Как найти свое место в президиуме

Исповедь бунтаря

 

Повод для исповеди

 

Я начинаю политическую борьбу, потому что не согласен с курсом, который проводит президент России. Не согласен с суверенной демократией, с её цензурой, холуйством, жестокостью и цинизмом. Не согласен и с латиноамериканским капитализмом, где главные действующие лица – это алчные монополии и наглые чиновники. Все это делает Россию крепостной и жестокой. А нам нужна Россия свободная и гуманная.

 

Не так давно моя старшая дочь Жанна решила заняться политикой и выставила свою кандидатуру на выборах в Московскую городскую думу. Девушка она уже взрослая, решения в свои 23 года принимает самостоятельно, поэтому советоваться ко мне пришла уже после подачи документов в избирательную комиссию. Поначалу я пытался ее отговорить от участия в этой авантюре. Долго объяснял, что молодому человеку с либеральными и демократическими взглядами просто-напросто не дадут возможности свободно вести политическую кампанию, заблокируют. Я убеждал ее, что у молодых людей, свободных и независимых, практически не осталось шансов на успех в общественной деятельности в современной России. Молодым сейчас политикой можно заниматься, только записавшись в «Наши», «Идущие вместе», «Местные» или к Ивану Демидову, но от таких компаний просто тошнит. Я просил свою дочь отказаться от выборов, потому что любой проигрыш в молодом возрасте – это серьезная психологическая травма. И, наконец, я просто беспокоился за ее безопасность.

Аргументы не подействовали. Жанна сделала так, как решила, и заняла на выборах в Мосгордуму по Зеленоградскому округу третье место. Неплохой результат для неопытной и неискушенной девушки, но все-таки депутатом она не стала. Мне повезло больше; я, будучи молодым, застал перестройку, время революции, а в моменты революционных изменений именно у молодых людей появляется шанс проявить себя. Более того, общество без революций молодых людей как политиков вообще не воспринимает, и не случайно европейским и американским политикам – за пятьдесят, а то и за семьдесят. Но означает ли это, что у молодых свободомыслящих людей сегодня совсем нет шансов в России? Жанна подтолкнула меня к серьезным раздумьям на эту тему. Я понял, что горжусь ею, горжусь тем, что мои гены оказались сильнее исторического процесса и сильнее ее природной разумности. Несмотря на абсолютную бесперспективность мероприятия, она все-таки решила рискнуть, попробовать себя в сложной и неблагодарной сфере. И не она одна.

Я знаю многих ее друзей, я встречаю множество молодых политиков в разных регионах страны. Отличные ребята.

Меня до сих пор называют «молодым реформатором». Это вызывает улыбку, поскольку в 47 лет я, конечно, чувствую себя молодым и бодрым, но ведь в политике далеко не новичок – двадцать лет ею занимаюсь. В конце 1980-х – в начале 1990-х годов за нами – молодыми демократами – никто не стоял, нам не на кого было опереться. Мы двигались интуитивно, рядом по объективным причинам не оказалось старших товарищей, которые подсказали бы что-то или помогли избежать явных и грубых ошибок. Мы многого добились, но и ошибок совершили тоже немало. Может быть, главная наша ошибка – неспособность смирить амбиции и договориться – и привела к тому, что последние пять лет для демократов в России были особенно тяжелыми. Власть нефти – петрократия – оказалась сильнее демократических и либеральных ценностей. В России нефть приносит государству больше половины доходов. И главный вопрос, который сейчас интересует людей: как разделить стабилизационный фонд и как потратить 400 миллиардов долларов – резерв Центрального банка? О базовых ценностях свободного, цивилизованного общества россияне задумаются позже.

Я – общественный деятель в глазах большого числа сторонников, соотечественников и друзей. В моем возрасте менять профессию трудно, да и сделать это я уже не смогу. Но в то же время не хочу возвращаться в политику и во власть любой ценой. Если бы ставил перед собой задачу таким образом, то вступил бы в ряды «Справедливой России» или «Единой России». Для меня это неприемлемо. Я считаю, что демократам необходимо вернуться в парламент, сохраняя базовые ценности и принципы демократии. Возможно, именно новое поколение – такие, как Жанна и ее товарищи – рано или поздно должны это сделать лучше, чем мы.

Сейчас крайне важна просветительская деятельность, чем больше думающих людей осознают важность ценностей демократии, тем легче будет вернуть страну на правильный путь развития. Россия – страна консервативная, инерционная. И с отягчающими факторами в виде высоких цен на нефть и огромной сырьевой базы. Лично я в быстрые перемены не верю, считаю, что демократам необходимо настроиться на затяжную, серьезную борьбу. В то же время наше нынешнее положение не катастрофично и не безнадежно. Хотя бы потому, что огромное число молодых, активных и очень толковых людей разделяют идеалы демократии и верят, что только свободная Россия станет сильной. В итоге я все-таки решил выступить в роли «старшего товарища» и написал эту книгу, чтобы на примере собственной жизни показать, каких ошибок следует избегать и как противостоять соблазнам и ударам нашей политической действительности.

 

II

III

Искушение властью

 

Первый президент России искренне верил, что его важнейшая задача – найти себе преемника, прямого политического наследника. Для Ельцина это превратилось в идею фикс. Он начал готовиться к передаче власти задолго до официальной даты ухода с поста президента. Как поэт Жуковский и старик Державин, Ельцин стремился воспитать своего Пушкина, но в политике. И это очень по-русски.

У Ельцина в голове крутилось много фамилий. Он и меня объявлял преемником. Сделал это с чисто ельцинской прямотой.

В 1994-м Ельцин путешествовал с семьей по Волге на теплоходе «Россия». Шли сверху – Кострома, Ярославль, Нижний Новгород. И вот он приходит в Нижний Новгород на теплоходе «Россия», я его встречаю, в девять часов он сходит с трапа – Наина Иосифовна, он, Таня, обнимает меня и говорит: «Слушайте, мне так Жириновский осточертел (Ельцин, кстати, никогда матом не ругался, никогда. – Авт.) Он в каждом городе ко мне выходит и мешает мне работать. Сделайте, чтоб его не было». Спрашиваю: «А где он?» – «Да там плывет за мной по Волге». Я позвонил в службу гидросооружений: «Где теплоход „Александр Пушкин“?» – «Да шлюзы проходит, Горьковское водохранилище». Я говорю: «Задержите этот теплоход в шлюзах». – «Мы не можем задержать». – «Вы воду спустите в шлюзах». – «Вы что, господин губернатор, это аварийная ситуация»! – «Спускайте, иначе я вам башку оторву»! – «Нам нужно Ваше письменное указание». – «Сейчас я вам дам указание». Написал указание задержать теплоход. Короче говоря, мы вместе с Ельциным сходили на ярмарку нижегородскую, открыли теннисный корт. На открытии теннисного корта он сказал: «Наконец-то я вырастил себе преемника. Он у вас так Нижний Новгород отстроил, у вас такой порядок, вы так его все любите, (а у меня рейтинг был процентов 70, причем со свободной печатью. – Авт.) Я могу спокойно дорабатывать, у меня преемник, он такой молодой, такой спортивный». В общем, произнес такую речь, после которой меня возненавидела вся Москва бюрократическая, ну и тусовочная тоже, – для них я был чужой.

Позже, во время нашей поездки в Америку, Ельцин уже серьезно представил меня президенту Клинтону как будущего президента России. И еще раз это повторил, но уже канцлеру ФРГ Колю во время визита в Берлин, когда наши войска покидали Германию.

Пока я был губернатором Нижегородской области, Ельцин всерьез и неоднократно обсуждал со мной будущее страны. Однако эта идиллия существовала не очень долго, всего пару лет. После того как я стал сильно критиковать президента за войну в Чечне, у него возникли первые сомнения на мой счет.

В 1996 году мы собрали в Нижегородской области миллион подписей против войны и привезли их к Спасской башне на микроавтобусе «Газель». Одну из папок я принес Борису Николаевичу прямо в кабинет. Он был в шоке, узнав, что только в одной области собран миллион подписей, но одновременно Ельцину моя активность не понравилась. Я, действительно, слишком открыто критиковал президента, а в России это не принято, часто за подобное поведение жестоко наказывают, тем более не повышают. Но первый президент России во многих смыслах был первым. У него было несколько основополагающих принципов:

1. Свобода лучше цензуры.

2. Рынок лучше плановой экономики.

3. Самодеятельные люди полезнее чиновников. Сегодня невозможно даже в страшном сне представить, что губернатор (например, Хлопонин, Ткачев или Зеленин) может собрать подписи против, скажем, поддержки Путиным кровавого режима Каримова в Узбекистане или криминального соглашения с Туркмен-баши «газ в обмен на людей», или против той же войны в Чечне. Я не могу себе представить, что какой-то губернатор осмелится не то что подписи собрать, но просто выступить с критическим замечанием в отношении президента. И уж тем более невероятно, чтобы после такого демарша смельчак не пострадал. Если бы сегодня какой-то губернатор привез протестные подписные листы прямо к воротам Кремля, это расценили бы как террористический акт со всеми вытекающими последствиями.

Когда в последний раз мы все читали открытое письмо российского губернатора, например, о коррупции в высших эшелонах власти? Трудно вспомнить. Невозможно представить и такую ситуацию: открываешь газету, а там опубликовано обращение к Путину, например, губернатора Свердловской области Росселя (при Ельцине очень смелый был губернатор) с требованием разобраться, сколько государство (или конкретные чиновники) получили от сделки с Абрамовичем по покупке компании «Сибнефть»… Сегодня такое невозможно. Но еще недавно мы жили в другой стране.

Несмотря на мою активность и критичность, Ельцин относился ко мне очень хорошо. У него две дочки, но, видимо, он всегда мечтал о сыне. И, наверное, я подсознательно вписывался в эти мечты.

Во-первых, я был с ним рядом в трудные минуты. В 1990-м, когда его не избирали председателем Верховного Совета, а я был активным его сторонником; в 1991-м я был с ним рядом, когда он был на танке. Даже в 1993-м, когда я был губернатором, я его поддерживал против фашистов, Макашова. Он много раз приезжал в Нижний, ко мне относился очень по-отечески. Мы с ним говорили обо всем на свете. Например, он меня спрашивал: «Вы молодой человек – а где Вы с девушками встречаетесь?» Я ему сказал, что есть у меня место, а он мне говорит: «Надо иметь много мест, потому что одно место будет засвечено». А дальше он сказал гениальную вещь: «Знаете, почему родилось движение молодежных жилищных кооперативов?» – «Почему?» – «Мне надо было каждые шесть месяцев сдавать новый дом». Гениально, да? Он мне никогда ничего не говорил про свою личную жизнь, и у них была замечательная семья, но вот эту одну фразу он обронил. У него реально были очень хорошие отношения в семье.

Я, конечно, никогда не представлял себя в роли сына Бориса Николаевича, но он часто мне рассказывал о своей жизни, о том, как он руководил Свердловской областью, проводил параллели с Нижегородской и так далее. В общем, у нас были очень близкие, хорошие и теплые отношения. Что же случилось?

1997 год. Я – первый вице-премьер правительства Российской Федерации. Молодой, амбициозный и бескомпромиссный. Реформы превыше всего. Те, кто мешает проведению реформ, должны отойти в сторону. В первую очередь – олигархи, для которых смутное время – идеальная пора для обогащения. Я заявил, что не хочу жить в стране победившего бандитского капитализма, и термин «бандитский капитализм» с тех пор вошел в политический лексикон.

Я написал президенту письмо, в котором сформулировал семь пунктов плана борьбы с олигархами. Предложения были разные. Например, я предлагал отобрать пропуска в Кремль у крупных бизнесменов. Пункт назывался: «Национализация Кремля». Я написал, что Кремль приватизирован олигархами и сейчас необходимо национализировать власть. Ельцину это очень понравилось, поскольку напоминало ему партийные методы руководства: отобрать пропуска, спецномера, мигалки…

Помимо этого в письме предлагалось прекратить залоговые аукционы и объявить приватизацию только на открытых аукционах. Это была революция. Как раз началась борьба за «Связьинвест», и мы с Чубайсом и Кохом решили провести открытый, прозрачный аукцион. На «Связьинвест», как известно, претендовал Владимир Гусинский. Практически одновременно случилась скандальная история с «Газпромом», когда совет директоров крупнейшей монополии захотел возглавить Борис Березовский. Я выступал категорически против. А Березовский, как известно, владел Общественным российским телевидением. Так и случилось, что мы с Чубайсом нажили злейших врагов в лице самых влиятельных медиа-магнатов.

Борис Ельцин сначала поддержал наш план борьбы с олигархами. Кстати, сам термин «олигарх» тогда еще не был в обиходе, он появился в после конференции «Будущее России: олигархи или свобода». На конференцию мы пригласили всех известных магнатов, но пришел только Владимир Гусинский. Телекамер было около 100, журналистов аккредитовалось почти 200 человек. С этого момента слово «олигарх» у всех на устах. Но это так – лирическое отступление.

Мы с Чубайсом объявили, что очистим Россию от олигархов. Березовский с Гусинским в ответ объявили нам информационную войну. Война против нас заключалась в том, что телекиллер Сергей Доренко еженедельно в программе «Время» обливал нас грязью, рассказывая кошмарные небылицы. Например, ловил за 200 долларов проституток на Тверской, и они рассказывали в эфире общенационального канала, как развлекались в пансионате «Лужки» с Немцовым. Анонимные рассказы анонимных проституток с закрытыми лицами повторялись по ОРТ из недели в неделю.

Гусинский, правда, тему проституток посчитал неприличной. Для высмеивания и дискредитации меня он использовал кадры встречи в аэропорту Внуково Гейдара Алиева. Президент Азербайджана прилетел летом, в страшную жару, и я на официальном мероприятии оказался в легких белых штанах, что, конечно, является нарушением протокола. Позор, кошмар! Раз сто показали этот момент в программах телеканала НТВ. Впрочем, в этой книге, чуть позже, в сто первый раз я и сам расскажу эту историю.

Поскольку фактов коррупции или злоупотребления служебным положением наши враги обнаружить не могли, то ОРТ и НТВ били по определенным имиджевым точкам. Тактика – прямая и косвенная дискредитация, задача – свалить правительство. Березовский с Гусинским делали все, чтобы создать вокруг нас зону общественного отчуждения, чтобы в итоге мы либо ушли в отставку самостоятельно, либо, не выдержав, нас отстранил от должностей президент.

Признаюсь: родственники Б.Ельцина меня уговаривали не идти на конфликт с олигархами, войти в семью. Но я отказался. В результате они ходили к Ельцину и постоянно жаловались: мол, Немцов скандальный, с ним невозможно договориться и прочее. Делалось это, в первую очередь, с подачи Березовского. А тут еще Гусинский подключился. Проиграл аукцион по «Связьинвесту» – и его раздражение достигло наивысшей точки, и демократическое телевидение НТВ присоединилось к яростной травле, профессионально маскируя истинные причины разоблачительного пафоса своего телеканала. Постепенно тактика олигархов начала приносить плоды. В августе 1997 года, через пару недель после знаменитого аукциона, меня вызвал к себе Ельцин. У президента было плохое настроение, и он раздраженно спросил: «Неужели вы не можете как-то все это делать без шума? Я устал вас защищать». Я пытался объяснить: «Борис Николаевич, это война, в которой либо они победят, либо мы. В этой войне ваша позиция как президента имеет определяющее значение. Олигархи владеют государством. Один из них, кроме информационного ресурса, гигантского финансового ресурса и так далее, еще хотел захватить „Газпром“. Если мы готовы дать этим людям возможность управлять страной, давайте тогда совсем уничтожим федеральное правительство и не будем тратить деньги на имитацию его деятельности. Назначайте на министерские посты олигархов, и пусть они делают то, что считают нужным…» Я говорил убежденно, страстно. Ельцин все это время молчал и угрюмо на меня смотрел. В конце произнес примерно следующее: «Они – никто, я их знать не знаю. Вы – правительство».

Так мы продержались до августа 1998 года. Черту под правительством молодых реформаторов подвел финансовый кризис. Продуманные, псевдоаналитические программы Доренко и Киселева вместе с ежедневными критическими новостями подорвали доверие к правительству. Моя популярность, которая в момент переезда из Нижнего Новгорода в Москву не уступала нынешней популярности президента Путина, начала стремительно падать. При этом экономическое положение в 1997 году значительно улучшилось по сравнению с 1991 годом. Впервые после 1991 года наметился рост экономики. Удалось остановить инфляцию. Правительство погасило задолженность по зарплате перед шахтерами, учителями, врачами. Фондовый индекс только в 2005 году достиг уровня того, нашего 1997 года. Реальные пенсии в 1997 году в долларовом выражении были точно такими, как в 2006-м, а нефть, между прочим, стоила только 12 (!!!) долларов.

Однако телевизионная пропаганда, циничная и беспощадная информационная война разрушили авторитет правительства. Я помню, как после очередного опуса Доренко с проститутками позвонила моя мама и недоуменно спросила: «Это правда?!» Я ей посоветовал не реагировать на всякую чушь. «Почему же ты не подал в суд?» – удивилась мама.

Но, увы, подавать в суд в той ситуации было бессмысленно, поскольку независимо от решения суда, который сам по себе продлился бы какое-то время, «мочилово» продолжилось бы с утроенной силой. Кстати, позже Лужков тоже проиграл в информационной войне, несмотря на свое влияние на московские суды.

Спустя несколько лет я совершенно случайно столкнулся с Доренко в аэропорту Нью-Йорка. «Я же киллер. Тебя заказали, – добродушно пояснил Доренко. – А это был такой простой и эффективный способ: дал 200 долларов, и дамочка наговорила, что надо, абсолютно не рискуя ни здоровьем, ни жизнью. Ты же ей ничего не мог сделать».

Надеюсь, Березовский когда-нибудь столь же прямолинейно расскажет правду о борьбе за власть и деньги в России с использованием информационного спецназа.

…Ельцин увидел крушение доверия ко мне, которое случилось на фоне хорошей социально-экономической обстановки, и от идеи «Немцов – преемник» отказался. Я выпал из списка преемников президента, но отношения между нами остались хорошими. А вот с его семьей – с дочерью Татьяной и зятем Валентином – наоборот, общение шло с огромным трудом. В определенный момент семью президента в плотное кольцо взял Роман Абрамович с коллегами-олигархами. Они бесцеремонно навязывали всем свои правила игры, а мне играть в такой команде не хотелось. Из-за этого возникали большие и мелкие конфликты. Приведу только один пример. За пролет иностранных самолетов над территорией России авиакомпании обязаны платить, поскольку надо содержать метеослужбы, оплачивать работу службы навигации, диспетчеров и так далее. Авиакомпании, естественно, нам платили по установленному тарифу. По старинке платежи шли, как и во времена СССР, «Аэрофлоту», хотя «Аэрофлот» из государственной компании давно превратился в частную, подконтрольную Березовскому. Да, в Советском Союзе «Аэрофлот» был государством в государстве, тогда никому и в голову не приходило, что надо платить непосредственно в госказну, но времена и форма собственности изменились. В общем, правительство приняло решение, согласно которому деньги за пролет иностранных самолетов над территорией России авиакомпании обязали перечислять в государственный бюджет. Тарифы при этом мы не изменили. Каково же было мое изумление, когда после выхода постановления мне с претензиями позвонила Татьяна Борисовна и обвинила в том, что я хочу разрушить «Аэрофлот». Таких примеров, поверьте, было немало.

Мне предлагали договориться с Березовским и Гусинским по поводу приватизации «Связьинвеста». Предложение напоминало неприкрытую угрозу: если я не уступлю, то и работать в правительстве не буду. В конечном итоге угроза была реализована.

Не открою Америку, если скажу, что Борис Березовский часами сидел в кабинетах то у Вали, то у Тани и, как в свое время Распутин, оказывал почти мистическое влияние на президента и его окружение. Особенно меня умиляла кадровая политика. Приходит как-то Роман Аркадьевич Абрамович с просьбой назначить товарища Беспалова на должность генерального директора компании «Роснефть». Я спрашиваю: «Кто это – Беспалов?» Оказалось, не важно, какие у человека биография и способности, главное – он их человек. Олигархи не сумели приватизировать компанию, зато приватизировали менеджмент и денежные потоки. Назначить Беспалова – означало просто отдать огромную нефтяную компанию в руки Абрамовича и Березовского. Именно тогда я понял, что в государственных компаниях, в государственных монополиях процветает воровство в чистом виде. Во-первых, госкомпании – это не эффективно. Например, в 2006 году Счетная палата проверяла «Газпром». Выяснилось поразительное обстоятельство: при почти пиковых ценах на газ на мировых рынках в России добыча газа падает. Во-вторых, временные управляющие думают о себе, а не о деле. Поставили государственного чиновника управлять гигантскими корпорациями и сознательно размыли ответственность за содеянное. Что ему делать? Воровать. Ноу-хау Березовского и состояло в том, что везде надо ставить своих людей. Если он сажает человека на то или иное место, то и воровать этот «сиделец с портфелем» будет не только в свой карман, но и в карман олигарха. Вот в чем, собственно, «гениальность» Бориса Абрамовича.

Когда Владимир Путин стал президентом, и мы еще сохраняли нормальные отношения, он сказал: «Знаешь, в чем была ваша ошибка? Вы ведь тогда боролись с реальными властителями. Не имея достаточно власти, вы боролись с теми, от кого власть зависела. Надо было сначала получить власть, а потом бороться с олигархами». Путин прав на 100 процентов.

Но я пришел в правительство молодым, неопытным и наивным, мне на тот момент исполнилось всего-то 37 лет. Я вырос в Нижнем Новгороде, и мои представления о мире были представлениями провинциала. У меня не укладывалось в голове, что, будучи вице-премьером, я не могу указать какому-то человеку (пусть даже олигарху) на необходимость соблюдать законы, отстаивать интересы государства. Я и представить себе не мог, что олигархи посмеют ослушаться.

Первая такая стычка случилась еще в Нижнем Новгороде. Директором автозавода у нас работал Борис Видяев. Вел себя как олигарх, демонстративно и нагло, налоги в областной бюджет вовсе не платил. За это я как губернатор без долгих увещеваний уволил директора с работы. Что тут началось! Рабочие перекрывали дороги, угрожали забастовкой… Что только ни делали, чтобы заставить меня отменить решение. Но ту, первую битву я выиграл: Видяев остался пенсионером.

Однако Нижний – не Москва. Я даже не представлял, что такое Москва, искренне не понимал, почему с олигархами не могут разобраться. Кто они вообще такие? Бизнесмены? Пусть занимаются бизнесом. Правительство занимается страной, олигархи – бизнесом. Если платят налоги – государство к ним нормально относится, а если нет – то и обижаться нечего. Так мне казалось. Я был глубоко наивным человеком.

Мог ли я стать преемником без переезда в Москву, минуя московские палаты и борьбу с олигархами? Наверное, да. Может, и не надо было уезжать из Нижнего Новгорода, не стоило идти в правительство первым вице-премьером. Красивая должность оказалась тупиковой веткой. У нас только Дмитрий Медведев и Сергей Иванов являются потенциальными преемниками на этом посту. И то только потому, что в стране нет свободы и не осталось конкуренции. Россия превратилась в политическую пустыню, в которой есть только два заявленных претендента на роль Путина: Медведев и Иванов. Возможно, появится в последний момент кто-то третий, но из той же обоймы.

А в середине и в конце 1990-х годов политическая конкуренция в стране была. Борьба часто шла не по правилам, но боролись различные политические группы и общественные силы. Исходя из этого, мне надо было максимально долго работать губернатором и соглашаться на переезд в Москву исключительно на должность премьер-министра. Тогда бы эти умники, и Березовский в первую очередь, опасаясь реального влияния премьера на силовой блок, вели бы себя по-другому. Не всегда вертикальный взлет означает самый короткий путь к вершине.

Сожалею ли я о том, что не вел себя иначе? Жизнь невозможно повернуть назад (Алла Пугачева права), так что сожалеть бессмысленно. Я прошел через безжалостную молотилку и не сломался, приобрел огромный опыт. Вот и спасибо судьбе – такой опыт в любом случае еще пригодится.

Я не хочу и не стремлюсь попасть во власть любой ценой, для меня власть не является пределом мечтаний. И в 1998-м я самостоятельно ушел в отставку, меня от дел никто не отстранял. Правительство Кириенко отправили в отставку, а мне Ельцин позвонил и сказал: «А вы работайте».

Но что бы я делал в правительстве с Черномырдиным или с Примаковым? И я ушел.

Одни рвутся во власть, чтобы сделать успешную карьеру, другие – чтобы набить карманы, третьи – из-за амбиций и самолюбия. Небольшое число людей идет во власть, чтобы что-то сделать, изменить мир и страну. Я наивно пытался изменить мир. В 1997-м году был четкий план действий: провести демонтаж бандитского капитализма и построить конкурентную рыночную экономику. Это были вполне внятные задачи.

Я с «политического детства» критиковал власть, долгие годы был в оппозиции. Первым в Нижнем Новгороде устроил антикоммунистическую демонстрацию, считался диссидентом, за которым постоянно следил КГБ. Я никогда не состоял в КПСС, был период, когда меня не выпускали за границу. Так что оппозиция власти не является для меня неким героическим делом или неестественным поведением. Неестественное поведение, по-моему, как раз наоборот – хвалить власть.

Со мной в Москву, кстати, приехало – я этого даже не ожидал – в общей сложности 150 человек, и меня часто упрекают, что далеко не все они оказались столь же свободолюбивы. Поясню сразу: всех этих людей привел во власть не я. Я привел С.Кириенко, П.Чигагова, А. Задернюка, Б.Бревнова, а они – многих других. Должен признаться, в людях я разбираюсь не очень хорошо. Можно даже сказать, что плохо разбираюсь. Проблема – излишняя доверчивость. Многие из тех, кому я серьезно помог, благодарности не испытывают. Но я считаю, что тема «я из тебя человека сделал», которая очень распространена, просто-напросто бессмысленна. На людей обижаться не стоит. Почему? Да, может быть, первый толчок человеку я дал. Но раз я его выбрал, значит, этот человек мне самому был нужен, что-то в нем уже было, чем-то он выделился. К тому же, не был бы он – был бы другой. Так почему он по гроб жизни должен быть мне благодарен?

Хотя я благодарен Ельцину. Сегодня многие Ельцина не любят, считают пьяницей, обвиняют в том, что он развалил Россию. А я его уважаю и ему благодарен. Он поверил в меня. Хотя я был совсем молодой парень, он поверил в то, что я могу руководить губернией.

Если бы не он, то моя жизнь, скорее всего, сложилась бы совершенно по-другому. Поэтому хотя я иногда и критически высказываюсь в адрес первого президента России, тем не менее я ему очень благодарен за то, что он дал мне возможность себя реализовать. Он дал эту возможность еще миллионам людей, большинство из которых этого не оценили и теперь его ненавидят. Вот такой парадокс. А все потому, что людям благодарность не свойственна, им свойственно преувеличивать свои заслуги.

Альфред Кох часто подкалывает меня: мол, кадровая политика – не самая сильная сторона Немцова. Признаю. Но что касается конкретных людей, которых я привел во власть, то и Бревнов, и тот же Кириенко – талантливые люди, они изначально выделялись. Они, несомненно, разные, у них разные судьбы, но, будучи совсем молодыми, все-таки сумели сделать головокружительную карьеру, обойти маститых зубров. И хотя я им в какой-то степени, на каком-то этапе помогал, но все-таки основные шаги они делали сами. И сейчас продолжают самостоятельное плавание.

В чем проблема с ними? Есть так называемая кессонная болезнь. Допустим, вы набираете высоту, а там разряженный воздух. Если у вас неадаптированный организм, то ваши мозги начнут «пузыриться». В карьерном росте тоже есть такая болезнь и такие симптомы. Недаром в политике желательно, чтобы человек прошел какие-то уровни – город, область, страна. Это и дает возможность избежать кессонной болезни.

Что касается меня, то я, можно сказать, в детском возрасте стал губернатором – мне был всего 31 год. Но «звездной» болезни точно не было. Я точно знал, что просто выпал один шанс из тысячи, что все получилось почти случайно, что это не только большая честь, но и большая ответственность. Мне казалось, что и другие люди могут адекватно относиться к подобным поворотам в своей судьбе. Оказалось – нет, и в Москве я столкнулся с многочисленными тому подтверждениями. Можно быть классным начальником цеха, скажем, но отвратительным директором предприятия; можно быть прекрасным руководителем предприятия, но отвратительным премьером (как Николай Иванович Рыжков), и так далее. Есть принцип Питера: каждый стремится к уровню своей некомпетентности. Определить, кто соответствует этому принципу, очень легко. Если человек сильно меняется: перестает здороваться, часто болеет, становится высокомерным, грубым – это значит, что он добрался до уровня своей некомпетентности.

Итак, очевидно, что кадровая политика – не мое. Второе: для того, чтобы избежать кессонной болезни, люди должны пройти через разные уровни. В этом смысле гениальны японцы. У них такое иерархическое общество, что, с одной стороны, это кажется чрезмерно консервативным, потому что там человек только к старости достигает каких-то высот. Но с другой стороны, они делают меньше ошибок, поскольку на каждом уровне происходит определенный отсев. То есть, это общество, в котором не возможны взрывы. Это не Тайвань, где в 28 лет люди становятся руководителями крупнейших корпораций.

Конечно, когда Бревнов с женой и собачкой на частном самолете на долго улетели в Америку, чтобы проведать тестя и тешу в штате Кентукки, я был в шоке. Его жена, американка, очень толковая женщина. Она работала в Международной финансовой корпорации и очень много сделала для Нижегородской области. А его аргумент был такой: «А почему Вяхиреву можно?»

Вяхирев – заслуженный советский руководитель. В глазах Черномырдина и его товарищей, советского и постсоветского истеблишмента, – это человек, которому позволено все. А поскольку страна живет по понятиям, то он может делать все, что хочет.

Я сказал Бревнову, что он не хуже Вяхирева, он другой. Мол, что позволено Юпитеру, то не позволено Бревнову. Такие правила. Он не знал этих правил. У него была кессонная болезнь – полное непонимание обстановки, своей собственной роли и реального положения. А все потому, что человек, который возглавлял РАО «ЕЭС России», не достиг и 30 лет.

Сменивший Бревнова на посту руководителя РАО Чубайс – совсем другой человек. Он – человек системы. Прошел все ступени: был замом Собчака, занимался муниципальным имуществом, потом работал в правительстве, стал вице-премьером, главой Администрации президента, министром финансов… Ему кессонная болезнь не грозит.

С.Кириенко – отдельная история. У него тоже были проблемы со стремительным карьерным ростом, но он быстрее адаптировался, лучше. Хотя Кириенко – это человек с неустойчивыми взглядами. Он был комсомольским лидером, потом – партийным функционером, потом занимался бизнесом (у него была контора, созданная комсомольцами), потом он руководил банком, стал замминистра топлива и энергетики, потом министром и далее – премьер-министром. Его сильное отличие от многих либералов в том, что он всегда при власти: власть менялась – была либо комсомольской, либо коммунистической, – а он всегда был при ней. Когда власть была у либерального правительства – он опять был при ней. Сейчас власть путинская – он и при этой власти. Получается, что Кириенко – более приспособленный и более адаптивный к реалиям, чем многие из нас. В этом смысле он близок к Чубайсу. Я не так сильно люблю власть, чтобы адаптироваться к чекистам, коммунистам или националистам. Я к ним никогда не адаптируюсь. Никогда! Но я никого не осуждаю. Прекрасно понимаю, что конформистов – огромное количество, и они, в общем, основа любого государства – все хотят как-то приспособиться. Нонконформистов меньшинство. Иногда они становятся большинством, как это случилось в начале 1990-х. Уверен, нонконформисты очень нужны любой стране, так как они являются своеобразной контрэлитой, не позволяют элите бронзоветь и отрываться от действительности. Именно несогласные, нонконформисты дают надежду каждому обществу на обновление и прогресс. Так что не надо отчаиваться.

 

IV

VII

Частный капитал и власть

 

История нефтяной компании ЮКОС, история ее взлета и разгрома для России очень показательна. Все больше людей в нашей стране, накопив первоначальный капитал, собираются пересесть из кресла директора фирмы в кресло депутата или крупного чиновника. Но деньги, даже большие, в России не обеспечивают однозначного политического триумфа. Особенно показательна трагедия Михаила Ходорковского.

В последний раз я видел его на свободе за месяц до ареста, осенью 2003 года. Ходорковский собирался поехать по стране с лекциями о фонде «Открытая Россия», о необходимости формирования гражданского общества и так далее. Он очень хотел заниматься общественной деятельностью.

Мы ходили по парку и долго беседовали. Я старался понять, в чем суть его позиции, в чем заключен тайный или скрытый смысл войны с Путиным, насколько решительно Ходорковский настроен. Я считал, что власть раздавит ЮКОС, что рано или поздно нам всем придется публично занять ясную позицию, поэтому так важен для меня был тот разговор.

Уже в начале октября 2003 года (до ареста) судьба Ходорковского мне казалась решенной, хотя он не верил в самый худший сценарий. Я его прямо спросил: «А ты не боишься сесть?» Он ответил мгновенно: «Нет». «А умереть?» «В каком смысле?» «Ты можешь не выйти из тюрьмы, тебя там отравят или задушат». Он долго не отвечал, ходил и молчал минут десять. Потом сказал: «Умереть все боятся, но я все равно никуда не уеду, как бы они этого ни хотели».

Что заставило Ходорковского заняться общественной деятельностью? Почему он не захотел жить, как Абрамович, Дерипаска или, наконец, Березовский?

Власть как способ обогащения его не интересовала. Ходорковский и так был сказочно богат. Начав, как и все бизнесмены конца 1980-х – первой половины 1990-х годов, с сомнительных сделок, во второй половине 1990-х годов он стал решительно меняться. Он стремился создать преуспевающую компанию, отсталую компанию советского типа превратил в международный концерн с прозрачной бухгалтерией и чистой репутацией.

Ходорковский – честолюбивый человек, для которого важным являлось общественное признание. Он понял, что каждый новый заработанный миллиард ничего не меняет в его жизни. Наконец ему стало скучно, и он решил сменить род занятий. Михаил посчитал, что в сфере бизнеса все мечты сбылись и все цели достигнуты, и дальше начинается скучная история. Скучать он не привык и не любил.