Мы стали искателями одобрения, утратив при этом способность быть собой

С самого раннего детства я очень внимательно наблюдал за отцовским выражением лица. Благодаря этому я мог быстро определить, в каком он настроении, и соответственно подстроить под него свое поведение. Мои реакции на отца всегда преследовали цель «удерживать его довольным». Когда только возможно, я применял юмор, чтобы не обострять его мрачное настроение.

Поиск одобрения стал мощным защитным механизмом, которым я пользовался всегда, когда сталкивался с людьми, которые представлялись мне потенциально опасными или злобными — и мой отец возглавлял этот список. Я был очень глубоко убежден, что если я смогу получить одобрение от людей, они не станут причинять мне боль.

Сегодня я знаю, что когда я впадаю в состояние искателя одобрения — а иногда мне трудно этого не сделать — я теряю способность быть собой. Я покидаю истинного себя. Я настоящий сползает под дверь, потому что я сосредоточен на реакции и поведении, которое доставит удовольствие другому — не мне. Таким образом, я говорю «нет» подлинному себе и «да» чьим-то чужим желаниям.

 

4. Мы либо стали алкоголиками, либо вступили в брак с алкоголиком, либо и то и другое, либо нашли другую зависимую личность, например трудоголика, чтобы удовлетворить нашу болезненную потребность в покинутости

Если мы внимательно рассмотрим свое ближайшее окружение, членов семьи и не только, скорее всего не потребуется больших усилий, чтобы заметить, что мы сближаемся, становимся друзьями или притягиваем алкоголиков или других зависимых личностей. Эмоционально здоровые люди, с крепким самоуважением обычно не связываются с алкоголиками, компульсивными или эмоционально нездоровыми индивидами. Иногда "улучшатели" и спасатели, которые очень искусно замаскировали свои собственные личностные проблемы, вступают в брак или встречаются с алкоголиком в напрасной попытке получить контроль или обрести самоуважение, занимаясь спасением.

И наоборот, многие зависимые и привязчивые люди добиваются, чтобы их спасали, обращаясь к тем, кто имеет тесное сходство с их оскорбляющим родителем. Пока разумный мир ожидает, что ребенок, переживший плохое обращение, не станет вступать в романтические отношения с партнером, склонным к насилию, опыт говорит обратное. Боль и оскорбления знакомы и привычны многим детям алкоголиков, и часто они чувствуют себя почти комфортно в жестоком окружении, которое напоминает то, что они пережили в детстве.

Алкоголики и трудоголики редко способны поддержать другого человека, потому что их комупульсивное/зависимое поведение направлено на блокировку чувств. Для многих зависимость — это способ не чувствовать чувства. А значит родитель или партнер, который намеренно напивается, по сути заявляет: «Я сейчас эмоционально покидаю себя, своего партнера и /или детей». Когда мы вовлекаемся в отношения с зависимой личностью, мы на каком-то уровне ищем ту знакомую покинутость, которую пережили, будучи детьми.

 

Мы проживаем жизнь с позиции жертвы и эта слабость влечет нас в наши любовные и дружеские связи

Все взрослые дети алкоголиков — самые настоящие жертвы. Мы смотрим на жизнь и подходим к ней с этой позиции. Мы с легкостью настраиваемся на сопереживание таким же страдальцам. На самом деле, практически шестое чувство управляет нашим стремлением к принадлежности и процессом социализации.

Совершенно естественно для жертв: притягиваться к другим жертвам. Идентификация зачастую происходит почти мгновенно; и все "улучшатели" и спасатели из числа нас радостно хватаются за возможность увлеченно холить и лелеять чужое несчастье. Нам не хватает понимания, что мы часто применяем это как средство для избегания своей собственной боли и смятения, веря, что помещая фокус внимания на другого, мы как-нибудь решим множество проблем взрослых детей, с которыми мы сталкиваемся.

Часто мы проигрываем роль жертвы снова и снова. У состояния жертвы хорошо знакомый горько-сладкий вкус и оно дает постоянство и идентичность. Задача взрослого ребенка распознать многочисленные способы, которыми мы закрепляем поведение жертвы, продаем себя со скидкой или ниже нашей личной стоимости.

Однажды осознав, как мы саботируем свои усилия, мы можем постепенно ставить задачу принимать здоровые решения, которые неизменно продвигают нас прочь от тяжелых переживаний из-за низкого самоуважения. Это нелегкая задача, но если ежедневно практиковаться, она становится менее сложной. Жертвы обычно чувствуют себя беспомощными перед жизнью. Здоровые, основанные на уважении поступки приносят более позитивный взгляд на мир и, как правило, более осмысленный выбор партнеров и друзей.

 

У нас чрезмерно развито чувство ответственности, нам проще заботиться о других, чем о себе; это позволяет нам не замечать наши собственные недостатки

Когда я беру ответственность за других людей, сам я перестаю быть в центре своего внимания. Когда я испытываю непреодолимое чувство ответственности за другого, это значит, что я больше не концентрируюсь на том, что чувствую я сам. Такое поведение позволяет мне чувствовать себя нужным, востребованным, значимым и важным. Теперь у меня появляется особая ценность или достоинство. И когда я чувствую себя нужным или востребованным, я чувствую себя наполненным. Как кто-то заметил на собрании: «Каким-то образом я умудряюсь служить всем, кроме себя».

Поскольку многие взрослые дети движимы одобрением со стороны, взятие ответственности за другого — заманчивый путь добиться одобрения и уважения. Только проблема здесь в истощении ресурсов. У каждого из нас достаточно много энергии, чтобы хвататься за жизненные трудности и их разрешать. Когда мы тратим большую часть нашей энергии на помощь другим, мы всякий раз лишаем себя возможности содействовать своему собственному благополучию и самоуважению.

Маловероятно, что кто-то будет столь внимателен к нам, чтобы хвалить за каждую маленькую, но важную победу; а помощь другим, как раз, может привлечь кучу внимания, похвал и благодарностей. Это не к тому, что мы не должны оказывать помощь и поддержку в случае необходимости. Но мы должны четко понимать, что развитие и изменения могут прийти только от работы над своими собственными проблемами. Это должно стать первоочередной задачей. Продолжать бросаться на помощь другим значит обворовывать себя в размере и, возможно, скорости выздоровления.

 

Мы испытываем чувство вины, когда защищаем себя, а не уступаем другим

Когда я говорю «да» другому человеку и «нет» себе, я чувствую себя вполне непринужденно. Но когда я говорю «нет» другому и «да» себе, я могу начать мучиться от невыносимого чувства вины. Это не редкость для взрослых детей.

В детстве я выучил, что принятие меня условно и зависит от моей готовности делать то, что желают мои родители. Отказать им значило получить жесткое неодобрение. Мои попытки отстаивать свои права всегда встречали огромное сопротивление; и я усвоил, что мои личные намерения — мои потребности, мои желания — не имеют значения. Мои родители не уважали мою индивидуальность, только мою уступчивость.

Очень рано в жизни я обнаружил, что меня охватывает чувство вины, когда я пытаюсь защитить себя. Встав на защиту своих интересов, я рисковал навлечь на себя гнев, недовольство и возможную отчужденность других. Меня никогда не учили, что независимость и суверенитет это здоровые вещи. В моем алкогольном семействе в центре внимания всегда оказывались потребности и желания моих пьющих родителей, и чтобы уменьшить вероятность гнева или другой конфронтации, я выбирал подавлять свои потребности и всегда оказываться в их распоряжении. Даже теперь, после стольких лет в ВДА, я иной раз вынужден бороться с застарелым чувством вины, когда выбираю сделать нечто, что я полагаю важным для себя, а не то, что хотят моя жена или дети. Чем важнее для меня человек, тем более вероятно, что у меня возникнет чувство вины.