Миссис Бентли и мистер Бентли.

Когда грохотал по рассохшимся шпалам,

Когда рассыпался бенгальским огнем,

Он, право, не выглядел слишком усталым,

А все так привыкли кататься на нем!

 

Последний трамвай,

Последний трамвай

По городу едет.

Привычный уклад,

Торжественный взгляд,

Парадный наряд.

На солнце горят,

На солнце горят

Перила из меди.

Последний трамвай.

Последний парад.

Прощальный обряд.

 

Мы сами страницы обратно листаем,

Хоть знаем: уже ничего не вернуть.

И мы понимаем, как трудно трамваям

Скрипя, отправляться в последний свой путь.

 

Последний трамвай,

Последний трамвай

По городу едет.

Привычный уклад,

Торжественный взгляд,

Парадный наряд.

На солнце горят,

На солнце горят

Перила из меди.

Последний трамвай.

Последний парад.

Прощальный обряд.

 

Устало бредем, временами не веря,

Что сами до цели сумеем дойти.

Открой нам, пожалуйста, задние двери,

Подбрось нас, дружище, ведь нам по пути.

Трамвай уезжает. Мистер Бентли увозит миссис Бентли.

***

 

Дома у Лео Ауфмана. Дети – Рут, Маршалл, Сара, Ребекка и Джозеф - играют в какую-то игру, похожую на фанты.

 

ДЕТИ.

А кому вот этот ножик?

Это папе.

А кому двенадцать ложек?

Это маме.

 

А кому вот эта чашка?

Это маме.

А военная фуражка?

Это папе.

 

А потом пойдем разделим

Из кладовки старый хлам.

А потом вот этот воздух

Мы распилим пополам.

 

Все распилим, все разделим,

Все столы и все постели,

Даже нашу кошку Берту

Мы разделим пополам.

 

А кому вот эта кружка?

Это папе.

А кому часы с кукушкой?

Это маме.

 

А кому вот эта книжка?

Это папе.

А кому вот этот мишка?

САРА.

Это мой мишка! Отдай!

 

ЛИНА (входит и некоторое время наблюдает за детьми).

Нет, не любят дети драмы,

Драмы им не по нутру.

Даже похороны мамы

Превратят они в игру.

Этот случай – чтобы плакать,

Это вовсе не игра!

(В крик.)

И вообще, вам писать, какать,

Спать и ужинать пора!

 

Дети убегают.

(Берет книги с полки.) «Повесть о двух городах»? Моя. «Лавка древностей»? Ха, это-то наверняка Лео Ауфмана. «Большие надежды»? Когда-то это было мое. Но теперь пусть «Большие надежды» остаются ему.

ЛЕО (входя).

Что здесь происходит?

ЛИНА.

Здесь происходит раздел имущества. Если отец и муж сутками не вылезает из сарая, если Маршалл вторую ночь просыпается в слезах – ему снится Машина счастья – значит, пора все делить пополам. Прочь с дороги!

ЛЕО.

Ты уезжаешь – и даже не испробовала, что такое машина счастья! Попробуй хоть разок, и, уж конечно, ты сейчас же все распакуешь и останешься.

 

Пауза.

 

ЛИНА.

Ну, ладно. Где она?

 

…Весь город собрался возле забора Лео Ауфмана. Старики и дети, все принарядились, как к воскресной службе.

Ожидание.

«…стья… шина… шина… машина… сча… стья… стья… стья… счастья…» – шелест со всех сторон.

Немногочисленный оркестр пожарной команды, готовый грянуть в ответственную минуту, наигрывает что-то легкое.

Распахиваются ворота сарая, и перед нами предстает нечто странное, несуразное. Огромный чемодан, выкрашенный в ослепительный оранжевый цвет.

«Ах!..» И оркестр грянул.

Лео, щурясь окидывает взглядом собравшихся. Жестом останавливает музыкантов. Потом решительно подходит к машине и с несвойственной ему грацией распахивает дверцу.

 

ЛИНА.

Ты добился невозможного, Лео. Мне не терпится.

 

Лина залезает в машину. Лео захлопывает за ней дверь. Нажимает какие-то кнопки, рычаги. Машина начинает вибрировать. Из нее, как из далекого ресторана, доносятся обрывки музыки.

Все замерли в напряженном ожидании.

И вдруг - наконец-то! – голос Лины.

 

Господи, как высоко!

ЛЕО (скромно).

Это она на Эйфелевой башне.

ХОР.

Это она на Эйфелевой башне!

На Эйфелевой башне…

ЛИНА.

Ой! Настоящая вода с весла…

ЛЕО.

Венеция.

ХОР.

Это она в Венеции.

В Венеции…

ЛИНА.

Колонны, колонны, Лео, с ума сойти, их больше, чем на доме Сэма Гудвина!

ЛЕО.

Еще бы. Это Парфенон.

ХОР.

Это Парфенон.

Парфенон!..

МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК.

А кто такой Парфенон?

 

Пауза.

 

ЛИНА.

Какой чудный запах!..

МАРШАЛЛ (случайно дотронувшись до машины).

Она какая-то горячая, папа!

ЛЕО.

Еще бы. Она работает. Ты думаешь это просто, делать человека счастливым?

ЛИНА.

Боже, я с тобой танцую, Лео! (Начинает смеяться. Сквозь смех.) Не может быть!.. Лео!..

ЛЕО.

Это ей кажется, что она танцует.

ХОР.

Ей кажется, что она танцует!

Она танцует.

Ей кажется.

ЛИНА.

Штраус! Штраус!

ЛЕО (разводя руками).

Это действительно Штраус.

 

Хор поет Штрауса. Оркестр играет Штрауса. Все танцуют. Лина смеется. Постепенно ее смех переходит в плач.

Некоторое время веселье продолжается.

 

РЕБЕККА.

Она плачет, папа!

ЛЕО.

Она не может плакать!

 

Наступает тишина, слышны только всхлипывания Лины.

 

Да… как маленькая… (Лео осторожно открывает дверцу.)

ЛИНА.

Дай мне доплакать, Лео…

 

Пауза.

 

Ты забыл главное – рано или поздно всем придется вылезать из этой штуки и опять мыть грязную посуду и стелить постели. Конечно, пока сидишь там внутри, закат длится чуть не целую вечность, и воздух такой душистый, и так тепло и хорошо. Но кому нужно, чтобы закат продолжался целую вечность?

(Начинает петь, вылезая из машины.)

 

Почему мы счастье ищем по экранам?

По чужим жилищам и по дальним странам?

На соседской свадьбе и в чужой улыбке?

И не слышим рядом чьей-то тихой скрипки?

 

В этом доме собралась я умирать,

Этот дом детей моих детей согреет.

Хорошо ли птиц на волю отпускать,

Если птица жить на воле не умеет?

 

Что мне, Лео, Эйфелева башня?

Для чего мне, Лео, Парфенон?

День грядущий или день вчерашний –

Это все не более, чем сон.

 

И давай уже не будем снова

О несбыточной поре.

Счастье – это просто слово

В бестолковом словаре!

 

Знать бы сразу, что за доброй этой маской

Притаилась столь великая персона.

Я ведь замуж выходила не за Маркса,

Не мечтала стать супругой Эдиссона.

 

Может, я была какой-то не такой?

Мне всегда немножко не хватало страсти.

Но зато я что-то знала про покой

До того, как не задумалась про счастье.

 

Я с тобой едва не заболела –

Женщины на сладкое клюют.

Ты – еврей. Откуда счастье, Лео?

Почитай внимательно талмуд.

 

И давай уже не будем снова

О несбыточной поре.

Счастье – это просто слово

В бестолковом словаре!

 

ЛЕО.

Как же теперь быть, Лина?

ЛИНА.

Вот уж этого я не знаю.

ЛЕО.

Ничего не понимаю… Дай-ка я сам посмотрю, верно ли ты говоришь. (Усаживается в машину.) Ты не уйдешь?

ЛИНА.

Мы тебя подождем.

 

Лео закрывает дверь машины. Включает ее. От машины начинает идти дым.

 

ДЕТИ.

Пожар, папа! Машина горит!

 

Лео выскакивает из горящей машины.

 

ЛЕО.

Вызывай пожарных, Лина!

ПОЖАРНЫЕ.

Мы здесь!

ЛИНА.

Вы здесь, чтобы играть, а не чтобы тушить. Вот и играйте.

 

Пожарные играют.

Раздается взрыв. Все в дыму. От машины ничего не осталось.

 

Вот теперь можете тушить. (Забирает детей и уходит в дом.)

ЛЕО.

Первое, что узнаешь в жизни – это что ты дурак.

 

Распадаются стены дома. И комната, в которой вокруг стола собралась вся семья, кроме Лео, поднимается и парит в воздухе.

 

Последнее, что узнаешь – это что ты все тот же дурак.

 

 

***

 

Дуг с тетрадью. Подведение итогов.

 

ДУГ.

Нельзя полагаться на вещи, потому что:

они разваливаются, ржавеют, гниют, или просто остаются недоделанными, даже трамвай всегда доходит до конца, где уже и рельсов нету.

Нельзя полагаться на людей, потому что:

они уезжают… чужие люди умирают… знакомые тоже умирают… друзья умирают… люди убивают других людей, как в книгах… родные тоже могут умереть…

Значит:

если трамваи, и бродяги, и приятели, и самые лучшие друзья могут уйти на время или навсегда, или заржаветь, или развалиться, или умереть, и если такие люди, как прабабушка, которые должны жить вечно, тоже могут умереть… если все это правда… значит, и я, Дуглас Сполдинг, когда-нибудь… должен…

 

Яркий свет. Нестерпимо яркий.

На пустой сцене стоит кровать. В кровати – Дуг-мальчик. На почтительном расстоянии – все жители городка. Где-то наверху – дети-ангелы.

Появляются миссис Бентли, мистер Бентли и полковник Фрилей, во главе с доктором. Все в белых халатах, с музыкальными инструментами. То ли духовой оркестр, то ли консилиум.

Жара.

 

ХОР.

Уж этот зной,

Палящий зной,

Давящий зной,

Он истекает раскаленной белизной,

Кипящий жир,

Гудящий жар,

Входящий в раж,

Парящий шар,

Шипящий пар,

Ми-раж…

 

ПОЛКОВНИК, МИССИС БЕНТЛИ, МИСТЕР БЕНТЛИ, ДОКТОР.

На воспаленном небосклоне

Шипит яичница луны.

В горящих реках люди тонут,

И крокодилы и слоны.

Новорожденный голос чей-то

Звучит, откуда – не понять.

Сто двадцать пять по Фаренгейту,

Сто двадцать пять!

 

Песенка старьевщика Джонаса вторгается в этот странный, вязкий мираж.

«Барахло и хлам,

Барахло и хлам,

За пятак куплю,

А за так отдам.»

 

МИСТЕР БЕНТЛИ.

Ну, что вы скажете, коллега,

Об этом очень странном сне?

ДОКТОР.

Побольше льда, побольше снега!

МИССИС БЕНТЛИ.

Ему?

ДОКТОР.

Нет-нет! Сначала мне!

 

Ангелы посыпают доктора снегом. Он прикладывает трубу к груди Дуга, слушает.

 

Как интересно бьется сердце:

Какой-то новый рваный темп!

И не анданте и не скерцо,

Скорее – степ, бродвейский степ.

 

Пора больному ставить флейту.

ПОЛКОВНИК.

А лучше, может быть, тромбон?

ДОКТОР.

Сто двадцать пять по Фаренгейту,

Не знаю, выдержит ли он…

 

Появляется Джонас со своим фургоном. Возле него Том.

ДЖОНАС.

Ну что, Том?

ТОМ.

С Дугом плохо. С моим братом… Он умирает.

ДЖОНАС.

Ну, ну, не может этого быть.

ТОМ.

Он умирает, и доктор никак не поймет, что с ним. Говорит, это все жара виновата. Неужели так бывает, мистер Джонас? Неужели жара может убить человека, даже не на улице, а в темной комнате? Ох, мистер Джонас, если б только…

ДЖОНАС.

Что, мальчик?

ТОМ.

Если б только у вас в фургоне нашлось что-нибудь для Дуга! Ну, что-нибудь такое, чтобы отнести ему – и он поправится…

ХОР.

Уж этот зной,

Палящий зной,

Давящий зной,

Он истекает раскаленной белизной,

Кипящий жир,

Гудящий жар,

Входящий в раж,

Парящий шар,

Шипящий пар,

Ми-раж…

 

В мираж врывается бабушка. Она бросается к доктору, хватает его за руки, едва ли не становится перед ним на колени.

 

БАБУШКА.

Доктор… Доктор…

Да-да, клянусь…

…в последний раз…

Но не судите слишком строго.

Ведь я теперь молюсь на вас,

Как на истинного Бога!

Вы ж ученый, вы же медик,

Вы же слышите – он бредит!

А в руках у вас сейчас

Вся медицинская наука!

Доктор,

Заклинаю вас:

Спасите внука!!!

Неужто нет среди лекарств

Таблетки от его недуга?

Доктор,

Я заклинаю вас:

Спасите Дуга!

А иначе…

Зачем рождаться? Зачем рожать

В нечеловеческих муках?

Чтобы бабушкам

провожать

Внуков?

Доктор…

ДОКТОР.

Мальчишки, в общем-то, живучи…

Боюсь сказать наверняка…

Все может статься, но пока…

Тяжелый случай.

Тяжелый случай…

Дождемся утра, миссис Сполдинг…

 

Высвечивается фигура миссис Лумис.

 

ЛУМИС.

Вы должны мне кое-что обещать, Дуглас. Обещайте не дожить до глубокой старости. Очень советую – ведь кто знает, когда еще появится на свет вторая Элен Лумис. Так что, постарайтесь умереть, пока вам не исполнилось пятьдесят. Ведь я не знаю, сколько вас там продержат. А вдруг сразу отпустят обратно? Но я сделаю все, что могу, Дуглас, обещаю вам.

Ну, что? Куда теперь? В Париж?

ДУГ.

В Париж.

 

Переход в другое пространство.

 

ЛУМИС.

Мы стоим на мосту и глядим вниз. В мутные воды Сены. В руках у нас почему-то рюмки с аперитивом… Мы чокаемся… Рюмки звенят…

Слушайте, а давайте махнем в Мулен Руж? Самой любопытно. Я всегда считала, что истинную любовь определяет дух, хотя тело порой отказывается этому верить. Тело живет только для себя. Только для того, чтобы пить, есть и ждать ночи. В сущности, это ночная птица. А дух рожден от солнца, Дуг. Разве можно сравнивать тело, это жалкое порождение ночи, со всем тем, что за целую жизнь дают нам солнце и разум?.. (Короткая пауза. Решительно.) Не знаю.

Хм, Мулен Руж!.. В то время я, пожалуй, не была к этому готова. Зато теперь – в самый раз!

 

Ах, Париж, ах, Парис –

Изощренный каприз.

А высокий Монмартр,

Это верх или низ?

И великий урод

Будет тут рисовать

Полутень, полусвет

И измятую страстью кровать…

 

Мулен Руж!

Тут вина не видна,

И пойди, обнаружь,

Кто тут чья-то жена,

Кто тут чей-нибудь муж.

Мулен Руж…

Хоть на вечер развей,

Хоть на миг, но разрушь,

Мулен Руж!

В этой графике тел,

В этом облаке душ,

Закружил, завертел

Мулен Руж!

Мулен Руж…

 

Это – верх. Это – низ.

Не найдя компромисс,

Ты навек остаешься

Не миссис, а мисс.

И, наверное, главная наша беда

В поздно сказанном «да»,

В поздно сказанном «да».

В слишком долго не сказанном «да».

 

ЛУМИС и ДУГ.

Мулен Руж!

Тут вина не видна,

И пойди, обнаружь,

Кто тут чья-то жена,

Кто тут чей-нибудь муж.

Мулен Руж…

Хоть на вечер развей,

Хоть на миг, но разрушь,

Мулен Руж!

В этой графике тел,

В этом облаке душ,

Закружил, завертел

Мулен Руж!

Мулен Руж…

 

«ДЕВОЧКИ».

Горящие глазки

И кожа бела,

Просящие ласки

Мужские тела.

На улице лето,

А может быть – зима?

Понравилась Иветта?

А может, Фатима?

В безудержной пляске

Мелькают подвязки,

Мелькают подвязки

И сводят с ума!

Мелькают подвязки,

Толкают к развязке

И сводят, и сводят

С ума…

 

ДУГ.

Хорошо, что не миссис,

Прекрасно, что мисс.

Что нашли компромисс

И меня дождались.

Пусть всему вопреки,

Пусть не ранней весной,

Но мы, все же, накрыты

последней волной

Этой бурной реки.

 

ЛУМИС и ДУГ.

Мулен Руж!

Тут вина не видна,

И пойди, обнаружь,

Кто тут чья-то жена,

Кто тут чей-нибудь муж.

Мулен Руж…

Хоть на вечер развей,

Хоть на миг, но разрушь,

Мулен Руж!

В этой графике тел,

В этом облаке душ,

Закружил, завертел

Мулен Руж!

Мулен Руж…

 

«ДЕВОЧКИ».

Горящие глазки

И кожа бела,

Просящие ласки

Мужские те…

 

Все обрывается, словно кто-то сказал «Замри!».

И снова вокруг постели Дуга властвует мираж.

 

ХОР.

Уж этот зной,

Палящий зной,

Давящий зной,

Он истекает раскаленной белизной,

Кипящий жир,

Гудящий жар,

Входящий в раж,

Парящий шар,

Шипящий пар,

Ми-раж…

 

Появляется Джонас со своим фургоном.

 

ДЖОНАС.

Воздух, воздух! А вот кому воздуха? Прохладный, отрадный, как ручей течет, холодит, как лед… Купишь разок – запросишь в другой… Есть и весенний, есть и осенний, из дальних краев, с Антильских островов… ясный и синий, пахнет дыней… Воздух, воздух, свежий, соленый… чистый, душистый… Всякому на долю, и всласть и вволю!

(Останавливается возле постели Дуга. Присаживается на край.) Дуг, ты знай себе, лежи спокойно. Ничего не надо говорить, и глаза открывать не надо. И не старайся показать, что ты меня слышишь. Я все равно знаю, что слышишь: это старик Джонас, твой друг. Твой друг…

Жара убийственная. Лето тянется и тянется, нет ему конца, и сколько всего приключилось, верно? Чересчур много всего… Я сейчас встану и уйду. Но когда я уйду – запомни хорошенько, - у тебя на кровати останется вот эта бутыль. (Достает из фургона бутыль. Надевает очки, читает от руки сделанную надпись на самодельной этикетке.) «Синие сумерки для того, чтобы видеть во сне чистейший северный воздух. Взяты из атмосферы снежной Арктики и смешаны с прохладой Аранских островов, соленым ветром с Дублинского залива и полоской тумана с побережья Исландии.»

Когда ты будешь это пить, помни – все это собрано для тебя твоим другом. «Разливка и закупорка Компании Джонас, Гринтаун, штат Иллинойс.» (Кладет бутыль в постель Дугу, впрягается в свой фургон, уходит.)

 

Небо становится синим. На нем загораются яркие звезды. Появляется Том. Подходит к постели, склоняется над братом.

 

ТОМ.

Дуг! Ты живой? Ты живой? Дуг!!!

 

Пространство мечты.

Каток. Оркестр. Фейерверки.

Лумис, рядом с ней – Дуг.

Лумис скользит по льду. Впрочем, катается она плохо, и вместо слова «скользит» больше подошло бы – «ковыляет». Она спотыкается, смешно и трогательно взмахивает руками, пытаясь сохранить равновесие. Не всегда ей это удается…

 

ЛУМИС.

Время – престранная штука, а жизнь – и еще того удивительней. Я чересчур зажилась на свете, а вы родились то ли слишком рано, то ли слишком поздно. Ужасно досадное несовпадение. Но на следующем обороте колесики обязательно повернутся так, как надо…

 

Наше с вами сплетение судеб

Легким кружевом пало на плечи.

Жить на свете немножечко легче,

Если знаешь, что все мы там будем.

И прощаться немножечко легче,

Если знаешь, что все мы там будем,

Этот вечный покой хуже буден,

Если он без надежды на встречи.

 

На льду коньковый след

С узором вензелей…

А вы смотрите вслед

Как можно веселей.

На льду коньковый след

С узором вензелей…

А вы смотрите вслед

Как можно веселей.

 

КОНЕЦ.