Третий сон Вадима Афанасьевича

На нейтральной почве сошлись для решения кардинальных вопросов три рыцаря — скотопромышленник Сиракузерс из Аргентины, ученый викарий из кантона Гельвеции и Вадим Афанасьевич Дрожжинин с Арбата.
На нейтральной почве росли синие и золотые надежды и чаяния. В середине стоял треугольный стол. На столе бутылка «Горного дубняка», бычки в томате. Вместо скатерти карта Халигалии.
— Что касается меня, — говорит Сиракузерс, — то я от своих привычек не отступлюсь-всегда я наводнял слаборазвитые страны и сейчас наводню.
— Вы опираетесь на Хунту, сеньор Сиракузерс, — дрожащим от возмущения голосом говорю я.
Сиракузерс захрюкал, захихикал, закрутил бычьей шеей в притворном смущении.
— Есть грех, иной раз опираюсь.
Аббат, падла такая позорная, тоже скабрезно улыбнулся.
— Ну, а вы-то, вы, ученый человек, — обращаюсь я к нему, — что вы готовите моей стране? Знаете ли вы, сколько там вчера родилось детей и как окрестили младенцев?
Проклятый расстрига тут же читает по бумажке:
— Девять особ мужскою рода, семь женского. Девочки все без исключения наречены Азалиями, пять мальчиков Диего, четверо Вадимами в вашу честь. Как видите, Диего вырвался вперед.
Задыхаюсь!
Задыхаюсь от ярости, клокочу от тоски.
— Но вам-то какое до этого дело? Ведь вам же на это плевать!
Он улыбается:
— Совершенно верно. Друг мой, вы опоздали. Скоро Халига-лия проснется от спячки, она станет эпицентром новой интеллектуальной бури. Рождается на свет новый философский феномен — халигалитет.
— В собственном соку или со специями? — деловито поинтересовался Сиракузерс.
— Со специями, коллега, со специями, — хихикнул викарий. Я встаю:
— Шкуры! Позорники! Да я вас сейчас понесу одной левой! Оба вскочили — в руках финки.
— Ко мне! На помощь! Володя! Глеб Иванович! Дедушка Моченкин!
Была тишина. Нейтральная почва, покачиваясь, неслась в океане народных слез.
— Каждому своя Халигалия, а мне моя! — завизжал викарий и рубанул финкой по карте.
— А мне моя! — взревел Сиракузерс и тоже махнул ножом.
— А где же моя?! — закричал Вадим Афанасьевич.
— А ваша, вон она, извольте полюбоваться.
Я посмотрел и увидел свою дорогую, плывущую по тихой лазурной воде. Мягко отсвечивали на солнце ее коричневые щечки. Она плыла, тихонько поскрипывая, напевая что-то неясное и нежное, накрытая моим шотландским пледом, ватником Володи, носовым платком старика Моченкина.
— Это действительно моя Халигалия! — прошептал я. — Другой мне и не надо!
Бросаюсь, плыву. Не оглядываюсь вижу: Сиракузерс с викарием хлещут «Горный дубняк». Подплываю к своей любимой, целую в щеки, беру на буксир.
Плывем долю, тихо поем.
Наконец, видим: идет навстречу Хороший Человек, квалифицированный бондарь с новыми обручами.