность уехать в отпуск, развеять­
ся, то есть фактически — подумать. Не суетиться, не спешить, не
предпринимать «что-то», а спокойно проанализировать факты. При
работе в клинике такой возможности принципиально быть не могло:
в палатах уже лежали пациентки, надо было срочно решать, как
лечить заболевших, как предотвратить распространение болезни.
Срочно! Раздумывать, медлить было некогда. Каждая минута про­
медления грозила новыми смертями невинных жертв медицины;

ж) когда Земмельвейс вернулся из отпуска, почти через две
недели умер его друг — профессор судебной медицины Якуб Колетш-
ка. Пахнер пишет: «Смерть Колетшки Земмельвейс перенес исклю­
чительно тяжело. Но на него подействовала не только сама смерть
друга, сколько тот факт, что Колетшка умер от ранки, порезавшись
при вскрытии трупа, причем, что очень важно, трупа женщины,
умершей от родильной лихорадки. Поэтому Земмельвейс решил
тщательным образом изучить протокол вскрытия трупа Колетшки»*.

Вскрытие показало точно такую же картину, что и вскрытия женщин, умерших от родильной лихорадки. А дальше Пахнер при­водит слова самого Земмельвейса: «В моей голове, еще переполнен­ной впечатлениями от Венеции, все перемешалось. Мысли о болезни и смерти Колетшки стали преследовать меня и днем и ночью. Из этого сумбура мыслей начала постепенно выкристаллизовываться уверенность в том, что смерть Колетшки и смерть многих сотен женщин, сведенных в могилу родильной лихорадкой, имеет одну и ту же причину... Заболевание и смерть Колетшки были вызваны трупными веществами, занесенными в кровеносные сосуды... И здесь передо мной неизбежно возник вопрос: а разве не может быть, что женщины, погибшие от этой же болезни, заболевали именно при попадании трупных веществ в сосуды? Ответ напрашивался сам собой: разумеется да, ибо профессора, ассистенты и студенты немало времени проводили в морге за вскрытием трупов, и трупный запах, очень долго сохраняющийся на руках, свидетельствует о том, что обычное мытье рук водой с мылом еще не удаляет всех трупных частичек... Чтобы обезвредить руки полностью, я начал использовать для мытья хлорную воду»**.

* Пахнер Ф. Указ, соч.— С. 58. ** Там же.^ С. 60.

Выбор у Земмельвейса был небогат: в то время использовали всего два дезинфицирующих раствора — один на основе карболки, второй на основе хлорной извести. Характерно, что много лет спустя Листер в своем открытии общей антисептики применил кар­болку.

Две сотни лет лучшие умы медицинского мира Европы изыскивали способ борьбы с этой страшной болезнью. Вот она, кровавая дань идолу творчества — методу перебора вариантов. Две сотни лет пере­бирали! А в это время гибли люди.

Метод проб и ошибок катастрофичен не только при решении задач, он столь же катастрофически ужасен и при развитии найден­ных решений: от методики борьбы с родильной лихорадкой до идеи общей антисептики оставался один шаг, но шаг этот был сделан Листером через восемнадцать (!) лет после открытия Земмельвейса. Вот дополнительная расплата за плохую технику решения твор­ческих задач — сотни и тысячи жизней людей, которые могли быть спасены за эти долгие восемнадцать лет.

Однако необходимо отметить и творческую смелость Земмель­вейса. Так, всегда считалось, что чем больше врач анатомирует, тем он более опытен и тем успешнее его операции на живых людях. По Земмельвейсу же врачу вообще запрещалось за день-два до обсле­дования пациенток посещать морг. Кроме того, Земмельвейс не побоялся вкл!очить в число «подозрительных объектов» руки самого врача, на что также надо было решиться. И, наконец, не стоит за­бывать, что открытие Земмельвейса появилось до исследований Пастера, который выявил и определил бактерии как источник многих болезней. Громадная заслуга Земмельвейса в том, что он не испу­гался и не отступил, а, наоборот, ринулся бороться за признание и внедрение найденной цели.

2.5. Умение «держать удар».

Своей работой Земмельвейс подготовил научное и общественное мнение к открытиям Пастера и Листера. Через пять лет после открытия общей антисептики Листер уже был в зените славы. То, на что Земмельвейсу не хватило жизни, Листеру досталось за пять лет.

Открытие Земмельвейса по сути было приговором акушерам всего мира, отвергавшим его и продолжавшим работать старыми методами. Оно превращало этих врачей в убийц, своими руками -в буквальном смысле — заносящими инфекцию. Это основная при­чина, по которой оно вначале было резко и безоговорочно отвергнуто. Директор клиники, доктор Клейн, запретил Земмельвейсу публико­вать статистику уменьшения смертности при внедрении стерили­зации рук. Клейн сказал, что посчитает такую публикацию за донос. Фактически лишь за открытие Земмельвейса изгнали с работы (не продлили формальный договор), несмотря на то, что смертность

в клинике резко упала. Ему пришлось уехать из Вены в Будапешт, где он не сразу и с трудом устроился работать.

Естественность такого отношения легко понять, если предста­вить, какое впечатление открытие Земмельвейса произвело на вра­чей. Когда один из них, Густав Михаэлис, известный врач из Киля, информированный о методике, в 1848 году ввел у себя в клинике обязательную стерилизацию рук хлорной водой и убедился, что смертность действительно упала, то не выдержав потрясения, он кончил жизнь самоубийством. Кроме того, Земмельвейс в глазах мировой профессуры был излишне молод и малоопытен, чтобы учить и, более того, чего-то еще и требовать. Наконец, его открытие резко противоречило большинству тогдашних теорий.

Поначалу Земмельвейс пытался информировать врачей наиболее деликатным путем — с помощью частных писем. Он писал ученым с мировым именем — Вирхову, Симпсону. По сравнению с ними Земмельвейс был провинциальным врачом, не обладавшим даже опытом работы. Его письма не произвели практически никакого действия на мировую общественность врачей, и все оставалось по-прежнему: врачи не дезинфицировали руки, пациентки умирали, и это считалось нормой.

Вот отрывок из письма одного из учеников Земмельвейса, напи­санного в конце 50-х годов, то есть почти через тринадцать лет после открытия истинных причин родильной лихорадки: «... Анатомический театр является единственным местом, где студенты могут встре­чаться и проводить время в ожидании вызова в акушерскую кли­нику. Чтобы убить время, они нередко занимаются на трупах или с препаратами... А когда их вызывают в клинику на противоположной стороне улицы, они отправляются туда, не проделав никакой дезин­фекции, часто даже просто не вымыв руки... При таком положении роженицы могут с тем же успехом рожать прямо в морге. Студенты переходят улицу, вытирая руки, еще влажные от крови, носовыми платками, и прямо идут обследовать рожениц... Вполне понятно, почему на собрании врачей клиники медицинский инспектор Граца воскликнул: «В сущности говоря, акушерская клиника представляет собой не что иное, как учреждение для массовых убийств...»*

Пахнер отмечает, что многие исследователи обвиняют Земмель­вейса в медлительности и нерешительности: одиннадцать лет он не публиковал никаких материалов. Но это не медлительность. Помимо того, что Земмельвейс руководствовался профессиональной этикой, эти долгие одиннадцать лет он проверял и перепроверял себя, прежде чем опубликовать рекомендации.

Высокое творчество требует от человека большой честности. Помимо подразумеваемой принципиальности, честность съедает мно-

* П а х н е р^Ф. Указ. соч.— С. 137.

го времени — единственного богатства, которым располагает и до­рожит творческая личность. Любищев три года перепроверял свои выкладки, прежде чем выступить в печати относительно завышенных данных по вредителям. Кеплер по 70 (!) раз повторял свои вычисле­ния, чтобы не допустить ошибки. Каждое вычисление — это три листа большого формата, заполненных мелким почерком. После его смерти сохранилось 900 таких листов. Это отнюдь не причуды и не болезненная дотошность, а проявление честности. Перед самим собой. Но творческая личность может себе это позволить, потому что знает — впереди вечность. А перед вечностью отступает суета.

Парадокс: торопиться, юлить, суетиться нет времени, а на ожи­дание вечности время есть! Поэтому одиннадцать лет проверки не были для Земмельвейса непредвиденной задержкой на пути к славе. Это было время очень плодотворного кропотливого труда. К 1860 го­ду Земмельвейс написал книгу. Но и ее игнорировали.

Только после этого он начал писать открытые письма наиболее видным своим противникам. В одном из них были такие слова: «...если мы можем как-то смириться с опустошениями, произведенными родильной лихорадкой до 1847 года, ибо никого нельзя винить в не­сознательно совершенных преступлениях, то совсем иначе обстоит дело со смертностью от нее после 1847 года. В 1864 году исполняется 200 лет с тех пор, как родильная лихорадка начала свирепствовать в акушерских клиниках — этому пора, наконец, положить предел. Кто виноват в том, что через пятнадцать лет после появле­ния теории предупреждения родильной лихорадки рожающие женщины продолжают умирать? Никто иной, как профессора аку­шерства...*

Профессоров акушерства, к которым обращался Земмельвейс, шокировал его тон. Земмельвейса объявили человеком «с невоз­можным характером». Он взывал к совести ученых, но в ответ они выстреливали «научные» теории, окованные броней нежелания по­нимать ничего, что бы противоречило их концепциям. Была и фаль­сификация, и подтасовка фактов. Некоторые профессора, вводя у се­бя в клиниках «стерильность по Земмельвейсу», не признавали этого официально, а относили в своих отчетах уменьшение смерт­ности за счет собственных теорий, например улучшения проветри­вания палат... Были врачи, которые подделывали статистические данные. А когда теория Земмельвейса начала получать признание, естественно, нашлись ученые, оспаривавшие приоритет открытия.

Земмельвейс яростно боролся всю жизнь, прекрасно понимая, что каждый день промедления внедрения его теории приносит бес­смысленные жертвы, которых могло бы не быть. Он готов был тратить время и деньги, лишь бы научный мир прислушался к нему. Немеи-

П а х н е p Ф. Указ. соч.— С. 167.

ким врачам, например, он предложил организовать за свои счет семинар, на котором он смог бы обучить их своей методике. Он просил врачей выбрать удобное для них время и место для такого семинара, но врачи отказались! Да что там деньги, он готов был пожертвовать своей жизнью, он хотел донести истину, хотел, чтобы ему поверили. Но его открытие полностью признало лишь следующее поколение врачей, на котором не было крови тысяч женщин, так и не ставших матерями. Непризнание Земмельвейса опытными вра­чами было самооправданием, методика дезинфекции рук принци­пиально не могла быть принята ими. Характерно, например, что дольше всех сопротивлялась пражская школа врачей, у которых смертность была наибольшей в Европе. Открытие Земмельвейса там было признано лишь через... тридцать семь (!) лет после того, как оно было сделано.

Естественно, что жизнь, каждый день которой был боем со смертью и косностью, не могла не отразиться на характере Земмель­вейса. «Он превратился в угрюмого ворчуна, раздражающегося по любому поводу, для него перестали существовать юмор и веселье, он постоянно был погружен в свои мрачные мысли и периодически разражался взрывами бурного негодования. Исчезли былая скром­ность, застенчивость и терпимость. Уже из открытых писем видно, каким он стал бесцеремонным и самоуверенным — о собственных открытиях он пишет как о крупнейшем достижении медицины, стоящем в одном ряду с дженнеровским оспопрививанием»*.

Любопытно, что Пахнер эти строки пишет в явно осуждающем тоне, хотя сам он приводит процитированную здесь статистику, из которой видно, что родильная лихорадка была действительно страшнее оспы и холеры, страшнее чумы, да и любой другой болезни, потому что возникала неожиданно, косила насмерть, причем не старых людей, а молодых матерей. Вот так: не пожелавшие принять, просто проверить теорию Земмельвейса были «не правы», а изгнанный из-за своего открытия Земмельвейс стал «нескромным и раздражительным, бесцеремонным, нетерпимым и беззастенчивым, самоуверенным». И это плохо! А то, что тысячи женщин продолжали умирать из-за пошлых амбиций врачей, это — «не к чести выдаю­щихся ученых»...

Можно представить себе то состояние отчаяния, которое овладе­ло Земмельвейсом, то чувство беспомощности, когда он, сознавая, что ухватил, наконец, в свои руки нити от страшной болезни, по­нимал, что не в его власти пробить стену чванства и традиций, кото­рой окружали себя его современники. Он знал, как избавить мир от недуга, а мир оставался глух к его советам. Не кощунство ли в такой ситуации говорить о потере «юмора и веселья»?..

Пахнер Ф. Указ, соч.—С. 172—173.

Земмельвейс лишился рассудка. В середине 1865 года он бьщ помещен в психиатрическую больницу в Вене, а 13 августа 1865 года в возрасте сорока семи лет умер там. Причиной его смерти по злой иронии судьбы стала ранка на пальце правой руки, полученная им при последней гинекологической операции.

2.6. Результативность

Земмельвейс сделал открытие, разработал его в теорию и частично внедрил при жизни. Кроме того, своими письмами и книгой он за­ставил врачебный мир не «позабыть» о предоперационной дезин­фекции рук, и внедрение метода, которое шло после смерти Земмель-вейса, было фактически подготовлено всей его жизнью.

ВМЕСТО ОКОНЧАНИЯ

В своем программном труде «Культура и этика» Альберт Швей­цер писал: «Голос истинной этики опасен для счастливых, если они начинают прислушиваться к нему. Она не заглушает иррациональ­ное, которое тлеет в их душе, а пробует поначалу, не сможет ли выбить человека из колеи и бросить его в авантюры самоотречения, в которых мир так нуждается...

Идеал культурного человека есть не что иное, как идеал человека, который в любых условиях сохраняет подлинную человечность»*.

Приведенные факты из жизни выдающихся личностей предна­значены не для выработки защитного барьера: «великими делами пусть занимаются великие люди, а я человек маленький...» Нет, цель написанного противоположна. Здесь показаны разные люди с разной судьбой. Они отличаются и по происхождению, и по области своих занятий, и по способностям. Но всех их объединяет одно — они обыкновенные люди. Самые обычные люди. Великими их сделало Великое Служение Великому Делу. Это доступно каждому.

Конечно, творчески — по большому счету — людьми они были не всегда, не на всех этапах своей жизни. Но цель настоящей работы -попытаться найти подходы к формулированию обобщенного идеала для жизни человека. И потому нас интересуют (и мы рассматриваем в работе) только творческие, то есть связанные с постановкой и ре­шением проблем, этапы жизни. Творческая личность — это не орден, не пожизненное звание. Перестав заниматься творчеством, человек перестает и быть творческой личностью. Но на настоящем этапе работы важна проблема Идеальной Творческой Личности, стать которой доступно каждому.

* Швейцер А. Культура и этика.— М.: Прогресс, 1973.— С. 319.

До совсем недавнего времени на протяжении нескольких лет Г. С. Альтшуллер практиковал на экспериментальных учебных семинарах по ТРИЗ проведение письменных работ на тему «Шкала оценки прожитой части жизни». Слушателям давалось задание выбрать универсальные параметры, по которым можно было бы оценить жизнь любого человека. При этом в задании была маленькая психологическая ловушка: не указывалось, с каких позиций эта шкала должна оценивать прожитую жизнь. И характерно, что каж­дый слушатель выбирал свои параметры, хотя и не существенные для другого человека, однако такие, по которым сам он набирал высокие баллы. Так проявлялась выработанная для защиты от само­го себя иллюзия «не зря прожитой жизни». Кто-то учитывал число детей, кто-то — отношение с начальством, чувство юмора, уважение товарищей, число освоенных профессий, наконец, просто всякое участие в коллективе, идущем к большой цели. Поэтому список качеств, истинно важных, определяющих жизнь любого человека с объективных позиций творчества, то есть потенциальной пользы для общества, воспринимается обычно в штыки. Когда аудитория примеряет эту одежку к себе, это ломает ее самоуверенное спокой­ствие, и мысль о приближающемся заслуженном отдыхе испаря­ется — ведь так мало сделано, а большая часть жизни уже прожита, на что ушли годы?!

И это хорошо, что появляются такие мысли. Мы сознательно стремимся их вызвать. С тем, чтобы на место дискомфорта пришло четкое осознание пути. Мы не должны жить неосознанно. Это недо­стойно нас. Человек — не листик в руках урагана. Человек должен жить по человеческим нормам и правилам и в любых условиях оста­ваться человеком. Человек должен сравнивать себя не со случайным соседом с лестничной клетки, а с людьми, изменившими ход истории. Он должен стремиться стать таким человеком. Иэто доступно каждому.

Творческая личность — это не сверхчеловек, не блистательный супермен. Творческая личность столь же редко одерживает победы, сколь редко супермен не одерживает их. В этом своя драматичная закономерность. Здесь нет фантастических прыжков, железного удара и дикой скорости, прочно вошедших неизменным атрибутом героя из лавины массовой культуры в нашу жизнь. Супермен -порождение и герой XX века. Это стальной бездушный робот, авто­матическая кукла, которую забыли выключить. Творческая лич­ность — часто беззащитный человек, но, несмотря на это, вечный бунтовщик против всего, чему присваивают эпитеты «респектабель­ный», «устойчивый», «незыблемый», «общепризнанный».

Творческая личность героическим эпосом проходит сквозь всю историю человечества. Трудно поверить, что прогресс человечества, его извечные надежды на всеобщее поумнение, наконец, просто на счастье непосредственно и лично связаны с сонмом одиноких, им же затравленных людей, в далёкой юности поставивших перед собой Великую Достойную Цель, направленную на благо всего челове­чества, и сквозь все преграды идущих к ней.

Выделенная система качеств характеризует начальный этап раз­работки этой темы. Ведь система относится к творческой личности, в одиночку продирающейся к цели. Но творческая личность не всегда действует в одиночку. Путь к цели не устлан розами и в том случае, если по нему идет целая школа. Более того,— и этот вывод был для разработчиков темы весьма неожиданным,— организация школы ставит свои проблемы, часто даже осложняя достижение цели. И предъявляет новые требования к качествам творческой личности. Перечисленных шести качеств для организации школы уже недостаточно. Требуется какой-то дополнительный «икс». Если же сверх школы организуется движение, то к «иксу» добавляется «игрек».

В исследовании проблемы творческой личности неясностей еще много, это обнадеживает,— есть почва для развития темы.

Вот, например, такая задача: как облегчить участь творческой личности? Допустим, мы организуем «Комитет по внедрению твор­ческих личностей в официальную науку». Из ста прожектеров будет отобрана одна несомненно творческая личность с глобальной до­стойной целью. Но официальное признание предусматривает не только внедрение идей, но и сопутствующие этому внедрению долж­ности, звания и другие привилегии. Не изменит ли это творческую личность, не переведет ли ее в обычного человека, связанного обстоя­тельствами, не заставит ли, борясь за сохранение привилегий, от­казаться от какой-то степени глобальности и достойности своей цели и согласиться на сведение ее к маленькой частности? Не­признание — это ведь не только нормальная реакция окружающей среды, но и замечательные «природные условия» для формирования творческой личности.

Но верно также и то, что «привилегии и должности» откры­вают новые, более широкие возможности ведения разработок, на­конец, они приносят более полную и быструю отдачу всему об­ществу...

Мы не ставим вопрос: признавать или не признавать? Безусловно признавать. И чем раньше, тем лучше,— и для творческой личности, и для всего общества. Вопрос стоит иначе: как, признавая, сохранить условия формирования творческой личности, признавая, не испор­тить?

Точка в нашем разговоре не поставлена. Шесть качеств твор­ческой личности, которые, мы рассмотрели,— это необходимый ми­нимум для решения одной проблемы и внедрения полученных ре­зультатов, то есть для одного творческого цикла. По времени этот цикл занимает годы. Но в течение всей жизни человек способен решить систему проблем, совершить систему творческих циклов. Свой разговор мы продолжим о творческой стратегии на всю жизнь.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Закрыв последнюю страницу этой работы, можно постараться скорее ее забыть, сожалея о зря потраченном времени, или попробо­вать применить к себе некоторые рекомендации, или даже заняться исследованиями в области формирования творческих качеств лич­ности. Чтобы помочь читателю в достижении этих целей (за исклю­чением первой, поскольку память человека великолепно справляется с такими задачами сама), мы предлагаем небольшой практикум по теме. Все изложенные здесь задания можно разделить на три раз­дела:

A. Задания первой группы преследуют мини-цель: помочь в освое­
нии темы, уяснить для себя, лучше понять основные положения
изложенного.

Б. Задания второй группы должны способствовать применению прочитанного материала к себе. Это как бы миди-цель: дать чита­телю возможность в себе самом сформировать некоторые из твор­ческих качеств.

B. Третий уровень заданий — это попытка втянуть читателей
в исследования по теме. Наша макси-цель.

Три типа целей, три группы людей, три разных подхода к чтению материала. Разумеется, такая четкая классификация довольно условна: чтобы хорошо усвоить тему, надо испытать на себе выводы этой работы, а чтобы быть уверенным в них, надо самому их вывести, то есть проанализировать биографии творческих личностей.

1. Представьте себя в роли молодого Земмельвейса: только что гениальное прозрение осенило вас — вы открыли, наконец, причины возникновения страшной болезни. Как бы вы внедряли результаты этого открытия? В чем, по-вашему, была ошибка Земмельвейса и как можно было ее избежать (если, конечно, это вообще было воз­можно)?

2. В очерке «Процесс о миллионах»* Б. Ольгин рассказал об истории Леонида Ивановича Воинова, придумавшего новый ра­циональный способ раскроя листовой стали для изготовления резер­вуаров. По подсчетам этот способ давал трехмиллионную экономию в год. Борьба изобретателя за получение вознаграждения полна трагического содержания:

«— Я дал трехмиллионную экономию, выделяйте мне, что поло­жено»,— напомнил он вскоре своему начальству.

В институте одна за другой созываются авторитетные комиссии

и одна за другой дают короткие заключения: проверщик чертежей

Л. И. Воинов внес ряд корректировок, что и является его служебной

•обязанностью, но даже если б не являлось, все равно это никакая

не рационализация, и, естественно, не изобретение.

Воинов стал писать. Он интуитивно придерживался классической челобитной системы: «от низшего высшему и высшему на низшего». Отказал начальник группы института К. К- Купалов — Воинов строчит жалобу на Купалова. Отказывает БРИЗ — летит жалоба на БРИЗ. Специалисты погружаются в разбор жалоб, создается ко­миссия — впрочем, это уже все знакомо.

В процесс о трех миллионах включается суд. Четвертый участок Ленинского района Москвы истцу отказывает. Воинов — в город­ской. То же. Воинов жалуется на городской в Верховный. Новый отказ. Воинов затевает серию процессов в другом нарсуде. Все повторяется вновь.

С непрерывно действующего жалобно-обличительного конвейера сошло более сорока заявлений в партийные, профсоюзные, советские и судебные органы, в газеты и журналы.

В коротких перерывах, когда руки свободны от пера и бумаги, Леонид Иванович использует их для вразумления «внутренних вра­гов» — коллег по институту. Когда одна из сотрудниц не согласилась с мнением Воинова, он продемонстрировал ей силу своих кулаков. Народный суд не одобрил этой аргументации и дал «вразумителю» принудработы.

Но дух Воинова сломлен не был. Коллектив отдела, в котором работал корректировщик, взмолился: «мы или он». К мольбе отнес­лись сочувственно.

Воинов ушел. Работает теперь в другом учреждении и продол­жает вести процесс. Вот уже десять лет!

Комиссии заседают, процесс о трех миллионах продолжается».

Вот описание типичной ситуации. Представьте себя на месте Л. И. Воинова: сделано изобретение, оно приносит прибыль государ­ству, хотя юридически и не признается изобретением, в материаль-

№ 5. 92

Ольгин Б. Проц