Трудовая стоимость и рыночная цена

Итак, трудовой учет не мог нам дать даже сколько-нибудь ценных указаний о сравнительной выгодности наших предприятий. Но, кроме того, мы усматриваем, что он и в лучшем случае не может нам дать тех решающих указаний, без которых регулирование общественного производства вообще является неосуществимым,- указаний, которые ценностный учет в капиталистическом хозяйстве дает. Капиталист в бухгалтерские книги своего конкурента заглянуть не может, они для него - коммерческая тайна. Да ему это и не необходимо, ибо он от народного хозяйства получает непосредственную директиву, может ли он при данной организации вести свое предприятие или не может. Дело в том, что расчету себестоимости продукта у него противостоит цена продукта, которая родится на рынке как-то независимо от того, что делается в мастерской. У нас же себестоимости продукта противостоит величина, которая является производной от себестоимости же продукта, но не в данном предприятии, а во всех предприятиях, обслуживающих рынок, ибо, согласно учению Маркса, эта средняя себестоимость и соответствует ценности продукта. Когда анализируется стихийно сложившееся явление, то при анализе его можно легко впасть в ошибку, но последнюю нетрудно вскрыть при попытке сознательно воссоздать этот процесс.

Представим себе, что наше социалистическое хозяйство унаследовало от капиталистического все его кружевные фабрики и кружевные мастерские. Представим себе, что мы имеем дело с фабрикой, которая производит кружева с затратой труда, значительно низшей общественно необходимого рабочего времени. Следует ли поддерживать и далее, может быть, расширять эту кружевную фабрику или нет? В обществе, члены которого не могут утолить голода, членам которого не во что одеться, нечем согреть своего угла, такого вопроса ставить не приходится. В этом обществе кружева потеряли... потеряли "ценность". Должен извиниться перед читателями: развивая теорию марксистского социализма, я считал долгом пользоваться его терминологией. Но на этот раз я применил термин "ценность" не в марксистском смысле, ибо другого слова не придумаешь.

Возьмем другой пример. Предположим, что социалистическое общество, находящееся в блокаде, унаследовало от капиталистического общества много фабрик кос. Предположим, что некоторые из них малопродуктивны и косы в них производятся с трудовыми затратами, далеко превышающими среднюю норму. Что же, мы их закроем? И этого вопроса не приходится ставить, ибо несомненно, что при наличии таких условий мы были бы готовы воспользоваться малейшей возможностью сооружать даже и менее продуктивные фабрики кос.

Эти два примера с полной определенностью нам показывают, что существуют какие-то явления ценности, которых марксизм не знает или не желает знать; эта ценность не находится в какой-либо прямой зависимости от трудовой стоимости, она является функцией общественных потребностей. Что она может изменяться независимо от трудовой стоимости - это ясно из приведенных примеров: ничего не изменилось в хозяйстве кружевной фабрики, а кружева обесценились; ничего не изменилось в хозяйстве фабрики кос, а ценность их поднялась. Вот этот феномен, и только этот, современная политическая экономия, стоящая на почве великих достижений Менгера, Джевонса, Вальраса, и подводит под термин ценность (Wert, value, valeur); то же, что Маркс назвал трудовой ценностью, современная политическая экономия признает одной из форм стоимости (Kosten, cost. frais de production). Оба эти понятия в современной политической экономии, в противоположность политической экономии марксизма, очень определенно разграничены - и не без пользы для науки. В основе явлений ценности лежат субъективные оценки, они суммируются и объективируются в рыночной цене, которая и выявляет напряженность социальной потребности в товаре. В процессе установления рыночной цены не только рантье (как это готов допустить Н. Бухарин) исходит из своих потребностей, но так поступает и пролетарий. И он, придя на рынок и найдя там теплое пальто и тончайшие брюссельские кружева, не будет интересоваться тем, много ли труда затрачено на шитье пальто и на плетение этих тончайших кружев.

Он будет считаться только со степенью настоятельности своих потребностей; если подоспела холодная осень, то он дает надлежащую цену за пальто, а за кружева он дал бы очень мало, если бы установление цен на них зависело от него. Но на рынок заглядывает еще рантье, и он уже наверно не интересуется тем, много или мало трудятся брюссельские кружевницы; зато он хорошо знает прихоти дамы его сердца, в его толстый кошелек позволяет ему удовлетворять их, и он дает цену, которой и вознаградится в большей или меньшей степени труд брюссельских кружевниц.

Вот эти-то, выражающие напряженность спроса на товары имущественно дифференцированного капиталистического общества, рыночные цены фабрикант и регистрирует при продаже своего товара и заносит в кредит счета производства. И определив свой кредит, он уж может судить, велик его дебет или нет. Так капиталистическое общество в рыночных ценах дает повелительные директивы всем организаторам производства и приказывает им регулировать сообразно этим ценам свои затраты. Вот почему под длительным давлением этих директив устанавливается известная пропорциональность между рыночными ценами в издержками производства (но не между ценами и трудовыми затратами, ибо труд - только один из факторов производства, и, следовательно, он составляет лишь один из элементов затрат) и вот почему до тех пор, пока наука не исследовала законов субъективных оценок и способа их сложения и объектирования в рыночные цены, даже весьма проницательные умы, как Давид Рикардо, а за ним и Карл Маркс, могли приходить к ошибочному выводу, что издержки производства могут определять рыночные цены.

Впрочем, и творец теории затрат Давид Рикардо не мог ее выдержать в весьма широкой области образования цен на продукты сельского хозяйства. Относительно их Рикардо вынужден был признать, что их цена соответствует не средней стоимости, а предельной стоимости производства. Предельная же затрата в сельском хозяйстве определяется напряженностью спроса. Следовательно, здесь он признал приоритет спроса в фиксации цены. Ту же теорию образования цен на сельскохозяйственные продукты признал и Карл Маркс.

Современная политическая экономия признает этот последний способ определения цен продуктов, который был в теории Рикардо слишком широким исключением, чтобы не подрывать теории,- его она признала единственным.

Соотношения рыночных цен в каждый данный момент определяются только общественными потребностями. Вследствие постоянного изменения в условиях потребления полной пропорциональности между рыночными ценами и издержками производства никогда не может быть, она мыслима лишь в фингированном "стационарном государстве" с его "нормальными я ценами". На рынках нашей социалистической республики товары продаются, как и на всяком другом рынке, по ценам, строго соответствующим потребительным нуждам общества, но зато без малейшего соответствия со стоимостью их производства, ибо последнее у нас настолько дезорганизовано, что оно не может реагировать на указания рынка. Мало того, у нас на рынках реализуется множество хозяйственных благ, не имеющих никакой стоимости производства, ибо их воспроизвести невозможно, но их цены вполне рационально выводятся из данного состоя ния общественных потребностей.

Откуда же наше социалистическое хозяйство получит свои директивы для организации производства, каким образом его руководители измерят степень напряженно сти общественных потребностей? Как мы видели, наш трудовой учет в лучшем случае мог бы только указать сравнительную выгодность производства продуктов в том или ином предприятии, но он совершенно бессилен дать какие-либо абсолютные указания о том, выгодно ли вообще данное предприятие ила нет. Правда, в вышеприведенном случае государство могло бы решительно заявить, что кружев ему производить не приходится. Но ведь это случай исключительный. Мы взяли государство, находящееся в исключительно тягостном положении, и выбрали предмет, удовлетворяющий исключительно изысканным потребностям. В подавляющем большинстве случаев товар имеет смысл произвести при одних затратах и не имеет смысла производить при других затратах. Где же в социалистическом хозяйстве найти мерило выгодности производства?

Вопрос этот столь же остро ставится и для внешней торговли. Что покупать на иностранном рынке: муку, фасоль, селедки или, может быть, ботинки и медикаменты? Где тот механизм, с помощью коего наш Внешторг приходит в связь с потребителями страны? Откуда он знает, что какая-то цена на товар является приемлемой, а другая цена является неприемлемой? Эти вопросы остаются без ответа.

Марксист С. Струмилин, который попытался вникнуть в проблему учета в социалистическом хозяйстве и который, в противоположность нам, настаивает на объектив ном значении трудового учета, все же вынужден был признать последний, в согласии с нашим мнением, совершенно недостаточным для регулирования социалистического производства. Он считает необходимым ввести понятие полезности хозяйственных благ. Трудовые затраты должны распределяться в производстве в соответствии с полезностью произведенных с их помощью благ. Мы видим, таким образом, что С. Струмилин пытается воспроизвести в социалистическом обществе как раз тот механизм, который, согласно воззрениям современной политической экономии, действует в капиталистическом хозяйстве. Задача им поставлена правильно. Терминология у него при этом остается марксистской. То, что он именует ценностью, в современной политической экономии именуется стоимостью, а то, что он именует полезностью, именуется ценностью. Но это, конечно, несущественно.

Анализируя явления полезности хозяйственных благ, С. Струмилин обнаруживает в них черту, которая довольно хорошо знакома экономической науке. Оказывается, что с увеличением каждого хозяйственного блага его полезность понижается.

С. Струмилин вспоминает психофизический закон Фехнера об уменьшении интенсивности реакции с повторением раздражений. Признаться, читая соответствующие рас суждения С. Струмилина, мы были удивлены, как это почтенный экономист не вспомнит про учение предельной полезности, которое и является перенесением упомянутого закона в область экономики. Или и С. Струмилин принадлежит к тем весьма обширным кругам русской интеллигенции, которые приняли "Капитал" Маркса как святой Коран и, согласно формуле, приписываемой Омару, полагают, что если последующая политическая экономия повторяла "Капитал", то она не нужна, ежели же она утверждала то, чего нет в "Капитале", то она наверно не нужна.

Но, как бы странно ни звучали рассуждения С. Струмилина, как бы впервые открывающего истины, которые в политической экономии давно открыты, он верно поставил задачу регулирования социалистического хозяйства.

В противоположность нам он уверен в том, что регулирование хозяйства вне контакта с рынком вполне возможно. Он берется априорно вычислить полезность хозяйственных благ, пользуясь известной из теории вероятностей формулой Даниила Бернулли о моральном ожидании.

Он упускает из виду, что формула Бернулли относится к деньгам, то есть к абстрактному представителю всех хозяйственных благ. Но Даниилу Бернулли не могло прийти в голову, что кто-нибудь применит его формулу для вычисления падения ценности конкретных хозяйственных благ в зависимости от их количества, например хлеба, молока, дров, пальто и галош. Проблема изучения законов, регулирующих их потребление, поставлена недавно, и материалов по этому вопросу накоплено мало. Во всяком случае, мы знаем, что у каждого хозяйственного блага проявляется своя закономерность, что имеются хозяйственные блага с эластичным спросом и, следовательно, известно лишь то, что одной формулой нельзя обнять зависимости между полезностью хозяйственных благ и их количеством. А затем С. Струмилин упустил показать, как он сведет к одной единице полезность различных хозяйственных благ; здесь придется ввести коэффициенты, которые, подобно коэффициентам при сравнении квалифицированных и неквалифицированных форм труда, останется назвать известными именно потому, что они неизвестны.

Нас поэтому нисколько не удивляет, что наша государственная власть, которая только что, по проекту С. Струмилина, признала трудовой учет обязательным, не стала дожидаться его результатов и не воспользовалась даже формулой Бернулли для априорного вычисления полезности хозяйственных благ, а, желая упорядочить государственные предприятия, предложила им ориентироваться на рынок. Правда, наш рынок организован сейчас крайне несовершенно, гораздо менее совершенно, чем при капиталистическом строе. Но все же ориентироваться на него - лучше, чем блуждать во тьме. Правда, этим наше государственное хозяйство выходит из рамок социализма, как он понимается в марксизме.

Однако если социалистическое хозяйство не удается наладить снизу путем рациональной организации его учета, то его налаживают сверху созданием статистически обоснованного единого хозяйственного плана. Помимо руководящих центров, в возможность решения этой задачи верит значительная часть нашей интеллигенции, и в связи с этим она жестоко нападает на власть, которая этой задачи до сих пор решить не сумела. Вот и А. В. Чаянов уверен, что придет время - и главки вычислят, сколько социалистическому государству нужно и пшеницы, и молока, и свинины и сколько можно сделать затрат на производство каждого из этих продуктов, и тогда он, базируясь на этих данных, будет иметь прочную почву для организации совхозов.

Нам необходимо, таким образом, рассмотреть возможность создания единого государственного плана хозяйства в его значение для регулирования социалистического хозяйства.

5. Единый план социалистического хозяйства

Единый план социалистического хозяйства есть центральная идея марксизма. Благодаря наличию такого плана социализм не только обещает унаследовать высокую технику капиталистического хозяйства - он надеется дальнейшей концентрацией производства и подбором наиболее совершенных типов предприятий поднять ее на высшую ступень и установить такую гармонию между производственной организацией и общественными потребностями, которая в капиталистическом хозяйстве недостижима. Марксизм, как мы указали, говорит об "анархии капиталистического производства", и он берется ее преодолеть.

Капиталистическое хозяйство развилось в результате стихийного процесса, оно не имеет субъекта, творящего его план. Государственная власть в капиталистических странах ведет, конечно, свою экономическую политику. Но последняя, отвлекаясь от совершенно исключительных моментов, представляет собою систему частичных мер воздействия на народное хозяйство, которые не задаются целью устранить в нем решающую роль частного интереса и частной инициативы. Постольку можно говорить об анархии капиталистического производства. Но анархия в буквальном смысле этого слова, то есть отсутствие власти, регулирующей определенные социальные отношения, еще не предрешает того, что эти отношения находятся в хаотическом состоянии. В действительности капиталистическое хозяйство имеет свои, хотя и безличные, регулирующие силы, и последние действуют весьма отчетливо и весьма повелительно. Капиталистическое производство регулируется рыночными ценами.

Капиталистический строй есть строй свободной конкуренции, находящей свое проявление и на рынке предметов потребления и на рынке средств производства. В результате свободной конкуренции между собой потребителей, стремящихся к наилучшему удовлетворению своих потребностей, и в результате свободной конкуренции производителей, нуждающихся в реализации на рынке определенного количества товаров, цена на отдельные потребительные блага устанавливается на совершенно определенном уровне, уравновешивающем спрос в предложение. Эта цена соответствует предельной полезности предметов для данного общества как целого; ее высота устанавливается в зависимости от субъективных оценок и покупательных сил всех его членов.

Цены чутко реагируют на всякое изменение спроса и предложения, подобно тому, как стрелка точных весов реагирует на каждое изменение нагрузки их чашек. Эти изменения могут исходить из спроса. Неожиданно подскочили ранние холода - покупатели выше оценивают свою потребность в теплой одежде; при количестве ее, заготовленном сообразно с обычными условиями, конкуренция потребителей гонит цену теплых вещей вверх. Случился неурожай в какой-либо стране, поставляющей значительную часть продуктов питания на международный рынок,- цены на них растут; а так как потребность в них удовлетворяется в первую очередь, то удовлетворение менее важных потребностей откладывается, и цены на соответствующие продукты падают. Изменения в ценах могут исходить из сферы предложения. Мы только что указали на зависимость цен сельскохозяйственных продуктов от колебаний урожаев. Обычным в капиталистическом хозяйстве является прогресс производства, позволяющий с теми же затратами производить большее количество продуктов. Последние могут быть реализованы на рынке лишь по пониженным ценам. Рыночные цены на предметы потребления определяют объем средств, которые могут быть привлечены для производства каждого из них.

Рядом с рынком предметов потребления существует рынок средств производства, на котором конкурируют между собой предприниматели. При совершенной конкуренции цена на каждое из средств производства устанавливается в соответствии с его предельной производительностью, то есть в соответствии с тем, насколько повышает его включение в данную производственную организацию продуктивность производства.

Таким образом, устанавливается известное подвижное равновесие между потребительными запросами и производственной организацией общества. Оно устанавливается то на тех, то на других ценах, то на тех, то на других размерах производства. Точка равновесия постоянно передвигается в зависимости от толчков, получаемых то из сферы спроса, то из сферы предложения-производства. Процесс образования цен протекает стихийно, люди, участвующие в их образовании, не исходят ни из какой теории и редко пользуются какой-либо статистикой. Ни в том, ни в другом предприниматели не чувствуют особой нужды для решения своих текущих практических задач.

И, в общем, должно признать, что этот механизм действует весьма совершенно. Несмотря на отсутствие субъекта народного хозяйства, и плана его, потребности капиталистического общества удовлетворяются с величайшей регулярностью; мало того, рынок спешит удовлетворить даже самым изысканным потребностям, самым капризным пожеланиям потребителей.

Тем не менее, стихийный процесс приспособления производства к потреблению в капиталистическом обществе имеет свои дефекты, выражающиеся в возникновении время от времени перепроизводства товаров - в невозможности реализовать на рынке товары по цене, покрывающей расходы производства. При общей тесной взаимной зависимости всех элементов народного хозяйства в странах развитого промышленного капитализма через кредитную организацию кризисы, возникающие в какой-либо важной отрасли, чаще всего в производствах, изготовляющих основной капитал, в так называемой тяжелой индустрии, имеют тенденцию превращаться в общие промышленные кризисы; эти кризисы переносятся из страны в страну и получают мировой характер. Они разоряют капиталистов и вызывают среди рабочего класса бедствия массовой безработицы.

Маркс основную причину кризисов усматривал в неправильном распределении - в том, что положение трудящихся ухудшается и благодаря этому устанавливается несоответствие между быстро растущими производительными силами общества и понижающейся покупательной силой народных масс. В связи с этим Маркс ожидал, что с поступательным развитием капитализма кризисы будут все более обостряться, пока эта "анархия капиталистического хозяйства" не приведет его к окончательному крушению.

Действительность не оправдала грозного прогноза Маркса. Кризисы не препятствуют капиталистическому производству по их миновании периодически вступать в полосы расцвета, во время коих производство подымается на высшую ступень против той, которой оно достигло накануне кризиса. А затем, как раз в стране передового капитализма, в Англии, кризисы имеют тенденцию смягчаться - периоды промышленного подъема имеют тенденцию без катаклизмов переходить в периоды промышленной депрессии. Промышленный капитализм на высших стадиях развивается в пульсирующем темпе. Переживаемых послевоенных кризисов мы здесь, конечно, не имеем в виду Явление промышленных кризисов, видимо, и привело Карла Маркса к решительному отрицанию рынка как регулятора производства.

Система регулирования производства, предлагаемая научным социализмом, не имеет ничего общего с системой, действующей в пределах капиталистического хозяйства. Единый план социалистического хозяйства не представляет собою суммы планов отдельных предприятий, как последние разрабатываются в пределах капиталистического хозяйства,- он строится на принципиально отличных основаниях. В социалистическом обществе нет рынка. Все распределительные функции централизованы в специальных органах, действующих согласно Госплану. Все предприятия социалистического государства работают для "общего котла" и снабжаются из "общего котла".

Продукты в особенности, поскольку речь идет о средствах производства, передвигаются в социалистическом государстве вне порядка купли-продажи - без эквивалентов. Недаром все русские исследователи социалистического хозяйства, Н. Бухарин, А. В. Чаянов, Ю. Ларин, находят в нем черты натурального хозяйства. И действительно, это уподобление следует считать правильным. Мы уподобили бы социалистическое хозяйство натуральному крестьянскому хозяйству. И в последнем имеются различные угодья, на пашне производятся различные посевы, имеются разнообразные отрасли животноводства, а все эти части хозяйства находятся между собой в самом тесном взаимодействии. Продукты сенокосов, пастбищ и полей поступают скоту; работа лошадей, навоз используются на полях, огородах и сенокосах; и все эти передачи ценностей из одной отрасли хозяйства в другую совершаются без актов купли-продажи. В крестьянском хозяйстве нет также резкой грани, отделяющей производство от домашнего хозяйства, от потребления, что характерно и для социалистического общества. Это сравнение, на котором ваши исследователи социализма как будто успокаиваются, решало бы проблему регулирования социалистического хозяйства, если бы... если бы только обе хозяйственные организации были схожи по своим размерам. Крестьянское хозяйство можно охватить здравым крестьянским умом. Но можно ли путем соответственной интуиции охватить социалистическое хозяйство не только великой России, но и какого-нибудь маленького государства?! Именно в таких случаях количественные различия переходят в качественные.

Центральный орган социалистического хозяйства, скажем ВСНХ, чтобы привести производство в соответствие с общественными потребностями, не имея перед собой чуткого барометра рыночных цен, очевидно, вынужден будет прежде всего собрать какие-то данные, чтобы на их основании определить характер в количество предметов, нужных для удовлетворения общественных потребностей; затем ему придется учесть наличные средства производства, среди которых наибольшее значение имеет такой своеобразный и изменчивый элемент, как рабочие силы населения. После этого ВСНХ должен будет распределять наличные средства производства между основными отраслями народного хозяйства и через главки - между отдельными предприятиями, предполагая, что самое комбинирование средств производства в предприятиях будет производиться местными органами.

У нас вошла в обиход фраза: "Социализм есть учет". И действительно, не располагая механизмом рыночных цен, социалистическое государство должно обладать громадным и необыкновенно совершенным статистическим аппаратом, охватывающим все стороны общественной жизни,- аппаратом очень гибким и действующим непрерывно, чтобы улавливать все изменения, происходящие в этой жизни, Конечно, таким громоздким и дорогим статистическим аппаратом не обладают и самые культурные государства Запада, и, конечно, таким аппаратом не обладает и Россия. Но не будем останавливаться на этих технических трудностях и обратимся к принципиальной стороне рассматриваемого вопроса.

Априорно определить потребности общества в хозяйственных благах? Мы думаем, что у Карла Маркса эта идея возникла под впечатлением безотрадной картины положения английского рабочего класса в первой половине истекшего века, которая нарисована в знаменитой книге его друга Энгельса. Если капиталистическое хозяйство может дать рабочим только минимум средств существования, да и этот минимум благодаря периодически наступающей безработице не обеспечен, то рабочий класс сильно выиграет даже и в том случае, если социализм твердо обеспечит ему хотя бы только этот минимум.

Более полстолетия прошло с той поры, когда Фердинанд Лассаль говорил столь драматически о "железном" законе заработной платы. По целому ряду причин, среди которых сыграла роль и собственная активность рабочего класса, закон заработной платы оказался скованным из какого-то гораздо более мягкого вещества, чем железо. Трудящиеся в Западной Европе, не говоря уж про Новый Свет, давно отвыкли от того, чтобы удовлетворяться тем минимумом хозяйственных благ, который, безусловно, необходим для удовлетворения их элементарных потребностей. Их потребности... их не измерить, как вообще невозможно измерить потребности культурных людей.

Границы им, конечно, положены, но не изнутри, а объективным фактом ограниченности покупательных средств трудящихся.

Поэтому, поскольку социализм задается целью не понизить, а повысить standard of life (жизненный уровень (англ)) трудящихся, его задача совсем не сводится к тому, чтобы определить минимум хозяйственных благ, необходимых трудящимся. Надо создать громадную скалу хозяйственных благ, в которой они распределены в соответствии с тем, как потребители эти блага оценивают. Одни и те же блага будут фигурировать на различных ступенях этой скалы, ибо в известных количествах они, безусловно, необходимы, а в дополнительных количествах их значение понижается. Английский квалифицированный рабочий, член тред-юниона, привык есть бифштекс и запивать его кружкой эля, он привык жить за городом, в небольшом коттедже, сообщаясь с городом по подземной железной дороге (тюбу), он в воскресенье выходит на улицу в черном сюртуке и шелковом цилиндре. Вероятно, что уже и в Англии рабочий, подобно его американскому собрату, теперь привыкает пользоваться "фордом". Конечно, докеры и другие чернорабочие вынуждены жить гораздо скромнее, но ведь социализм создается не для того, чтобы понизить уровень жизни рабочего класса.

Сам рабочий, конечно, знает сравнительное значение для него различных хозяйственных благ. Вероятно, от бифштекса он ни в коем случае не откажется, ни от первой кружки эля в день; вместо третьей я четвертой кружки эля он, пожалуй, предпочтет иметь третью комнату в коттедже, если он семейный; дальнейшему расширению коттеджа он предпочтет черный сюртук, праздничное платье для жены и т. д. Каждый рабочий имеет свои вкусы - культурные люди не из одного теста сделаны. И все они дают соответствующие директивы капиталистическому рынку, где бесконечно разнообразные запросы суммируются без всякой статистики.

Но как мы, служащие социалистического ВСНХ, разрешим априорно эти вопросы, какие мы имеем для этого объективные данные, коль скоро нет рынка, на котором степень напряженности соответствующих потребностей могла бы получить выражение со стороны самих потребителей? Но и априорное вычисление хозяйственных благ, необходимых для удовлетворения самых минимальных потребностей, при отсутствии рынка не представляет из себя такой легкой задачи, как многие это себе представляют.

Начнем с пищи. Пусть статистика даст нам достаточно свежие и точные данные о численности населения, о его половом и возрастном составе, о характере его занятий. Далее физиология даст нам указания о количестве пищевых калорий, необходимых людям разного пола и возраста при различной напряженности труда. Наука указывает нам, какой в пище должен быть минимум белка; остальные калории могут быть покрыты углеводами и жирами. Зная теперь состав пищевых веществ, мы можем, следовательно, составить рацион, в котором имелось бы достаточное количество калорий, в том числе и в форме белков. Необходимо все же заметить, что все эти подсчеты весьма приблизительны, ибо количество калорий, необходимых взрослому рабочему, колеблется в очень широком масштабе, в зависимости от напряженности работы, в пределах от 2,5 до 8 тысяч в день; пищевые средства имеют весьма непостоянный состав, а анализировать каждую порцию их не представляется возможности. Но главная трудность не в этом.

В 90-х годах прошлого столетия основатель современной энергетической теории питания германский физиолог Рубнер выставил такое положение: если доставлять животному с пищей минимальное количество энергии, необходимое для поддержания его функций, то организм в некоторой степени откосится безразлично к тому, доставляется ли эта энергия в той или другой форме. Четверть столетия прошло с той поры. Энергетическая теория питания сохраняет, конечно, свое значение, но в нее внесено множество дополнений. Организму, как это давно известно, необходим известный минимум белков, но оказывается, что белки белкам рознь - есть белки полноценные и есть белки неполноценные, но и без них обойтись нельзя. В пище обязательно должны заключаться и лецитины, и нуклеины, и мало исследованные витамины. Далее оказалось, что и жиры жирам рознь. Поэтому и при достаточном количестве пищевых калорий и даже при достаточном количестве белков можно все-таки довести население до массовых заболеваний цингой.

Нам, может быть, возразят, что если ВСНХ во всеоружии науки не может подобрать соответствующего рациона и не может дать надлежащих директив производству, то как же сумеет это сделать обыватель? Но последнему никакая наука не нужна, он чувствует состояние своего желудка и своего организма и, следуя своему инстинкту, говорит, что ему что-то очень хочется мяса, или яиц, или творога, или морковки. А инстинкт его не обманывает. И при наличии рынка эти запросы на нем суммируются, и получаются надлежащие директивы производству, гораздо более правильные, чем может дать физиология со статистикой вкупе.

Но задача определения потребности в пищевых продуктах не самая трудная. Кто возьмется вычислить, сколько нужно населению Петрограда дров для избавления его от страданий от холода? Если мы воспользуемся старыми нормами, то они явно неприменимы теперь, когда приходится согревать отдельные квартиры и даже отдельные комнаты в опустевших домах или в домах, которые по всей своей конструкции приспособлены к центральному отоплению. Новых же норм нет. Да и как социалистическое общество может выверить свои априорные нормы, когда нет механизма, выражающего напряженность потребности обывателей в дровах?

С определением норм для одежды обстоит еще хуже, ибо, сколько бы мы ни настаивали ввиду тяжелого положения республики на том, что граждане вправе от нее требовать удовлетворения лишь своих минимальных потребностей, в этой области невозможно отделить необходимых потребностей от условных, конвенциональных. Пусть уж мы, мужчины, помирились бы на самой элементарной одинаковой одежде, но могучий инстинкт не позволит женщинам помириться с таким положением. В условиях свободного менового хозяйства женщина урежет себя в пище, чтобы придать известный эстетический оттенок своей одежде. Вправе ли наша республика даже в том тяжелом положении, в каком она сейчас находятся, подавить этот инстинкт? Мы думаем, что нет. Но производством какого количества необходимых предметов республика должна пожертвовать для удовлетворения минимальных потребностей женщин в украшениях: в лентах, в кружевах, в перьях?!

Нам скажут: разве государство и при капиталистическом строе не берется по определенным нормам удовлетворять потребностям известных групп населения и разве оно с этой задачей не справляется вполне удовлетворительно? Перед нами самый разительный пример-содержание громадных армий. Но в данном случае задача до чрезвычайности упрощена. Мы имеем здесь комплекс людей одинакового пола и возраста, исполняющих однородную работу и размещаемых вместе. Вся эта масса обозрима, с ней поддерживается тесный контакт, и последствия того или другого способа ее содержания - на виду. И, в конце концов, даже прекрасно содержимый солдат считает себя несчастным, если он не имеет денег. Это значит, что он исключен из менового общества, это значит, что он лишен минимальной свободы в удовлетворении своих потребностей.

В момент, когда коммунизм находился у нас в апогее своего развития, у нашей государственной власти мелькала мысль, что в столь же однородные условия могут быть поставлены ее граждане. Отсюда опыты создания домов для рабочих, практика механических вселений и уплотнений, коммунальные столовые. Однако проделанные опыты были малоудачны. Этой программы провести до конца не удалось, ибо ее предпосылкой должна была бы быть отмена моногамного брака, чего последовательно и требовала гр. Коллонтай, но на это наша власть не пошла. Но если бы даже наша власть в этих экспериментах дошла до их логического конце, она в лучшем случае создала бы счастье... "сытой казармы".

Итак, даже во всеоружии теоретической науки и громадного статистического аппарата социалистическое государство не в силах измерить, не в силах взвесить потребностей своих граждан, а в связи с этим оно не может дать надлежащих директив производству. Но все же не в этом заключается самая слабая сторона социалистического хозяйства - она заключается в его стремлении централизовать в руках своей бюрократии все распределительные функции.

В условиях свободного менового хозяйства каждое предприятие непрерывно отстаивает себя в борьбе за существование. Ему постоянно нужны новые материалы, ему надо обновлять свой основной капитал, его рабочие должны есть каждый день, и используемый в нем капитал должен отбрасывать прибыль. Средства для этого оно добывает себе само от народного хозяйства, вынося свои продукты на рынок. Если эти продукты имеют ценность в народном хозяйстве, если производительность предприятия высока, то рынок даст предпринимателю достаточно средств в форме всеобщего эквивалента. На вырученные деньги он сам приобретет материалы, обновит машины, оплатит рабочих и служащих; а их остаток составит его прибыль, и при достаточных размерах он часть ее может употребить на расширение производства. Если его предприятие доказало свою жизнеспособность, народное хозяйство открывает предпринимателю кредит, позволяющий ему расширить производство за пределы того, что ему позволил бы его собственный капитал. Наоборот, если производительность предприятия низка, средств, вырученных на рынке от реализации продуктов его, будет недостаточно для продолжения производства; это для него memento mori,- народное хозяйство не позволяет растрачивать несовершенной производственной организацией своих средств. Словом, развитие каждого капиталистического предприятия стоит в точном соответствии с его производительностью.

В социалистическом хозяйстве мы имеем принципиально отличное положение: между производительностью предприятия и его питанием прямой связи здесь нет. Мы имеем здесь два акта: первый - продукт предприятия поступает в общий котел, и второй - из общего котла предприятие получает необходимые ему средства для дальнейшего производства. Кругов<