Мудрость брата мейкэла заключается в том, что он знает, что он глуп, и потому позволяет собою управлять. Глупость всех остальных состоит в том, что Мы не ведем себя подобно брату мейкэлу.

 

15
ЧЕТЫРЬМЯ ГОДАМИ РАНЕЕ

 

Когда мы ночевали в одной из теснин Кентроу, Гогу приснился дурной сон. Дурной настолько, что мы, не разбирая дороги, бросились спасаться бегством, путаясь в наших тлеющих одеялах, лавируя между потоками и брызгами огня, бушевавшего вокруг. Пока мы в темноте ловили лошадей, спотыкаясь о камни и натыкаясь на кусты, в глубине долины сияло ярко-красное зарево.

– Вернемся туда, и этот маленький монстр поджарит нас заживо, – сказал Райк; в свете зарева его лицо приобрело демонические черты.

– Раньше он никогда так не воспламенялся, – заметил Грумлоу, рядом с Райком выглядевший лилипутом.

Впереди, за чертой огня, к которой нам не хотелось подходить, к которой мы не могли подойти, Горгот ждал момента, чтобы вернуться в лагерь. Его силуэт на фоне зарева был похож на какого-то ужасного наука, ребра торчали в стороны, как лапки.

Вернулся юный Сим, он вел моего Брейта и своего коня.

– Зимой такой костер был бы очень кстати. – Он кивнул в сторону зарева, пожал плечами и повел лошадей дальше. Он умел с ними обращаться. Когда-то он служил помощником конюха, а в юном возрасте проводил время в борделе, и не столько тратил там деньги, сколько зарабатывал.

Мы разбили новый лагерь и ждали, когда можно будет посмотреть, что осталось от нашего старого.

Едва забрезжил рассвет, мы с Горготом отправились туда. Камни, остывая, потрескивали и жгли даже через подошвы сапог. Мейкэл увязался за нами, похоже, ему нравился левкрот.

Мы нашли Гога мирно спящим на земле, выжженной до черноты. У меня в руках был единственный оставшийся фонарь, и я поднес его к лицу мальчика. Вначале он крепко зажмурился, а потом перевернулся на другой бок.

– Прости, что беспокою, – хмыкнул я и сел, но тут же вскочил, обжегши задницу.

– Он меняется, – сказал Горгот.

Я тоже это заметил. Красно-черные крапины на его коже приобрели ало-серые оттенки и стали больше похожи на всполохи пламени, будто огонь спрятался внутри и замер. Горгот остался спать с Гогом на пепелище, а мы спали в новом лагере. Утром левкроты к нам присоединились, и Гог бежал к костру, на котором готовился завтрак, так, словно огонь был для него в диковинку. Не успел он приблизиться к костру, как пламя вспыхнуло ярче, а вода в котелках у Роу, которую он только что набрал из ручья, начала кипеть.

– Ты разве не видишь их? – спросил Гог. Горгот поспешно оттащил его от костра и подальше от лагеря.

– Нет, – ответил я, следуя за ними. – И тебе лучше «их» не видеть. Очень скоро мы встретимся с человеком, который знает о таких вещах все. А до той поры… не воспламеняйся.

Я сидел вместе с ними на каменистом склоне. Мы играли в «камни-палочки». Казалось, если тебе восемь лет, ты легко можешь стряхнуть с себя любые впечатления и эмоции, по крайней мере, на короткий срок. Гог смеялся, когда выигрывал, и улыбался, когда проигрывал. Я всегда вступал в игру только ради победы, но реакция Гога меня не раздражала. Когда амбиции вцепляются в тебя своими острыми клыками, трудно просто наслаждаться жизнью.

– Хороший мальчик, – Мейкэл протянул Гогу собранные им палочки – маленькие в его грубой руке. – И плохие сны.

При этих словах я нахмурился. Горгот заворчал.

– Мы все большие засони, – сказал я. – Все могло очень плохо кончиться. – Я вспомнил ощущение жара, запах гари и мои натужные попытки вырваться из плена собственного ночного кошмара.

Мы с Горготом нашли объяснение одновременно, но он заговорил первым:

– Сейджес.

Я медленно кивнул; только сейчас я начал осознавать, насколько был глуп. Коддин прав: многие будут стремиться завладеть таким оружием, как Гог. На сей момент Повелитель снов уже дважды насылал на меня сны, но не смог меня убить, и решил действовать через сны Гога.

– Тем более надо торопиться. – А сам подумал: «На третий раз все может получиться». Нет смысла испытывать судьбу, пока у тебя в руке не окажется меч, достаточно большой, чтобы разделаться со всеми врагами.

Заглотив завтрак, мы поспешили к Римагену. За холмами Кентроу недалеко от реки на горном хребте прилепилась маленькая крепость. Оттуда контролировалась дорога к городу. За крепостью яркой лентой виднелась река и верхушки башен моста.

Мы рысью приближались к крепости: Кент и Мейкэл по бокам, Гог крепко вцепился в мою спину, Горгот бежал трусцой рядом. Макин и Райк ехали сзади и о чем-то пересмеивались. Макин, если постарается, может заставить Райка даже расхохотаться. За ними ехали Грумлоу, Сим и Роу. Полагаю, стражников крепости вид Горгота привел в ужас, хотя на расстоянии они не могли его хорошенько рассмотреть. До какого-то момента Кент был от меня справа, Мейкэл слева, и вдруг седло серой кобылы опустело. Я резко натянул поводья, разворачивая Брейта, и молниеносно спрыгнул на землю, пока остальные проскакали мимо в полной растерянности. Это был удачный выстрел. Хорошему лучнику очень не просто поразить цель на расстоянии, что отделяло нас от крепости. Но он смог, и оперенный конец торчал у Мейкэла в горле, а острый окровавленный наконечник выступал на целый фут с другой стороны. Мейкэл смотрел на меня растерянным, странным взглядом, когда я опустился на колено рядом с ним.

– Время умирать, брат Мейкэл. – Не хотелось ему лгать. Я взял его за руку.

Он смотрел мне прямо в глаза, пока братья разворачивали лошадей и отстреливались.

– Король Йорг. – Я понял по губам Мейкэла, кровь текла из уголков его рта. Он выглядел нелепо в шлеме, съехавшем на бок, и в нем появился свет, будто после падения с лошади все неисправности в его голове разом починились и все встало на свои места. Раньше он никогда не называл меня «королем», казалось, он знал только одно слово – «брат».

– Брат Мейкэл, за свою жизнь я потерял много братьев, но немногим мне удалось посмотреть в глаза, – сказал я. Рука Мейкэла ослабла, он закашлялся кровью и испустил дух.

– Что за черт? – Макин спрыгнул с коня.

Я не сводил взгляда с блестящего наконечника стрелы, с капельки крови на нем, с отражения лица ребенка, искаженного на его выгнутой поверхности. Я видел красный кинжал и Катрин, идущую среди могил.

«Здравствуй, Йорг», – сказала она тогда.

– Он мертв. – Кент опустился на колени рядом с Мейкэлом. – Не пойму, как это могло случиться? – Стрела, пронзившая горло, не давала ответа.

Я выпрямился и, проходя мимо лошади Макина, снял щит с седла. Холод мурашками расползался по моему телу, покалывал щеки. Со своего седла я снял арбалет нубанца, убедился, что он заряжен и стрел достаточно.

– Йорг? – Кент неловко поднялся на ноги.

– Я в крепость, – сказал я. – Никто оттуда не уйдет живым. Это понятно? Убью любого, кто последует за мной. – И, не дожидаясь реакции братьев, направился к крепости.

Я прошел около сотни ярдов, когда, просвистев, где-то далеко по левую сторону от меня упала еще одна стрела. Стрела, поразившая Мейкэла, была странной, выпущенной без серьезного намерения попасть в цель. Арбалет нубанца висел у меня на плече, тонкие шнуры удерживали стрелы в желобках.

На зубчатой стене крепости я уже видел четырех человек. Нас разделяли пятьдесят ярдов, и они открыли стрельбу. Я поднял щит. Одна стрела вонзилась в него, обозначилась металлической точкой наконечника с внутренней стороны, остальные стрелы с сухим треском рассыпались по камням.

Честно говоря, крепость не была крепостью в полном смысле этого слова, скорее наблюдательным пунктом. Там мог разместиться гарнизон из тридцати человек при условии, если солдат поставить локтем к локтю, но, по всей видимости, гарнизона в полном составе здесь уже давно не было.

Когда я подошел достаточно близко, люди на стене крепости рассмотрели меня и воспрянули духом. К ним приближался юнец не старше шестнадцати, вооруженный арбалетом. К четверке присоединилось еще трое: не солдаты, никакой военной формы, так – разношерстная ватага; они смотрели на меня сквозь опускную решетку ворот.

– Разве вы не хотите впустить меня? – крикнул я.

– Как твой дружок? – крикнул в ответ толстяк. Его товарищи засмеялись.

– Отлично. Что-то испугало его лошадь, и он упал с нее. Очухается и встанет. – Я вытащил из щита стрелу. – Чья стрела? Могу вернуть. – Я был совершенно спокоен, никакого волнения, и вместе с тем чувствовал какой-то вихрь, темнело небо, и он несся ко мне над землей, поросшей высокой травой.

– Давай, – за решеткой один из охраны фыркнул и начал поворачивать колесо, демонстрируя крепкие мускулистые руки, белые под грязной одеждой. Решетка медленно ползла вверх, ее цепи наматывались на зубчатые колеса.

Двое на стене переглянулись. Нетрудно было догадаться, что они хотели получить с меня не только стрелу. Я пошел к решетке и должен был оказаться возле нее как раз в тот момент, когда она поднимется достаточно высоко, чтобы пройти под ней, не нагибаясь. Я почувствовал вонь, от которой после нескольких ночей на свежем воздухе у меня защипало глаза. Вихрь, который несся ко мне по сокровенной пустоте моего сознания, обрушился в тот момент, как я вошел в крепость. Я протянул стрелу ближайшему ко мне стражнику – худому парню, державшему в руке ни больше ни меньше как топор палача. Он поднял руку, и в следующее мгновение стрела торчала у него из глаза.

В таких ситуациях неизбежно возникает несколько секунд всеобщего молчания и замешательства, и только потом раненый начинает кричать. Те немногие, которые в эти короткие секунды сохраняют способность действовать, имеют шанс прожить долгую жизнь. Из семерки стражников только один начал действовать прежде, чем раненый закричал, но я его опередил. Не успел он протянуть ко мне руку, как я схватил его за запястье, ударил по локтевому суставу щитом Макина, крутанул его так, что он сшиб с ног стоявшего рядом стражника и только потом ударился головой о стену. Люди с быстрой реакцией имеют шанс прожить долгую жизнь, но иногда именно из-за этой своей способности они оказываются первыми в очереди на тот свет.

Я отступил назад, практически к самой решетке ворот, которая начала опускаться, сорвал с плеча арбалет нубанца, развернул его и, практически не целясь, нажал одновременно оба спусковых крючка. Обе стрелы попали в одного человека. С одной стороны, пустая трата стрел, с другой – этот стражник единственный был в стальных доспехах, в которых теперь сияли две большие дырки.

Решетка со стуком опустилась у меня за спиной, подняв ветерок, пробежавший по моему затылку. В поле моего зрения оставалось еще четыре стражника. Здоровяк у колеса решетки схватился за меч, сбитый поднимался, он особенно не пострадал. Еще пара, по виду братья: широкоплечие с всклокоченными волосами и гнилыми зубами, – двинулись ко мне. Они сделали правильный выбор. Когда превосходишь противника числом, бросайся в бой, пока противник не бросился на тебя. Я толкнул ворота, чтобы увеличить ударную силу. За надвигавшейся парочкой был перевес, но если, прикрываясь щитом, броситься вперед, да еще нацелиться металлическим краем щита в уязвимое место, например горло, то и у меня может появиться преимущество, несмотря на то, что я уступаю в весе.

У меня не было страха, лишь необходимость убивать, что-то подкрадывалось ко мне, заползало внутрь, и смыть это нечто можно было только кровью.

Один из уродов упал у моих ног. Кровь, слюна, осколки зубов брызнули мне в лицо. Второй навис над нами, когда я выхватил из сапога кинжал Грумлоу.

Орудовать кинжалом – кровавое дело. Ты чувствуешь, как лезвие входит в плоть, пронзает ее до самых костей, и на тебя фонтаном хлещет кровь, в ухо бьет крик, через рукоятку передается судорога боли. Я мог бы сказать, что все это помню, но я не помнил. Мною овладела ярость, залила мир алой краской, я ревел зверем и убивал. И словно со стороны видел, как отбежал от ворот и выхватил меч и как по сигналу гарнизон по двум узким лестницам справа и слева поспешил вниз. Первые попытались отступить назад, но на них напирали те, что были у них за спиной.

Я убивал их не за Мейкэла, не из восторга бойни или в подтверждение горделивой легенды о короле Йорге. У меня, как и у Гога, внутри таился огонь, и были дни, когда одной искры было достаточно, чтобы он вспыхнул и вышел из-под контроля. Возможно, это было единственной и настоящей причиной, заставлявшей меня пересекать одно королевство за другим, чтобы найти укротителя огня для своего маленького монстра. Возможно, я хотел убедиться, что такого рода огонь можно утихомирить и держать под контролем, что он не убьет нас обоих. Пустившись на такое безрассудство, я остался в живых, но оно стоило жизни четырнадцати воинам гарнизона. И через те же самые ворота я вышел, пошатываясь от пьянящего изнеможения. Братья покинули свои посты по периметру крепости и последовали за мной к нашим лошадям.

– Йорг, – окликнул меня Макин.

Я обернулся, братья остановились.

– Красный Йорг, – сказал Красный Кент и ударил себя в грудь.

– Красный Йорг, – проворчал Райк и топнул ногой.

Горгот тоже топнул своей огромной ногой. Макин обнажил меч и с лязгом ударил им о свой нагрудник. Братья подхватили боевой лязг. Я опустил голову, оглядывая себя, – я был сплошь красным от крови, чужой крови. Красный, как Кент в тот день, когда мы его впервые встретили. И я знал, почему он не любил говорить об этом. Я подошел к Мейкэлу и снял с седла его серой кобылы топор палача.

– Сделаем для него пирамиду из камней, – сказал я. – И головы стражников положим кругом, чтобы охраняли его. – Я бросил топор Райку. Он поймал его и без возражений направился к крепости. И мне показалось, что в эту минуту в его голове не было мыслей о грабеже и добыче.

Мы сложили пирамиду из камней. Горгот приносил камни, которые человек не мог даже прикатить. Кто мог сказать, одобрил бы Мейкэл головы стражников, или ему было бы все равно, но мы выложили головы как почетный караул вокруг его могилы. Не знаю, чего бы мог пожелать Мейкэл. Он практически не существовал для меня до самой последней минуты своей жизни. Я удивился, что его смерть тронула меня. Но это было именно так.

 

16
ЧЕТЫРЬМЯ ГОДАМИ РАНЕЕ

 

Меч разит человека и выпускает из него жидкость. Жидкости могут быть семи цветов. Артериальная кровь – алая, венозная – темно-красная, желчь имеет цвет свежескошенной травы, жижа из вспоротого живота – коричневая, но все эти жидкости, высыхая, оставляют пятно ржаво-смоляного цвета. Красному Йоргу самое время отправиться к ручью и смыть с себя кровь всех стражников крепости. Я наблюдал, как розовеет вода, закручиваясь водоворотами.

– Ну и что все это значит? – подходя сзади, спросил Макин.

– Они убили моего идиота, – ответил я.

Повисла пауза. По-моему, со мной Макин каждый раз вынужден был брать паузу, словно я постоянно ставил его в тупик.

– Мы в Норвуде говорили тебе, что Мейкэл умирает, но ты даже внимания на это не обратил, – помолчав, сказал Макин. – Почему сейчас тебя это задело? Скажи правду, Йорг.

– Что есть истина? – Я смыл с рук остатки крови. – Помнишь эти слова Понтия Пилата? Что есть истина?

– Отлично, можешь не продолжать, – сказал Макин. – Нам нужно спешить и перейти через мост, пока о твоем подвиге еще никто не знает.

Я выпрямился, стряхнул воду с волос.

– Я готов. Пошли.

Пока братья садились на лошадей и выезжали на дорогу, я улучил минуту и напоследок еще раз подошел к каменной кладке. Некромантия запульсировала у меня в груди, эхом отозвалась боль: боль раны, боль от коварного предательства, горячей и красной струйкой из меня вытекали силы. Вороны, налетевшие на свежесрубленные головы, поднялись в воздух, шумно хлопая крыльями. Я молча стоял у груды камней, в голове было пусто, спроси кто, и я не смог бы описать свои чувства. Взгляд выхватил из общей картины желтые пятна лишайника, кварцевые жилы, расползшиеся по большому валуну, черные ручейки крови. Казалось, отрубленные головы наблюдают за мной. Нет, мне это не казалось. Я медленно обходил каменную кладку, и каждая голова пустыми глазницами следила за мной. Первого стражника я снял стрелой в глаз, и поймал взгляд его уцелевшего глаза.

– Йорг. – Губы, медленно двигаясь, произнесли мое имя.

– Челла? – спросил я. Да и кто кроме нее это мог быть. – Я думал, что похоронил тебя достаточно глубоко. – На мгновение я увидел, как она с нубанцем, пронзенные стрелой из его арбалета, падают в пропасть.

– Я найду тебя, сука, – тихо процедил я. Но она услышала.

Головы растянули губы в улыбках, обнажая зубы. Губы двигались. Я прочитал по губам: «мертвый король».

Я пожал плечами.

– Ну, не буду мешать пиршеству ворон, – сказал я и пошел прочь. Какие бы силы не витали над могилой Мейкэла, вряд ли они потревожат его под такой грудой камней.

Мы с братьями продолжили путь, достаточно оснастившись в крепости, так как ночью огонь Гога уничтожил почти весь наш провиант и амуницию. Римаген теснился домишками по обоим берегам Райма. Небольшой укрепленный стенами город, дым поднимается над крышами, ровно проложенные улицы. Но все мое внимание приковал к себе мост. Никогда раньше я не видел в мостах изящности. Но мост над рекой Райм поражал своим великолепием. Сверкая, он висел между двумя серебряными башнями, высотой превосходившими Логово. Казалось, в воздухе его удерживали сияющие тросы, хотя это были канаты толщиной со взрослого человека.

Через полчаса мы стояли у ворот города, выстроившись в очередь за уличными торговцами с лотками, купеческими повозками, крестьянами, ведущими на продажу коров или везущими в телегах уток и кур. И хотя мы спрятали оружие, вид у нас был бандитский. Горгот приковывал к себе всеобщее внимание, но никто не кричал от испуга и не убегал.

– А, понимаю, вы – бродячий цирк, – сказал ему крестьянин с утками в плетеной клетке и кивнул, будто соглашаясь сам с собой.

– Да, бродячий цирк, – подтвердил я, опережая Райка, пока он не сболтнул лишнего. – Я вот жонглер, – и я улыбнулся крестьянину.

Стражники у ворот были таким же разношерстным сбродом, что и в крепости. В вольном городе не было солдат, как предположил Роу, лишь вольнонаемная охрана из горожан, которые на месяц или два поступали на службу к мэру, а потом возвращались к своей обычной жизни.

– Привет, дружище, – я хлопнул по плечам парня, который по виду мог бы быть капитаном стражников в любом приличном городишке. Я широко улыбнулся, словно мы с ним всю жизнь были друзьями. – Красный Йорг со своими актерами идет присоединиться к цирковой труппе. Я вот жонглер. Хочешь посмотреть, что я умею?

– Нет, – ответил парень, пытаясь стряхнуть с плеч мои руки. Хороший ответ, по большому счету, поскольку жонглировать я не умел.

– Точно? – Я отпустил парня. – Мой друг хорошо показывает трюки с кинжалами. Посмотри на Малыша Райки. Ну чем не чудовище?

– Проходите, – сказал парень и повернулся к стоявшему за нами жестянщику.

Проходя между двумя стражниками…

– Хотите посмотреть мои трюки? Нет?

…и дальше в ворота города.

– К мосту сюда, – сказал Макин, как и на дороге, выступая проводником, словно мост высотой в две сотни футов, сверкавший в лучах утреннего солнца, никому кроме него не было видно.

– А разве мы не в цирк? – спросил я и повернул направо, где над крышами домов маячил разноцветный купол шапито. – Я жонглер!

Пришлось хорошо поработать локтями, чтобы подобраться поближе к цирковой палатке. Вокруг толпилось несколько сотен римагенцев, они запрудили близлежащие улицы, тонкими ручейками вытекали из таверн и заполняли маленькие палатки, теснившиеся вокруг главной.

– Сегодня, должно быть, воскресенье, – улыбаясь, как мальчишка, сказал Сим. Мальчишкой он и был, по большому счету.

Райк двинулся вперед, расчищая дорогу к главной палатке цирка. Он тоже рвался взглянуть на него. Не я один помнил тот особый свет, который дарил игрушечный клоун в Логове.

– Это Тэпрут? – спросил, нахмурившись, Макин.

Я кивнул.

– Должно быть.

– Отлично, – сказал Кент. Он где-то раздобыл три карамельные палочки и попытался все три сразу засунуть себе в рот.

Мы добрались до входа в палатку, подпертого колом и зашнурованного до земли, сбоку был еще один вход, поменьше и также закрытый. В пыли у входа сидели мужчина и мальчик, склонившись над доской с черными и белыми углублениями.

– Представление начнется вечером, – не поднимая головы и не глядя на меня, сказал мужчина, когда моя тень упала на доску.

– Ты получишь манкалу через три хода, если начнешь игру с последней лунки, – сказал я.

На этот раз мужчина резко поднял лысую голову, сидевшую на толстенной шее, и посмотрел на меня.

– Господи Иисусе! Да это же малыш Йорг!

Он встал, взял меня под мышки и на ярд подбросил в воздух, после чего аккуратно поймал.

– Рон, ты всегда отличался недюжинной силой! – сказал я.

– Будь справедливым, – усмехнулся Рон, – я в два раза выше тебя ростом.

Я пожал плечами.

– Мои доспехи что-то да весят, ну или хотя бы ребра защищают. – Я махнул рукой, подзывая братьев. – Помнишь Малыша Райки?

– Конечно. Макин, рад тебя видеть, и тебя, Грумлоу. – Рон заметил Горгота. – А кто этот здоровяк?

– А ты покажи ему свой фокус, – сказал Райк и захихикал, как ребенок, – покажи, не стесняйся.

– Попозже, – усмехнулся Рон. – Сейчас гирь под рукой нет. Но, похоже, ваш товарищ легко может меня переплюнуть.

Рон, или, если отдать ему справедливость, восхитительный Рональдо, выступал в цирке силачом. Он заслужил у Райка непоколебимое уважение за то, что мог поднять вес, который был Райку не под силу. Это правда, природа одарила Рона невероятно крепкими мышцами, но, думаю, Райки в силе ему не уступал, а возможно, и превосходил. Случись драка в таверне, я бы поставил на Райка, но в поднятии гирь важен правильный захват и согласованность движений, и там, где Райк проявлял нерешительность, Рон – твердость и напор.

– А скажи нам, Рон, где мы можем найти достопочтенного мистера Тэпрута? – спросил я.

Рональдо повел нас к боковому входу, оставив мальчика, который на поверку оказался карликом с первыми проблесками седины, присматривать за нашими лошадьми. Я прихватил с собой арбалет нубанца: не был уверен, что карлик справится с ворами, положившими глаз на арбалет, ну и вдруг мне захочется пронзить стрелами парочку клоунов – так, ради шутки.

Мы шли вокруг арены, как клубы пыли, поднимая ногами древесные опилки, и смотрели на круг солнечного света, падавшего из отверстия в куполе, в котором тройка акробатов отрабатывала прыжки с переворотами в воздухе. В дальнем конце палатки парусиновым холстом было отделено пространство из нескольких карманов-комнат. Здесь стоял густой запах, исходивший от клеток с животными, слышалось рычание вперемежку с глухими ударами и криками акробатов. Тэпрут стоял ко мне спиной, когда я вслед за Роном направился к нему, и отчитывал двух танцовщиц со скучающими лицами, ждавших мгновения поскорее ускользнуть.

– Смотри на меня! Задницы и сиськи. Вот что заставляет парод валом валить. И делайте вид, будто вы от этого в полном восторге. Смотри на меня.

Руки Тэпрута с длинными пальцами говорили громче его, они летали у него над головой.

– Да, мы смотрим, смотрим на тебя, – сказал я. Поговаривали, что Тэпрут приобрел свою привычку еще с тех пор, когда играл в наперстки. «Смотри на меня!» – а мальчишка тем временем обчистит твои карманы.

Тэпрут обернулся, а его руки продолжали свои выкрутасы в воздухе.

– Кого это ты притащил сюда, Рональдо? Симпатичный парень, а дружки его снаружи ждут.

Тэпрут знал меня. Тэпрут никогда не забывал ни лиц, ни событий, ни чьих-то слабостей.

– Красный Йорг, – представился я. – Жонглер.

– И давно это с тобой? – он провел рукой по подбородку. – И чем ты жонглируешь, Красный Йорг?

Я усмехнулся.

– А что у тебя есть?

– Смотри на меня! – Из многочисленных складок свой линялой разноцветной накидки он извлек бутылку темного стекла. – Садись и зови своих братьев. – Замахав руками, он прогнал танцовщиц.

Тэпрут подошел к стоявшему в углу столу, достал из ящика стаканы. Я сел на единственный стул, Макин, Грумлоу и Райк присоединились к нашей компании.

– Полагаю, Йорг, ты продолжаешь жонглировать человеческими жизнями, – сказал Тэпрут. – Только обстановку сменил на более комфортную. – Размашистым движением, не потеряв ни капли, он разлил зеленоватую жидкость по пяти стаканам.

– До тебя дошли слухи о переменах в моей жизни? – Я взял стакан. Его содержимое напоминало мочу, только более зеленого цвета.

– Полынная водка. Амброзия богов, – сказал Тэпрут. – Смотри на меня. – И, сделав гримасу, он опрокинул свой стакан.

– Абсент? Так его же в рот взять нельзя. – Я понюхал жидкость в стакане.

– Два золотых за бутылку, – сказал Тэпрут. – Разве такие деньги за дерьмо платят?

Я сделал глоток. Горечь обожгла язык. Я закашлялся.

– Йорг, тебе стоило тогда признаться мне, что ты принц. Я всегда знал, что ты какой-то особенный. – Двумя пальцами он показал на свои глаза. – Смотри на меня.

Появились остальные братья. Пригнувшись, вошел Горгот, опережая их, проскользнул Гог. Тэпрут перестал смотреть на меня и откинулся на спинку стула.

– А эту парочку я могу взять к себе, – сказал он. – Даже если они не умеют жонглировать. – Он махнул рукой в сторону трех стаканов. – Угощайтесь, джентльмены.

На дороге существует неофициальная иерархия, и полезно ее знать и соблюдать. На первый взгляд дела Тэпрута ограничивались древесными опилками и акробатическими сальто, танцовщицами и дрессированными медведями, но его деятельность была значительно шире, чем увеселение публики. Мистер Тэпрут любил знать все.

Возникла пауза, поглощая время. Многие бы испытали сожаление, но только не Тэпрут. Пауза дала понять братьям, что Макин предложением не заинтересовался. Райк первым взял стакан, за ним Красный Кент, последовала еще одна короткая пауза, и затем последний стакан взял Роу – опрокинул и вытер губы. Роу мог выпить кислоту и даже не поморщиться.

– Рон, а ты не хочешь показать Райку и Горготу трюк с бочонком? – спросил я.

Райк залпом осушил стакан, поморщился и пошел за Роном, за ними Горгот, маленький левкрот увязался следом.

– Ребята, вы тоже можете погулять тут, вдруг какому полезному трюку научитесь. – Я сделал еще глоток горькой жидкости. – И за двадцать золотых за бутылку ее содержимое останется дрянью. Макин, поищи самую короткую дорогу к чудесному мосту, – попросил я.

Братья ушли, оставив меня наедине с Тэпрутом в полумраке палатки.

– Принц Йорг? Смотри на меня! – Тэпрут улыбнулся – полумесяц зубов на толстом лице. – А теперь король?

– Какая бы женщина меня не родила, я бы все равно добыл для себя трон, – сказал я. – Будь я сыном плотника или конюха, я бы все равно заполучил его.

– Даже не сомневаюсь в этом. – Тэпрут снова улыбнулся – и с теплотой, и оценивая ситуацию. – Помнишь, Йорг, как все было?

Я помнил. На дороге счастливые дни выпадают редко. Для дикого двенадцатилетнего мальчишки дни, проведенные с бродячим цирком, были просто золотыми.

– Расскажи мне о принце Стрелы, – попросил я.

– По всеобщему признанию, выдающийся малый, – сказал Тэпрут, сложил пальцы щепоткой, приложил к губам и причмокнул.

– А по твоему признанию? – спросил я. – Только не говори мне, что ты с ним не встречался.

– Я со всеми встречался, Йорг, – ответил Тэпрут. – Ты же знаешь. Смотри на меня.

Я никогда не мог понять, люблю ли я Тэпрута.

– Вот только с твоим отцом не встречался, – продолжал он.

Я редко бывал неуверен в своих чувствах, но что касается Тэпрута с его «смотри на меня», с его танцующими руками, с его вечной игрой и образом жизни, окутанным тайной, я не мог определиться.

– Давай лучше о принце Стрелы поговорим, – сказал я.

– Хороший малый, – выдержав паузу, наконец произнес Тэпрут. – Он говорит, что думает, и его слова радуют душу.

– Хорошими малыми мир лакомится на завтрак.

– Возможно. – Тэпрут пожал плечами. – Но принц Стрелы думает, строит планы и воплощает их в жизнь. И у него на то есть средства. Флорентийские банкиры очень его любят. Мир благоприятствует коммерческой деятельности. А принц Стрелы собирает мир по кусочкам. До зимы Фенлендз станет его территорией. Довольно скоро он соберет под свое крыло много земель. Смотри на меня. Через несколько лет он явится к твоим воротам, если его никто не остановит. Не только к твоим, но и к воротам твоего отца.

– Пусть начнет с моего отца, – сказал я. Мне хотелось знать, что мой отец сделает с этим «хорошим малым».

– Кажется, у него есть брат, – продолжал Тэпрут, – Иган?

Тэпрут знал это наверняка, хотел проверить, знаю ли я об этом. Он просто наблюдал за мной. И продолжал рассказывать дальше.

– Его брат – убийца. По слухам, отлично владеет мечом, в бою злой и жестокий. На год младше Оррина, и, слава Богу, старше никогда не станет. Еще абсента?

– Кто из Сотни его поддерживает? – Я махнул рукой, отказываясь от абсента. С Тэпрутом говорить лучше на трезвую голову.

– Они б его и за флорин растерзали, – сказал Тэпрут.

– Ну разумеется.

– Но он милосердный, и это сильно играет в его пользу. – Тэпрут блаженно погладил себя по груди, словно получил долю этого милосердия. – Каждый феодал знает: если он откроет ворота принцу Стрелы, то сохранит не только свою голову, но и все, что ему принадлежит. На конгрессе его друзья проголосуют за его кандидатуру на императорский трон. И если он продолжит в том же духе и в том же направлении, то выставит свою кандидатуру на следующем конгрессе.

– Умный ход – в качестве оружия использовать милосердие.

– Еще какой умный, – Тэпрут провел кончиком языка по зубам. – Вот таков он, принц Стрелы. И ему не нужно много побед, чтобы перед ним открывались ворота. – Он посмотрел на меня, взгляд мрачный и проницательный. – Откроешь свои ворота или нет, Йорг Анкрат?

– Посмотрим. – Я водил влажным пальцем по краю стакана, извлекая звук. – Мне еще рано отказываться от амбиций, согласись. – Кроме того, открытые ворота просто обеспечивают проход другим. – А как же другие? – спросил я.

– Другие? – Тэпрут посмотрел на меня наивными глазами, такой взгляд он доводил до совершенства много лет.

Я молча смотрел на него. Наивность не сходила с лица Тэпрута. Я почесал ухо и продолжал смотреть.

– А… другие. – Он усмехнулся. – У Оррина есть поддержка. Он предсказан, этот принц Стрелы. Много предсказаний. Слишком много, мудрому трудно не заметить. Молчаливая Сестра, конечно…

– Молчаливая? – перебил я его.

– Именно. Но и другие заинтересованы. Сейджес, Леди Блу, Лунтар из Тара и даже Скилфа. – Произнося каждое имя, он внимательно изучал мое лицо – хотел понять, знаю я их или нет. Я старался сохранять непроницаемость, но для такого человека, как Тэпрут, достаточно было малейшего проблеска эмоции, чтобы знать, что у тебя на уме.

– Скилфа? – Он уже догадался, что я ее не знаю.

– Повелительница льда, – пояснил Тэпрут. – Каждый рвется разыграть свою партию. За принцем Стрелы много глаз наблюдают, Йорг. Его звезда еще не засияла в полную силу, но, уверяю, скоро это произойдет! Кто знает, как ярко и высоко она взойдет к конгрессу?

Если кто и будет знать это раньше меня, так хозяин бродячего цирка. Я переваривал сказанное Тэпрутом. Конгресс проводится раз в четыре года, до ближайшего осталось два. За мной, как за лордом Ренара, закреплено место и один голос, и Золотой Страж сопроводит меня до Вьены. Я не увижу Сотню, избирающую императора, который будет править ими. Не увижу Оррина, принца Стрелы. Если я поеду туда, если позволю Золотому Стражу тащить меня целых пять сотен миль, то я проголосую за себя.

– За Кашту,^[3]жалко его, – Тэпрут наполнил стакан и поднял.

– Кого?

Тэпрут покосился на арбалет.

– Нубанца.

Тэпрут был знатоком всякой доисторической ерунды. Я не стал отказываться, он наполнил мой стакан, мы выпили за нубанца.

– Вот тоже был хороший малый, – сказал Тэпрут. – Я любил его.

– Ты всех любишь, Тэпрут. – Я облизнул губы. – Но он действительно был хорошим парнем. Я везу своих монстров в Химрифт. Расскажи мне о тамошнем маге.

– Ферракайнд, – покачал головой Тэпрут. – Опасный человек, смотри на меня! У меня работали пироманы, которые учились у него мастерству. Никаких магических способностей, обычные пожиратели огня, и ты можешь обучиться таким трюкам с самой обыкновенной свечой. – Он снова поднял свой стакан. – За артистов огня и дыма. Не думаю, что он отпускает от себя своих лучших учеников. Но те, которые у меня работали, испытывали перед своим учителем священный ужас. Ты только произнеси его имя в их присутствии, сам увидишь. Ферракайнд – серьезный мастер огня. Присягнувший огню.

– Присягнувший огню? – переспросил я.

– Да. Огонь живет у него внутри. И в конечном итоге огонь его поглотит. Он игрок. Ты понимаешь, о чем я говорю. Он играет людьми и тронами. Но огонь владеет им, и ему не интересны ни мы, ни наши дела.

– Мне нужна его помощь, – сказал я.

– И это твое ему предложение? – Тэпрут постучал пальцем по своему запястью. Я не заметил, чтобы он обратил внимание на мои часы, но он знал об их существовании.

– Возможно. Что еще его может заинтересовать? – спросил я.

Тэпрут закусил губы.

– Он любит рубины. Но, думаю, он предпочтет твоего меченного огнем мальчишку. Может даже пожелать оставить его себе, Йорг.

– Я тоже могу пожелать оставить мальчишку себе, – сказал я.

– Не собираешься к старости сделаться помягче, Йорг? – спросил Тэпрут. – Смотри на меня! Я знал двенадцатилетнего парня, твердого, как кремень, и острого, как кинжал. Может быть, стоит оставить монстров у меня. Под этим разноцветным куполом они могут хорошо зарабатывать.

Я встал. Взял арбалет нубанца, взвесил его в руке.

– Хорош Кашта, а?

– Еще бы.

– Пора в путь, – сказал я. – Надо перейти мост.

– Останься, – предложил Тэпрут. – Хочешь, научу жонглировать?

– Поброжу еще по дорогам, как в старые добрые времена, – ответил я.

Тэпрут развел руками:

– Ну, король сам себе голова.

Я направился к выходу.

– Хорошей охоты, – бросил мне вслед Тэпрут.

Хотелось бы мне знать, достаточно ли он выудил из меня, чтобы нагреть на этом руки. И как слухи циркулируют.

Я прошел мимо танцовщиц. Как оказалось, они далеко не уходили.

– Помнишь меня, Йорг? – Улыбнулась Черри. Ее подружка встала в позу. Они в точности следовали наставлениям Тэпрута: задница и сиськи.

– Конечно помню. Но, к сожалению, милые, я сюда не танцевать пришел.

Черри я помнил: проворная и дерзкая, со вздернутым носиком и плутовским взглядом, волосы она осветляла лимоном и каждое утро завивала горячими щипцами. Обе девицы теснили меня полуиграючи, полувсерьез, их руки скользили по мне, дыхание обжигало, бедра двигались, говоря о желании. Подружку Черри, темноволосую, с белой кожей, гибкую и страстную, я не помнил, но хотел бы.

– Пойдем поиграем? – промурлыкала темноволосая. Чувствовалось, что она играет только за деньги. Иногда это не имеет значения. Трудно отказаться от подобного предложения, особенно когда ты молод и полон сил. Но четырнадцать голов вокруг каменной пирамиды требовали двигаться вперед. Здесь я получил все, что мне было нужно, – ну или почти все.

Я увернулся от девиц и продолжил свой путь к выходу. Слева я заметил Томаса, в окружении цирковой малышни он глотал шпаги. Ему не было нужды практиковаться в своем мастерстве, но надо знать Томаса. Игра на публику составляла смысл его жизни. Редкая порода бродяги, наделенного недюжинным талантом, который может жить только в гриме и только в круге света от горящих факелов. Даю голову на отсечение, такие бродяги сникнут и умрут, если неделю проживут без грома аплодисментов.