Знание и способность сказать «нет»

Человек не сможет сознавать свою индивидуальность, если не обладает правом и способностью утверждать ее. Проще говоря, самоосознание зависит от самоутверждения. Утверждение самого себя подразумевает противопоставление или оппозицию, и тем самым отличается от самовыражения, которое не имеет такого подтекста. Самоутверждение — это провозглашение человеком собственной индивидуальности перед лицом сил, которые ее отрицают. Такие силы существуют как в обществе, так и в семье. Без права на выражение своего отличия индивидуальность слабеет, а ее творческие способности теряются.

Меня часто поражал тот факт, что неспособность пациента знать и понимать самого себя, как правило, сочетается с его неспособностью сказать «нет». На вопросы «Были ли у вас в детстве вспышки гнева?» или «Кормили ли вас в младенчестве грудью?», он неизменно отвечает: «Не знаю». Отсутствие у человека воспоминаний о ранних годах жизни вполне понятно, если принять во внимание теорию Фрейда о подавлении воспоминаний раннего детства. Однако вопросы, относящиеся к настоящему, — «Почему вы улыбаетесь?», «Что вы чувствуете?», «Чего вы хотите?» — часто вызывают тот же ответ: «Не знаю».

Неспособность сказать «нет» проявляется в поведении пациента в ситуациях стресса. Он не может сказать «нет» авторитетным фигурам, не может вежливо отклонить требования, которые считает чрезмерными, и не может противостоять давлению своего социального окружения. Та же самая проблема проявляется в терапии, когда пациент пытается крикнуть «Нет» или «Я не буду», когда бьет кулаками или пинает ногами кровать. Его голосу не хватает убежденности резонанса. Его движения слабы и нескоординированы. Когда он повышает интонацию, в голосе чувствуется страх, слова звучат обрывисто, а не протяжно, что создает впечатление неэффективности протеста. Даже если наблюдать за действиями пациента в записи, недостаток самоутверждения сразу бросается в глаза.

Параллель между недостаточным знанием самого себя и характерологической слабостью, проявляющейся в неспособности сказать «нет», навела меня на мысль о существовании связи между ними. Когда пациент отвечает «Я не знаю», не говорит ли он тем самым «Я не «нет»*[15], означающее «Я не говорю «нет»»? Схожесть звучания слов «знать» и «нет» может быть простым совпадением, но она наводит на вопрос: не является ли отрицание важной составляющей знания?

Знание есть функция различения. Узнать, что такое А, значит отличать его от всего, что есть не-А. Знание возникает от понимания различий. Первое различение, с осознанием которого сталкивается организм — это различие между хорошими или приятными и болезненными ощущениями тела. Даже такие элементарные пары противоположностей, как день и ночь, свет и темнота, верх и низ, находятся за пределами понимания новорожденного человеческого существа. Пока у ребенка не откроются глаза, он живет в мире, где телесное «Я» — это вселенная, а все остальное, «не-Я», просто не существует в сознании. По мере того как отдельные аспекты внешнего становятся дифференцированными от других, они идентифицируются в сознании ребенка с телесными ощущениями. Мать становится человеком, который превращает страдание в удовлетворение, голод в насыщение. На этом раннем этапе, однако, поведение ребенка носит исключительно импульсивный характер. Он еще не научился думать и не приобрел каких-либо знаний.

Переход от импульсивной реакции к мышлению осуществляется благодаря возникновению фрустрации и отрицания. Если бы импульсивные действия организма приводили к удовлетворению всех потребностей и желаний, то в сознательном мышлении не было бы необходимости. Только когда автоматических паттернов поведения оказывается недостаточно, чтобы удовлетворить организм, возникает потребность в сознательном мышлении. Во всех экспериментах по научению с участием животных фрустрация становится тем рычагом, который заставляет обучаться новому поведению, чтобы достичь желаемой цели. В одном из самых известных экспериментов такого рода рядом с клеткой, где сидела обезьяна, клали банан, до которого она не могла дотянуться. После нескольких неудачных попыток достать банан лапой, обезьяна замечала палку, которая была оставлена в клетке. Используя палку как продолжение лапы, она в результате доставала банан. В дальнейшем обезьяна обращалась к помощи палки после меньшего числа безуспешных попыток дотянуться до банана лапой. Можно сказать, что обезьяна обучилась новому навыку, что этот процесс включал в себя элементы мышления и что в результате она обрела знание о новом применении палки.

Роль фрустрации в мышлении очевидна, роль отрицания далеко не так отчетлива. Фрустрация необязательно ведет к мышлению, с той же легкостью она может обернуться гневом и яростью. В действительности это более естественные реакции на фрустрацию. Мышление включается лишь тогда, когда энергия нереализованного желания переводится в другое русло. В какой-то момент, прежде чем фрустрация станет непреодолимой, животное должно прекратить свои бесполезные попытки. «Остановиться, чтобы подумать», — гласит старая истина. Этот знак «стоп», который так необходим для мышления, является непроизнесенным «нет», отрицательной командой из высшего центра, которая сдерживает эмоциональную реакцию и позволяет высшей способности взять контроль в свои руки.

Эта команда, которая прекращает тщетное усилие и перенаправляет энергию импульса в новое русло, и есть голос эго в его творческой ипостаси. Творческий импульс состоит из трех элементов: первый — это сильный импульс, стремящийся к реализации в удовольствии, второй — это фрустрация, которая препятствует реализации через привычные действия, и третий — средство самоконтроля или самодисциплины, которое не позволяет фрустрированному импульсу вылиться в деструктивное поведение. При слабой мотивации к удовольствию усилие может редуцировать к чувству смирения. Если слаба самодисциплина, это приведет к ярости.

Здоровое эго сдерживает непроизвольные реакции тела. Оно не пытается заменить влечения тела своими иллюзиями. Его влияние выражается в сдерживании и служит основой самообладания. Это можно объяснить на следующем примере. Один мой знакомый попал в опасную ситуацию. Оттоком сильной приливной волны его стало уносить в море, и, несмотря на отчаянные усилия выплыть, ему никак не удавалось справиться с течением. Сознавая, что с каждой секундой он все больше поддается испугу и отчаянию, он сказал сам себе: «Не паниковать». В следующий момент у него возникла мысль, что нужно поберечь свои силы и звать на помощь. Так он и поступил, и был спасен.

Я убежден, что способность сказать «нет» самому себе и способность сказать «нет» другим являются просто противоположными сторонами одной монеты. Если право и способность человека утвердить свою обособленность отрицаются, то от этого страдают самодисциплина и самообладание.

Давайте теперь подойдем к этому вопросу иначе. Ребенок, вырастая, неизбежно вступает в конфликт со своими родителями. Но допустим, что в силу необычного характера он слушает все, что скажет ему мать, и следует каждому ее слову. «Съешь это пюре», — командует мать, и ребенок подчиняется. Если бы такая программа осуществлялась на всех уровнях, то научился бы ребенок когда-либо думать? У него не было бы необходимости думать, поскольку мама знает лучше. Ему не нужно было бы учиться, поскольку мама может предвидеть все проблемы и решить все затруднения. Он не получил бы никаких знаний, поскольку они были бы ему не нужны. К счастью, в реальности такое не случается, иначе ребенок закончил бы свои дни беспомощным идиотом.

Если ребенок подчиняется команде, он лишается возможности учиться и приобретать знания. Я не хочу сказать, что ребенку никогда нельзя приказывать. Указания необходимы, но не в ситуациях научения. Последние требуют свободного проявления воли, чтобы в результате возникло мышление.

Установка «я не говорю «нет»» берет начало в семье. Она возникает, когда родитель отвергает обособленность, самостоятельность ребенка и навязывает свою волю, ставя ее выше детского мнения. Это происходит настолько часто, что мы совершенно этого не замечаем. В конце концов, что может знать ребенок? Родитель знает лучше, и, безусловно, его «нет» лучше, чем «нет» ребенка. Однако вопросы, по которым между родителями и ребенком возникают конфликты, редко поддаются решению с помощью превосходящего знания. Стоит ребенку сделать несколько шагов в сторону от матери, делающей покупки, как она тут же приказывает ему вернуться назад. Если он не отреагирует на приказ достаточно быстро, то вполне возможно, разгневанная родительница прибегнет к физическому вмешательству, в результате чего ребенок уже не пойдет, а полетит по воздуху. Я наблюдал подобные сцены множество раз. Суровость, с которой зачастую выдаются эти команды, просто поразительна. «Прекрати сейчас же», «Сиди спокойно», «Не бегай», «Не трогай конфеты», — все это выражается таким властным тоном, что остается только изумляться безрассудной отваге некоторых детей, находящих в себе силы сопротивляться.

Человек, наблюдающий за взаимоотношениями родителей и детей, может сделать единственный вывод: эти отношения строятся не на том, что «мама лучше знает», а на авторитете и послушании. Ребенка необходимо приучить слушаться своих родителей, иначе, опасаются родители, контроль над ним будет утерян и он вырастет плохим человеком. В своем страхе они не учитывают того факта, что ребенок является социальным существом, чьи спонтанные действия служат самовыражению, а не саморазрушению. С момента рождения его реакции диктуются импульсами, являющимися проявлением мудрости его тела. Если исходить из предпосылки, что дисциплина должна быть навязана извне, то развитие подлинной самодисциплины окажется невозможным. Покорность ребенка — следствие страха, это совсем не то же, что самоконтроль. «Хороший», послушный ребенок жертвует своим правом сказать «нет» и в результате теряет способность самостоятельно думать.

Убеждение, что дети вырастут «испорченными», если не навязать им дисциплину, говорит о недостатке веры в человеческую природу. Дети не рождаются чудовищами, однако могут стать таковыми, если родители враждебны и подавляют их независимость. В глазах ребенка такой родитель сам является чудовищем, противостоять которому можно лишь его же методами. Так ребенок становится похожим на своего родителя. Люди удивительно легко забывают основной закон репродуцирования: подобное порождает подобное. Чудовищность, жестокость родителей проявляется в отсутствии уважения к индивидуальности ребенка. Это совершенно негуманно с родительской стороны, — не принимать ребенка таким, какой он есть, а пытаться вылепить из него некий образ того, каким по разумению родителя он должен быть.

Все дети в своем развитии проходят через фазу отрицания. В возрасте от полутора до двух лет они отвечают «нет» на большинство требований и предложений со стороны родителей. «Нет» в этой ситуации выражает растущее у ребенка осознание того, что он может думать сам за себя. Порой спонтанность так захватывает детей, что они говорят «нет» даже тому, что любят. Я вспоминаю, как предложил своему маленькому сыну его любимое печенье. Не успев как следует рассмотреть, что лежит у меня на ладони, он замотал головой, выражая отрицание. Однако, увидев, что ему предлагают, он протянул руку. Проявление настойчивости со стороны родителя в подобной ситуации лишь укрепляет в ребенке его отрицание.

Позволять ли ребенку сделать собственный выбор в той или иной ситуации, зависит от обстоятельств. В принципе, мы должны всегда уважать право ребенка сказать «нет». На практике рекомендуется позволять ребенку поступать по-своему везде, где это возможно. Это позволяет ему развить чувство ответственности за собственное поведение, что является естественной тенденцией всех организмов. Если ранние попытки ребенка самостоятельно регулировать свое поведение встречают отпор у родителей, результатом становятся конфликты, очень трудно поддающиеся в дальнейшем разрешению. Ребенок, который имеет право сказать «нет» своим родителям, вырастает во взрослого, который знает, кто он такой и чего хочет.

Навязывание моделей мышления в просторечии именуется промыванием мозгов. Человеку можно промыть мозги только в том случае, если его воля и сопротивление сломлены. Для этого его необходимо лишить права сказать «нет». Пока это право сохраняется, он будет пытаться узнавать все сам. Он может совершать ошибки, но будет при этом учиться. Пациенты, неспособные выразить свою личную, отличающуюся от других позицию, не могут достичь знания самостоятельно. Они обращаются к терапевту за ответами, которых у него нет. Они не знают, чего в действительности хотят или кто они есть. К счастью, случаи полного промывания мозгов крайне редки. Большинство пациентов страдает от частичной ограниченности самоутверждения, но именно это ограничение ответственно за их проблемы и недостаточное знание самих себя.