Эвелина ганская — оноре де бальзак

 

Великий французский писатель Оноре де Бальзак (1799–1850) родился в Туре в семье небогатого чиновника и дочери французского буржуа. Детство его прошло вдали от родительского дома. Сначала воспитанием мальчика занималась кормилица, простая крестьянка, а когда ему исполнилось четыре года, Оноре отдали в пансион. До восемнадцати лет Бальзак был вынужден учиться и жить в интернатах и коллежах, и всю свою жизнь писатель будет вспоминать это время как самое тяжёлое и безрадостное.

С юных лет каждую свободную минуту Оноре проводил в библиотеках, целыми днями читал, но когда сам попробовал писать, был осмеян своими сверстниками, давшими будущему писателю насмешливое прозвище «поэт».

Когда мальчику исполнилось 14 лет, он перенёс тяжелейшее нервное заболевание, и родители были вынуждены забрать Оноре домой. Через год семья Бальзака переехала в Париж, где ребёнка опять отдали в пансион. Переживая тяжкую душевную драму, не имея в детстве друзей и близких людей, необщительный и немногословный мальчик пообещал себе стать прославленным гением, которому никогда уже не дадут обидных и едких прозвищ, не будут насмехаться над ним и сажать в холодный, страшный карцер за любую, даже малейшую провинность.

И Бальзак пришёл к славе и известности. Пообещав себе стать великим, он добился этого упорным, порой адским трудом. Закрывался в комнате и при свете нескольких свечей работал по десять, а иногда по двадцать часов в сутки. Его спасали крепкий кофе и непоколебимое, фантастическое упорство. Уже через несколько лет после того, как Бальзак стал публиковаться, выхода его новых книг ждал весь литературный Париж, издатели умоляли писателя создать для них очередной шедевр и обещали огромные гонорары, в любовницах у него были самые красивые и известные дамы Франции, и каждый день ему приходили десятки писем из разных уголков мира.

Однажды, 28 февраля 1832 года, Бальзак получил маленькое письмо из Одессы, которое, возможно, и не прочитал бы вовсе, если бы не заметил, что на конверте не был указан обратный адрес. В конце письма кто-то лаконично и таинственно подписался: «Чужестранка».

«Ваша душа прожила века, милостивый государь, — писала незнакомка, — а между тем меня уверили, что Вы ещё молоды, и мне захотелось познакомиться с Вами… Когда я читала Ваши произведения, сердце моё трепетало; Вы показываете истинное достоинство женщины, любовь для женщины — дар небес, божественная эманация; меня восхищает в Вас восхитительная тонкость души, она-то и позволила Вам угадать душу женщины».

Почерк и манера излагать свои мысли выдавали образованную, по всей видимости состоятельную женщину. Бальзак ни на миг не сомневался, что она была умна, молода и очень красива. Вскоре таинственная незнакомка в новом письме раскрыла себя, назвавшись Эвелиной Ганской (1801–1882), урождённой Ржевусской — она происходила из старинного польского рода. Ей было тридцать два года, хотя она и скрывала свой возраст, всегда отнимая пять лет.

Между известным писателем и прекрасной одесситкой завязалась переписка, которая оказалась столь пылкой и страстной, что не было сомнения — в жизни Бальзака начался любовный роман, и продолжался он долгих шестнадцать лет. Ганская говорила на английском и немецком языках, свободно владела французским, на котором и шла переписка.

Бальзак писал своей таинственной возлюбленной: «Не бойтесь меня, не верьте ничему дурному, что обо мне говорят! Я просто ребёнок, но гораздо более легкомысленный, чем Вы полагаете. Зато я чист, как дитя, и люблю, как дитя». Его письма, полные страстными откровениями и чувствами, сводили её с ума: «Обожаемая повелительница, Ваше спящее величество, гордая королева… роза Запада, звезда Севера…»

Посредницей в тайной переписке была гувернантка дочери Ганских — Анриетта Борель. Именно Лиретта, как ласково называли мисс Борель в доме Ганских, побудила Эвелину написать письмо известному французу. Именно она стала сообщницей в этом безумном романе своей хозяйки, которую потом люто возненавидела — после смерти мужа Эвелины.

Вацлав Ганский был почти на двадцать лет старше своей супруги, и можно было рассчитывать, что через пять—десять лет Эвелина обретёт свободу. Влюблённые строили планы на будущее, а Бальзак, успокаивая далёкую подругу, постоянно повторял ей: «Глупышка, через десять лет тебе будет тридцать семь, а мне чуть за сорок. Люди в этом возрасте вполне могут любить, соединяться браком, целую вечность обожать друг друга». Бальзак засыпал Ганскую страстными посланиями: «Вы одна можете осчастливить меня… Ева (позвольте мне сократить Ваше имя, так как Вы олицетворяете для меня всё женское начало — единственную в мире женщину, как Ева для первого мужчины)… Я стою перед Вами на коленях, моё сердце принадлежит Вам. Убейте меня одним ударом, но не заставляйте меня страдать!..»

Он постоянно клялся Эвелине в любви, верности и непорочности. На самом же деле, будучи великим интриганом, обожающим вообще всех женщин на земле, к тому же поддающимся любому соблазну, Бальзак влюблялся, терял голову и изменял своей далёкой чужестранке.

Эвелина Ганская, страстная и чувственная женщина, была очень ревнивой, постоянно устраивала сцены ревности своему французскому возлюбленному. И, как оказалось, не напрасно. Но каждый раз, заканчивая очередной роман, он опять писал и писал «своей Атале» — возвышенно, вдохновенно и страстно. Иногда переписка тайных любовников прерывалась на несколько месяцев, но потом возобновлялась с новой силой и трепетом.

Наконец, осенью 1833 года Бальзак и Ганская встретились. Долгожданная встреча произошла в швейцарском городке Невшатель, но что именно происходило там, доподлинно неизвестно. Существует несколько версий, одна из которых повествует о том, что писатель увидел свою чужестранку стоящей у окна виллы Андре. На ней было роскошное платье из фиолетового бархата, любимого цвета Бальзака. Он подошёл к ней — уже немолодой мужчина, с поседевшими растрёпанными волосами, без двух передних зубов, тучный и круглолицый… Кто-то из современников Бальзака так вспоминал о встрече с великим французским писателем: «Передо мной предстал низенький, толстый, жирный человек, по лицу пекарь, грацией сапожник, широкий в плечах бочар, манерами приказчик, одет как трактирщик». Таким своего кумира, «своего Бильбоку», Эвелина никак не ожидала увидеть. Но сиюминутное разочарование быстро уступило той радости, которая наполнила сердце Евы, как только Оноре заговорил. Его добрая улыбка, остроумие, безграничное обаяние и сверкающие глаза заставили Ганскую забыть о первом разочаровании и трепетать от счастья. «Незаурядных женщин можно пленить только чарами ума и благородством характера», — всегда повторял Бальзак. Одна из его знакомых так описывала первую встречу с гением: «Я смотрела только на его лицо. Вам, которые его никогда не видели, трудно представить его глаза. Они были выразительнее всяких слов». Как и все женщины, преклонявшиеся перед чарами гения, Эвелина не стала исключением.

Встреча с Ганской превзошла все ожидания писателя. Он увидел статную женщину, с соблазнительными пышными формами и полной шеей. Она была настолько красива, что пленённый ею Бальзак поспешил поделиться захлестнувшими его чувствами с сестрой: «Я нашёл в ней всё, что может польстить безмерному тщеславию животного. Но главное — это то… что мы на удивление хороши собой, что у нас чудесные чёрные волосы, нежная шелковистая кожа, что наша маленькая ручка создана для любви, а в двадцать семь лет у нас ещё совсем юное, наивное сердечко… Я уж не говорю тебе о колоссальных богатствах. Какое они имеют значение, когда их владелица — подлинный шедевр красоты!.. Я был просто пьян от любви…»

Несколько дней, проведённых с семьёй Ганских, стали одними из самых счастливых дней в жизни Оноре де Бальзака, хотя ему почти не удалось побыть наедине со своей возлюбленной. Это случилось лишь однажды, и тогда он подарил Эвелине очень страстный и многообещающий поцелуй. «Недобрая! — писал потом Оноре. — Разве ты не прочла в моих взглядах, чего я жаждал? О, будь спокойна: я испытал все те желания, какие женщина стремится внушить человеку, которого любит; и если я не сказал тебе, как пламенно я мечтал, чтобы ты пришла ко мне поутру, то только потому, что обстановка у меня была для этого совсем неподходящая. Этот нелепый дом таил столько опасностей».

Писатель вернулся в Париж счастливым и восторженным. Он был окрылён и сам пугался, как сильно любовь к иностранке овладела его сердцем: «Во всём мире нет другой женщины, лишь ты одна!» Теперь вся жизнь французского гения принадлежала прекрасной даме из далёкой страны.

Влюблённые договорились о новой встрече, которая состоялась через несколько месяцев, в декабре того же года. Приехав в назначенное место — небольшой женевский отель «Дель Арк», Бальзак нашёл там маленький подарок от Евы — драгоценный перстень-талисман, который он носил на своей руке до самой смерти. Вскоре в этом же отеле писатель увидел и Эвелину, такую же прекрасную и желанную. А та, будучи благородной и воспитанной дамой, боялась близости с писателем. Но Оноре был настойчив: «Ты увидишь: близость сделает нашу любовь только сильнее… меня пьянит твой нежный аромат, и сколько бы я ни обладал тобою, я буду только всё более пьянеть». Прошло больше месяца, прежде чем Ева уступила Бальзаку, а на следующее утро он написал, будучи обезумевшим от счастья: «Вчера я твердил себе весь вечер: она моя! Ах, блаженные в раю не так счастливы, как я был вчера».

Влюблённые поклялись в ту ночь, что обвенчаются после смерти мужа Евы и до самой смерти будут вместе.

А пока Ганская уезжала в своё украинское поместье. Бальзак возвращался в Париж. Переписка продолжилась, а признания в любви были ещё сильнее и ярче. Но однажды письма Бальзака попали в руки мужа Эвелины. Вацлав потребовал объяснений, а писатель, не найдя ничего лучше, представил это так: якобы госпожа Ганская пожелала прочесть настоящее любовное послание и попросила Оноре оказать ей столь невинную услугу. Объяснение выглядело недостаточно убедительным, однако Вацлав Ганский перестал задавать вопросы и решил обо всём забыть.

Между тем прославленный писатель влюбился в другую женщину, настолько страстно и сильно, что забыл о своей любимой Еве, которой он совсем недавно клялся хранить верность и любящее сердце. Новой любовницей писателя стала богатая английская графиня Гвидобони-Висконти, чувственная и яркая блондинка тридцати лет. Её красотой и изысканными манерами, непринуждённостью в общении и остроумием Бальзак был так поражён, что, тут же потеряв голову, попытался овладеть сердцем своей новой возлюбленной. Но он получил не только её сердце: через девять месяцев, с гордостью и счастьем, любвеобильный француз сообщил своей сестре о рождении сына Лионеля, который так и не унаследовал имени великого отца. Английская графиня была любовницей Бальзака пять лет, она помогала ему во всём и шла ради своего кумира на любые жертвы, не обращала внимания на домыслы и злые сплетни, не думала даже о своём супруге, а тот, к счастью, и не был ревнив.

Вскоре слухи дошли и до Ганской, которая учинила писателю скандал и попыталась разорвать отношения. Бальзак, испугавшись потерять свою далёкую чужестранку и перспективу получить в жёны богатую наследницу, посылал в украинское поместье письма с оправданиями, признаниями в любви и клятвами в «верности и целомудрии».

Осенью 1841 года Вацлав Ганский скончался. Для Бальзака это означало безоблачное счастье с русской, а того, что Эвелина действительно скорбела о муже, который был для неё покровителем, заботливым и любящим мужем, писатель никак не ожидал. Ева не отвечала на письма из Франции и полгода не подавала о себе никаких вестей. Наконец, Оноре де Бальзак получил письмо, в котором было лишь несколько сухих и холодных слов: «Вы свободны».

Писатель не верил Еве, пытался вернуть прежние чувства, желая заполучить свою мистическую чужестранку, уверял её в любви и верности. Ганская уже давно поняла его вздорную натуру и не желала больше ни продолжать этот безумный, затянувшийся на годы роман, ни тем более выходить замуж за самого известного донжуана Франции. Но главной причиной отказа бывшему возлюбленному был страх перед родными, которые противились неравному браку и грозились отнять у Эвелины единственную дочь Анну.

Уставший от напряжённого труда и беспокойной жизни, Бальзак не смирился и снова и снова искал утешения в своём «ангеле», «госпоже скромнице», «светозарном цветке». «Если меня гложет желание услышать шелест твоего платья, сомненья нет, это настоящая любовь…»

В сентябре 1847 года, несмотря на болезнь, Бальзак решил ехать в имение Ганской — Верховню. Однако вскоре вернулся в Париж ни с чем — Ганская отказалась выйти за него замуж. Романист был настойчив: в сентябре 1848 года он вновь посетил Верховню. Теперь это был уже постаревший и очень больной человек. Ганская, увидев беспомощность Бальзака, да и сама уставшая от одиночества, в этот раз решилась на брак.

14 марта 1850 года любовники обвенчались в костёле св. Варвары в Бердичеве, и в тот же день Оноре написал своему близкому другу мадам Карро: «Только Вы должны узнать от меня о счастливой развязке великой и прекрасной драмы сердца, длившейся шестнадцать лет. Три дня тому назад я женился на единственной женщине, которую любил, которую люблю ещё больше, чем прежде, и буду любить до самой смерти».

Бальзак не лгал. Устав от бурной молодости, многочисленных романов и женщин, теперь он желал тепла и заботы, тихой и спокойной старости рядом с прекрасной Евой. Но счастье супругов продолжалось недолго. Они переехали в Париж, а через пять месяцев писатель слёг. Он страдал от приступов сильнейшего удушья. Врачи поставили диагноз гипертрофии сердца, которое не выдержало той яркой, безумной жизни, которая выпала на долю одного из величайших писателей мира. «Достигнуть цели, умирая, как античный гонец! — писал Бальзак. — Видеть, как счастье и смерть одновременно вступают на твой порог! Завоевать любимую женщину, когда любовь уже гаснет!»

Обессиленный и умирающий писатель, встав однажды с постели, случайно ушиб колено, и у него началась гангрена правой ноги. Сильнейшая боль от разлагающейся раны добавила писателю ещё более мучительные страдания. 18 августа 1850 года Оноре де Бальзак потерял сознание и умер в агонии и бреду.

Безутешное горе его возлюбленной было сильным, но, увы, недолговременным. Ровно через полгода она завела бурный роман с начинающим литератором Шанфлери, который был на два десятка лет младше уже стареющей Ганской. Она не стыдилась появляться с молодым человеком в свете, веселилась и наслаждалась бурной парижской жизнью. Шанфлери, как замечали очевидцы этого романа, считал, что по чувственности и темпераменту Эвелине нет равных, но, испугавшись властности любовницы, он сбежал от Ганской при первом же удобном случае. Через год Эвелина познакомилась с художником Жаном Жигу, с которым осталась до конца своей жизни. Ганская умерла 10 апреля 1882 года и была похоронена на кладбище Пер-Лашез рядом с Бальзаком.

К сожалению, большинство писем Эвелины Ганской, адресованных великому писателю, не сохранилось. По просьбе Евы Бальзак уничтожил их. Это произошло сразу после того, как одна из любовниц французского романиста, госпожа де Бреньоль, выкрав несколько писем Ганской, потребовала за письма солидный выкуп. «Я затрепетал, увидев, как мало места занимают пятнадцать лет жизни», — с горечью вспоминал Бальзак.

А «чужестранка», «гордая королева», «повелительница», спящая теперь рядом со своим «добрым Бильбоке», однажды призналась: «Его письма — великое событие в моей одинокой жизни… Я преисполнена гордости от того, что значу для него больше, чем все другие женщины, ибо он гений, один из величайших гениев Франции…»

В отечественной литературе появились произведения, обвинявшие Эвелину Ганскую в жестоком эгоизме и даже в преждевременной смерти великого романиста. Нет смысла опровергать эти досужие домыслы, но нашему читателю надо знать, что с подобной точкой зрения не согласен ни один серьёзный исследователь жизненного пути Оноре де Бальзака.

 

КЛАРА ВИК — РОБЕРТ ШУМАН

 

Великий композитор-романтик Роберт Шуман (1810–1856) начал свой жизненный путь необычайно успешно, а закончил его в психиатрической клинике. Взлётами и падениями он был обязан прежде всего своей возлюбленной — несравненной Кларе Вик (1819–1896). Возможно, Шуман и не стал бы так всемирно известен, если бы не встретил на жизненном пути эту блестящую пианистку, чья исполнительская гениальность, должно быть, и заставила композитора подняться до божественных высот.

Роберт Шуман родился в 1810 году в Саксонии в провинциальном городке Цвиккау и был пятым ребёнком в большой семье бюргеров. Отец его, известный в провинции книгоиздатель, мечтал, чтобы сын стал поэтом или литературным критиком. Судьба распорядилась иначе: однажды, услышав на концерте скрипку Паганини, будущий композитор навсегда преклонился пред музыкой. Мать любила мальчика больше других детей, но хотела, чтобы сын обучился «хлебной» профессии, она мечтала, чтобы Роберт стал юристом. Желание матери первоначало взяло верх — в 1828 году юный Шуман отправился в Лейпциг, где поступил в университет для изучения юриспруденции.

Однако с мечтой стать музыкантом молодой человек никогда не порывал. Как-то раз, прогуливаясь по городу после занятий, он решил зайти в гости к местному врачу-психиатру Карусу, у жены которого певицы Агнессы Карус часто собирались известные музыканты и музыкальные критики. В тот вечер там был и владелец фортепианной мастерской и одновременно преподаватель игры на фортепиано Фридрих Вик со своей девятилетней дочерью, которая уже в столь раннем возрасте подавала большие надежды как исполнительница. Когда девочка села за инструмент и опустила на клавиши свои худенькие детские руки, весь дом затих, словно заворожённый, и внимал игре маленькой Клары. Сомнений не было: девочка обладала поразительным музыкальным даром.

Клара Вик появилась на свет в 1819 году и воспитывалась строгим отцом, который ушёл от жены, забрав малолетнюю дочь и её младших братьев к себе и запретив детям видеться с матерью. Тщеславный Вик ни на миг не сомневался, что его Клара станет великой пианисткой: он был одержим маниакальной идеей сделать из своего первенца — не важно дочь ли это или сын, — гениального, известного всему миру музыканта. Таким образом, Вик жаждал на века прославить своё имя.

Родившаяся девочка была очень болезненным и слабым ребёнком. Замкнутая в себе, Клара начала говорить лишь с четырёх лет, а иногда казалась совершенно глухой. Скорее всего, зачехлённое развитие девочки объясняется нездоровой атмосферой в семье и непрекращающимися ссорами между родителями. Поэтому когда они развелись, а маленькую Клару отец увёз в Лейпциг, девочка быстро заговорила и показала свои незаурядные способности. С тех пор вся жизнь Клары замыкалась на музыке: ежедневные, многочасовые занятия за роялем, изнурительные упражнения, строгий режим, запрет на детские игры и забавы. Фридрих не жалел средств: к его дочери приходили самые прославленные мастера музыки, учителя письма и чтения, английского и французского языков. Всё это сделало Клару Вик не по годам взрослой и серьёзной: отец отнял у неё детство, подарив взамен всемирную известность.

На следующее утро после выступления маленькой пианистки Роберт Шуман стоял у двери дома Виков и умолял главу семьи быть его учителем. В тот день он стал учеником знаменитого музыкального педагога Фридриха Вика и из беззаботного юноши превратился в трудолюбивого ученика, часами занимавшегося музыкой. Современники вспоминали, что Шуман даже в поездки брал картонную клавиатуру, на которой беспрестанно отрабатывал технику игры на фортепиано. Придумывая изощрённые упражнения, он однажды повредил себе правую руку, после чего врачи запретили музыканту играть, навсегда отобрав надежду стать великим пианистом. Продолжая занятия с Фридрихом Виком, будущий композитор в то время всерьёз увлёкся музыкальной критикой.

Когда у Виков появлялся молодой Роберт, всё в доме веяло теплотой и весельем. Но худое, нездоровое лицо Клары и её огромные, грустные глаза не давали юноше покоя. Его сочувствие к «печальной Кьярине», а также восхищение её гениальностью переросли вскоре в настоящее, сильное чувство.

В 1836 году, когда Кларе исполнилось шестнадцать лет, Шуман впервые объяснился ей в любви. «Когда ты меня поцеловал тогда, — вспоминала она в своих письмах намного позднее, — я думала, что потеряю сознание… я едва удержала в руках лампу с которой провожала тебя к выходу». Девушка, уже давно питавшая нежные чувства к молодому пианисту, сразу же ответила взаимностью. Влюблённым приходилось скрывать свои отношения, прячась и обманывая старого Вика. Тем не менее подозрительный отец вскоре узнал о проделках дочери. Понимая, чем может обернуться для него роман Клары, Вик увёз дочь из города, и более чем полтора года влюблённые не имели ни малейшей возможности встретиться. Даже переписка была им строго запрещена. В дни разлуки Роберт Шуман, тоскуя по «маленькой Кьярине», написал лучшие свои «Песни», которые впоследствии принесли ему мировую славу.

В 1837 году, когда Вики вернулись из продолжительного турне в Лейпциг, Клара написала любимому нежное письмо, передав его через общего друга Эрнста Веккера. С тех пор их тайные письма пересылались через знакомых, которые изо всех сил старались помочь влюблённой паре облегчить их страдания. «…Ты ангел-хранитель, посланный мне творцом. Ведь ты и только ты вернула меня к жизни…» — писал Шуман. Иногда друзья организовывали тайные встречи Роберта и Клары, и делалось это столь искусно, что даже суровый и бдительный Фридрих Вик долгое время не замечал пылкого любовного романа своей дочери.

Когда же Шуман, пожелавший сделать открытой связь с любимой, пришёл к старому Вику, чтобы просить руки его дочери, тот в ярости выгнал бывшего ученика из дома и запретил подходить к «его гениальной Кларе». Отчаявшись, молодой человек пошёл на последний шаг, обратившись с согласия Клары в суд, где отец возлюбленной публично обвинил поклонника дочери в пьянстве, разврате, плебействе и безграмотности. Композитор опроверг клевету обозлённого Вика, и суд вынес решение о возможности брака между влюблёнными вопреки запрету строгого папаши.

Роберт и Клара обвенчались в маленьком костёле близ Лейпцига 12 сентября 1840 года. Поселились Шуманы в крохотном домике на окраине города. Клара давала концерты, Роберт сочинял музыку, а в свободное время они преподавали в консерватории. Знаменитые «Любовь поэта», «Любовь и жизнь женщины». «Грёзы любви» Шуман создал именно в это счастливое время.

Когда четыре года спустя супруги отправились в совместное турне по городам России, в Петербурге состоялся грандиозный концерт прославленной европейской пианистки. На следующий день газеты писали: «К нам приехала несравненная Клара со своим мужем…» Вернувшись домой, Шуман был подавлен и разбит, он всё больше уходил в себя, становился замкнутым и нелюдимым: «…Моё положение рядом со знаменитой женой становится всё унизительнее… Судьба смеётся надо мной. Неужели я просто муж Клары Вик и ничего больше?»

Проживая уже в Дюссельдорфе, семья Шуманов познакомилась с начинающим музыкантом Иоганнесом Брамсом (1833–1897), который до конца жизни супругов оставался их верным и искренним другом. Он очень нежно и тепло относился к Роберту, а к Кларе испытывал и вовсе неоднозначные чувства.

Когда 1 октября 1853 года молодой, худощавый Брамс появился на пороге их дома, хозяин записал в своём дневнике: «Визит Брамса (гений)». А уже через месяц немецкий музыкальный журнал опубликовал статью Роберта Шумана, где тот писал: «Я думал… что должен явиться кто-то, кому суждено идеально воплотить высшее начало нашего времени… И он явился… Имя его — Иоганнес Брамс… Сидя за фортепьяно, он открывал нам чудесные страны, всё плотней окутывая нас своими чарами». Говорили даже, что якобы столь сильная связь двух мужчин породила помимо дружбы и другие отношения, но это по сей день остаётся лишь домыслами.

Тем временем здоровье Роберта ухудшалось: всё чаще впадая в нервную меланхолию, он не хотел видеть даже «любимую Клару». Всё сильнее давали о себе знать признаки наследственного душевного недуга, которым страдали его сестра и отец. Шуман уходил из реального мира в свой собственный, созданный воспалённым воображением мир, посещал кружки магии, стал увлекаться спиритизмом и мистикой.

Клара, продолжая давать концерты по городам и весям, старалась помочь мужу: окружила его заботой, терпеливо переносила нервные срывы, которые усугублялись с каждым днём. Больного композитора мучили слуховые галлюцинации, иногда он даже не узнавал детей и жену, а однажды, пытаясь избавиться от маниакально преследовавших его образов, бросился с моста в Рейн. Посиневшего от холода, потерявшего сознание Шумана вынесли на берег прохожие.

После этого случая, опасаясь причинить вред Кларе и детям, теряющий рассудок гений попросил поместить его в психиатрическую клинику. Там он провёл два мучительных года, где постепенно сходил с ума: впал в глубокую депрессию, отказывался разговаривать, есть и пить — боялся, что его отравят. Лишь когда его навещал преданный Брамс, Шуман соглашался выпить глоток вина и съесть кусочек фруктового желе.

Роберт Шуман умер 29 июля 1856 года от общего истощения организма.

После смерти супруга на руках Клары остались восемь детей. Вдова Шумана пережила композитора на целых сорок лет. Первое время Брамс оставался рядом с Кларой и помогал ей вести хозяйство. Спустя полгода он вернулся на родину в Гамбург. Все знавшие Брамса понимали, как трепетно любит молодой композитор вдову Шумана. Друзья и близкие ожидали, что они вскоре поженятся. Но этого не произошло, возможно, по нескольким причинам. Во-первых, будучи на четырнадцать лет старше Иоганнеса, Клара относилась к нему как к ребёнку и питала в отношении него по-матерински нежные чувства. Во-вторых, молодой, подающий надежды двадцатитрёхлетний мужчина мог испугаться непростой семейной жизни в окружении всегда очень занятой жены и восьмерых детей. Некоторые были убеждены, что Брамс побоялся гениальности «несравненной Клары», которая всегда, как это было и с Шуманом, затмевала его талант. Так или иначе, но Иоганнес Брамс покинул Дюссельдорф один.

Неизвестно, была ли связь Брамса и Клары Шуман платонической или же друзья на публике были всё-таки тайными любовниками. Говорили, что Клара сильно ревновала Брамса к женщинам. Возможно поэтому, а также из-за своей огромной преданности великой пианистке композитор так и остался неженатым. До смерти Клары, в течение сорока лет, друзья вели непрерывную переписку. Когда Клара умерла во Франкфурте 20 мая 1896 года, Брамс очень тяжело переживал её уход. Через год он умер.

Нельзя не отметить, что время всё расставило по своим местам: имена Шумана и Брамса знает каждый, кто хоть мало-мальски интересуется классической музыкой, а о Кларе Вик помнят только специалисты-музыковеды.