Моисей. Найденный в тростнике 


Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Моисей. Найденный в тростнике



 

Да, придется поднапрячь силу воли, чтобы вылезти из машины. Все десять миль от Дарроуби я размышлял над тем, что особенно холодными йоркширские холмы кажутся вовсе не тогда, когда их укрывает снег, а именно сейчас, когда он только-только лег белыми полосами на их голых черных склонах и они смахивают на черно-белых тигров, изготовившихся к прыжку. А передо мной поскрипывают на петлях ворота, сотрясаемые ветром.

Машина, пусть без отопителя и полная сквозняков, все-таки казалась уютным убежищем в столь негостеприимном мире, и я добрую минуту не выпускал баранку из защищенных шерстяными перчатками рук, прежде чем собрался с духом и распахнул дверцу. Ветер чуть не вырвал ручку из моих пальцев, но я все-таки успел захлопнуть дверцу, прежде чем поплестись по смерзшимся комьям грязи к изгороди. Воротник моей теплой куртки был поднят, подбородок и уши укутаны шарфом, но все равно ледяные потоки воздуха хлестали по лицу, забирались в ноздри, обжигали виски.

Проехав ворота, я снова выбрался из машины, чтобы закрыть их, и тут сквозь слезы, туманившие взгляд, заметил нечто совершенно неожиданное. Рядом с дорогой было озерко, и среди заиндевевшего тростника, обрамлявшего его темную, твердую поверхность, глянцевито чернел какой-то клубочек. Я подошел поближе. Малюсенький, примерно шестинедельный котенок съежился в полной неподвижности, плотно зажмурив глаза. Нагнувшись, я осторожно потрогал пушистое тельце. Конечно, он мертвый — такой кроха никак не мог выдержать подобной стужи… Но нет, в нем еще тлела искорка жизни — на секунду ротик приоткрылся и снова закрылся.

Я быстро поднял малыша и сунул его себе за пазуху. Когда я въехал во двор фермы, ее хозяин как раз выходил из телятника с двумя ведрами в руках.

— Я привез вашего котенка, мистер Батлер. Он наверное заблудился.

Мистер Батлер поставил ведра и с недоумением воззрился на меня.

— Котенка? У нас сейчас котят вовсе нет. Никаких. Я показал ему моего найденыша, и лицо у него стало еще более растерянным.

— Задача! У нас же тут черных кошек никогда и в помине не было. Всяких других хватает, а вот черных — ни-ни.

— Значит, он пришел откуда-то еще, — сказал я. — Хотя непонятно, как такой малыш мог проделать сколько-нибудь длинный путь. Просто загадка!

Я протянул котенка, и фермер бережно обхватил его заскорузлыми от работы пальцами.

— Бедняга! Еле дышит. Отнесу-ка я его в дом. Может, хозяйка что и придумает.

На кухне миссис Батлер была само сочувствие.

— Несчастненький! — Одним пальцем она пригладила свалявшуюся шерстку. — И мордочка такая милая! — Она поглядела на меня. — А это он или она?

Я быстро заглянул под задние лапки.

— Котик.

— Ага, — сказала она. — Сейчас дам ему теплого молока. Только сначала полечим его на старый лад.

Она направилась к большой черной плите, открыла духовку и посадила котенка внутрь.

Я улыбнулся. Способ, проверенный много раз на полузамерзших ягнятах. Их укладывали в духовку, и результаты часто бывали на редкость эффективными. Миссис Батлер оставила дверцу полуоткрытой, и мне был виден черный комочек внутри. Котенок словно бы не замечал, что с ним происходит.

Следующий час я провел в коровнике, подрезая разросшиеся задние копыта одной из его обитательниц. А когда, наконец, выпрямил затекшую спину, то почувствовал себя вознагражденным за длительные мучения. Приятно было видеть, как корова безмятежно опирается на задние ноги, обретшие почти нормальный вид.

— Дело! — сказал мистер Батлер. — Идемте-ка в дом, руки помоете.

В кухне, нагибаясь над бурой раковиной из обожженной глины, я опасливо покосился на духовку. Миссис Батлер засмеялась.

— Да жив он, жив! Подойдите, поглядите сами.

Углядеть котенка в глубине духовки оказалось непросто, и, засунув туда руку, я его потрогал, а он повернул ко мне мордочку.

— Почти пришел в себя, — сказал я. — Час в духовке сотворил чудо.

— Средство верное. — Фермерша извлекла котенка из духовки. — Видно, крепышом уродился, каких мало. — Она принялась капать с ложки молоко в крохотный ротишко. — День-два, и он сам лакать начнет.

— Так вы оставите его у себя?

— А как же. Назову Моисеем.

— Моисеем?

— Так вы же его в тростнике нашли, правда?

Я засмеялся.

— Совершенно верно. Хорошее имя.

Две недели спустя я вновь приехал к Батлерам, и все время посматривал по сторонам, не увижу ли Моисея. Фермеры редко держат кошек в жилых комнатах, и я полагал, что черный котенок, если выжил, присоединился к кошачьему населению служебных построек.

Кошки на фермах чувствуют себя отлично. Конечно, их не ласкают и не балуют, зато они, я убежден, ведут вольную естественную для них жизнь. Им полагается ловить мышей, но если охотничий инстинкт молчит, еды хватает и без грызунов. Кое-где выставлены плошки с молоком, и всегда можно наведаться к собачьим мискам, на случай, если в них осталось что-нибудь интересное. И в этот день я не мог пожаловаться на отсутствие кошек. Одни при виде меня пугливо убегали, другие держались дружески и громко мурлыкали. По булыжникам двора грациозно ступала кошечка табби, а в самом теплом углу коровника на соломе свернулся большой черепаховый кот. Кошачье племя умеет располагаться со всеми удобствами. Когда мистер Батлер открыл дверь телятника, чтобы налить горячей воды, на меня сквозь прутья яслей блаженно прищурился белый котище, собравшийся вздремнуть там часок-другой. Только Моисея нигде не было видно.

Я вытер руки до плеч и уже собрался как бы невзначай упомянуть про котенка, но тут мистер Батлер, подавая мне куртку, сказал:

— Если у вас есть лишняя минутка, — сказал он, — пойдемте. Хочу вам кое-что показать.

Через заднюю дверь и крытый проход я последовал за ним в длинный низенький свинарник. На середине фермер остановился у закутка и ткнул пальцем.

— Вот поглядите, — сказал он.

Я нагнулся над перегородкой, и, видимо, глаза у меня полезли на лоб, потому что фермер зычно захохотал.

— Такого вы еще не видывали, а?

Я ошеломленно уставился на могучую свинью, расположившуюся на боку, чтобы поросятам было удобно сосать, и в самой середине рядка из примерно двенадцати розовых телец возлежал черный пушистый Моисей, ну совершенно там неуместный. Припав к соску, он насыщался с тем же блаженным упоением, что и его гладкокожие соседи слева и справа.

— Как, черт подери…? — охнул я.

Мистер Батлер все еще давился хохотом.

— Так и думал, что вам такого видеть не доводилось. Я и сам оторопел.

— Но каким образом? — спросил я, не в силах отвести взгляд от редкого зрелища.

— Это Моисей сам учудил, — ответил фермер. — Чуть он начал самостоятельно лакать, хозяйка пошла присмотреть для него местечко во дворе потеплее. Ну и выбрала хлев, потому как Берта только-только опоросилась и я ей обогреватель поставил. Вот и тепло тут — дальше некуда.

Я кивнул.

— Да, очень уютно и мило.

— Ну, оставила она Моисея тут и блюдечко молока ему налила, — продолжал фермер. — Да только малыш возле обогревателя не задержался. Заглянул я сюда, гляжу, а он уже к молочному кранику пристроился.

Я пожал плечами.

— Говорят, в нашей профессии каждый день сталкиваешься с чем-то новеньким, но о подобном я даже неслышал. Ну, как будто, молоко это идет ему на пользу. А он только так питается? Или из блюдечка тоже пьет?

— Должно быть, и так и так. Кто его знает!

Каким бы коктейлем Моисей не ублажался, он быстро превратился в упитанного красавчика с шерсткой неописуемой глянцевитости, которой, возможно, был обязан свинячим компонентам в своем рационе — но, возможно, что и нет. Берту, его кормилицу, словно бы ничуть не тревожило присутствие мохнатого приемыша, и она с довольным похрюкиванием подталкивала его пятачком, точно собственного отпрыска.

Со своей стороны Моисей явно находил общество свиньи и поросят чрезвычайно приятным. Когда поросята сбивались в кучу и засыпали, Моисей обязательно пристраивался между ними, а когда через два месяца его юные собутыльники были отлучены от матери, он доказал свою привязанность к Берте, проводя с ней заметную часть своего времени.

Это продолжалось годы и годы. Я часто видел, как он в закутке с наслаждением трется боком об уютный бок свиньи, но особенно он запомнился мне на своем любимом месте: свернувшись на верху ограды, черный кот, словно бы в задумчивости, созерцает первый теплый приют в своей жизни.

 

ИГРУН. КОТ С ДЮЖИНОЙ ЖИЗНЕЙ

 

Когда кошки и собаки, которых мы лечили, в конце концов умирали, хозяева иногда приносили нам их мертвые тельца. Это всегда было очень грустно, и у меня сжалось сердце, когда я увидел лицо старого Дика Фосетта.

Он поставил на стол в смотровой самодельную кошачью корзинку и тоскливо посмотрел на меня.

— Игрун… — сказал он, и губы у него беспомощно задрожали.

Я не стал задавать вопросов, а начал развязывать шнурки, стягивающие картонную коробку. Купить настоящую кошачью корзинку Дику было не по карману, но он уже приходил с этой картонкой, в стенках которой просверлил дырки.

Я развязал последний узел и заглянул внутрь, где неподвижно лежал Игрун — глянцевито-черный шаловливый котик, которого я знал так хорошо. Ласковый мурлыка, деливший с Диком его жизнь.

— Когда он умер, Дик? — спросил я мягко.

Он провел ладонью по изможденному лицу, по жидким седым волосам.

— Да вот утром гляжу, а он лежит рядом с моей кроватью… Да только… может, он еще не умер, мистер Хэрриот?

Я снова посмотрел в картонку. Ни малейших признаков дыхания. Я вынул обмякшее тельце, положил на стол и прикоснулся к роговице незрячего глаза. Никакого эффекта. Я взял стетоскоп и прижал его к черной грудке.

— Сердце еще бьется, Дик, но очень слабо.

— Может взять и остановиться, так, по-вашему?

— Ну-у… — Я замялся. — Боюсь, примерно так.

Тут грудная клетка котика слегка приподнялась и опустилась.

— Он еще дышит, — сказал я. — Но еле-еле.

Я внимательно осмотрел Игруна, однако болезненных симптомов не обнаружил. Конъюнктива была здорового цвета, да и все остальное казалось нормальным.

Я погладил глянцевую шерстку.

— Настоящая загадка, Дик. Он всегда был таким подвижным, бойким — настоящим Игруном. И вот лежит пластом, а я не могу найти причину.

— Может, его удар хватил?

— Ну теоретически не исключено, но он должен был бы сохранять какие-то проблески сознания. А ушибить голову ему не могли?

— Вроде бы нет. Когда я спать ложился, он прыгал себе, а ночью из дому не выходит. — Старик пожал плечами. — А он, значит, совсем плох?

— Боюсь, что так, Дик. Жизнь в нем еле теплится. Но я сделаю инъекцию стимулирующего средства, а вы отнесите его домой и держите в тепле. Если завтра утром он еще будет дышать, принесите его сюда, и я посмотрю, что еще можно будет сделать.

Я старался говорить бодро, но не сомневался, что больше Игруна не увижу. И знал, что старик думает то же самое.

Его руки дрожали, пока он завязывал шнурки. Я проводил его до входной двери. Он все время молчал, но на крыльце вдруг обернулся и кивнул.

— Спасибо, мистер Хэрриот.

Я смотрел, как он, шаркая ногами, бредет по улице — возвращается в пустой домишко с умирающим другом. Жену он потерял много лет назад — во всяком случае, все время нашего знакомства он жил один на пенсию по старости. Невеселая эта жизнь. Он был тихим, добрым человеком, редко выходил из дома и как будто не имел друзей, зато у него был Игрун. Шесть лет назад котик забрел к нему и преобразил его жизнь, принеся в безмолвный дом шаловливую веселость, смеша старика, сопровождая его по дому и не упуская случая потереться о его ноги. Дик уже не ощущал себя одиноким, и год за годом я наблюдал, как крепнет их дружба… Нет, не просто дружба — старик, казалось, находил в Игруне опору. И вот теперь — это.

Что же, думал я, возвращаясь по коридору, случай, увы, слишком обычный в ветеринарной практике. Жизненный срок четвероногих друзей чересчур короток. Но мне было по-особому скверно, я ведь так и не установил, что случилось с моим пациентом. Я был в полном недоумении.

На следующее утро я с удивлением увидел, что в приемной сидит Дик Фосетт с картонкой на коленях.

— Что случилось? — спросил я поспешно.

Он не ответил. По лицу же ничего нельзя было прочесть, и пока мы шли в смотровую, и пока он развязывал шнурки. Когда он откинул крышку, я приготовился к худшему, но, к моему изумлению, черный котик выпрыгнул на стол и потерся мордочкой о мою руку, мурлыча, как мотоцикл.

Старик засмеялся, и его худое лицо преобразилось.

— Ну что скажете?

— Просто не знаю, Дик. — Я тщательно осмотрел Игруна. Все оказалось абсолютно нормальным. — И могу сказать только одно: я очень рад. Это похоже на чудо.

— Вот уж нет, — ответил старик. — Его ваш укол выручил. Прямо колдовство какое-то. Большое спасибо.

Я тоже был ему благодарен, но что-то продолжало меня тихонько грызть. Ведь я так и не установил… ну да ладно! Слава Богу, что все хорошо кончилось!

 

* * *

 

Случай этот благополучно изгладился бы из моей памяти, но три дня спустя Дик Фосетт вновь появился в приемной со своей картонкой. В ней, неподвижно вытянувшись, лежал в коме Игрун — совсем как в первый раз.

В полном ошеломлении я вновь его осмотрел, повторил инъекцию, и на следующий день котик опять был совершенно здоров. Я оказался в положении, бесконечно знакомом любому ветеринару, когда болезнь ставит тебя в полный тупик и ты с нарастающим страхом ждешь трагического исхода.

Неделя прошла спокойно, а потом позвонила миссис Дагган, соседка Дика.

— Меня просил позвонить мистер Фосетт. Кот у него приболел.

— Что с ним?

— Да лежит вытянувшись, будто обмер.

Я с трудом подавил крик отчаяния.

— Когда это произошло?

— Утром увидели. И мистер Фосетт не может принести его к вам. Ему самому неможется. Лежит в постели и не встает.

— Очень грустно. Я сейчас же заеду.

Вновь та же картина. Почти безжизненное тельце лежало неподвижно на кровати Дика. И сам Дик выглядел ужасно — землисто-бледный, исхудавший еще больше. Но он все-таки сумел встретить меня улыбкой.

— Похоже, ему опять требуется ваше чудотворное зелье, мистер Хэрриот.

Наполняя шприц, я отгонял мысль, что тут и впрямь замешано колдовство. Только инъекция к нему никакого отношения не имела.

— Загляну завтра, Дик, — сказал я. — Надеюсь, вам станет получше.

— Ничего мне не сделается, лишь бы малыш был здоров. — Старик протянул руку и погладил глянцевитую шерстку. Не рука, а обтянутые кожей кости, и смертельная тревога в глубоко запавших глазах.

Я обвел взглядом неуютную комнатушку, надеясь на еще одно чудо.

Честно говоря, я не удивился, когда на следующее утро вошел к Дику и увидел, что Игрун прыгает по кровати, гоняясь за бумажкой на веревочке, которую старик водил по одеялу. Облегчение было большим, но туман моего невежества просто душил. В чем, черт побери, дело? Бессмыслица какая-то! Ни одной болезни с такими симптомами не знаю да навряд ли отыщу ее, даже если перелистаю все ветеринарные справочники.

Впрочем, когда котик, выгнув спину и мурлыча, потерся о мою руку, я был достаточно вознагражден. Дику же только это и требовалось. Он улыбался и выглядел заметно бодрее.

— Вы все время его на ноги ставите, мистер Хэрриот. Не знаю, как уж вас и благодарить. — Тут в его глазах снова мелькнула тревога. — Но с ним так и дальше будет? Я все боюсь, что в следующий раз он не очнется.

То-то и оно! Я сам этого боялся, но ответил обнадеживающе:

— Возможно, Дик, это временная стадия и больше причин беспокоиться у нас не будет. — Но обещать я ничего не мог, и старик знал это.

Миссис Дагган проводила меня до двери, и на крыльце я столкнулся с нашей районной фельдшерицей.

— Добрый день, — сказал я. — Вы к мистеру Фосетту? Так жаль, что он болен.

Она кивнула:

— Бедный старичок. Это так тяжело!

— О чем вы? Или у него что-то серьезное?

— К сожалению. — Губы у нес сжались, и она отвела глаза. — Он умирает. Рак. И угасает очень быстро.

— Господи! Бедняга Дик! Всего несколько дней назад приносил своего кота. И ничего не сказал. А он знает?

— Да, знает. Но в этом он весь, мистер Хэрриот. Держится как может. И ему никак не следовало выходить.

— А он… он… сильно страдает?

Она пожала плечами.

— Боли теперь, конечно, бывают, но мы стараемся их облегчить. Я делаю ему инъекции, и у него есть микстура, чтобы самому принимать, если понадобится. Руки у него так трясутся, что налить ее в ложку он не в состоянии. Конечно, миссис Дагган помогла бы, но он такой независимый! — Она улыбнулась. — Наливает микстуру в блюдечко и черпает ложкой оттуда.

— В блюдечко… — В тумане вдруг забрезжил луч света. — Но что за микстура?

— А! Героин с петиденом. Доктор Аллинсон всегда прописывает.

Я схватил ее за руку.

— На минутку вернусь с вами.

Старик посмотрел на меня с удивлением.

— Что случилось, мистер Хэрриот? Забыли что-нибудь?

— Нет. Дик. Просто хочу задать вопрос. Вкус у вашей микстуры приятный?

— Да, сладенькая такая. Глотается легко.

— И вы наливаете ее в блюдечко?

— Верно. Руки меня не слушаются.

— А когда принимаете ее на ночь, в блюдечке что-нибудь остается?

— Остается. А что?

— Так вы же ставите блюдечко у кровати, верно? А Игрун спит возле вас…

Старик уставился на меня.

— Так, по-вашему, малыш его вылизывает?

— На что угодно спорю: вылизывает!

Дик откинул голову и расхохотался. Смеялся он долго и весело.

— А потом спит как убитый! Оно и понятно: я тоже носом клюю!

Я смеялся вместе с ним.

— Теперь все понятно, Дик. Как примете микстуру, блюдечко убирайте в тумбочку, хорошо?

— Само собой, мистер Хэрриот. А Игрун больше так валяться не будет?

— Никогда!

— Это вот хорошо! — Он сел на постели, взял Игруна и нежно прижался к нему лицом. Потом радостно вздохнул и посмотрел на меня.

— Значит, мистер Хэрриот, теперь и беспокоиться нечего.

На крыльце, второй раз прощаясь с миссис Дагган, я оглянулся на дверь.

— «Теперь и беспокоиться не о чем!» А? Какой молодец!

Это верно. И ведь чистую правду сказал: о себе он не беспокоится.

В следующий раз я увидел Дика через две недели, когда навещал приятеля в дарроубийской больничке. Старик лежал на кровати в углу палаты.

Я подошел и присел на край его постели. Его изможденное лицо дышало безмятежностью.

— Здравствуйте, Дик, — сказал я.

Старичок сонно поглядел на меня и прошептал:

— А, мистер Хэрриот! — Он закрыл глаза, но через несколько секунд открыл их и чуть улыбнулся. — Я рад, что мы разобрались с тем, от чего Игруну бывало плохо.

— Я тоже рад. Дик.

— Его миссис Дагган взяла, — добавил он, помолчав.

— Да, я знаю. Ему там будет хорошо.

— Верно… — Его голос стал тише. — Только вот иногда думается, был бы он тут со мной… — Костлявые пальцы погладили одеяло, губы снова зашевелились. Я нагнулся пониже, чтобы расслышать. — Игрун… — шептал он, — …Игрун… — Веки старика сомкнулись, и я увидел, что он уснул.

На следующий день я узнал, что Дик Фосетт умер, и, возможно, я слышал его последние слова. И были они о его коте. Необычно, но так уместно!

— Игрун… Игрун…

 



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2016-04-26; просмотров: 202; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 3.85.9.208 (0.078 с.)