Этика и действительные потребности человеческой природы

Кроме ученика Сократа Аристиппы, никто из других древних великих Учителей человечества «не утверждал, что фактическое существование желания создает некую этическую норму. Они думали о том, как человечество может достичь благоденствия (vivere bene). Важным элементом их учения является различение чисто субъективных потребностей (желаний), удовлетворение которых ведет к получению преходящего наслаждения, и потребностей, которые коренятся в человеческой природе и реализация которых способствует развитию человека и приводит к eudaimonia, то есть „благоденствию“. Иными словами, они размышляли о различии между чисто субъективно ощущаемыми потребностями и объективными, действительными потребностями и о том, что некоторые из первых пагубно влияют на развитие человека, вторые же находятся в соответствии с требованиями человеческой природы»[5]

Идеи Аристиппа получили новое отчетливое выражение у философов в XVII и XVIII веках. Это Гоббс, Ламетри, Маркиз де Сад.

В сфере экономики в XVIII веке произошли коренные изменения. До этой поры «экономическое поведение оставалось человеческим поведением и, следовательно, подчинялось нормам гуманистической этики». «В несколько этапов капитализм XVIII века претерпел радикальное изменение: экономическое поведение отделилось от этики и человеческих ценностей».

Тенденции развития индустриального общества ведут к экономической и экологической катастрофе[6].

Возникает противодействие этим тенденциям. В частности, в 1968 году организуется Римский клуб. Делается вывод о том, что необходимы фундаментальные изменения в ценностях и установках человека «(или, как я бы сказал, в ориентации человеческого характера)», «что приведет к возникновению новой этики и нового отношения к природе» (курсив мой. — Э. Ф.). Их выводы лишь подтверждают высказанные до и после их доклада мнения других специалистов о том, что новое общество возможно только в том случае, если в процессе его становления будет формироваться также новый человек или, иными словами, если в структуре характера современного человека произойдут фундаментальные изменения"[7].

 

Часть первая. Понимание различия между обладанием и бытием

I. Первый взгляд

Автор приходит к выводу, что «различие между бытием и обладанием, так же как и различие между любовью к жизни и любовью к смерти, представляет собой коренную проблему человеческого существования; эмпирические антропологические и психоаналитические данные свидетельствуют о том, что обладание и бытие являются двумя основными способами существования человека, преобладание одного из которых определяет различия в индивидуальных характерах людей и типах социального характера»[10].

 

Примеры из различных поэтических произведений

Сравнивая отношение к цветку Теннисона, Басе и Гете Фромм говорит о стремлении у Теннисона — обладать им («Он срывает его целиком, с корнем»); о стремлении у Басе созерцать цветок, «причем не только смотреть на цветок, но стать с ним единым целым — и оставить его жить»[11].

Отношение Теннисона к цветку является выражением принципа обладания, или владения, но обладания не чем-то материальным, а знанием. Отношение же Басе и Гете к цветку выражает принцип бытия. Под бытием я понимаю такой способ существования, при котором человек и не имеет ничего, и не жаждет иметь что-либо, но счастлив, продуктивно использует свои способности, пребывает в единении со всем миром. Гете, безмерно влюбленный в жизнь, один из выдающихся борцов против одностороннего и механистического подхода к человеку, во многих своих стихотворениях выразил свое предпочтительное отношение к бытию, а не к обладанию. Его «Фауст» — это яркое описание конфликта между бытием и обладанием (олицетворением последнего выступает Мефистофель). В небольшом стихотворении «Собственность» Гете с величайшей простотой говорит о ценности бытия:

Я знаю, не дано ничем мне обладать, Моя — лишь мысль, ее не удержать, Когда в душе ей суждено родиться, И миг счастливый — тоже мой, Он благосклонною судьбой Мне послан, чтоб сполна им насладиться[12].

…современный человек не может понять дух общества, которое не ориентировано на собственность и алчность. И действительно, сочинения Майстера Экхарта (которые столь же трудны для понимания, как и произведения Басе или дзэн-буддизм) и Будды — это в сущности лишь два диалекта одного и того же языка[13].

 

 

Идиоматические изменения и происхождение терминов

Автор отмечает то обстоятельство, что развитие слова «иметь» «связано с развитием частной собственности». Он также делает следующие выводы на основании предварительного фразеологического обзора.

1. Под обладанием и бытием я понимаю не некие отдельные качества субъекта, примером которых могут быть такие утверждения, как «у меня есть автомобиль» или «я белый», или «я счастлив», а два основных способа существования, два разных вида самоориентации и ориентации в мире, две различные структуры характера, преобладание одной из которых определяет все, что человек думает, чувствует и делает.

2. При существовании по принципу обладания мое отношение к миру выражается в стремлении сделать его объектом владения и обладания, в стремлении превратить все и всех, в том числе и самого себя, в свою собственность.

3. Что касается бытия как способа существования, то следует различать две его формы. Одна из них является противоположностью обладания, как это показано на примере Дю Маре, и означает жизнелюбие и подлинную причастность к миру. Другая форма бытия — это противоположность видимости, она относится к истинной природе, истинной реальности личности или вещи в отличие от обманчивой видимости, как это показано на примере этимологии слова «быть» (Бенвенист)[14].

 

Философские концепции бытия

Бытие предполагает изменение, иными словами бытие есть становление[15] — такова концепция «Гераклита и Гегеля, согласно которой жизнь есть процесс, а не субстанция», и эта концепция «перекликается в восточном мире с философией Будды»[16].

 

Обладание и потребление

Автор упоминает об ещё одном проявлении обладания, а именно инкорпорировании. Речь идет не только и не столько об инкорпорации в архаическом, физическом смысле но и о символическом и магическом инкорпорировании. Здесь также и «Сверх-Я» Фрейда, и алкоголизм, и наркомания. «Суть установки, присущей потребительству, состоит в стремлении поглотить весь мир. Потребитель — это вечный младенец, требующий соски»[17]. «…автомобиль, телевизор, путешествия и секс являются основными объектами современного потребительства в сфере досуга, и, хотя мы привыкли считать такое времяпрепровождение активной формой досуга, правильнее было бы называть его пассивным»[18]. Фромм замечает, «что потребление — это одна из форм обладания, и возможно, в современных развитых индустриальных обществах наиболее важная»[19]. С одной стороны, потребление ослабляет ощущение тревоги и беспокойства, «но, с другой стороны, оно вынуждает его потреблять все больше и больше, так как всякое потребление вскоре перестает приносить удовлетворение. Современные потребители могут определять себя с помощью следующей формулы: я есть то, чем я обладаю и что я потребляю»[19].

II. Обладание и бытие в повседневной жизни

«…приводимые ниже простые примеры проявлений принципов обладания и бытия в повседневной жизни помогут читателям понять суть этих двух альтернативных способов существования»[20].

Обучение

Обладание знаниями для студента такого рода означает понимание смысла лекции, её дословную запись «и в лучшем случае» позднейшую зубрежку конспекта. «Содержание лекции не становится, однако, частью их собственной системы мышления, не расширяет и не обогащает ее»[21]. «…свежие мысли или идеи … внушают немалое беспокойство», а «те идеи, суть которых нелегко уловить и зафиксировать (в памяти или на бумаге), пугают — как и все, что развивается и изменяется, а потому не поддается контролю»[21].

Студенты, «которые избрали в качестве основного способа взаимоотношений с миром бытие», «…ранее уже размышляли над проблемами, которые будут рассматриваться в лекции, у них в связи с этим возникли свои собственные вопросы и проблемы. Они уже занимались данной темой, и она интересует их. Они не пассивные вместилища для слов и мыслей, они слушают и слышат, и, что самое важное, получая информацию, они реагируют на нее активно и продуктивно». После лекции такой студент «уже чем-то отличается от того человека, каким он был прежде»[22].Конечно, такой способ усвоения знаний предъявляет определенные требования и к лектору.

 

Память

«Вспоминание может происходить либо по принципу обладания, либо по принципу бытия. Самым важным, что лежит в основе различия этих двух форм, является тип устанавливаемой связи. При вспоминании по принципу обладания такая связь может быть чисто механической,…или же чисто логической,… связи могут устанавливаться также в рамках конкретной системы мышления»[23].

«Вспоминание по принципу бытия представляет собой активное воспроизведение слов, мыслей, зрительных образов, картин, музыки — то есть конкретный факт, который нужно вспомнить, соединяется со множеством других связанных с ним фактов. В этом случае устанавливаются не механические или чисто логические связи, а связи живые. Одно понятие связывается с другим в результате продуктивного акта мышления (или чувствования), которое мобилизуется при поиске нужного слова. Приведем простой пример: если слова „головная боль“ ассоциируются у меня со словом „аспирин“, то возникает логическая, конвенциональная ассоциация. Если же это слово вызывает у меня такие ассоциации, как „стресс“ или „гнев“, то я связываю данный факт с его возможными причинами, к пониманию которых я пришёл в ходе изучения самого явления. Последний тип вспоминания представляет собой акт продуктивного мышления»[24].

Автор замечает, что память людей неграмотных намного превосходит память хорошо образованных жителей развитых стран[25].

 

Беседа

«Различие между принципом обладания и принципом бытия можно легко наблюдать на примере двух бесед. Представим себе сначала типичный спор, возникший во время беседы двух людей, один из которых. А, имеет мнение X, а второй, В, — мнение У. Каждый из них отождествляет себя со своим собственным мнением. Каждый из них озабочен тем, чтобы найти лучшие, то есть более веские аргументы и отстоять свою точку зрения. Ни тот, ни другой не собирается её изменить и не надеется, что изменится точка зрения оппонента. Каждый из них боится изменения собственного мнения именно потому, что оно представляет собой один из видов его собственности, и лишиться его — значило бы утратить какую-то часть этой собственности»[26].

Люди, ориентированные на бытие «забывают о себе, о своих знаниях и положении в обществе, которыми они обладают. Их собственное „я“ не чинит им препятствий, и именно по этой причине они могут всем своим существом реагировать на другого человека и его мысли. У них рождаются новые идеи, потому что они не держатся ни за какую из них»[27]. Их живость заразительна и превращается из спора в диалог, «в котором больше уже не имеет значения, кто прав». Собеседники расстаются, унося в душе радость общения.

Чтение

«Все, что было сказано в отношении беседы, справедливо также и для чтения, ведь чтение — это беседа между автором и читателем (или по крайней мере оно должно быть таковым). Конечно, в чтении (как и в личной беседе) важное значение имеет, кто является автором (или собеседником)»[28].

«Люди, читающие по принципу бытия, будут часто приходить к выводу, что книга, получившая очень высокую оценку, не имеет абсолютно никакой ценности или что ценность ее весьма ограниченна. Они могут полностью понять содержание книги, а иногда даже глубже, чем это способен сделать сам автор, которому кажется важным все им написанное»[29].

 

Власть

«Наше понимание власти в соответствии с тем или иным способом существования зависит от осознания нами того, что слово „власть“ — достаточно широкий термин и имеет два совершенно различных значения: власть может быть либо „рациональной“, либо „иррациональной“. Рациональная власть основана на компетентности; такая власть способствует росту человека, который на неё опирается. Иррациональная власть зиждется на силе и служит для эксплуатации того, кто ей подчиняется. Я рассматривал это различие в своей книге „Бегство от свободы“»[30].

 

Обладание знанием и знание

«Знать — значит проникнуть за поверхность явления до самых его корней, а следовательно, и причин; знать — значит „видеть“ действительность такой, какова она есть, без всяких прикрас. Знать не означает владеть истиной; это значит проникнуть за поверхность явлений и, сохраняя критическую позицию, стремиться активно приближаться к истине»[31].

Фромм отмечал, что выдающихся «мыслителей волновал вопрос спасения человечества; все они подвергали критике принятые обществом стереотипы мышления. Для них цель знания — не достоверность „абсолютной истины“, с которой человек чувствует себя в безопасности, а процесс самоутверждения человеческого разума. Незнание для тех, кто знает, равносильно знанию, поскольку и то, и другое является частью процесса познания, хотя незнание в этом случае не тождественно невежеству бездумных. Оптимальное знание по принципу бытия — это знать глубже, а по принципу обладания — иметь больше знаний»[32].

 

Вера

«В религиозном, политическом или личном смысле понятие веры может иметь два совершенно различных значения в зависимости от того, используется ли она по принципу обладания или бытия»[33].

Вера по принципу обладания — это обладание готовыми ответами других. Такое обладание избавляет человека от тяжкой ответственности как за самостоятельное мышление, так и принятие собственных решений. Более того, такое поведение позволяет примкнуть к большой группе людей той же веры. Автор утверджает, что для большинства людей обретение собственной уверенности таким образом весомее собственной независимости. Такая вера неизбежно превращает бога в идола, и такой идол может быть весьма жестоким и бесчеловечным.[34].

Вера по принципу бытия — это в первую очередь внутренняя ориентация, установка человека. Это может быть, например, вечное рождение «Христа внутри нас самих»[35]. Вера, которая основывается на фактах — рациональна. Однако следует учитывать, что «эти факты не могут быть познаны или „доказаны“ с помощью методов традиционной, позитивистской психологии; я, живой человек, выступаю в качестве инструмента, который способен их „уловить“ и „зарегистрировать“»[36]. В книге автора «Человек для самого себя» одна из глав названа «Вера как черта характера»[37].

 

Любовь

«Любовь также имеет два разных значения в зависимости от того, имеем ли мы в виду любовь по принципу обладания или бытия»[38].

«Может ли человек иметь любовь? Будь это возможно, любовь должна была бы существовать в виде какой-то вещи, субстанции, которой человек может владеть и обладать как собственностью. Но дело в том, что такой вещи, как „любовь“, не существует. „Любовь“ — это абстракция; может быть, это какое-то неземное существо или богиня, хотя никому ещё не удавалось увидеть эту богиню воочию. В действительности же существует лишь акт любви. Любить — это форма продуктивной деятельности. Она предполагает проявление интереса и заботы, познание, душевный отклик, изъявление чувств, наслаждение и может быть направлена на человека, дерево, картину, идею. Она возбуждает и усиливает ощущение полноты жизни. Это процесс самообновления и самообогащения»[39].

«Если человек испытывает любовь по принципу обладания, то это означает, что он стремится лишить объект своей „любви“ свободы и держать его под контролем. Такая любовь не дарует жизнь, а подавляет, губит, душит, убивает её»[40].

Эрих Фромм ссылается в своей работе на работу Карла Маркса и Фридриха Энгельса «Святое семейство, или критика критической критики. Против Бруно Бауэра и компании». Ниже приводится отрывок из четвёртой главы: «Глава четвёртая. Критическая критика как спокойствие познавания, или критическая критика в лице г-на Эдгара», демонстрирующий механизм превращения любви в богиню:

 

3) Любовь

Чтобы достичь полного «спокойствия познавания», критическая критика прежде всего должна постараться разделаться с любовью. Любовь — это страсть, а для спокойствия познавания нет ничего более опасного чем страсть. Поэтому в связи с романами г-жи фон Пальцов, которые, по уверению г-на Эдгара, «основательно изучены им», он преодолевает «ребячество, называемое любовью». Любовь — это ужас и страшилище. Она вызывает у критической критики злость, разлитие жёлчи и чуть ли не умопомрачение.

«Любовь… есть жестокая богиня, которая, как и всякое божество, стремится завладеть всем человеком и не удовлетворяется до тех пор, пока человек не отдаст ей не только свою душу, но и своё физическое „я“. Её культ, это — страдание, вершина этого культа — самопожертвование, самоубийство».

Чтобы превратить любовь в «Молоха», в воплощённого дьявола, г-н Эдгар превращает её предварительно в богиню. Став богиней, то есть предметом теологии, любовь, разумеется, подлежит теологической критике; да и помимо того бог и дьявол, как известно, не далеки друг от друга. Г-н Эдгар превращает любовь в «богиню», и притом в «жестокую богиню», тем, что из любящего человека, из любви человека он делает человека любви, — тем, что он отделяет от человека «любовь» как особую сущность и, как таковую, наделяет её самостоятельным бытием. Посредством такого простого процесса, посредством такого превращения предиката в субъект можно все присущие человеку определения и проявления критически преобразовать в фантастические отдельные существа и в самоотчуждения человеческой сущности. Так, например, критическая критика делает из критики, как предиката и деятельности человека, особый субъект, направленную на самоё себя и потому критическую критику, —делает какого-то «Молоха», культ которого состоит в самопожертвовании, в самоубийстве человека и особенно его мыслительной способности.

«Предмет», — восклицает спокойствие познавания, — «предмет, вот подходящее выражение, ибо любимый для любящего» — (женский род отсутствует) — «важен лишь как этот внешний объект его душевного влечения, как объект, в котором он хочет найти удовлетворение для своего эгоистического чувства».

Предмет! Ужасно! Нет ничего более возмутительного, более нечестивого, более массового, чем предмет, — долой же предмет! Как могла абсолютная субъективность, actus purus {чистая деятельность}, «чистая» критика, — как могла она не усмотреть в любви своей bête noire {страшилище, предмет ненависти}, воплощения сатаны, — в любви, которая впервые по-настоящему научает человека верить в находящийся вне его предметный мир, которая обращает не только человека в предмет, но даже предмет в человека[41]!

 

Автор также ссылается на главу 10 своей книги «Анатомия человеческой деструктивности»[42].