Глава 3 коррупция в эшелонах власти: 1890-1904 гг.

Новое поколение политиков

 

Дон Раффаэле Палиццоло принимал своих клиентов в собственном доме – Палаццо Виллароза на виа Руджерио Сеттимо в Палермо. Они приходили с цветами и подарками, а он встречал их в постели, с наброшенным на плечи одеялом. Одни пытались устроиться на работу от городского совета, другие, магистраты и полицейские чиновники, жаждали перевода, новой должности или повышения оклада. Третьи нуждались в разрешениях на ношение оружия или в защите от преследований полиции. Городские чиновники претендовали на теплые места в комитетах и комиссиях, школьники и студенты университета приходили извиняться за упущения в учебе.

Дон Раффаэле не отличался высокомерием и внимательно выслушивал каждого просителя; затевал беседу, расспрашивал о здоровье родственников, выказывал сочувствие и обещал поддержку. Аудиенции продолжались и когда он вставал с постели, умывался, совершал ежедневный обряд завивания кончиков усов, облачался в длинный и чуть тесноватый двубортный сюртук, который итальянцы называют «редингот» (от английского riding coat).

Днем Палиццоло занимался своими делами и оказывал благодеяния. Он был землевладельцем, арендодателем, членом местного совета и совета области, состоял в правлениях фонда призрения и банка Палермо. Кроме того, он надзирал за фондом здравоохранения торгового флота и возглавлял администрацию дома для умалишенных. Как и подобало члену парламента, он неуклонно поддерживал линию правительства – какая бы партия ни находилась у кормила власти.

Утренние приемы в доме Палиццоло, продолжавшиеся на протяжении сорока лет, отличались своеобразной изысканностью. Однако в подобного рода покровительстве, в этих отношениях патрона с клиентами не было ничего сугубо мафиозного или сугубо сицилийского. Те же отношения (если не сказать механизмы) можно и по сей день наблюдать в действии в различных уголках Италии, не говоря уже о других странах мира. Принцип «ты – мне, я – тебе» продолжает применяться на практике: политики и государственные чиновники используют общественные ресурсы – рабочие места, контракты, лицензии, пенсии, гранты – по собственному усмотрению, распределяя эти привилегии среди собственной клиентуры.

Патронаж, протекционизм и коррупция отнюдь не являются отличительными чертами мафии. На самом деле мафия вряд ли возникла бы, не попытайся (не важно, каким образом) современное государство установить на Сицилии закон и порядок. Другими словами, мафия не сама по себе выросла из царившей на острове вседозволенности. В мире найдется немало мест, где процветает политическая коррупция, но далеко не везде это привело к появлению преступных сообществ, подобных мафии. А наличие «патронажного фактора» в политике вовсе не означает, что можно не принимать во внимание такие основополагающие феномены, как экономика, демократия и внешняя политика. Палиццоло безусловно состоял в тесном контакте с мафией, но могущество последней невозможно оценить, пренебрегая фактором политического покровительства, ярким представителем которого являлся дон Раффаэле.

Патронаж – дело не дешевое. До 1882 года стоимость услуг была относительно низкой: лишь около 2 процентов населения – все взрослые мужчины, владевшие собственностью, – имели право принимать участие в политических процессах на территории Италии. Электорат любого избирательного округа вполне мог состоять из нескольких сотен человек; в подобных обстоятельствах пятьдесят голосов, принадлежавших Антонино Джаммоне, играли принципиальную роль. В 1882 году ситуация изменилась – право голоса приобрела уже четверть взрослого мужского населения страны. Приближалась эра массовой политики. Выборы внезапно сделались дорогим удовольствием. Перед политиками и перед мафиози открывались новые возможности – сопряженные с новыми рисками.

Дон Раффаэле Палиццоло сориентировался в новых обстоятельствах и посвятил жизнь оказанию благодеяний. Список последних изобилует в том числе и сомнительными делами: дон Раффаэле мошенничал с государственными средствами, покровительствовал бандитам, не гнушался прибегать к их услугам, выступал на суде в защиту мафиози. Сердцем его владений был палермский пригород Виллабате, а сами владения простирались далеко на юго-восток, захватывая Каккамо, Термини Имерези и Чефалу. Он был покровителем cosca из Виллабате, почетным гостем на пирушках мафиози, тем человеком, который помогал им превратить город в перевалочный пункт контрабанды домашнего скота, каковой перегоняли из внутренних областей острова на побережье. Кроме того, дон Раффаэле обладал достаточной поддержкой в самом Палермо и его окрестностях, чтобы в 1890-х годах трижды избираться в итальянский парламент.

Разрешения на ношение оружия – показательный пример того, каким образом люди наподобие Палиццоло вступали в контакты с мафией. Эти разрешения возможно было получить только при поручительстве уважаемого гражданина – например, политика. Разумеется, мафия не могла упустить такую возможность. И чем ближе становились очередные выборы, тем более регулярными делались контакты. По приказу министра внутренних дел префект полиции отзывал все выданные ранее разрешения, дабы политическое противостояние не обернулось кровопролитием; таков был предлог, на деле же разрешения отбирались, чтобы оказать влияние на результаты выборов. Возвращение лицензий проводилось лишь на основании предъявляемых кандидатами рекомендательных писем федерального правительства, и политики обменивали подобные письма на взносы в избирательный фонд, голоса или иные услуги.

Могущественным союзником дона Раффаэле и ему подобных была раздробленность итальянской политической системы. В истории Италии практически невозможно отыскать сколько-нибудь продолжительный период времени, на протяжении которого страну не раздирали бы противоречия многочисленных клик и политических групп. При жизни дона Раффаэле эта раздробленность проявлялась как на самом верху, так и в национальных ассамблеях и городских советах провинциальных городов. Искусно лавируя между группами выразителей различных интересов, «стратегические меньшинства», к которым, в частности, принадлежали политики от мафии, имели все шансы оказывать прямое влияние на ситуацию в стране.

Сложись обстоятельства иначе, Италия в конце девятнадцатого столетия не сумела бы породить таких типов, как дон Раффаэле, – им не хватило бы политического мужества, чтобы выступить на национальную арену. Поддержка сицилийских парламентариев обеспечивала очередному коалиционному правительству от силы несколько месяцев пребывания у власти. Однако в 1890-х годах страну охватил кризис настолько серьезный, что стало казаться – о единой Италии можно забыть. Политическая анархия поставила на грань катастрофы и мафию – впервые со времени ее возникновения.

В 1892 году обанкротились две ведущие кредитные организации. Позднее, в том же году выяснилось, что Вапса Roтапа, один из немногих банков, обладавших правом печатать деньги, активно занимался подделкой денежных знаков: были обнаружены многочисленные банкноты с одинаковыми серийными номерами. Деньги же поступали ведущим политикам страны, которые использовали эти средства для финансирования собственных избирательных кампаний. Слабость лиры привела к массовому вывозу металлических денег: серебро и даже бронза сделались такой редкостью, что общества взаимопомощи и ассоциации лавочников в Северной Италии стали выпускать собственные заменители денег. Экономика находилась в полном упадке, поэтому события в банковской сфере грозили обернуться коллапсом финансовой системы. В январе 1894 года на Сицилии было объявлено чрезвычайное положение, поскольку на острове начались кровопролитные столкновения между батраками, рабочими и землевладельцами. В том же году была официально запрещена деятельность Социалистической партии.

При премьер-министре Франческо Криспи, выходце, с Сицилии, правительство отреагировало на нарастающий кризис наихудшим из возможных способов – организовало колониальную экспедицию в Эфиопию. Итог был неизбежным. В марте 1896 года в битве при Адове итальянский экспедиционный корпус численностью в 17 500 человек (итальянцы и местные аскари) был наголову разгромлен лучше вооруженной и лучше подготовленной эфиопской армией численностью в 120 000 человек. Это было самое громкое поражение из тех, которые довелось потерпеть европейским колонизаторам. Пятьдесят процентов состава экспедиционного корпуса погибли, были ранены или угодили в плен и подверглись ритуальному кастрированию.

Страна продолжала идти от кризиса к кризису. В мае 1898 года военное положение было введено даже в Милане, экономической столице Италии, и солдаты расстреляли минимум восемьдесят горожан. По подозрению в том, что бунтовщики укрываются в стенах монастыря капуцинов, по монастырю открыли артиллерийский огонь. Когда дым развеялся, в развалинах монастыря нашли лишь нескольких монахов вкупе с нищими, дожидавшимися своего бесплатного супа.

Через месяц после событий в Милане новым премьер-министром был назначен человек с армейским опытом – генерал Луиджи Пеллу, служивший королю с юношеских лет. Сегодня о генерале принято отзываться нелестно, поскольку его пребывание у власти совпало с попыткой проведения в стране реформ авторитарного толка; эти реформы предусматривали ограничение свободы слова, запрещение профсоюзов в государственных учреждениях и возможность ареста подозреваемых без санкции суда. Тем не менее Пеллу по меркам своего времени вовсе не был отпетым реакционером. Он возглавил правительство, рассчитывая положить конец политическим смутам в молодом государстве и привести Италию к примирению и спокойной жизни. Одним из пунктов его программы было уничтожение коррупции на Сицилии. Для осуществления этого пункта в августе 1898 года генерал Пеллу назначил нового шефа полиции Палермо, наделив последнего инструкциями относительно борьбы с мафией. В 1900 году шеф полиции дал следующее описание политических сторонников дона Раффаэле Палиццоло:

«Они – мафиози, люди с криминальным прошлым, представляющие непрестанную угрозу общественной безопасности, поскольку замешаны в многочисленных преступлениях против жизни и собственности. Никто из них не скупится на угрозы, не стесняется применять силу и прочие осуждаемые законом методы, дабы заручиться голосами избирателей для своего кандидата… Они прибегают к тем же самым средствам, какими пользуется мафия, назначая своих смотрителей на фруктовые плантации и требуя дани с богатых землевладельцев».

Палиццоло заслуживал бы упоминания на страницах этой книги только потому, что он являлся ярчайшим представителем нового поколения мафиозных политиков. Вдобавок он оказался участником крупнейшего антимафиозного судебного процесса той поры: благодаря дону Раффаэле мафия впервые за двадцать пять лет очутилась в заголовках общенациональных газет. Куда менее, чем Палиццоло, известен его противник, сыгравший, однако, не меньшую роль в истории мафии, – шеф полиции Палермо, назначенный генералом Пеллу. Его звали Эрманно Санджорджи, и с истории этого полицейского лишь недавно стряхнули архивную пыль.

 

Доклад Санджорджи

 

Среди бесчисленных документов Центрального государственного архива Италии в Риме есть одно закрытое для широкой публики досье, материалы которого поступали на рассмотрение министерства внутренних дел в период между ноябрем 1898 и январем 1900 года. Автором этого доклада был шеф полиции города Палермо Эрманно Санджорджи, который направил его главному прокурору города. Этот доклад должен был стать частью обвинительного материала для судебного процесса. Читая этот документ объемом в 485 пожелтевших, написанных от руки страниц, чувствуешь себя археологом, перед глазами которого постепенно проявляются очертания древней вазы. Но, поработав своими кисточками и прочими инструментами, археолог в конце концов понимает, что откопал неразорвавшуюся бомбу.

Доклад начинается с первого полного и последовательного описания сицилийской мафии. Все более ранние свидетельства существования мафии с центром в Палермо представляют собой отрывочные фрагменты. Здесь же собраны ясные, подробные и систематические сведения. В этом докладе имеется организационный план восьми мафиозных cosche, которые правили пригородами и близлежащими деревнями, расположенными к северу и западу от Палермо: Пиана деи Колли, Акуасанта, Фальде, Маласпина, Удиторе, Пассо Ди Ригано, Перпиньяно, Оливуцца. Указаны имена босса каждой группировки и его подчиненных, а также подробности из личной жизни многих рядовых членов. В целом доклад содержит подробные сведения о 218 мафиози, «людях чести», которые владели земельными участками, работали и охраняли цитрусовые плантации, занимались перепродажей фруктов. В докладе сообщается о ритуале посвящения в члены мафии и о кодексе поведения мафиози. В этих материалах описаны методы, которые использует мафия для ведения своих дел, рассказывается о том, как она проникает на рынки и устанавливает над ними контроль, как она подделывает деньги и совершает кражи, как запугивает и убивает свидетелей. Сообщается, что мафия имеет централизованные финансовые фонды, с помощью которых поддерживает семьи тех, кто находится в тюрьме, и оплачивает услуги адвокатов. В докладе подробно сообщается и о том, как сотрудничают боссы мафиозных группировок, чтобы вести совместные дела «общества» и контролировать территорию.

Эта схема весьма впечатляет. Она почти в точности соответствует тому, о чем десятилетия спустя Томмазо Бушетта поведал судье Фальконе. Нет, пожалуй, более наглядного свидетельства того, сколь долго Италия отказывалась понять истинную природу мафии. И остро осознаешь, что этот документ, проходящий в архиве под громоздким канцелярским обозначением «DGPS, aa.gg.rr. Atti speciali 1898-1940, b.I, f.I», мог изменить историю, мог причинить мафии не меньший ущерб, чем судебное разбирательство, предпринятое Фальконе в 1987 году. Если бы этот доклад выполнил свое предназначение, мафии уже тогда был бы нанесен опустошающий удар, который она получила лишь десятилетия спустя.

Автором этого документа был суровый Эрманно Санджорджи, образцовый полицейский с бульдожьей хваткой. Газеты того времени свидетельствуют, что он был заметной фигурой в Палермо. На вид ему уже около шестидесяти, волосы изрядно поредели, но бросающаяся в глаза светлая борода еще только начинала седеть. Акцент выдавал в нем выходца из Романьи – области, расположенной между Северной и Центральной Италией.

Поскольку и в те времена о Санджорджи мало что было известно, сегодня мы располагаем весьма скудными сведениями о нем. Однако известно, что он лучше, чем кто-либо другой, знал мафию. Именно ему было поручено провести операцию против мафиозной группировки Удиторе, когда в 1875 году доктор Галати отправил меморандум министру внутренних дел. Именно Санджорджи устроил в 1883 году облаву на членов братства Фавара. Состоявшееся в августе 1898 года назначение на пост шефа полиции Палермо стало вершиной его карьеры и предоставило ему возможность использовать весь накопленный опыт, чтобы поставить на колени тайное преступное общество Сицилии.

Доклад Санджорджи отличается подробным изложением и отсутствием эмоций. Шеф полиции пытался бороться со скептическим отношением государственных учреждений и с теми их чиновниками, которые были причастны к делам мафии. Он чувствовал, что вплотную приблизился к возможности начать решающее судебное разбирательство. Санджорджи писал свой доклад в те времена, когда было трудно, но все же возможно обвинить мафию в совершении преступлений и призвать к ответу даже такую закрытую группировку, как братство Фавара. Требовалось убедить свидетелей проявить решимость и рассказать правду, уберечь информаторов, которые должны были прожить достаточно долго для того, чтобы успеть дать показания, защитить судей и присяжных от нападений и оградить их от попыток подкупа. Санджорджи сталкивался со всеми этими проблемами, но он знал, что настоящее обвинение должно вынести приговор мафии как таковой и основываться на случаях вымогательства и подкупа политиков, то есть на тех самых «опорах», на которых зиждилась деятельность мафии.

По этой причине он намеревался прибегнуть к конкретному юридическому инструменту – закону, запрещавшему деятельность преступных обществ. Этот закон не предусматривал слишком сурового наказания, но обвинение, вытекавшее из доклада Санджорджи, несомненно возымело бы широкий общественный резонанс. Оно доказало бы правоту фантастической теории, согласно которой тайное преступное общество, имевшее чрезвычайно сложную организацию, распространило свое влияние на всю Западную Сицилию и даже на зарубежные страны. Совершенно ясно, что если бы Санджорджи достиг своих целей, уже никто не смог бы отрицать факт существования мафии.

Но Санджорджи потерпел неудачу. Его доклад представляет собой очевидное подтверждение того, что в 1898 году правители Италии точно знали, что такое мафия; неудача Санджорджи, равно как и то обстоятельство, что бесценные сведения, содержащиеся в его докладе, были преданы забвению, весьма показательны с точки зрения проникновения мафии в итальянскую политическую систему.

Санджорджи был не просто хорошим полицейским, но и обладал несомненным литературным талантом. Из сотен имен и множества перепроверенных свидетельских заявлений он кропотливо воссоздавал схемы самых запутанных преступлений, поведал о целом ряде взаимосвязанных убийств и мошенничеств, которые наглядно свидетельствовали о жестокости 4i необычайной изощренности методов мафии. Порой истории, которые излагает шеф полиции, достигают поистине трагических высот.

Действие большинства криминальных историй разворачивается в западной части Сопса D'Oro – Золотой долины, на берегах которой расположены окрестности Палермо. Этот район еще со времен Римской империи был знаменит своими красотами и плодородием почвы. В 1890 году журнал «Illustrazione Italiana» охарактеризовал его как место, «весьма способствующее полету воображения», «обладающее подлинно восточным очарованием». Эта местность служила очевидным доказательством того, что «в большинстве своем сицилийцы столь щедро наделены способностью к поэтическому восприятию». Среди лимонных рощ Сопса D'Oro элита Палермо строила загородные резиденции. Весной наступал сезон villeggiatura, когда богачи покидали городские дома и переезжали на утопающие в садах огромные виллы, где жили в окружении экзотических растений и бесчисленных слуг. На рубеже столетий в клубах, театрах, виллах и бульварах Палермо можно было увидеть представителей местной знати, состоявшей из восьмидесяти баронов, пятидесяти герцогов и семидесяти принцев, которые вращались в обществе коронованных особ и плутократов, приезжавших сюда со всех концов Европы. К тому времени как Санджорджи получил назначение в Палермо, стоянка для яхт превратила столицу Сицилии в знаменитый курорт, своего рода Париж у моря. На пути к раскрытию тайн мафии Санджорджи пришлось следовать за «людьми чести» по всем извилистым и темным тропинкам, связывавшим простых жителей Палермо с представителями международного высшего общества, которые вели на Сицилии праздную и роскошную жизнь.

Шеф полиции сосредоточил внимание на расследовании одного загадочного убийства, случившегося за год до его прибытия в Палермо и оказавшегося «не по зубам» местным полицейским. Газеты называли это преступление «делом о четырех исчезнувших». Оно было связано с производством цитрусовых на плантации Лаганья, неподалеку от Аренел-лы. Эта деревушка, расположенная севернее Палермо, ютилась на тесном участке земли между горой Монте Пеллегрино и морем. Благодаря эху здесь отчетливо слышалась даже перекличка рыбаков в нескольких сотнях метров от берега. Через дорогу от главного здания плантации находилась лавка, где по ночам занимались изготовлением спагетти. Неподалеку располагался работавший круглосуточно таможенный пост. Никто не признавался в том, что в сентябре или октябре 1897 года заметил на плантации что-либо необычное, но вскоре отвратительный запах подсказал, что на фондо что-то не так. В течение нескольких дней плантация распространяла сладковатое зловоние, столь характерное для разлагающейся плоти. Наконец таможенники вызвали полицию. Ворвавшись на плантацию, полицейские обнаружили, что мафия устроила в Лаганье своего рода «конвейер». Кирпичные стены главного здания, немногим превосходившего размерами однокомнатную квартиру, были испещрены изнутри пулевыми отверстиями и забрызганы кровью. Жуткий запах исходил из расположенного неподалеку узкого и глубокого подземелья. Вызвали пожарных, которым поручили спуститься вниз. Там обнаружились почти полностью разложившиеся останки человеческих тел, присыпанные негашеной известью. Было установлено, что приблизительно полтора месяца назад здесь скончались от множественных пулевых ран четыре человека.

Когда в августе следующего года Санджорджи прибыл в Палермо, чтобы приступить к обязанностям начальника полиции, дело о четырех пропавших все еще не было раскрыто. Когда он начал расследование, мафия развязала настоящую междоусобную войну: на улицах Конка Д'Оро находили трупы людей, имевших пугающую репутацию. Другие исчезали бесследно. Детективы, которыми руководил Санджорджи, имели своих осведомителей, но мало что знали о планах враждующих сторон и о том, имеет ли эта война отношение к четырем убийствам в фондо Лаганья. Вызнать что-либо о делах мафии в ту пору, как и сегодня, было чрезвычайно непросто; кроме того, требовалось ведь преодолеть «пропасть» между осведомленностью и доказанными фактами. Перед представителями власти встал вопрос: как убедить осведомителей дать свидетельские показания в суде? Характерно, что Санджорджи в своем докладе не называет имен большинства людей, от которых он получал информацию. Запуганные общеизвестной способностью мафии карать любого, кто свидетельствует против нее, и подозревая, что агенты мафии имеются и в полиции, и в прокуратуре, информаторы, как правило, старались избегать официальных процедур. Впрочем, у всякого правила есть исключения, и Санджорджи, по счастью, представилась возможность в этом убедиться.

Девятнадцатого ноября 1898 года следователи полиции благодаря усилиям Санджорджи получили возможность допросить Джузеппу ди Сано. Газеты того времени описывали ее как дородную, пышущую здоровьем женщину с твердым характером и не слишком богатым воображением. Именно ей суждено было стать главной героиней доклада Санджорджи.

История, которую поведала Джузеппа, началась за два года до того, как она дала свидетельские показания, и за девять месяцев до убийств, совершенных на фондо Лаганья. В ту пору она изо всех сил пыталась сводить концы с концами, торгуя съестными и другими товарами в окрестностях Палермо, неподалеку от парка Джардино Инглезе. Женщину удивляло, что начальник местного подразделения карабинеров слишком часто посещал ее лавку – гораздо чаще, чем требовалось для удовлетворения повседневных нужд полиции в пище и вине. Разумеется, Джузеппа радовалась постоянному покупателю, но ее беспокоили распространявшиеся сплетни. По кварталу ходили слухи о том, что офицер пытается склонить ее восемнадцатилетнюю дочь Эмануэлу к любовной связи. Эти сплетни начинали вредить скромному бизнесу Джузеп-пы, поскольку квартал, в котором находилась ее лавка, относился к представителям правопорядка, мягко выражаясь, неодобрительно. Слухи следовало заглушить, причем так, чтобы не обидеть офицера.

Возникали и другие затруднения. Сыновья владельца местной дубильной мастерской пытались расплатиться за продукты откровенно фальшивыми деньгами. Джузеппа знала о том, что эти люди водят весьма опасные знакомства, а потому вежливо отказалась от предложенных денег. Однако покупатели упорствовали и в конце концов ухитрились всучить одну крупную банкноту мужу Джузеппы. После громкого семейного скандала Джузеппа отправила мужа на дубильню. Владелец мастерской согласился покрыть часть долга, но утверждал, что его мальчики ни в чем не виноваты и что сам он понятия не имеет, откуда взялись фальшивки.

Затем произошло самое тревожное событие. В конце декабря 1896 года местные женщины вдруг перестали заходить в лавку Джузеппы, а саму хозяйку лавки одаривали на улице косыми взглядами. Наконец одна домохозяйка во всеуслышание выразила недовольство тем, что ей приходится жить по соседству с «дешевками». Джузеппа решила выяснить, в чем дело (она предполагала, что это как-то связано с ее дочерью), – и ей в лицо бросили упрек: «Стукачка!» Джузеппа была ошеломлена и напугана: подобное обвинение значило куда больше, нежели сплетни о ее дочери, даже больше, чем спор из-за фальшивых денег.

Двадцать седьмого декабря в лавку Джузеппы зашли двое мужчин весьма подозрительного вида, причем один – совсем молоденький, едва ли старше двадцати лет. На другой стороне улицы, прямо напротив входа в лавку, возвышалась стена, ограждавшая лимонную рощу. В этой стене незадолго до визита чужаков появилось крохотное отверстие, почти над самой землей. Впоследствии Джузеппа догадалась, что эти двое проверяли, находится ли лавка на линии прицела от отверстия. Тип постарше довольно долго стоял молча, а потом ни с того ни с сего сказал: «Если я сделаю какую-нибудь глупость, то моя мать позаботится обо мне, моей жене и моих детях». Это туманное заявление внушало угрозу. Обеспокоенность Джузеппы переросла в тревогу.

В восемь часов вечера в магазин зашел худой и бледный молодой человек, попросивший пол-литра мазута. Взяв канистру, он направился к двери, внезапно вытянул правую руку – подал знак тем, кто находился на другой стороне улицы. Сквозь отверстие в стене были сделаны два выстрела. Пули попали Джузеппе в плечо и в бок. Когда она повалилась на пол, Эмануэла кинулась к матери на помощь. Прогремел третий выстрел, и Эмануэла упала замертво.

Пригласив Джузеппу ди Сано на собеседование, Санджорджи сообщил ей, что давнее преступление удалось раскрыть – один из убийц пойман. Вдобавок, как часто поступают следователи по делам мафии, он пытался заново истолковать случившееся, искал нити, которые не удалось распутать, и вставить их в общую схему преступной деятельности. Решающее влияние на расследование оказало то обстоятельство, что Джузеппа согласилась выступить в суде и дать свидетельские показания. Ее слова позволили Санджорджи превратить стоявшее особняком дело в доказательство того, что мафия действительно является преступной организацией со своими правилами, своей структурой и, самое главное, своими методами физического устранения неугодных.

Источники, которыми Санджорджи располагал в преступном мире, сообщали, что дочь Джузеппы была первой из многих жертв «людей чести» в Конка Д Оро. «Механизм устрашения» был запущен в действие за две недели до убийства дочери Джузеппы, после того как карабинеры накрыли расположенную рядом с лавкой Джузеппы фабрику по печатанию фальшивых денег и взяли с поличным трех человек. Мафия заподозрила утечку информации и поручила провести дознание одному из «людей чести» – Винченцо д'Альба. Его брат оказался среди тех, кто был арестован во время облавы на фальшивомонетчиков. Винченцо сопоставил следующие факты: Джузеппа ди Сано возмущалась поведением местных жителей, которые не гнушались пользоваться поддельными банкнотами; она и ее дочь поддерживали дружеские отношения с карабинерами; наконец, именно деверь Джузеппы установил червячный пресс в мастерской, которая служила прикрытием деятельности фальшивомонетчиков. Неутешительный для семьи Ди Сано вывод представлялся очевидным. Прежде чем поделиться этим выводом с другими «людьми чести», Винченцо д'Альба велел своей матери распустить среди местных женщин соответствующие слухи, желая подорвать бизнес Джузеппы и ее репутацию. Едва ли кто-то придаст значение гибели человека, которого все недолюбливали, и вряд ли власти станут тщательно расследовать его смерть. 26 декабря 1896 года мафиозная группировка Фальде приговорила Джузеппу ди Сано к смерти за «нарушение кодекса молчания», то есть за преступление, которого она не совершала. Спустя сутки д'Альба и его сообщник попытались привести приговор в исполнение, но убили лишь дочь Джузеппы.

Именно Винченцо д'Альба приходил в лавку Джузеппы, чтобы проверить, можно ли стрелять через стены со стороны лимонной рощи, и именно он произнес фразу, напугавшую Джузеппу. Для мафии убийство – не просто лишение человека жизни, а своего рода жестокое представление. Местные жители несомненно знали, кто хозяйничает в лимонной роще, и наверняка заметили дыру в стене. Угроза, произнесенная Винченцо д Альбой в день убийства, также была «театрального» свойства. Хотя никто из случайных прохожих не заметил двух убийц по ту сторону стены, их имена вряд ли оставались загадкой для местных жителей. Это убийство, намеренно совершенное на глазах у всех, предупреждало: такова окажется участь всякого, кто рискнет сотрудничать с полицией. Подобным образом группировка Фальде продемонстрировала свою силу.

По всей вероятности, ей просто-напросто пришлось это сделать. Санджорджи вполне обоснованно предположил, что потеря фабрики по печатанию фальшивых денег отозвалась далеко за пределами территории, подконтрольной группировке Фальде. Поскольку преступникам требовалась разветвленная сеть, чтобы пускать сработанные «деньги» в оборот, доход от этого производства распределялся между многими группировками. Полицейская операция нанесла урон престижу cosca Фальде, которой пришлось срочно доказывать остальным cosche, что она не утратила влияния.

Убивая, мафия делает это во имя безопасности всех своих членов. Она проводит переговоры, устраивает суды, ищет компромиссы, пытается оправдать свои действия перед теми, кто ее поддерживает, и показать им, что она несет за них ответственность. Круговую поруку мафиози и стремился доказать шеф полиции Санджорджи с помощью свидетельских показаний Джузеппы ди Сано. Сегодня тот, кто занимается расследованием деятельности мафии, выразился бы более откровенно: мафия убивает точно так же, как делает это государство. Она не совершает убийство, а приводит в исполнение приговор.

Показания Джузеппы должны были стать решающим доказательством того, что мафия – нечто гораздо большее, чем пресловутый кодекс «сельской чести». Преследования, которым Джузеппа подвергалась, начиная с того ужасного дня в декабре 1896 года, подтверждали могущество мафии. «Я чувствую себя так, словно в чем-то виновна. Люди избегают меня или смотрят с презрением. Мало кто приходит ко мне в лавку за покупками, разве что те, кто не боится мафии. По счастью, рана оказалась не смертельной, но лечение стоило уйму денег. И душа моя не знает покоя, ведь они убили мою невинную восемнадцатилетнюю дочь. А еще убытки, которые я понесла… Мафия отказывается снять с меня обвинения в тех проступках, которых я никогда не совершала».

Спустя неделю после того, как эти слова были записаны следователями, Джузеппа из окна лавки заметила, что в стене напротив появилась новая дыра. Тайные правители Палермо предпринимали ответные шаги на угрозу, которую представляли для них действия шефа полиции Санджорджи.

 

Убийство дочери Джузеппы ди Сано должно было стать той нитью, распутывая которую Санджорджи выяснил бы, при каких обстоятельствах принял смерть первый из четырех погибших на фондо Лаганья. Удивительно, что, несмотря на все предпринятые меры предосторожности, Винченцо д'Альба так и не сумел уйти от судебного преследования. Через несколько дней после убийства Эмануэлы ди Сано молодой сообщник д'Альбы Джузеппе Пиддуццо Бушеми был арестован и допрошен. Бушеми, которого Санджорджи называет «дерзким молодым человеком», как и любой мафиозо, разумеется, имел алиби. Впрочем, ему помогло выйти на свободу и признание в том, что спустя десять минут после убийства в табачной лавке на улице Фальде он видел, как туда вошел бледный, трясущийся Винченцо д'Альба. Последнего тут же задержали и, в силу того, что показания Джузеппы ди Сано свидетельствовали против него, осудили и приговорили к двадцати годам тюремного заключения. Для Санджорджи показания Бушеми были поразительным и потому весьма знаковым нарушением омерты.

Осведомители Санджорджи внутри мафии (их имена в истории не сохранились) сообщили, что скандальное поведение Бушеми привело в ярость тех мафиози, которые находились в близких отношениях с Винченцо д'Альба. Двоюродный брат Винченцо, Антонио д'Альба, владел таверной, пользовался немалым влиянием среди «людей чести» и занимался, помимо прочего, укрывательством краденого. Он сообщил другим боссам мафии о том, что Бушеми нарушил кодекс молчания; было решено устроить суд. (Призыв к справедливости, с которым Антонио обратился к мафии, в конечном счете привел к его собственной гибели – он оказался первой из четырех жертв фондо Лаганья.)

Суд мафии над Бушеми состоялся лишь в сентябре 1897 года. Он откладывался до тех пор, пока Бушеми, которого призвали на военную службу, не приехал в отпуск. Одетый в мундир 10-го полка берсальеров, с экстравагантным черным пером в широкополой шляпе, Пиддуццо Бушеми предстал перед боссами мафии. Когда от него потребовали объяснить, почему он дал показания полиции, молодой солдат беспечно заявил, что сделал так для того, чтобы отвести подозрения от мафии, и что с самого начала планировал изменить показания в пользу своего сообщника и тем самым поставить в неловкое положение следователей. Санджорджи выяснил, что суд мафии, как ни странно, счел эти доводы убедительными и оправдал Бушеми.

На карте явно стояло нечто более важное, чем свод законов мафии. Как часто бывает в войнах мафиозных группировок, этим «нечто» оказалась земля. Среди «присяжных» суда мафии был и глава cosca Акуасанты Томмазо д'Алео, верзила с усами, как у моржа. Он заподозрил, что Антонио д'Альба замыслил перекроить схему «покровительства», которое мафия оказывала двум богатым торговцам лимонами; взрыв бомбы на балконе их дома явился своего рода предупреждением. А поскольку Томмазо д'Алео был крестным отцом Бушеми, он почти наверняка использовал молодого солдата для того, чтобы поставить д'Альба в положение, грозившее смертью.

Вскоре после того, как Бушеми был оправдан, состоялся еще один тайный суд – при необходимости правосудие мафии бывает весьма спорым. Антонио д'Альбу признали виновным in absentia и приговорили к смерти. Процедура исполнения приговора была тщательно спланирована. Наказание д'Альбы считалось внутренним делом мафии, поэтому показательной казни, как в случае с Джузеппой ди Сано, по которой на виду у всех открыли пальбу, решили не устраивать.

Спустя несколько дней после оправдания Пиддуццо Бушеми зашел в таверну д'Альбы. На нем все еще была щегольская военная форма. Д'Альба мыл бочонок. Бушеми пригласил его немного прогуляться. При свете уличного фонаря между ними состоялся разговор в резких тонах. Бушеми заявил, что желает восполнить ущерб, который нанесли его чести обвинения, выдвинутые д'Альбой, и вызвал трактирщика на дуэль.

Д'Альба принял вызов, хотя, наверное, подозревал, что его заманивают в ловушку. Согласно записанным Санджорджи показаниям юного сына д'Альбы, во второй половине следующего дня, то есть 12 сентября 1897 года, в таверну его отца зашли Томмазо д'Алео и еще один мафиозо. Они ели, о чем-то беседовали и явно не торопились уходить. Когда их попросили оплатить счет на сумму 3,25 лиры, они достали банкноту достоинством сто лир, что было явным проявлением враждебности. В половине седьмого вечера д'Альба вернулся из близлежащей лавки, куда он уходил, чтобы разменять банкноту в сто лир. Сняв два золотых кольца, золотую булавку для галстука и другие ценности, он положил их в кофейную чашку, которая стояла на полке. Затем взял свой револьвер и вышел на улицу. Вслед за ним вышли Томмазо д'Алео и другой бандит.

Именно тогда Антонио д'Альбу в последний раз видели живым. Впрочем