Повести о куликовской битве («Сказание о мамаевом побоище», «Задонщина»)

В 1380 г. произошла Куликовская битва. Татарам был нанесен сокрушительный удар коалицией русских князей, возглавляемой московским князем Дмитрием Ивановичем. Исход битвы – очень крупное политическое событие в истории Руси. С одной стороны, победа русских в Куликово явилась первой серьезной попыткой освобождения Руси от татарского ига, длившегося уже более 150 лет. Победа возвысила и укрепила власть московского князя, главного организатора победы.

Первым произведением, непосредственным откликом, стала Летописная повесть о Куликовской битве. Ее основная цель – показать превосходство храбрости русских войск над высокоумием и лютостью сыроядцев безбожных татар и поганой Литвы, заклеймить позором измену Олега Рязанского.

В начале 15 века священником Софонием-Рязанцем была написана поэтическая повесть о Куликовской битве – «Задонщина». Сохранилась в шести списках в двух редакциях. Старший относится к 70 м годам 15 века. все списки дефектны. Они обнаруживают малую грамотность и небрежность переписчиков. Делались попытки дать сводный текст «З». 1-я попытка была сделана Срезневским, позднее Шамбинаго. Обширный анализ всех списклв сделан Шамбинаго.

Фактический материал автор черпал из летописной повести. А стиль ее определился сильнейшим воздействием «Слова о полку Игореве», а также устнопоэтических источников.

Использование поэтического плана и художественных приемов «Слова» обусловлено идейным замыслом произведения. Софоний сознательно сопоставлял и противопоставлял события прошлого с современными. Если «Слово» призывало русских князей к объединению, то Задонщина прославляла это единение, благодаря которому и одержана победа.

1. Вступление написано в подражание «Слову». В нем автор приглашает «братий, друзей и сыновей русских» собраться и составить слово к слову, возвеселить Русскую землю и низвергнуть печаль на восточную страну, провозгласить победу над Мамаем, воздать хвалу великому князю ДИ. и брату его Владимиру Андреевичу. Похвала мотивируется тем, что у ДИ и брата его было мужество и желание за землю Русскую и за веру христианскую постоять, что они были умны и крепки духом. Здесь перед нами буквальное заимствование из «Слова» с характерной, однако, для эпохи прибавкой «и за веру христианскую».

2. В некоторых местах буквальное заимствование из «СОПИ». Вслед за упоминанием о Бояне (который слал славу Игорю, Владимиру Святославичу и Ярославу Владимировичу) автор обращается к жаворонку, чтобы он взлетел под «сини небеса», воспел славу ДИ и брату его.

3. Затем в параллель «Слову» в «з» тоже есть место, где описывается сбор русских войск: Кони ржут на Москве, звенит слава по всей земли русской. Как орлы, слетелись русские войска с северной стороны.

4. Некоторые сходные сравнения: то не серые волки – пришли поганые на землю (в «слове» враги тоже сравниваются с серыми волками)

5. Автор «слова» сравнивает Бояна с соловьем и предпочитает, чтобы поход Игоря воспел Боян. Автор «З» тоже обращается к соловью: чтобы ты, соловей, выщекотал славу великому князю Дмитрею Ивановичу и брату его Владимиру Андреевичу.

5. Как Всеволод в слове обращается к Игорю с предложением седлать борзых коней, так и Дмитрий почтив тех же словах предлагает Андрею Ольгердовичу: «Седлай, брате, своих борзых коней, а мои готовы, вперед твоих оседланы.

6. Как участников похода Игорева, так и участников похода ДИ сопровождают зловещие знамения природы: вс тают сильные ветра с моря, пригоняют они тучу великую к устью Днепра. Из тучи выступили кровавые зори, а в них танцуют синие молнии. Быть стуку и грому великому между Доном и Днепром, пасть трупу человеческому на поле Куликове, пролиться крови на реке Непрядве. И еще зловещий крик птиц и зверей, вороны грают, галки по-своему разговаривают, волки страшно воют, лисы брешут, орлы клекчут.

7. Параллельно плачу русских жен и плачу Ярославны в слове, в З предается плач воеводиных жен, из которых одна обращается к Дону с просьбой прилелеять ее господина (как Ярославна). Коломенские жены упрекают Москву-реку в том, что она их мужей в землю половецкую залелеяла.

8. Решительный бой русских с татарами происходит тогда, когда из засады выходит запасный полк двоюродного брата Дмитрия. Он бросается на татар. Владимри Андреевич изображдается примерно в таких же чертах, как брат Игоря Всеволод в слове.

9. Если в «СОПИ» черная земля была засеяна костьми русских сынов, то в «З» «черна земля под копыты», костьми татарскими поля насеяны, поля политы кровью. Русские сыны грабят татарское богатство, золото, узорочье. И уже русские жены блещут татарским золотом (в слове звенели русским золотом готские девы).

10. «З» заканчивается рассказом о том, как ДИ на поле Куликовом становится на костях павших русских воинов и произносит им похвальное слово.

Будучи, в основном, подражанием «СОПИ», «З» не лишена самостоятельных поэтических достоинств: есть яркие художественные образы (русские – соколы, кречеты, белозерские ястребы, а татары – гуси и лебеди).

По сравнению со «Словом» З более абстрагирует и психологизирует действие. Это достигается частым использованием прямой речи, причем речи персонажей часто носят абстрактный характер (новгородцы сетуют, что не успевают на помощь Дмитрию, съехавшиеся русские князья обращаются с речью к Д,Пересвет разговаривает с Ослябей).

Значительно усилен христианский элемент и полностью отсутствуют языческие образы. В уста героев вкладываются молитвенные обращения, благочестивые размышления, вводится религиозная фантастика (Борис и Глеб молятся за «сродников», русски войска сражаются за православную веру. Это говорит о возросшей роли церкви на Руси. Из мифических существ фигурирует только Див, кроме того, ясно, что он перенесен сюда чисто механически, без уяснения его мивологической природы.

В отличие от слова, шире используются приемы устной народной поэзии. Очень распространены отрицательные сравнения: то не серые волки – пришли поганые татары, не гуси загоготали, не лебеди крыльями заплескали – поганый Мамай пришел, то не стук стучит, не гром гремит, то стучит могучая рать великого князя Дмитрия Ивановича. Символические образы народной поэзии: гуси, лебюеди – враги, а соколы, кречеты, белозерские ястребы – русские. В образе былинных богатырей выступают Пересвет и Ослябя

От «СОПИ» «3» отличается и в идеологическом отношении. Понятие Русской земли в ней уже готово ассоциироваться с понятием Московского княжества во главе с великим князем ДИ. Показательно, что, вопреки исторической действительности, автор «З» говорит о том, что к московскому князю «съехались все князи русские», тогда как мы знаем, что это было не так, и что Олег Рязанский вместе с Ягайлом Ольгердовичем был в союзе с Мамаем. Характерно и то, что князья ДИ и Владимир Андреевич трижды именуются правнуками киевского князя Владимира Святославовича. Ясно обнаруживается московская тенденция, которая в ту пору уже претендовала на то, чтобы стать общерусской.

Характерно, что «З», написанная на тему о победе русского народа под предводительством московского князя над татарами, создана в подражание «СОПИ» - произведению, где звучал призыв к единству Русской земли.

Образные средства и художественная эмоция использованы в «З» для выражения радости и торжества по поводу победы над врагом. Очень показательно, как «З» переосмысляет некоторые выражения «СОПИ» в прямо противоположном смысле. Там, где в «СОПИ» говорилось о горестях Русской земли, в «З» говорится о торжестве русских сил.

 

«Сказание о мамаевом побоище».

Возникло в 1 четверти 15 века. Оно дошло до нас в большом количестве списков, которые можно распределить по четырем основным редакциям., одна из которых вошла в Никоновскую летопись. Основано на летописной повести, Задонщине и устных преданиях. Возможно, «Сказание» создалось после нашествия хана Едигея в 1408 г, когда Василий Дмитриевич оказался неспособным защитить Москву и покинул ее при приблежении хана, с целью противопоставить поведение князя русским князьям во главе с Дмитрием Донским, прославившим себя победой над татарами. Есть основания говорить о влиянии «СОПИ» на «Сказание».

Отдельные редакции не совпадают количеством эпизодов, исторических и легендарных подробностей, идейной тенденцией. Все редакции объединяет идея героического подвига русского народа в его борьбе с врагом под водительством московского князя.

В «сказании» на основании устных преданий появилось много новых подробностей, которых не было не в летописной повести, не в «З»: общение с митрополитом Киприаном, посылка Захарии Тютчева к Мамаю с дарами, посещение Дмитриенм Троицкого монастыря и благословения Сергия Радонежского, поединок Пересвета и татарина Телебея, гадание Дмитрия с Дмитрием Волынским перед боем, письма Олега к Мамю и Ягайлу, Ягайла к Мамаю, Мамая к Ягайлу и Олегу, Андрея Полоцкого к Дмитрию Брянскому, плач супруги Дмитрия Ивановича Евдокии, обмен Д одеждой с Михаилом Бренком и его героическая гибель,раскаяние Олега, розыски Д после боя.

Усилен религиозный элемент. Многочисленными монологами-молитвами подчеркивается благочестие Д. (Киприан в действительности был изгнан из Киева Д-ем и во время куликовской битвы находился в Киеве, но его фигура занимает важнейшее место). Сказание стремилось подчеркнуть единение светской и церковной власти.

Сказание построено на контрастном сопоставлении стойкости, мужества, благочестия русских и хвастовства, гордости, нечестивости татар, Мамяа и его союзников (Ягайло, который в старшей редакции назван Ольгердом) и Олега Рязанского.

Характераня особенность – наличие художественного вымысла, рече персонажей, писем, элементов психологизма. Автор стремился изменить характер исторического повествования, беллетризовать его. В стиле книжная риторика сочетается с элементами деловой письменности и поэтическим стилем воинской повести. Проникнутое патриотическим пафосом прославления подвига русских людей, сказание подчеркивало политическое значение Москвы и Московского великого князя.

Есть отдельные удачные поэтические картины, самостоятельно связанные с народно-поэтической традицией: картина русского войска, которая открывается ДИ с высокого места (после построения войск Д Боброк-Волынским): на знаменах выделяется спасов образ, как светило, стяги тихо трепещут, будто хотят заговорить, а у богатырей хоругви, как живые, колышутся. А доспехи их, как вода, при свете струятся, а шлемы светятся, гребни от шлемов развеваются как огненное пламя.

Накануне Куликовской битвы ДИ идет с Дмитрием Волынцем на поле выведывать приметы: со стороны татар шум, тревога среди птиц, а со стороны русского войска -= тишина; Волынец слушал землю: одна кричала татарским голосом о детях своих, другая жалобно вопила как свирель в скорби и печали великой. Это значит, что тататры будут побеждены, но и русских много падет.

Есить явно песенные втсавки: описание выезжающего против Пересвета татарского богатыря восходит к былинному описнаию встречи Ильи Мурпомца и Идолищем проклятым.

Присутствуют и описания чудес. Разбойник Фома Кацибей видит: с востока шло большое облако, будто войско, а с юга двое юношей в светлых багрянцах (Борис и Глеб), они сказали предводителям войска: «Кто вам велел истребить отечество наше, которое нам Господь даровал?» и порубили все войско. И Потом на 6 часу битвы над русским войском разверзлось небо и появилось облако, наполненное руками человеческими, и те руки распростерлись над полком проповеднически или пророчески, а на 7 час спустило облако венцы на головы христиан.

 

21. Московская литература. Эволюция жанра жития в 15 веке. Епифаний Премудрые. «Житие Епифания Премудрого». Стиль «плетения словес».

Литература Москвы на первых порах своего существования была тесно связана с насущными политическими интересами крепнувшего московского княжества и отражала все возраставшие объединительные тенденции. В осуществлении этих тенденций и в их литературной реализации большую роль сыграло духовенство, которое содействовало укреплению авторитета Московского княжества как политического центра, одновременно с перемещением резиденции русских митрополитов в Москву ставшего и церковным центром. Первые в северо-восточной Руси русские по происхождению митрополиты Петр и Алексей действовали в полном согласии с княжеской властью, были канонизированы и им посвящены особые жития.

В конце 14-нач. 15 веков в агиографической лит-ре происходит возрождение и развитие риторическо-панегорического стиля литературы Киевской Руси, или, как определяет Лихачев, экспрессивно-эмоционального. Это связано с подъемом национального самосознания, вызванного борьбой с с иноземными поработителями, формированием идеологии централизованного гос-ва, укреплением великокняжеской власти. Идея служения Русской земле, сознание необходимости ради этого победить ненавистную рознь, являлась ведущей, определяющей идеей того времени. На первый план выдвигается нравственный идеал человека целеустремленного, стойкого, способного к самопожертвованию во имя блага гос-ва.

Риторическо-панегорический стиль первоначально получает развитие в агиографии, где житие становится «торжественным слово», пышным панегириком русским святым. Изменяется композиционная структура жития: появляется небольшое риторическое встпуление, центральная биографическая часть сокращается до минимума, самостоятельное композиционное значение приобретает плач по умершему святому и, наконец, похвале отводится главное место.

Характерная особенность – пристальное внимание к различным психологическим состояниям человека. Но этот стиль игнорирует психологию человека в целом, писатели описывают различные чувства, которые живут как бы вне людей.

Тем не менее, абстрактный психологизм был значительным шагом вперед в развитии древней лит-ры. Начали появляться психологические мотивировки поступков героев, изображение динамики чувтсв. Биография христианского подвижника рассматривается как история его внутреннего развития. Важным средством изображения душевных состояний становятся его пространные и витиеватые речи монологи.

Изображение событий отходит на второй план. Писатели стремились все выводить из общих истин. Если подробностей недоставало, их просто выдумывали. В текст вводились пространные авторские риторические отступления, рассуждения морально-богословского характера.

Епифаний Премудрый был талантливым и искусным агиографом (ум. В 1420 г) Он ростовец по происхождению и неодобрительно относился к московской практике ущемления областных интересов. Епифаний провел в Троице-Сергиевом монастыре 31 год, из них при жизни Сергия Радонежского – 16-17 лет. Голубинский думает, что знакомство Епифания со Стефаном Пермским, житие которого он написал и который первоначально жил в ростовском монастыре Григория Богослова, произошло во время длительных наездов Стефана в Троицкий монастырь. (Кусков считает, что Епифаний сначала учился в в Ростове, в монастыре Григория Богослова и там познакомился с Стефанием). Был знаком с художников Феофаном Греком.

Епифанию принадлежит два произведения: «Житие Стефана Пермского» и «Житие Сергия Радонежского».

Житие Стефана Пермского было написано Епифанием, по-видимому, вскоре после смерит Стефана в 1396 году. Цель – прославить миссионерскую деятельность русского монаха, ставшего епископом в далекой коми-пермяцкой земле, показать торжество христианства над язычеством.

В «ЖСП» в полной мере нашла себе отражение панегирически украшенная стилистика. Житие открывается риторическим вступлением, далее следует биографическая часть и три плача (пермских людей, пермской церкви и «Плач и похвала инока списающа»). Во вступлении говорит о мотивах, побудивших его взяться за перо, сообщает об источниках, которые использовал.

Затем биографическая часть. В начале жития, после длинного вступления, автор рассказывает о детстве Стефана. Он превосходил многих своих сверстников «добропамятством, остроумием, быстростью смысла». Происходил он от некоего мужа, верного христианина Симеона, который был клириком соборной церкви в Устюге, и от матери-христианки – словом, от благочестивых родителей. С детства были все зачатки благочестия: к играющим детям не приставал, в игры не играл, прилежно учился. Вырос в чистоте и целомудрии. Прочитав много книг Нового и Ветхого Заветов, убедился, что все это преходяще и мы все скоро умрем. Вслед за этим идет несколько ссылок на священное писание, подтверждающим мысль о быстротечности жизни.

Стефан постригся в Ростове и отправился на проповедь к зырянам. Ведет подвижнический образ жизни. Ведет упорную борьбу с защитниками язычества, встретившими его крайне недружелюбно. Энергично предался своему делу. Разрушает языческую кумирню, срубает волшебную березу. Зыряне убеждаются, что он прав в борьбе с язычеством. Авторитет его еще больше возрастает после удачного соперничества с зырянским волхвом Памом – главным его противником. Стефан настолько уверен в правоте своего дела, что рекомендует Паму решить их спор при помощи «божьего суда». В первый раз он предлагает Паму вместе с ним взойти на горящий костер. Второй раз, сделав две проруби на реке, он предлагает Паму рука об руку с ним спуститься в одну прорубь и выйти через другую. В обоих случаях Пам отказывается от испытаний и таким образом отступает в споре со Стефаном. Зыряне готовы казнить Пама, но Стефан призывает к милости, и дело заканчивается лишь изгнанием волхва.

Главный подвиг Стефана – изобретение пермской азбуки. Об этом автор говорит витиевато, перед нами образец риторической речи, потсроенной на единоначалии («един» повторяется: пермское письмо сочинил один чернец, один составил, один сочинил, один калугер, один монах, один инок)), широком привлечении синонимов и синонимических выражений. Потрудившись в пермской земле сначала в сане священника, а затем епископа, приобщив зырян к православию, Стефан блаженно умирает.

И вот вслед за этим следуют наиболее риторические части жития. Особого мастерства в «плетении словес» Епифаний достигает в «Плаче пермских людей», в «Плаче пермской церкви» и в «Плаче и похвале инока списующа», т.е. самого Епифания. Епифаний пользуется риторическими вопросами и восклицаниями, сопоставлениями с библейскими персонажами, метафорическими сравнениями, единоначалиями.

В «Плаче пермских людей» Епифаний передает «сердечную тугу», горе новообращенных христиан, лишившихся «доброго господина и учителя», «доброго пастыря и правителя». Кроме того, люди высказывают обиду на Москву, потому что Стефан – единственный пермский епископ – погребен в Москве, которая при жизни относилась к нему неуважительно (Зачем мы отпустили тебя в Москву, чтобы ты там скончался? За что нам эта обида от Москвы?). Плач характеризуется множеством риторических вопросов и восклицаний, многословностью, длинными синонимическими рядами). В книжную риторику здесь вплетаются фольклорные мотивы, характерные для народных вдовьих причитаний. Но плачи в Житии выражают не только чувство скорби, но и восторг, удивление перед величием подвига героя.

После плача пермских людей и пермской церкви следует плач самого Епифания. Единоначалие – «увы мне» (он корит себя за то, что порой, когда Стефаний был жив, он ему досаждал, что спорил, что не удостоился последнего целования и прощения). Он не может подобрать эпитетов, при помощи которых он мог бы прославить своего героя. Автор предлагает длинный ряд возможных сравнений, но все они слабы для восхваления подвига Е. Епифаний насыщает свою речь аллитерациями, предлагает ряд всевозможных сравнений, подбирает пышно-торжественные слова, часто сходно звучащие и рассчитанные на то, чтобы своим подбором произвести как бы музыкальное впечатление. Епифаний, словно кружево, плетет словесную хвалу Стефану, задает себе риторический вопрос: «что еще тя нареку?», после которого следует множество синонимов (кем назову: апостолом, законодателем, крестителем, проповедником, евангелистом, святителем, учителем, страстотерпцем, заступником и т.д.). В похвале порой можно встретить до 20-25 синонимических эпитетов, с помощью которых автор выражает восхищение своим героем. Епифаний сам характеризует свой стиль как плетение словес: «слово плетущий и слово плодящий… собирал слова для похвалы, приобретая и приплетая). Словеса для плетения Епифаний собирал из различных книжных источников, он цитирует творения «отцов церкви», патерик, Палею и Хронограф, сочинения Черноризца Храбра. Кроме того, в создании торжественного риторического стиля Е опирается на традиции литературы Киевской Руси, в частности, на «Слово о законе и благодати» Иллариона. Он использует формулу похвалы, впервые встретившуюся в «Слове» (хвалит Римская земля апостолов Петра и Павла, азия – Иоанна Богослова, Русская земля – великого князя Владимира, тебя же Стефан чтит Пермская земля – первый плач).

Он никак не может закончить свою речь, «любовь к нему, однако, влечет меня к похвале и плетению словес»

Повествовательный стиль доведен до крайних пределов витиеватости. Стиль «плетения словес» обогатил литературный язык

(Е., как видно из текста жития, лично знал Стефана Пермского. Биографические факты в нем сравнительно немногочисленны и в большинстве случаев не выходят за пределы той традиционной нормы, которая издавна установилась на произведения такого рода (благочестивое детство, любовь к чтению божественных книг, подвижничество, проповедь христианской веры, блаженная кончина). Проскальзывают отдельные реалистические черточки и кое-какие элементы просторечия.

Главный подвиг Стефана – обращение язычников-зырян в православие путем личной проповеди и с помощью переводов на зырянский язык книг священного писания. Стефан для этого изобрел зырянскую азбуку.

Многочисленные витиеватые отступления, лирические излияния автора послужили причиной того, что житие разрослось до очень больших размеров.)