IV. 2. 4. О научном смирении

Не пугайтесь названия этого раздела. Я не имею в виду моральный подход. Я имею в виду ваш подход к источникам и к их конспектированию.

Вы видели на примере конспект-карточек, что я, будучи еще незрелым филологом, посмеялся над каким-то исследователем и в два счета с ним разделался. До сих пор я убежден, что поступил тогда правильно и в любом случае мы квиты, потому что и он в два счета разделался со значительной темой. Но подобный случай, во-первых, достаточно нетипичен, а во-вторых, я все же и этого ученого законспектировал и вроде бы прислушался к его суждению. И не только из тех соображений, что надо учитывать все сказанное по нашей узкой тематике, но и потому, что не всегда наилучшие идеи приходят от наикрупнейших знатоков вопроса.

Вот, к примеру, случай из моей практики: аббат Валле.

Чтобы рассказывать по порядку, следует познакомить вас с некоторыми аспектами той моей давнишней работы. В течение года мой диплом буксовал из-за одной неувязки. Дело в том, что сегодняшняя эстетика считает перцепцию прекрасного интуитивной. Но для святого Фомы категория интуитивного не существовала. В нашем веке многие исследователи пытались доказать, что Фома в каких-то высказываниях подразумевал интуитивность, но они насиловали материал. При этом перцепция предметов вообще являлась для Фомы моментом столь стремительным и мгновенным, что непонятно, как могло осуществляться наслаждение эстетическими качествами, которые чрезвычайно сложны: игра пропорций, взаимосвязь между сущностью вещей и тем образом, которым эта сущность организует материю, и так далее.

Выход из противоречия таился (я нашел его для себя за месяц до защиты диплома) в открытии, что эстетическое созерцание опиралось на гораздо более сложное действие — суждение. Но у Фомы не говорится об этом открытым текстом. И тем не менее он говорит об эстетическом созерцании таким образом, что невозможно не прийти именно к этому выводу. Цель интерпретации часто сводится к процессу выуживания из автора ответа на вопрос, который ему пока не задавали, но если бы задали, автор не мог бы отвечать никаким другим образом. Иными словами: сопоставляя различные утверждения, надо демонстрировать, как из логики исследуемой мысли сам собою вытекает единственно мыслимый ответ.

Авторы, бывает, не высказываются напрямую лишь по причине, что смысл кажется им слишком очевидным. Или, в случае святого Фомы, иное: для него было неестественно размышлять на эстетические темы, он затрагивал эти вопросы лишь мимоходом, подразумевая их однозначность.

Из-за этого я находился в тупике. И никто из читаемых мною критиков и философов не помогал из него выйти. В то же время единственным по-настоящему оригинальным аспектом моего исследования была именно эта проблема — вкупе, разумеется, с разгадкой, которую предстояло отыскать. В тщетных поисках озарения я натолкнулся на каком-то развале в Париже на брошюрку, которая меня очаровала, в первый момент, своим прекрасным переплетом. Раскрыв книжку, я увидел, что ее автор — некий аббат Валле, называется она "Идея прекрасного в философии Фомы Аквинского", Лувен, 1887. Ее не было ни в одной библиографии. Автор — малоизвестный исследователь девятнадцатого века. Разумеется, я купил эту брошюру (стоила она недорого). Читаю, вижу, что на аббата Валле жалю и этой суммы, что он повторяет общие места, ничего от себя не добавляет. Тем не менее я решил дочитать до конца. (Из научного смирения, но я тогда не знал, что это так называется; я научился научному смирению именно на этом эпизоде). Аббат Валле изменил мою жизнь, подумать только, ну и казус.

Короче говоря, я читал из чистого упрямства. И в один прекрасный момент, в какой-то скобке, более чем походя, этот аббат, абсолютно не понимая масштаба своего открытия, что-то произносит насчет теории суждения в применении к понятию красоты. Эврика! Вот что я искал так долго. И где нашел? У этого ничтожного аббата! Он умер сто лет назад, за сто лет никто о нем не вспомнил, и тем не менее он с того света озарил ум одного из потомков, который захотел в него внимательно вчитаться.

Вот вам пример научного смирения. Полезное можно перенять откуда угодно. Часто мы не настолько талантливы, чтоб уметь перенимать полезное от тех, кто бездарнее нас. Или кто только кажется бездарнее, а на самом деле его одаренность надо уметь рассмотреть. Кому-то кажется бездарным, а нам наоборот... Надо уметь уважительно вслушиваться. Поменьше оценочных суждений. Тем более когда чей-то стиль мышления отличается от нашего, или отличается идеология.

У заклятого противника можно взять блестящие идеи. Все зависит от настроения, от погоды, от степени усталости. Может, попадись мне аббат Валле на год раньше, я бы его открытия не разглядел. Но на этом случае я научился не пренебрегать никакой, даже самой ничтожной, возможностью.

Зовя это научным смирением, мы, возможно, прослывем лицемерными: уничижение паче гордости. Но без моральных ярлыков — уничижение так уничижение, гордость так гордость, почаще применяйте это на практике.

V. КАК ПИСАТЬ ТЕКСТ

V. l. К кому вы обращаетесь

Кому адресован ваш текст? Руководителю? Всем учащимся// ученым, кто соприкоснется с ним впоследствии? Обычному неподготовленному человеку? Это будет книга для широкой публики или сообщение для членов ученого совета?

Обдумайте эти вопросы. Тем самым определится и форма изложения, и степень логической отчетливости в вашей голове.

Существует ошибочное представление: принято думать, будто популяризующий текст, где все разъяснено, чтоб всем было понятно, требует меньшей квалификации, нежели специальный научный доклад, полный формул, понятных только избранным. Это не так. Конечно, открытие Эйнштейна, что E = mc2, потребовало больше гениальности, чем работа над лучшим учебником физики. Но в принципе, если не растолкованы (пусть даже с чрезмерной тщательностью) употребляемые термины, если читателя то и дело попихивают локоточком: "мы-то с вами, ясно, понимаем", создается ощущение, что пишущий не до конца в себе уверен, не в пример другому, кто высвечивает каждую отсылку и каждую связь. Возьмите великих ученых или крупных критиков, и вы увидите, что за редчайшими исключениями все они прозрачны и не гнушаются тщательно разжевывать любую мысль.

Скажем теперь, что диплом есть сочинение, которое по своему статусу обращено к руководителю и к оппоненту, но при этом может использоваться для чтения и справок многими читателями, в том числе специалистами в других областях науки. Поэтому философскому диплому не обязательно начинаться с объяснения, что такое философия, в вулканологической работе нет нужды объяснять понятие вулкана, но дальше насчет всего, что хоть немного сложнее этого уровня очевидности, следует предоставлять читателю любые возможные пояснения и данные.

Прежде всего объясняется вся терминология, за вычетом самых базовых и устоявшихся слов профессии. В дипломе по формальной логике можно обойтись без объяснения термина "импликация", но в дипломе по узкой импликации Льюиса лучше сказать, в чем различие между материальной импликацией и импликацией узкой. В дипломном сочинении по лингвистике можно ввести без комментариев понятие фонемы, но если диплом посвящен фонемам у Якобсона, этот термин надо будет пояснить. И там же, в дипломе по лингвистике, когда возникнет слово "знак", лучше бы пояснить его, поскольку известно, что разные авторы наделяют этот термин разным содержанием.

Короче, вот общее правило: поясняются все специальные термины, являющиеся ключевыми категориями вашей концепции.

Во-вторых, нельзя изначально предполагать, что подготовка читателя равна вашей подготовке. Если вы пишете диплом о Вольтере, можно в общем ждать, что адресат представляет себе, кто это такой; но диплом, посвященный Феличе Каваллотти, небесполезно начать со справки, пусть немногословной, о том, когда он жил, где родился и от чего скончался. В данный момент у меня под рукой два диплома филологического факультета: по Джован Баттисте Андреини и по Пьеру Ремону де Сент-Обену. Я готов заложить голову, что спросив сто университетских профессоров, специалистов по философии и истории литературы, об этих полузабытых сочинителях, — вряд ли от одного или от двух дождешься ответа. Тем не менее первый из двух дипломов начинается (плохо начинается!) со следующего:

Исследование творчества Джован Баттисты Андреини восходит к списку его произведений, составленному ученым Леоне Аллаччи, теологом и эрудитом, родившимся в Греции (Хиос 1586 — Рим 1669), активным деятелем... и т. д.

Законное недоумение охватывает читающего, кому рассказывают все об Аллаччи, изучившем Андреини, но ничего об Андреини. Автор диплома возразит: да ведь Андреини герой диплома!

Вот именно, отвечу я, если он такой герой, то познакомь с ним любого, кто станет читать твое исследование, не думай только о руководителе, который сам тебе о нем сказал. Твой текст — не личное письмо руководителю, а, в потенциале, послание, адресованное всему населению планеты.

Второй диплом начат гораздо более удачно:

В центре нашего внимания текст, опубликованный во Франции в 1747 году, принадлежащий автору, оставившему по себе крайне мало следов. Имя автора Пьер Ремон де Сент-Обен...

После этого речь ведется о памятнике и о его значении. На мой взгляд, начало хорошее. Я узнаю, что Сент-Обен жил в восемнадцатом веке, а что его имя мне ничего не говорит, это нормально, поскольку он оставил крайне мало следов.

V. 2. Интонация

Решив, к кому адресоваться (ко всему человечеству, не только к своему оппоненту!), следует найти интонацию. Это очень деликатное дело. Будь на свете универсальные правила, все бы были великими писателями. Можно только посоветовать переписать диплом несколько раз или написать что-либо другое до того, как начнете работать над дипломом, поскольку писанье — еще и вопрос тренировки; в любом случае могу попробовать дать вам несколько самых общих рекомендаций.

Не стройте из себя Пруста. Если фразы выходят слишком длинные, пишите как выходят, но потом члените. Не опасайтесь дважды повторить подлежащее. Избегайте местоимений и придаточных предложений. Не пишите:

Пианисту Витгенштейну, брату известного философа, автора труда "Логико-философский трактат", в наше время общепризнанного в качестве шедевра современной философии, посчастливилось получить от композитора Равеля концерт для левой руки, так как ему не посчастливилось лишиться правой руки в ходе Первой мировой войны (1914—1918).

Пишите лучше так:

Пианист Витгенштейн, брат философа Людвига Витгенштейна, лишился на войне правой руки. Французский композитор Морис Равель написал специально для него концерт для левой руки.

Или даже так:

Один из братьев философа Людвига Витгенштейна (автора знаменитого "Логико-философского трактата") был пианистом. На войне пианист Витгенштейн лишился правой руки. Поэтому французский композитор Морис Равель создал концерт для левой руки и посвятил его Витгенштейну.

Не пишите ни в коем случае:

Ирландский писатель отринул семью, родину, религию, оставаясь верным лишь призванию, не давая повода назвать себя политизированным писателем, пусть кое-кто и считал его "социалистом" и почти "фабианцем". С начала Второй мировой войны он подчеркнуто не обращал внимания на охватившую Европу трагедию, занимаясь исключительно "Поминками по Финнегану".

Пишите уж, коли на то пошло:

Джеймс Джойс отринул семью, родину, религию. Он остался верным своему призванию. Безусловно, его нельзя назвать политизированным писателем, хотя некоторые критики считают, что он был "социалистом", примыкал к группе "фабианцев". Когда началась Вторая мировая война, Джойс подчеркнуто стремился не обращать внимания на трагедию, вершившуюся в Европе. Джойса занимала в это время только работа над "Поминками по Финнегану".

И очень вас прошу не писать ничего в стиле, похожем на "изящную словесность":

Когда Штокхаузен рассуждает в терминах "групп", он не восходит к последовательностям ни Шенберга, ни даже Веберна. Немецкий музыкант, перед лицом запрета на повторение любой из двенадцати нот до окончания последовательности, не смирился бы с ним. Само понятие "пучков" ("clusters") структурно более гибко, нежели понятие последовательностей. В то же время и Веберн не соблюдал жесткие принципы автора "Спасшегося из Варшавы".

Сочинитель "Мантры" действует радикальнее. При этом следует различать различные этапы его творческого развития. О том же свидетельствует и Берио: невозможно считать этого автора сериалистом-догматиком.

Тут вообще нельзя понять, о ком речь. Вдобавок обозначать кого-то как "автора определенных произведений" логически некорректно. Существует дурацкая мода (внедряемая, кажется, учебниками изящного письма) вместо того, чтобы пять раз повторить "Данте", прикрываться словами "сочинитель "Божественной комедии"". Однако автор "Комедии" не тождествен Данте-персонажу "Комедии" и не тождествен Данте-личности во всей многогранности, поскольку существуют различия между Данте — автором "Новой жизни" и Данте — автором "Комедии" (хотя с юридической и библиографической точек зрения это, конечно, одно и то же лицо). Поэтому я переписал бы вышеприведенный отрывок в таком духе:

Штокхаузен, употребляя термин "группы", не имеет в виду ни "последовательности" Шенберга, ни "последовательности" Веберна. Штокхаузен не смирился бы с запретом повторять какую-то из двенадцати нот, пока не завершится последовательность. Штокхаузен использует "пучки" ("clusters"), которые по своей структуре более гибки, нежели "последовательности".

Уже и Веберн не полностью соблюдал жесткие правила Шенберга. Но Штокхаузен пошел дальше Веберна. Отметим еще, что у Веберна манера менялась в зависимости от периода. По мнению композитора и музыкального критика Лучано Берио, Веберна невозможно считать сериалистом-догматиком.

Также не стройте из себя и е. е. каммингса. Каммингс — американский поэт, который требовал, чтоб его имя и фамилию набирали строчными буквами. Он также, как полагается, экономил запятые, рубил стихи и вытворял все то, что авангардному поэту вытворять полагается. Но вы не авангардный поэт. И дипломная работа — не авангардная поэзия. Будь ваш диплом по Боттичелли, вы ведь его бы не рисовали? Ну и работая над дипломом по футуристам, не обезьянничайте их приемы. Это важное предостережение, потому что многие в нашу эпоху имеют наклонности к нестандартному письму и ниспровергают клише научного стиля... Между тем языку диплома следует быть метаязыком, то есть таким, на котором описываются другие языки. Психиатр, например, описывает творчество душевнобольных, но он же не выражается как помешанный. Я не хочу сказать, что так называемые душевнобольные плохо выражаются. Вы имеете право — и, возможно, будете правы — возразить, что лишь душевнобольные и выражаются хорошо. Но если в этом состоит дипломная гипотеза, у вас есть только две возможности. Либо вовсе не пишите диплом и реализуйте свою нестандартную личность, наплевав на университет и занимаясь, скажем, игрой на гитаре. Либо пишите его, но тогда уж потрудитесь объяснить, почему язык умалишенных не безумен, а чтобы это объяснить, примените академический стиль, умопостижимый для всех читателей.

Псевдопоэт, сочиняющий диплом в стихах, — пустобрех и бракодел. От Данте до Элиота и от Элиота до Сангвинети поэты-модернисты, писавшие о собственных стихах, говорили прозой и вдобавок очень внятной. Маркс, писавший о рабочих, высказывался не как рабочий, он высказывался как философ. Да, когда он с Энгельсом создавал "Манифест" 1848 года, Маркс работал публицистическим, отрывистым, эффектным, провокационным стилем. Но совсем другой стиль он избрал для "Капитала", адресованного экономистам и образованным политикам.

Не заявляйте, что поэтическая стихия "стучит в ваше сердце" и вы не в состоянии подчиниться ограничениям плоского, низменного языка науки. Вы поэт? Не кончайте института. Монтале институтов не кончал, но он величайший поэт и без института. Гадда кончил технический институт, писал криво и косо, жаргон, диалект, стилистические выверты; но когда его попросили составить руководство для радиожурналистов, он создал серию сочных, остроумных и спокойных рецептов написания хорошей прозы, эти рецепты понятны любому человеку. Монтале в своих критических статьях умеет быть ясным даже для тех, кому его поэзия непонятна.

Почаще делайте абзацы. Делайте их, когда меняется тема, когда требует ритм, и вообще чем чаще, тем лучше.

Пишите все, что вам приходит в голову, но только в черновике. Потом вы обнаружите, что увлеклись и сбились с основной дороги. В следующей редакции вы вырежете все, что было отступлением, уберете все пассажи в скобках и переставите их в сноски или в приложения (см. ниже). Цель диплома — доказывать гипотезу, заявленную в предисловии, а не демонстрировать, что вы знаете все обо всем на свете.

Используйте руководителя как подопытного кролика. Надо устроить так, чтобы руководитель прочел первые главы (а впоследствии и полный текст) как можно раньше срока сдачи диплома на комиссию. Реакция руководителя имеет большое значение. Если руководитель очень ленив (или очень занят), используйте приятеля. Убедитесь, что хоть кто-то понимает то, что вы пишете. Не играйте в гениального отшельника.

Не зацикливайтесь на том, чтоб писать с начала. Может, раньше всего вы созреете писать четвертую главу, параграф пятый. Оттуда и начинайте с непринужденностью, как будто вы уже довели до ума все предшествующие главы. Не бойтесь. Разумеется, надо иметь отправную точку, но у вас же есть "содержание", которое вам сопутствует с первой минуты до последней минуты (см. раздел IV. 1).

Не употребляйте восклицаний и многоточий и не поясняйте юмор. Сознавайте, когда вы пользуетесь функциональным и когда — фигуральным стилем. Под функциональным я подразумеваю стиль, именующий все предметы их именами, признаваемый всеми, исключающий разночтения. "Курьерский Венеция — Милан" есть функциональное название поезда; тот же поезд числится в железнодорожном справочнике под фигуральным названием "Лагунная стрела". Этот пример, в частности, показывает нам, как и в практической жизни вполне может применяться язык с элементами образности.

Для критической работы, научного текста всегда предпочтительнее функциональный ключ, все термины должны быть унифицированными и однозначными. Но время от времени могут вводиться и метафоры, ирония, литоты. Приведем отрывок функционального стиля, а затем аранжируем его с фигуральным нюансом.

Функциональный. Краснапольский не достигает глубинного проникновения в поэтику Даниели. Интерпретируя, он находит в тексте автора мотивы, которые автор, по всей видимости, не подразумевал. В стихе "а вечером глядеть на тучи... ", который Ритцем трактуется как стандартная пейзажная зарисовка, Краснапольский находит символику, отсылающую к теме поэтического творчества. Невозможно целиком принять позицию Ритца, но и с Краснапольским невозможно согласиться. П. Хилтон заметил по этому поводу: "Ритц напоминает рекламу турбюро, Краснапольский великопостную проповедь", и добавил: "Воистину идеальная пара критиков!"

Фигуральный. Нельзя сказать, чтобы Краснапольский достиг глубинного проникновения в поэтику Даниели. Разбирая авторский текст, он, похоже, во многом перегнул критическую палку. Так, стих "а вечером глядеть на тучи... " Ритц услышал как простую пейзажную зарисовку; Краснапольский же заставляет звучать в нем символические струны, отзвуки поэтического творчества. Не то чтобы позиция Ритца поражала проницательностью, но и по отношению к Краснапольскому уместно соблюдать дистанцию. Как подмечено П. Хилтоном, Ритц напоминает рекламу турбюро, а Краснапольский великопостную проповедь, чем составляется воистину идеальная пара критиков.

Сами видите, что в фигуральной версии применяются разные фигуры риторики. Прежде всего литота. Говоря "мы не вполне убеждены, что некто достиг глубинного", обычно передают тот смысл, что "мы убеждены, что некто не достиг глубинного" и даже не достиг никакого. Есть и метафоры: "перегибать критическую палку", "звучать струнам". Говоря "не то чтобы позиция Ритца поражала проницательностью", вызываем к жизни новую литоту. Параллели с рекламой турбюро и великопостной проповедью — это два уподобления, в то время как слова насчет просто идеальной пары критиков — чистой воды ирония, фигура, которая утверждает нечто, разумея как раз обратное.

Так вот, риторические фигуры или надо уметь применять, или вообще не надо применять их.

Можно решить применять их, но при условии, что вы убеждены: читатель в состоянии увидеть и расшифровать их, и убеждены, что этот стиль полезен для вашей темы, чтоб она прозвучала отчетливее и хлестче. Тогда не жеманьтесь и, в особенности, не оправдывайтесь. Может, вам кажется, что читатели круглые идиоты? Раз так, не обращайтесь к ним в переносном смысле. Однако писать в переносном смысле, а затем объяснять этот смысл — значит уж точно выставлять читателя идиотом. Он отомстит, сочтя дурнем вас. Так не будьте же смущающимся шутником в таком роде:

Стиль фигуральный с оговорками. Мы вовсе не убеждены, что Краснапольский, выражаясь образно, достиг "глубинного проникновения" в поэтику Даниели. Разбирая авторский текст, он, так сказать, "перегнул критическую палку". Стих "а вечером глядеть на тучи... " Ритцу пришло (с чего бы?) в голову интерпретировать как простую пейзажную зарисовку (!), а Краснапольский расслышал, непонятно как, в этих словах символические струны и притянул... поэтическое мастерство! Нет, "позиция" Ритца не поражает проницательностью... Но (теперь уже серьезно) и от "позиции" Краснапольского не худо бы (мягко говоря) держаться подалее! Как подмечает П. Хилтон, анализ Ритца напоминает ему... рекламу турбюро (??!), а анализ Краснапольского — великопостную проповедь, чем составляется, как выразился Хилтон с тонким юмором, просто идеальная пара критиков.

Я сознаю, что на практике мало кто до доходит до такого мещанства, чтоб впихнуть все эти тонны кавычек, все эти восклицания и вопросы в такой коротенький текст, переполнив его извинительными хихиканьями и подкашливаньями в кулачок. Я нарочно сгустил здесь краски (и вот теперь сам это объясняю, но лишь потому, что в данном случае для учебных целей необходимо, чтобы пародия воспринималась как таковая).

Этот третий пример в концентрированном виде содержит все пороки сочинителей-дилетантов.

Ужасны кавычки, оформляющие юмор. Ужасны многоточия, предупреждающие: "Вот сейчас я вас ошарашу!" Детский сад. Единственно куда многоточия позволительно ставить, это, как будет скоро объяснено, внутрь цитируемого отрывка, при обозначении выпущенных слов. Ну в крайнем случае можно поставить многоточие в конце неоконченного перечня, чтобы показать, что перечень можно было бы продолжить. А эти восклицания — им вообще не место в нехудожественном тексте. Да, знаю, в данной книге, если как следует поискать, отыщутся два или три восклицательных знака. Но два или три — это исключения, подтверждающие правило, и они должны быть вставлены эффектно, так, чтобы читатель подскочил на своем стуле, чтоб ему накрепко засело в голову какое-то важное предупреждение в следующем духе: "Никогда не позволяйте себе того-то и сего-то!" А вообще в письме на бумаге хороший тон — это тихий тон. Если вы тихо скажете что-то эпохальное, эффект будет громовый.

В-третьих, в последнем примере содержатся извинения за шутки и указывается, где точно автор пошутил. Если вы боитесь, что шутка пройдет незамеченной, потому что она чересчур изящна, может быть, как-то и надо бы ее обозначить, но писать "как выразился Хилтон (с тонким юмором), просто идеальная пара критиков" после того как Хилтон обозвал работы этих критиков рекламой турбюро и великопостной проповедью, совершенно излишне, потому что никакой тонкости тут нет, юмор уже замечен всеми. То же распространяется на фразу "теперь уже серьезно". К ней можно прибегнуть, дабы резко переменить стилистический регистр отрывка, — в случае, если перед тем вы действительно шутили, а сейчас перестаете. В нашем же примере никаких шуток не было, применялись ирония и метафоры, а они — не шутки, а серьезнейшие риторические фигуры.

Вы можете заметить, что в настоящей книге я дважды допускал парадоксальное высказывание и тут же пояснял, что шучу. Но я пояснял не потому, что опасался, будто вы без меня этого не уловили. Наоборот, я пояснял, так как опасался, что вы слишком даже уловили и могли решить, что если это шутка, то и вникать в нее незачем. И мой долг был сказать, что невзирая на парадоксальную форму, я вкладывал в эти высказывания достаточно серьезный смысл. А разжевывать такие вещи мне приходится из-за того, что книга моя — учебник, и следовательно, хоть я и за красивый слог, но еще для меня важнее быть досконально понятым. Однако если б я писал обычную статью, я бы шутил без разъяснений.

Вводите определения всех терминов, когда они появляются в первый раз. Не можете дать определения термина — не употребляйте. Если речь об одном из главных терминов вашего диплома, а вы не можете дать ему определение — бросайте писать диплом. Вы ошиблись в выборе темы (или профессии).

Не объясняйте, где находится Париж, если потом не намерены объяснять, где находится Тимбукту. Мурашки бегут по спине от некоторых дипломов с фразами вроде: "Еврейско-голландский философ-пантеист Спиноза описывается у Гуццо... " Послушайте! Или вы пишете о Спинозе, и тогда ваш читатель уж что-что, но кто такой Спиноза, уже от вас слышал (более того, надо думать, вы ему успели даже рассказать, что существует на свете Аугусто Гуццо — спинозовед?) Или вы пристегиваете это рассуждение просто к слову о философах, в контексте сочинения по ядерной физике; тогда не требуйте, чтоб читатель, которому надо объяснять, что есть Спиноза, знал бы, что такое Гуццо. А может, вы работаете над обзором итальянской философии периода после Джованни Джентиле? Тогда читателям знакомо имя Гуццо, но им, безусловно, знакомо и имя Спинозы.

Не надо писать даже в дипломах по истории "Т. С. Элиот, английский поэт" (не говоря уж о том, что Элиот родился в Америке). Элиота знают все. В крайнем случае, если для вас так уж важно, что какую-то тему поднял именно английский гений, пишите так: "Это был английский поэт: Элиот". Однако если у вас диплом именно об Элиоте, найдите в себе достаточно научного смирения и приобщите к тексту все возможные и вообразимые данные. Не в самом предисловии, так хотя бы в сносках к предисловию, по возможности ближе к началу, будьте обстоятельны и аккуратны, соберите в десяти строках основные факты его биографии. Никем не сказано, что читатель, каким бы он ни был профессионалом, обязательно знает на память, в каком году Элиот родился.

Все это тем более распространяется на малоизвестных сочинителей давних эпох. Не требуйте, чтобы публика знала, кто такие эти люди. Объясните сразу, кто они, чем знамениты, где и когда жили. Да пусть даже ваш герой Мольер, ну что вам стоит сделать сносочку с годом рождения — годом смерти? Никогда нельзя знать заранее. Может, кому-то и пригодится.

Я или мы? Выражаться ли от первого лица? Писать ли "я полагаю, что... "? Некоторым "я" кажется даже приличнее, нежели "императорское" "мы". Лично мне научное "мы" не кажется императорским. По-моему, пишущий "мы" имеет в виду себя плюс читателя. В процесс писания вовлечены две стороны. Я пишу для того, чтоб ты читал и воспринимал то, что я излагаю. В крайнем случае можно попытаться как-то обходить личные местоимения и использовать безличные конструкции, то есть: "можно сделать вывод", "представляется доказанным", "в данном случае следует сказать", "кажется", "невозможно согласиться еще и потому что", "анализ этого текста дает... " и так далее. Не надо писать "статья, которую я только что процитировал" или "статья, которую мы только что процитировали", если можно написать "только что процитированная статья". Но все-таки, на мой вкус, вполне допустимы фразы типа "только что процитированная статья убеждает нас, что... ", поскольку выражения подобного рода далеки от культа личности — или личностей.

V. 3. Цитирование