Руководитель корпорации в джунглях амазонии

Впервые я встретил Кнута Торсена в джунглях Амазонии в 1968 году. То, что мы одновременно оказались в одном и том же месте — грязном эквадорском городишке под названием Сукуа, — казалось удивительным совпадением.

Сукуа славился двумя улицами. Обе вели к католической церкви. Обе были не более чем протоптанными копытами лошадей тропинками, вдоль которых выстроились хижины без окон. Среди жилых домов иногда попадались тьендамы, маленькие магазинчики, в которых продавались сладости, мыло и напитки.

Хижины были выстроены из выстроганных вручную и поставленных вертикально некрашеных досок. Единственным украшением служили пятна лишайника и брызги коричневой грязи. Люди, бредущие по краям дорог, были местизос, обнищавшими потомками индейцев и испанцев, пришедшими с Анд в поисках лучшей доли. Их влекли в неисследованные джунгли легенды о покорителях Дикого Запада, однако, вопреки всем ожиданиям, там их ждала только еще большая нищета.

После того, как они срубили деревья, разлившиеся реки смыли почву, и единственным их урожаем была грязь. Они выживали, как могли, работая на миссионеров или продавая свои рабочие руки иностранцам, которые приезжали в поисках нефти, красного дерева и золота. Если им удавалось скопить достаточно денег, то они открывали тьенду.

Иногда здесь можно было увидеть мужчину или женщину из племени шуаров, известного своей воинственностью и страшными трофеями в виде черепов.

Их было легко отличить от местизос. Не только по мускулистым телам, округлым лицам, остриженным по линии лба черным прямым волосам, племенным татуировкам на носах, ожерельям из перьев и гордой походке лесных кошек. Шуаров от других людей отличала удивительная опрятность. У них не было заляпанных грязью ботинок и штанов. Их босые ступни и ноги, набедренные повязки мужчин и юбки женщин были безукоризненно чистыми.

В те дни до Сукуа было нелегко добраться. Для этого необходимо было забронировать место на самолете, который отправлялся из Куэнки. Этот колониальный испанский город располагался в горной долине на высоте восьми тысяч футов. Он был построен на месте древней крепости, где родился последний царь инков, Атауальпа. Сукуа от Куэнки отделяет высокий горный хребет. Самолет DC-3, участвовавший во Второй мировой войне, считался недостаточно надежным для перелета через вершины. Поэтому он летел над рекой, которая протекает через извилистое горное ущелье. Если видимость была плохая, то в отсутствие радара пилотам приходилось полагаться исключительно на секундомер. Через двадцать секунд после взлета они должны были отклониться на десять градусов вправо, еще через пятьдесят две секунды — на семь градусов влево. Один из них сказал мне: «Даже если кажется, что сегодня будет солнечно, мы всегда берем с собой часы. Погода здесь меняется, как настроение шуаров!»

В тот день, когда я встретил Кнута Торсена, я был просто волонтером «Корпуса Мира», ненадолго приехавшим в Сукуа с места службы, расположенного еще дальше в джунглях, по сравнению с которым этот городок казался столицей.

В нескольких тьендамах Сукуа продавалось пиво. Субботним вечером с ним можно было прийти в миссионерскую школу, где священник запускал старый дизельный генератор и показывал голливудские фильмы. Не важно, что голоса актеров тонули в реве генератора, а черно-белые ленты были тысячу раз порваны и заново склеены еще в то время, когда их смотрели войска союзников, ожидая начала высадки в Нормандии. Значение имело только то, что эти движущиеся картинки на исцарапанном экране позволяли хотя бы на время забыть о том, где находишься.

После просмотра священник встал перед экраном и напомнил об утренней мессе. К счастью, у меня не было никакой возможности воспользоваться его приглашением.

Ранним утром я отправился к взлетной полосе. Там меня ожидало поразительное зрелище. Я увидел гринго в сером костюме в тонкую полоску, стоящего прямо, как столб, под тенью навеса и смотрящего на грязную площадку, на которую должен был приземлиться самолет. Я удивился, почему его не было на киносеансе.

Я отошел на несколько шагов и стал рассматривать его. Грязь покрывала его черные туфли и комками прилипла к штанинам. Волосы коротко стрижены, лицо гладко выбрито. Все это, вкупе с осанкой, навело на мысль, что он военный. Скрестив руки на груди, он смотрел прямо на джунгли на противоположной стороне взлетной полосы. Или, может быть, смотрел на метисов — трое из них вели через грязь быков, которых привязали недалеко от навеса. На границе джунглей, на земле, сидела семья шуаров: мужчина, женщина и трое маленьких детей, самого младшего женщина кормила грудью.

Когда я подошел, мужик даже не пошевелился. — Доброе утро, — сказал я по-английски. Он подскочил, как раненный. Но потом заулыбался. Его глаза были ярко-голубыми.

— Действительно доброе! — ответил он, протянув мне руку. — Вы говорите по-английски. Как замечательно! Меня зовут Кнут Торсен. — Он говорил с легким скандинавским акцентом.

Я представился. Он не мог скрыть облегчения, которое почувствовал, встретив меня.

— Кажется, я потерялся, — признался он. — Думал, что смогу тут выжить со своим ломаным испанским. Но получается плохо. Волонтер «Корпуса Мира»? Удивительно! Какая удача! Вы давно здесь?

Я объяснил, что нахожусь в Эквадоре уже четыре месяца, и добавил: — Но не здесь. Я живу в джунглях. — В джунглях? — Он недоверчиво покачал головой. — С шуарами? — Да, там есть и шуары. — Это правда? Они действительно охотники за головами? Я заверил его, что шуары все еще иногда мумифицируют черепа врагов, но этот обычай уходит в прошлое. Не в силах сдержать собственное любопытство, я выпалил:

— Что могло привести сюда, в тропическую жару, человека в пиджачной паре?

Он смущенно поcмотрел на свой костюм. Галстука не оказалось, а воротничок бледно-голубой рубашки расстегнулся. У ног стоял портфель, простой и даже элегантный.

— Ах, этот костюм! Я чувствую себя идиотом, — сказал он, проведя руками по пиджаку. — Но, честно говоря, это все, что у меня есть. В портфеле нет места для пиджака, поэтому приходится его носить. Но на этой жаре, думаю, его лучше все-таки снять. Хотя жена не одобряет, говорит, я его где-нибудь потеряю.

Сказав это, он медленно снял пиджак. Затем помолчал, аккуратно укладывая его через руку.

— Почему я здесь? Я работаю на консалтинговую фирму, которая проверяет проект строительства гидроэлектростанции на реке Пают.

— Пают? — Да. Не так близко отсюда, я знаю, но бассейн один. Поэтому поездка вполне оправданна. Кроме того, — сказал он, улыбнувшись, — я давно хотел посетить какой-нибудь амазонский город-форпост. Я хотел увидеть шуаров.

Он кивнул в направлении семьи, сидящей у кромки джунглей. Жара начинала действовать и на меня. Кроме того, накануне я употребил много пива, а утром не успел выпить даже чашки кофе. Я двинулся к колченогим столикам в тени навеса.

— Нам принесут кофе. Я бы выпил чашечку, — сказал я. Он посмотрел с тревогой. — Разве самолет не должен прибыть с минуты на минуту? Я рассказал о секундомере и непредсказуемой погоде. — Однажды мне пришлось ждать неделю.

Его лицо стало лицом смертника. — В Куэнке мне сказали, что рейс ежедневный! — В зависимости от погоды. Он страдальчески поднял глаза к небу. — Ну да, конечно. Лучше поздно, чем никогда. С этими словами он повернулся и пошел к одному из столиков. В течение следующих двух часов мы разговаривали. Он оказался норвежцем. Переехал в Соединенные Штаты вскоре после Второй мировой войны, поступил в Массачусетский технологический институт, где обучался инженерному делу и менеджменту. Потом устроился в престижную консалтинговую фирму, головной офис которой располагался в Бостоне, стал совладельцем, а затем и вице-президентом.

— Несмотря на все хорошее, что было в жизни, — признался он, — я, не задумываясь, поменялся бы с тобой местами.

— Почему? — Ты молод и взрослеешь в удивительном мире, который меняется с огромной скоростью. Судьба человечества будет зависеть от решений, которые принимаешь ты и твои сверстники. — Он посмотрел на навес, на взлетную полосу и снова на меня. — Кроме того, у тебя есть редкая возможность учиться у культур, подобных шуарам.

Его слова меня удивили. Преподаватели из «Корпуса Мира» всегда учили, что мы должны учить шуаров, но не наоборот. Прежде чем я успел попросить комментариев, из джунглей послышался радостный крик.

— Летит самолет, — сказал я. Его лицо просветлело. Мне показалось, что он сейчас вскочит с места и закричит от радости. Затем, как и все, кто были под навесом, он начал прислушиваться. Через мгновение наклонился ко мне и, почти прикасаясь губами к уху, прошептал:

—Я ничего не слышу. — Шуары всегда слышат самолет намного раньше, чем все остальные. —Поразительно, — сказал он. — Интересно, как это можно объяснить с научной точки зрения.

Он рассчитался, и мы вышли из-под тента. Как только оказались на солнце, услышали жуткий рев. Бык катался по земле.

Над ним склонился метис, нож сверкал, а рука ритмично поднималась и опускалась.

— Что происходит?! — изумленно воскликнул Кнут. — Они убивают животных. Я объяснил, что они обычно ждут, пока самолет приземлится. Так как в

Сукуа нет морозильной камеры, фермер, который забьет животное слишком рано, потеряет много денег, возможно, даже заработок за целый год. Мужчины лихорадочно работали, отрезая головы животных и копыта, чтобы сэкономить вес.

— О, Боже... Я думал, что они собираются загрузить туши в самолет, но это... — Его передернуло. — Это просто варварство. По крайней мере, сложно воспринимать это иначе. А что, если погода испортится?

— Раз самолет сел, он должен взлететь. Лучше пилоту испытывать судьбу, борясь с ветрами и горами, чем ссориться с хозяевами.

— Возможно, для него так и лучше. А для нас? — Можете остаться, если не нравится погода. Он посмотрел на небо. С востока приближалась черная туча. Справа от нее появилось серебристое пятнышко и стало увеличиваться в размерах.

— Пожалуй, стоит поторопиться. Мы перешли через грязь. Подойдя к взлетной полосе, мы увидели, что земля покраснела от крови животных. Метисы кричали друг на друга, в воздухе витал запах крови и испражнений. По прошлому опыту я знал, что лучше всего сосредоточиться на самолете, летящем над джунглями. Однако Кнут наблюдал за лихорадочно работавшими мужчинами.

Старый DC-3 коснулся земли и подпрыгнул на кочках. Докатившись до нас, он медленно развернулся. Поток воздуха из пропеллеров сбивал с ног. Как только он закончился, люди поспешили к самолету. Двери открылись, и на землю полетели тяжелые брезентовые мешки. Люди передавали деревянные ящики, спущенные из самолета.

Мы ждали. Я повернулся к Кнуту: — Ты что-то говорил об обучении у шуаров. Будто бы у меня есть редкая возможность. Что ты имел в виду?

Он задумался на мгновение, смотря прямо мне в глаза. — Мир меняется, как никогда прежде. Он помолчал, оглядев четверых мужчин, тащивших к самолету два тяжелых железных стула.

— Это для нас, — предположил я. Другие втаскивали окровавленные туши через дверь. Кнут наклонился, чтобы стряхнуть комок грязи, прилипший к штанине.

— Мы, люди промышленно развитых стран, живем как во сне. Я инженер, приехал сюда строить гидроэлектростанцию. Но даже я вижу, что остальной мир не может следовать этому примеру. Сколько рек мы можем осушить? Сколько машин произвести? Сколько лесов вырубить и сколько автострад построить? Сколько людей могут жить в таких домах, как у меня? Глупо верить в то, что так может продолжаться вечно. Наш образ жизни иррационален и неприемлем. Молодые люди вроде тебя — надежда. Однако вы не можете ничему научиться в университетах, где система образования строится исходя из устаревшей картины мира. Вы должны найти другие источники знания. Например, таких людей, как шуары.

Его слова застали меня врасплох. Для молодого человека, который только что закончил вуз, они звучали слишком уж громко. Я был уверен, что конгресс платил мне не за то, чтобы я учился у охотников за черепами.

— Это будет непросто, — продолжал он. — Cлышал ли ты когда-нибудь о людях, меняющих облик и использующих мистические техники, чтобы превращаться в деревья или животных? Попроси своих друзей-шуаров научить тебя. Такие способы могут стать единственной надеждой для нашей цивилизации.

К нам подбежал мужчина: — Сеньоры, забирайте багаж. Пора лететь. Бамос, рапидо!* Мы поспешили к самолету. Перед входом поставили табуретку, чтобы помочь нам забраться в самолет. Внутри света хватало, только чтобы мы смогли найти два железных стула, прикрученных к полу за переборкой кабины. Нам пришлось осторожно выбирать путь, огибая туши быков. Пол был липким от крови. Как только мы уселись, Кнут наклонился и коснулся моей руки.

— Мир изменить нелегко. Нет смысла сражаться с ним напрямую. Лучше стать его частью.

Взревели двигатели. Через окно я видел уносящиеся прочь джунгли. Мы поднялись в воздух и направились к горам.

Глава 3

ВОПРОС ЭНЕРГИИ

Я согнал муху с ноги. Она сделала большой круг и вернулась. Я снова ее согнал.

— Ей нравится тень, — задумчиво сказал Вьехо Ица. — Передвинься на солнце — и она улетит.

Он сидел вверху на каменном изваянии ягуара, напоминая ястреба, усевшегося на вершине утеса, чтобы видеть все, что происходит внизу. Мне казалось удивительным, что он может с такой легкостью взобраться на пирамиду и так спокойно сидеть на вершине после пережитого им ужасного падения.

На его месте большинство людей до конца жизни боялись бы высоты. — Кто такие Меняющие облик? — спросил я. Он только улыбнулся. — Да, с ними не знаком, — с улыбкой ответил я, — но жил рядом и учился у них. И хотел услышать это от тебя. Ты говорил, что Меняющий облик — то же самое, что шаман, колдун или пророк...

Он вздохнул. — Я сказал не совсем так. Меняющего облик действительно можно назвать шаманом или пророком. Но отнюдь не все шаманы и пророки меняют облик.

Муха вернулась на мое колено. Я пытался не обращать на нее внимания. — Меняющие форму — шаманы. Но некоторые шаманы не являются

Меняющими форму. Следовательно, Меняющие облик — подкласс шаманов. Или колдунов. Или пророков.

Он нетерпеливо постучал по камням костылем. — Слова. Просто слова для описания того, что не поддается описанию. Мы сидели в тишине. Похоже, он счел мои вопросы легкомысленными. Я жалел, что спросил.

— В конце концов, я только писатель, — сказал я, стараясь оправдаться. — Я работаю со словами. Слова — мои инструменты.

Он фыркнул. — Посмотри туда, — сказал он, указывая на лес. — Скажи мне, что ты видишь.

Проследив взглядом за его пальцем, я посмотрел на верхушки деревьев. — Джунгли. Листву. — Присмотрись. Видишь? Коричневая точка. Мне пришлось подняться на колени, чтобы удостовериться, что я смотрю именно туда, куда он хочет. Мне это удалось не сразу. Как только я поднял голову, в глаза сверкнул солнечный луч. Зеленые просторы леса внизу, казалось, растворялись, сливались со светом, превращаясь в полноводную реку, впадающую прямо в солнце.

— Теперь, — сказал он мне, — смотри туда. От его голоса мне стало легче. Я наклонился и проследил, куда указывает его рука. Меня посетило странное ощущение, что я могу по своему усмотрению изменять то, что находится внизу.

— Джунгли, — громко сказал я. — Да. Теперь сконцентрируйся. Его палец указывал на зеленый ковер листвы, простиравшийся от горизонта до горизонта. Затем я заметил кое-что еще. Светло-коричневое пятнышко, совершенно крошечное, именно там, куда был направлен его палец. Я прикрыл глаза от солнца и внимательно его изучил.

— Сухое дерево. Или ветка. — А там? — Его палец указал на ярко-красный круг возле верхушки

дерева недалеко от подножья пирамиды. — Цветок, возможно, бромелиада. — Смотри вот туда. Палец указал на тонкую палочку в трех метрах от моего колена. — Палочка. — Вот, — сказал он. — Ты только что видел Меняющих облик — верхушку хижины майя, попугая и насекомое.

Как только он назвал их, я снова посмотрел. Коричневое пятно было неотличимо от мертвой листвы. Красная точка исчезла. Палочка расправила свои крылья и улетела.

— Меняющие облик, — продолжил он, — способны принимать множество форм. Они сливаются с тем, что их окружает. Потом уже действуют как захотят.

Мне пришли на ум строки из книги бразильского философа Паоло Коэльо «Паломничество».

— Я читал когда-то историю о человеке, который должен был победить дьявола, — сказал я Вьехо Ице. — Его враг принял облик свирепой собаки.

— Да, да! — Его голос зазвенел от восторга. — Дьявол — эксперт в области изменения облика.

— Так вот, этот человек, главный герой, автор истории, услышал голос духа-наставника, который подсказал, что он тоже должен превратить себя в собаку. Он сказал, что мы должны бороться с врагами тем же оружием, которое они используют против нас.

— Именно! И он сделал это? Мне пришлось остановиться и подумать. — Мне кажется, что да. Да, теперь я вспоминаю. Он напал на пса, стараясь его загрызть. Он тянулся к его горлу, именно так, как могла сделать собака. Его облик был так ужасен, что напугал случайно оказавшуюся рядом овчарку. Но он победил дьявола.

— Конечно, как только он научился искусству изменения облика. Он стал собакой, стал дьяволом и победил его в его же собственной игре. — Вьехо Ица повернулся и посмотрел на джунгли внизу. — Тут подобное происходит постоянно.

Я сел у его ног, прислонившись к изваянию ягуара. Тень стала короче. Мне было несколько тяжело умещать в ней все тело. Сам камень был теплым. Я чувствовал себя как ящерица, температура тела которой всегда равна температуре окружающей среды. Я вспомнил, как эта часть «паломничества» повлияла на меня. Она заставила задуматься о том, сколько раз я применял подобный подход в жизни, когда «вышибал клин клином», даже не думая, что применяю искусство превращения.

— Я сказал тебе, что мы, люди, сотворены в пятый раз. — Тон голоса Вьехо Ицы насторожил меня. — Один раз нас уничтожила Вода. Ты ведь помнишь эту библейскую историю? Легенды майя имеют много общего с тем, во что верите вы, христиане. Но Меняющие облик спасли нас. По Библии, Ной построил огромный корабль и спас «каждой твари по паре».

Я напомнил ему об эпохе, когда вместо жидкой воды пришла замерзшая, — о ледниковом периоде.

— Представь, что бы было, если бы предки попытались сражаться со льдом, разбивать его дубинками и топорами. Или если бы Ной начал рыть сточные канавы вместо постройки Ковчега!

Мне подумалось, что ответы современной науки на климатические изменения сродни этим дубинкам, топорам и сточным канавам. Я сказал об этом.

— Да, — согласился он, грустно покивав головой. — Сегодня лидеры потеряли связь с истинной силой. Они принимают во внимание только физический мир.

Я понял, что он имел в виду реальность, которая, как утверждают шаманы, существуют параллельно с кажущейся.

— Мир таков, каким вы его видите в мечтах,— сказал я, цитируя название моей последней книги.

— Именно. И это так, потому что превращение начинается с мечты, — сказал он. — Оно может переместить вас в абсолютно новую реальность.

У меня появилось чувство, что я сейчас узнаю нечто, выходящее за пределы знаний, полученных в Андах и Амазонии. Я попросил его рассказать об этом подробнее.

— Когда ты говоришь о важности мечты, ты абсолютно прав. Наши сны и грезы наяву говорят о том, кем мы являемся на самом деле. Мечты влияют на разнообразные аспекты жизни: здоровье, карьеру, материальное благополучие, отношения с другими, признаем мы это или нет. Как только ты понимаешь это, то можешь перемещать энергию. Именно тогда начнет происходить превращение.

Я знал, что он имел в виду, говоря, что мечты определяют течение нашей жизни, — я даже написал на эту тему книгу. Но слова про превращение были непонятны.

— Вьехо Ица, могут Меняющие облик действительно менять свою физическую форму?

— Конечно. — А по-настоящему превращаться с животное или растение? — Они все время это делают, — улыбнулся он. — Ты сам видел. Я понял, что он прав. Я видел, как амазонские охотники превращаются

в деревья, сливаясь с лесом и становясь невидимыми. Я видел, как андские шаманы, идя по скалам, вдруг исчезают и через несколько секунд появляются на сотню метров ниже. Однажды я сидел у костра с вождем шуаров, который встал, отступил в тень и, внезапно превратившись в ягуара, бросился в лес. Однако я всегда старался найти всему этому рациональное объяснение.

Я считал все это чем-то вроде фокусов Гарри Гудини, трюками, требующими от человека очень многого. Я допускал возможность применения гипноза или веществ, меняющих сознание, таких как растение айяхуаска, особенно если речь шла о моем общении с шуарами.

— Тут ты ошибаешься, — сказал Вьехо Ица, как будто прочитав мои мысли. — И ты также ошибаешься, если думаешь, что после превращения они просто начинают выглядеть иначе.

— Тогда что? — Они действительно становятся тем, во что превращаются. Искусство

превращения — это искусство быть «другим».

— Как они этого достигают? Он снисходительно улыбнулся. — Ты отлично знаешь, как они это делают. На самом деле, у них нет необходимости становиться чем-то другим, потому что они все время им и были. Они и есть это «другое».

Меня начал раздражать и приводить в замешательство наш диалог. В течение нескольких лет на своих лекциях и семинарах я рассказывал, как важно осознать единство со всем окружающим миром. Эта концепция была созвучна ньюэйдж. Для моего восприятия она была ясна, но когда речь зашла о возможности реального превращения в растение или животное, я стал настроен скептически.

Несмотря на все то, что видел, я не мог представить себе, как превращаюсь в кошку или в дуб, растущий у крыльца дома. Я объяснил это ему. Он только посмеялся.

— В таком случае ничего не получится. Чтобы сделать что-то, ты должен это представлять, — сказал он, пристально глядя на меня. — Ты думаешь, что это отговорка. Но я уверяю, что рано или поздно ты сможешь это представить. И тогда все получится.

Мы оба молчали, пока я пытался осмыслить сказанное. Я думал об этом много раз. Я полагал, что, изменяя мнение о себе и

обществе, мы можем изменить образ жизни. Под словом «превращение» я всегда понимал работу над собой: развитие тех черт, которые восхищают нас в других, или смену поведения.

Это было понятно не только мне, но и тем, кто приходил на семинары. Некоторые писатели, выступавшие на лекциях вместе со мной, высказывали мнение, что современные люди не нуждаются в физических изменениях; хотя древние и «примитивные» люди могли обладать подобными способностями, людям, имеющим технологии, они более не нужны.

Название книги «Мир таков, каким вы его видите в своих мечтах» означает, что, изменяя образ жизни и представления о мире, мы можем изменить мир к лучшему. Однако то, что говорил Вьехо Ица, звучало гораздо более революционно.

— Все сводится к вопросу энергии, — сказал он, прервав мои мысли. — Видишь ли, современные люди не мыслят изменения мира без участия организаций. Вы тратите энергию, чтобы изменить систему управления в социальных структурах. Когда дело доходит до преобразования природы, вы используете сложные машины, чтобы получаемая в результате энергия могла быть использована для дальнейшего покорения. Но предки и многие современники представляют энергию проще. Они знают, что для получения огня вовсе не нужно строить спичечную фабрику, огонь заключен внутри дерева, и все, что нужно сделать, — потереть две палочки, пока дерево не превратится в огонь.

Он плавным движением скрестил руки. — Энергия. Энергия — это все. Мы — это энергия. Земля, деревья внизу, пирамида, — он расставил руки и поднял их над головой, — Вселенная. Все, что существует. Просто древние люди были гораздо ближе к реальному миру.

Житель Соединенных Штатов Америки знает, что тесно связан с работой и семьей и что это правильно в отношении среды обитания. Древние люди в этом не сомневались. Ты веришь, что можешь влиять на отношения с женой, дочерью и правлением компании, которой владеешь. Следовательно, так и есть. Меняющие облик верят, что могут влиять на отношения с реальным миром. Следовательно, он может это делать. В обоих случаях, это просто вопрос энергии.

— И веры. — Да, и веры. И еще кое-чего. Намерения. У вас должно быть наме

рение изменить свою жизнь. Или, скажем, намерение превратиться в дерево. И то и другое — всего лишь различные формы превращения. Если мы понимаем, что все является энергией, важность намерения становится очевидной. Как ты можешь воздействовать на энергию, не вознамерившись прежде сделать это?

Я должен был обдумать данный факт. — Мне кажется, что могу. — Да. Но сразу может и не получиться.

То, что он говорил, казалось довольно логичным, однако я продолжал сомневаться в собственной способности превращаться, скажем, в дуб. Я решил оставить этот разговор, пока основательно все не обдумаю. Я спросил, каково значение всего этого для будущего планеты, напомнив о том, что мы говорили о ледниковом периоде, наводнениях, топорах и сточных канавах.

— Ответь мне, пожалуйста, на вопрос, — произнес он, медленно растягивая слова. — Какова самая основная угроза существованию людей в настоящее время?

— Мы сами. — Кто именно? — Мы, люди. — Мы, майя? Или твои друзья из Амазонии? Я хмыкнул. — Нет, конечно. — Кто тогда? — Мы, люди. Люди Запада. — Но тут я понял, что это не совсем верно. — Нет, скорее, Севера. Соединенные Штаты, Европа, часть Азии.

— Я понял. Ты не упомянул обо всех фабриках Бразилии, Аргентины и Венесуэлы.

— Они тоже. — Что именно ты имеешь в виду, когда говоришь, что «мы сами» являемся величайшей угрозой нашему выживанию?

Я уже думал об этом прежде, и поэтому было довольно легко найти подходящие слова.

— Я имею в виду идею о том, что мы можем сделать себя счастливыми, производя и потребляя больше, чем соседи, что контролировать природу, перестраивая ее под себя — это и есть цель. Ты знаешь, о чем я говорю: потребительская психология, которая лежит в основе экономики. Пожалуй, истоки подобного отношения к природе следует искать в Древней Греции и Риме. Даже раньше, я полагаю: в Персии, Китае, Египте. Затем, многие века спустя, пришли философы так называемой «эпохи Просвещения». И экономисты, такие как Адам Смит...

— Но кто угрожает выживанию нашего вида сегодня? Я замолчал и глубоко вздохнул. Посмотрел сквозь джунгли туда, куда он показывал раньше, — на город с его машинами и заводами, на отравленную реку. Я вспомнил слова Кнута Торсена. Всматриваясь в бледно-голубое небо, я видел людей в костюмах.

— Инвесторы. Политики. Руководители бизнеса. Рекламные агентства. Телевидение. Корпорации.

— Ага! И вот именно в них тебе необходимо превратиться! Я почувствовал разочарование. — То есть ты советуешь совершить социальное превращение, а не физическое?

— Ты имеешь в виду, что не превратишься в ягуара? — Да. Он тихо засмеялся. — Мы можем помочь превратиться в ягуара, если тебе этого хочется.

Но мы говорили о роли Меняющих облик в выживании обществ, культур, нашего вида. Если ты живешь в джунглях, то ягуар является серьезной угрозой. А что является угрозой для жителя технологически развитого государства? Ты сам только что ответил на этот вопрос.

Я признал, что он прав, и еще раз выразил разочарование. — Не волнуйся, — ободряюще сказал он, — мы попробуем и то, и другое. Он помолчал и медленно огляделся вокруг, затем посмотрел себе под ноги. Я следил за его взглядом, скользившим по плите, которая служила верхушкой пирамиды, и пьедесталом для изваяния ягуара, на котором он сидел. Я попытался представить себя огромной кошкой, но вместо этого видел стеклянный небоскреб в центре мегаполиса. С небоскреба спускался ледник, который расползался по всему городу и автострадам, пока не достигал границ пустыни. Узнав это место, я повернулся к Вьехо Ице.

— Я работал в том древнем городе, где все это началось. Наступление корпораций. Новый ледниковый период.

Он наклонился и поднял небольшой камень. Повертев в руках и с интересом рассмотрев, он отдал его мне.

Камень был теплым от солнца, но ничего замечательного я в нем не заметил. Он был размером с яйцо дрозда, продолговатый и красноватого оттенка. Закругленный с одного конца, он был неровным с другого, как будто отколотый от большого камня.

— Приложи его к животу, — сказал он. Я поднял рубашку и приложил его к коже. Тепло было приятным. — К пупку. Я провел им по животу, его закругленный конец прикоснулся к пупку.

И перед глазами появилось лицо моей мамы.

— Закрой глаза. Почувствуй это своим сердцем. Мама улыбнулась. Она умерла в возрасте восьмидесяти пяти лет, за шесть месяцев до того, как я уехал на Юкатан. Я уже пытался, но только на этот раз сумел воскресить образ из тех дней, когда она была полна энергии и учила меня всему, что знала. Она выглядела такой счастливой! Мое внимание привлекли ее руки. Как и я, она держала камень.

Я слышал голоса многих индейцев, с которыми долго общался: «Все люди и все на свете связаны между собой, дух камня и дух горы неразрывно связаны с твоим собственным духом».

— Этот камень, — сказал Вьехо Ица, — будет твоим ключом к превращению.

Я открыл глаза, и слова полились из меня. Я повторил часть лекции, которую недавно читал в Нью-Йорке. В ней я рассказывал о научных доказательствах того, что каждый атом тела существует со времен Большого взрыва, произошедшего около пятнадцати миллиардов лет назад, когда родилась Вселенная. И что ни один атом не остается в том же теле более года.

— Мы действительно едины, — сказал я в заключение, — и все мы прожили множество жизней.

Он пристально на меня посмотрел. — Ты сказал, что работал в старом городе, где началось наступление нового мира. Расскажи об этом.

Глава 4

БЕДУИНЫ И СЕКРЕТ ПУСТЫНИ

После того, как Кнут Торсен уехал из Эквадора, мы не потеряли с ним связи. Когда срок моего контракта с «Корпусом Мира» закончился, Кнут пригласил меня в Бостон на собеседование. Я уехал из Амазонии и стал бизнес-консультантом в его фирме.

Первое задание привело меня в Иран — в то время древний город Тегеран стал Меккой для специалистов по развитию и городскому планированию. В начале 70-х годов в Иране правил шах Мохаммед Реза Пехлеви. Он и его советники были решительно настроены на возвращение стране статуса мировой державы, который был у нее еще во времена правления Кира Великого за шесть веков до рождения Христа. Они были убеждены, что залогом осуществления их планов является современная наука. Огромные запасы нефти гарантировали, что у страны хватит средств на осуществление чуда.

Представители разных наук, самые блестящие умы современности хлынули в Тегеран со всего света. От кафе на широких проспектах, напоминающих улицы Парижа, до открытых рынков на границе с пустыней весь город звенел от восторга. Среди небоскребов, музеев и дворцов были полуразрушенные грязные кварталы, где люди жили, как средневековые невольники, однако в воздухе витало предчувствие скорых перемен к лучшему. Жители Тегерана были полны надежд.

По крайней мере, такое впечатление у меня сложилось при общении с теми иранцами, с которыми приходилось встречаться по работе. Все они окончили Оксфорд, Гарвард или Беркли и прекрасно говорили по-английски. В качестве доказательства того, что надежды вовсе не беспочвенны, они указывали на чудеса современного Ирана: телевизионное оборудование, установленное на вышках; десятки многоквартирных домов, в которых западные технологии объединены с традиционной персидской архитектурой; станции опреснения воды, солнечные электростанции, порты, аэропорты и скоростные трассы.

Но самым главным проектом было озеленение пустыни. Шах верил, что во времена правления Александра Македонского пустыни были плодородными. Согласно его теории, которую поддерживали команды экспертов из США и Европы, армии Александра и его врагов многократно перемещались по этой территории. Вместе со стадами коз и овец. Со временем эти животные истребили растительность, вместе с исчезновением растений снизилось количество осадков. Постепенно весь регион превратился в пустыню.

Последние исследования показали, что почва пустыни все еще плодородна. Эксперты пришли к общему выводу, что для полного восстановления не хватает только воды. Сотни миллионов долларов были вложены в посадку и полив деревьев. Компьютерные модели показали, что, как только деревья вырастут, количество осадков снова вернется к «норме». Пустыня расцветет. А эксперты разбогатеют.

Пустыня Ирана. ФОТОГРАФИЯ АВТОРА

Вечером, после возвращения с роскошного фуршета в отель «Интерконтиненталь», я нашел под дверью записку. Я был поражен, взглянув на подпись: ее прислал человек по имени Ямин. Хотя мы никогда не встречались, меня предупреждали о нем. «Радикал» — так мой друг из министерства планирования отозвался о нем.

— Утверждает, что писатель, но числится в черном списке шаха. Я уверен, что он — коммунистический шпион.

Написанная красивым почерком записка приглашала встретиться с Ямином в одном из ресторанов, если я «заинтересован в изучении другой стороны Ирана, той, которую не признает наш шах, но на которую вам обязательно следует обратить внимание. К этому вас должны обязывать моральный долг и обыкновенное любопытство, которое вам, я уверен, присуще».

Я не мог противостоять искушению встретиться с этим загадочным человеком, но никому ничего не сказал. Я вышел из такси у высокого забора вокруг частного дома в фешенебельном квартале «Северный холм». Когда дверь открылась, меня приветствовала красивая иранская женщина в длинном черном платье с золотой вышивкой.

— Вы наш гость, — сказала она, кланяясь. — Добро пожаловать. Следуйте за мной.

Я вошел, но вместо того, чтобы оказаться во внутреннем дворике, увидел перед собой темный коридор, освещенный только парой керосиновых ламп, свисающих с низкого потолка. В конце была тяжелая деревянная дверь. Женщина подвела меня к этой двери и открыла ее. При виде внутреннего убранства этого помещения у меня перехватило дыхание. Вся комната сверкала как бриллиант, и на мгновение я был ослеплен сиянием. Когда мои глаза привыкли, я увидел, что подобный эффект производили стены, покрытые перламутром с вкраплением синих, зеленых и красных камней. Комнату освещали белые свечи в резных канделябрах. Столов было не больше десятка. Каждый был покрыт мозаикой из драгоценных камней, перламутра и кристаллов. Примерно половина столов была занята.

Не успел я прийти в себя, как уже жал руку высокому темноволосому мужчине в вечернем костюме. Его усы и улыбка напомнили актера, популярного во времена моего детства, чье имя я не мог вспомнить.

— Я — Ямин. Счастлив познакомиться с вами, мистер Перкинс, — вежливо произнес он. — Спасибо. Спасибо за то, что нашли в своем плотном графике время для встречи со мной. Я так много о вас слышал.

Его язык представлял собой смесь английского и фарси. После того как мы присели, я спросил, как он узнал обо мне, добавив, что играю во всем этом деле крайне незначительную роль.

Он покачал головой: — О, нет, мистер Перкинс. Вы слишком скромны, очень молоды, но при этом работаете в той достопочтенной группе консультантов, которую собрал шах. Вы еще, я полагаю, не до конца поняли политику компании. Возможно, вы недооцениваете силу своей позиции и своей страны.

Я чувствовал неприятное смущение. Дело в том, что я в свое время вступил в «Корпус Мира», только чтобы избежать призыва в армию и отправки во Вьетнам, и теперь был среди этой «достопочтенной группы» исключительно благодаря случайной встрече в эквадорском городке Сукуа. Я был скромен не без причины и никогда не питал иллюзий относительно своей исключительности или влиятельности. Я все же спросил, в чем же, по его мнению, заключается «сила» моей позиции.