Пережив гомосексуализм… Едва

Апрель 26, 2019 pro-lgbt 5 комментариев

Откровенная история бывшего гомосексуалиста, описывающая повседневный быт среднестатистического «гея» — нескончаемые клизмы, беспорядочные половые связи и связанные с ними инфекции, клубы, наркотики, проблемы с нижней частью кишечника, депрессии и гложущее, ничем неутолимое чувство неудовлетворённости и одиночества, от которого разврат и дурман дают лишь временную передышку. Данное повествование содержит отвратительные подробности гомосексуальных практик и их последствий, оставляющие тошнотворный фекальный осадок, которые, несомненно, будут трудны для неискушённого читателя. Вместе с тем, они в точности передают всю скатологическую неприглядность гомосексуального образа жизни, маскирующегося под весёлой псевдорадужной расцветкой. Здесь показана горькая реальность мужского гомосексуализма такой, какой она есть на самом деле — скабрёзная, бессмысленная и беспощадная. «Быть геем» в конечном итоге означает страдания и боль, вымаранные экскрементами и кровью, а не держащихся за руки кавайных большеглазых мальчиков из яойных фанфиков.

В 1989 году я прибыл во всемирно известный район Кастро в Сан-Франциско как обделённый вниманием юноша почти 19 лет отроду. Я вырос затравленным и одиноким и хотел наконец-то стать частью чего-то. Практически с самого начала подросткового возраста другие мальчики в школе инстинктивно отвергали меня. В то время как под действием тестостерона они сделали решительный скачок к более мужским занятиям, таким как агрессивные игры и спортивные состязания, я оставался робким и нерешительным. В то время как их голоса становились всё более низкими и уверенными, мой голос оставался тонким и странно приглушённым. Пока они росли и крепли, я становился всё более долговязым и угловатым. Юные альфа-самцы, как правило, были лучшими в футболе и неизбежно оказывались лидерами на переменах и уроках физкультуры. Они всегда с готовностью высмеивали отсутствие у меня спортивных способностей и громко указывали на мою полную никчёмность. Никто не хотел брать меня в свою команду. Я всегда оставался последним по умолчанию, даже после того как были выбраны девочки меньше меня.

В моём классе были и другие неспортивные мальчики — с избыточным весом или очень маленького роста, с которыми обходились аналогичным образом. Но они могли превратить отказ в преимущество через комическое самоуничижение или высмеять меня или кого-то ещё. Я же не мог этого сделать. Я был склонен принимать всё близко к сердцу и переживал от любого пустяка. Обыкновенно жестокий и бездумный стёб мальчиков казался мне намеренно злоумышленным. Вместе с тем, чем больше они меня отвергали и насмехались, тем больше я хотел найти себе место среди них. Мои детские фантазии начали вращаться вокруг доброго супергероя, который принимает меня в качестве своего напарника. После школы я мчался домой смотреть «Бэтмена» и представлять себя Робином. Примечательно, что и по сей день гомоэротические фантазии о Бэтмене и Робине широко распространены в гей-культуре.

Бэтмен и Робин

Когда я прибыл в Сан-Франциско, я до сих пор был долговязым, худым и нескладным, но я быстро обнаружил, что мужчины хотели быть со мной. Здесь мальчишеское телосложение было явным преимуществом. Мальчик, которого никто не хотел в своей команде, стал фаворитом. Здесь не было необходимости в сноровке, требовались только многообещающая бодрость, выносливость и беспрекословная готовность. В отличие от нашего потерянного детства, здесь были люди, готовые тренировать нас и направлять. Почти у каждого из нас первый любовник был старше, опытнее и увереннее. В нашем представлении они сопровождали нас в мир мужчин, от которого мы всегда чувствовали себя отчуждёнными. И как выяснялось, они совершали этот подвиг при помощи секса.

В ту первую ночь, когда я прокрался в свой первый гей-бар, я был всё тем же неуверенным и отчаянно застенчивым ребёнком. Я не знал, что делать. Мой единственный опыт с сексуальным миром мужчин ограничивался просмотром гей-порно, и я был заворожен этими образами. Существовал фундаментальный порядок и ритуал для всего, что там показывалось — старый с молодым, большой с маленьким, опытный с наивным. Зрелые и в высшей степени мужественные люди всегда посвящали в мужественность неопытных и физически менее впечатляющих юных новичков.

На уличной ярмарке в Сан-Франциско

Из порно я примерно знал, чего ожидать. Я видел фильмы с такими одинаково зловещими названиями, как: «Папа, это больно», «Хватит, это больно» и «Будет больно». Я представлял свой переход к мужественности как обряд инициации, и в самый разгар кризиса со СПИДом, подобно мужчинам в племенных культурах, которым приходится переживать различные физические мучения и испытания, чтобы присоединиться к сообществу мужчин, я был готов терпеть всё, что угодно в этом процессе, даже умереть.

Развязка в гей-порно — это всегда анальный половой акт. Анальный секс придаёт мужскому гомосексуализму определенную интимность. Встреча, которая не включает по крайней мере возможность анального совокупления, выглядит несущественной и мимолётной. Возможность такого слияния была невероятно заманчивой, но я был скован постоянной вероятностью заболеть СПИДом и отказывался рисковать своей жизнью, хоть и знал, что не стану целым, пока не найду в себе смелости подчиниться.

Я много думал об этом и в один прекрасный день направился в местную аптеку по соседству с гей-меккой Кастро, заполненную различными безрецептурными слабительными и очистительными клизмами. В течение следующих часов я ел очень мало и запивал слабительное большим количеством воды. На следующее утро, когда я вынул клизму из упаковки, у меня возникли сомнения. С её длинным предварительно смазанным наконечником она выглядела почти как орудие пыток.

В течение нескольких минут я опирался на раковину в туалете, сжимая все мускулы моего тела, пока это не сделалось невыносимым. Глядя назад, это представляется мне ритуалом очищения перед церемонией в каком-то языческом храме. Я зондировал своё тело, чтобы начать перерождение, но сколько бы я не накачивал себя до отказа солёной водой, я только становился как Мёртвое море в Содоме. Какое-то время я плавал на поверхности, но не было ничего, что могло бы меня поддерживать. Оно существовало только ради себя самого.

Я чувствовал себя ужасно весь остаток дня. Что касается секса, то в отличие от порно он не занимал от двадцати до тридцати минут, всё было намного быстрее. Несмотря на мифологию о могучем пассиве, это посвящение требовало боли, выносливости а также подчинения. Ощущение, возникающее от целенаправленной попытки расслабить мышцы сфинктера, поскольку их правильное функционирование зависит от их постоянного автономного напряжения, было невероятно странным. Я не мог этого сделать. В разгар попытки мой любовник сунул мне бонг под нос. Я нерешительно затянулся, и моё сердце начало вырываться из груди.

Уровень близости был либо интенсивным либо холодно удалённым, в зависимости от позы и зрительного контакта. Я уткнулся лицом в одеяло, а затем осмелился взглянуть в лицо человеку надо мной. Здесь не было ничего взаимного. По сути, это была карикатура на семейный акт, но я не был женщиной, и у меня не было вагины. В моей физиологии не было ничего приспособленного к принятию полового члена; не было естественной смазки, и это было больно до тех пор, пока я не перестал что-либо чувствовать. Временами опыт был жгучим и фекальным. В нашем желании найти тропу к мужеству мы попадаем в жестокое возвращение к младенчеству и подгузникам. Спустя почти два десятилетия после прекращения такого поведения, самая злобная шутка состоит в том, что мне иногда приходится одевать подгузники. Мальчик, который хотел быть мужчиной, застрял на стадии младенчества.

Практика не усовершенствовала это занятие, и оно никоим образом не казалось естественным. Легче не становилось. Из-за непрестанных предварительных подготовок и промываний секс казался клиническими и почти подопытным. Некоторое время я был непреклонно бисексуален и дивился гормональному потоку женской сексуальности, их потребности в романтике и предварительных ласках — то, с чем пытались покончить геи. Подтверждением этому служат сотни импровизированных «дыр славы», пробуравленных в перегородках общественных туалетов Сан-Франциско, для ультимативно безымянного и безличного секса, происходящего везде, где только ждёт открытый рот. Эротизация предшествующего сексу процесса у женщин подготавливает их тела к возможной пенетрации. Никакого подобного механизма не задействовано в анусе мужчины.

«Дыра славы» (glory hole)

Как-то раз я был чрезмерно усерден в своих очистительных процедурах и обжёг себя солевым раствором. Друзья рекомендовали различные клизмы домашнего приготовления, с водой и пищевой содой. Другой рекомендовал воду и алоэ, а самый странный рецепт состоял из воды и растворимого кофе. Приятель чуть старше меня, которому я безоговорочно доверял, отвёл меня в сторону, и у нас произошла довольно своеобразная инверсия разговора отца с сыном. Он порекомендовал хорошего проктолога и описал свои собственные мучения с неэффективными средствами и различными мазями. Он подробно описал боль, причиняемую вазелином, попавшим на анальные трещины.

Слабительные и клизмы даже раз в неделю высушивали и без того тонкую оболочку прямой кишки. Одно за другим я подхватил ряд венерических заболеваний — сперва ректальную гонорею, а затем ректальный хламидиоз. У меня выступила сыпь, что поначалу не очень меня обеспокоило, так как моя чувствительная кожа не всегда хорошо реагировала на используемые лубриканты. Специальные безрецептурные мази оказались бесполезными, и болезненные язвы и волдыри стали распространяться внутрь. Некоторое время я всё равно продолжал заниматься анальным сексом. Никто, казалось, не заметил моего слегка рябого зада в затемнённых коридорах секс-клубов Сан-Франциско, вот только боль стала невыносимой, и я обратился в местную поликлинику. Мне назначили приём сильных антибиотиков. Мой живот плохо с ними справлялся, и в течение нескольких дней я мучился от боли и нескончаемого поноса.

На какое-то время я почти зарёкся от всей практики рецептивного анального секса, но мои кожные проблемы прошли, и я к ней вернулся. По какой-то причине я не мог остановиться. Было странным, как входящий в меня другой мужчина вызывал чувство полноты лишь затем, чтобы тело инстинктивно его отвергло. Это было почти как принять таблетку Экстази перед ночью рейва и секса. Я чувствовал, как наркотик распространяется по всему моему существу. В эти эйфорические часы я был един с моим внутренним я, своим телом и вселенной. Затем, имитируя половой акт с мужчинами, я терпел крах, обнаружив, что до сих пор заперт в прежней ловушке своей анатомии. Сразу же возвращалась сердечная тоска, и я следовал призыву дополнить себя чем-то извне, даже если оно и не подходило.

К концу 1990-х годов я уже не был молодым и стройным, а прибывающие в Сан-Франциско новые мальчики, отличались от приезжавших раньше. Они были более бесстрашными. Для выживших представителей моего поколения, тонкий слой резины, отделявший их от своих любовников, стал таким же толстым, как кирпичная стена. Презерватив стал представлять последнюю преграду между гомосексуальными мужчинами и их целью — нерафинированной маскулинностью. Я заметил, как почти за одну ночь многие парни отказались от некогда священных неписаных канонов безопасного секса. В те дни казалось, что буквально все занимались незащищённым сексом. Я был загипнотизирован преднамеренным возрождением гедонизма 70-х. Гей-бары и клубы снова играли все классические песни эпохи диско. Это было возвращением к золотому веку сексуальной свободы.

Однако заветный золотой корабль нашей мечты оказался очередным пустым обещанием. Внезапно все вокруг меня начали заболевать. Вирус сильнее всего поражал тех, кто был ещё достаточно молод для сексуальных поисков. Они переживали множество трудностей в процессе лишь для того, чтобы заразившись ВИЧ и всякими оппортунистическими патогенами, впасть в разочарование и отчаяние. По сей день большое количество “геев”, заразившихся вирусом СПИДа, относятся к возрастной группе 25–34 лет.

Ожидаемое гармоническое сближение, которое должно было произойти через контакт кожи с кожей, не осуществилось. Многие пожилые мужчины, потерявшие мужей и любовников из-за СПИДа в 80-е и уже познавшие культуру гей-саун, которая неотвратимо привела к массовой погибели, частично отвернулись от декаданса и обосновались в полуизгнании на окраинах Кастро. Они, в значительной степени, и составили фракцию, которая позже будет настаивать на однополых браках. Некоторое время я был одним из них и жил полудовольным с одним любовником. Но мужской гомосексуализм никогда не был монотеистической религией. Гей-сообщество — это пантеон различных святилищ, размещённых внутри баров, саун, а теперь и в приложениях геосоциальных сетей, где тысячи фотографий безголовых торсов начинают выглядеть как мраморные фрагменты древнегреческих и римских полубогов. Но гей-боги — это полифония многочисленных лже-божеств, каждое из которых мелодично сулит негу поклоняющимся.

Сожительствующий со мной любовник был алтарём, перед которым я несколько раз становился на колени, но каждый раз хотел встать и уйти, поскольку мои молитвы о внутренней реализации оставались без ответа. Содомия с её неопрятностью стала чрезмерно трудоёмким и утомительным занятием, часто требующим энергичной ручной работы, чтобы завершить начатое. Когда гей-боги воплощаются в теле другого человека, возникает ложное причастие кровью, не приносящее избавления. Взлёты и падения ожиданий требуют нескончаемого паломничества в землю без гроба Господня. Поклонение быстро становится вялым и коснеет под гнётом разочаровывающей повседневности. Отсутствие искомой второй половинки мучительно тяготит. В результате физическая близость часто сводится к взаимной мастурбации и оральному сексу. Я устал каждый вечер вытаскивать изо рта лобковые волосы. Наш особый момент взаимного освобождения происходил раздельно, в то время как лицо одного было уткнуто в промежность другого. Это весьма распространено среди так называемых «моногамных гей-пар», которые ранее породили понятие “f*ck buddies” [приятели для траха], описывающее половых партнёров, когда пара соглашается на открытые отношения, оставаясь эксклюзивными друг для друга только эмоционально. Иногда один из партнёров не имеет ни малейшего представления о том, когда другой идёт в сауну или открывает профиль на Grindr. Я никогда не забуду близкого друга, бесконечно переживающего за моё безрассудное поведение, который позже умрёт, сменив всего несколько любовников, подхватив ВИЧ от неверного партнёра.

Тайна СПИДа всегда завораживала меня и продолжает по сей день. Это как будто сперматозоидам было некуда деваться и нечего делать, и в своей фрустрации они обращались против тех, кто неправильно их использовал, доставляя им болезнь и смерть.

После стольких лет перемежающегося пассива я страдал от кровотечения и выступающего геморроя. Я пытался лечить это лекарствами и суппозиториями, купленными в магазине. Однажды я встретился с друзьями на ужин, как вдруг сзади на моих брюках незаметно для меня расплылось огромное маслянистое пятно. Все понимали, что происходит и ничего не сказали, но это было унизительным. Позже проктолог порекомендовал хирургическое вмешательство. Я отказался.

Постоянные проблемы с этой областью моего тела сделали меня еще более изощрённым, и это усугубило проблему. Я относился к прямой кишке, как к женскому половому органу, и в некотором смысле она начала вести себя как таковой. Например, запах всегда был проблемой во время анального секса, и кто-то предложил использовать вагинальный спрей-дезодорант вроде Summer’s Eve. Это работало некоторое время, но затем боль стала мучительной. Кислотно-щелочной баланс моей прямой кишки был таким же, как в заброшенном аризонском бассейне с зелёной водой, полной водорослей и личинок комаров. Другая постоянная забота была связана с возможностью так называемой «промашки» во время секса. Я слышал истории, неизменно излагаемые в полукомической манере, о ленивом пассиве, который не предпринимает необходимых мер предосторожности. Как-то раз, во время секса без презерватива с бойфрендом, я неожиданно ощутил ужасное жжение. Я вынул член и обнаружил, что он покрыт фекалиями. На ту ночь для меня всё было кончено.

Неоднократно я страдал от серии анальных дрожжевых инфекций. Я всегда надеялся, что это было что-то другое и обращался за медицинской помощью, только когда было почти слишком поздно. Боль была невыносимой. Непрекращающиеся зуд и чесание сделали мою кожу красной и воспалённой. Моё тело постоянно источало жгучие выделения, которые ещё больше раздражали окружающие ткани. Часто, когда антибиотики ещё не успевали начать действовать, я носил женские макси-прокладки на внутренней стороне моего нижнего белья. Сначала мне было стыдно, пока друг не рассказал мне о своём любовнике — мужчине, которого я считал воплощением брутальной мужественности. Хотя в настоящее время он был исключительно активом, ему как серьёзному бодибилдеру приходилось носить подгузники для взрослых в тренажёрном зале, потому что из-за нагрузок он непроизвольно испражнялся.

Тем не менее, я оставался в значительной степени неустрашимым, разве что постоянная прочистка тела с помощью диеты и клизм ещё больше раздражала нижний отдел моего пищеварительного тракта, вызывая то, что проктолог назвал спастическим колитом. Я всё время разрывался между сильным запором и болезненными спазмами, приводящими к почти невыносимой дизентерии. Усугубляя положение, периодическое бритьё анальной области сделало кожу раздражённой и восприимчивой к инфекциям.

Шло непрерывное сражение между устройством моего тела и тем, что я хотел с ним делать. Мне кажется, я понимал, что проигрываю, но тем не менее, всегда находил утешение в друзьях, у которых были те же проблемы, и в коллективном веселье гей-сообщества, танцующего через все бедствия и болезни. Мы продолжали получать удары, но каждый раз поднимались на ноги. В одной из последних песен, услышанных мною в гей-клубе, пелось:

Моё одиночество меня убивает,
но признаюсь, я всё ещё верю …

Я все ещё верил, что у меня каким-то образом всё сложится иначе. Хоть я не очень верил в загробную жизнь, вспоминая давно умерших друзей, я представлял, что они отдыхают, пребывая в вечных объятиях, которые трагически ускользнули от них при жизни. Иногда я думал, что эти вечные объятия представляют преодоление смерти. Это начинало мне нравиться.

Перед вечерним выходом из дома я начинал процедуру чистки, а затем усаживался на унитаз и тужился, по крайней мере, несколько минут. Мой геморрой стал ещё хуже. Он начал высовываться, а моя прямая кишка стала выпадать. В результате я кровоточил при каждой дефекации. Я понимал, что наличие открытой раны в моём теле делало меня очень восприимчивым к заражению ВИЧ. Тогда я не мог понять, что другая, почти невидимая рана, которая мучила меня с детства, была ответственна за сложную ситуацию, в которой я оказался. К тому времени я так часто болел, что был уверен, что уже заражён.

Выпадение прямой кишки

Тогда я вступил в ряды бесстрашных, молодых и неопытных, одиноких и опьянённых, предположительно ВИЧ-отрицательных «багчейзеров» и тех, кто уже был заражён. В этих группах претенциозность безопасного секса либо полностью отсутствовала, либо атмосфера была слишком возбуждённой и накалённой, чтобы кто-то мог остановиться и вскрыть упаковку с презервативом. По большей части, жители этого мира серьёзно относились к своим сексуальным фантазиям. Большинство, как и я, были мужчинами, которые с готовностью сворачивали с дороги из жёлтого кирпича на любую боковую тропинку. Нам не досталась порция мужественной смелости от волшебника Изумрудного города, ведь мы были рождены, чтобы быть «бабами» и «слабаками». Мы не могли вернуться домой, поэтому мы восстали против своей ущербности и искали исцеления среди себя.

Самыми фанатичными последователями были те, кто мечтал заразиться вирусом от ВИЧ-позитивного «дарителя». Полная невозможность зачатия через однополый секс оставляла подсознательное чувство безжизненности у всех вовлечённых. Возмещение состояло в введении в сперму заряжённой частицы, которая потенциально могла преодолеть мембрану каждой клетки, навсегда изменяя принимающего. Это был гротескный результат менее благоприятной версии, посредством которой, будучи молодым человеком, я пытался достичь целостности через секс с другими мужчинами. Этого так и не произошло. В разочаровании берёт начало многострадальный поиск более глубокого смысла гей-секса, с дальнейшим исследованием экстремальных возможностей.

Важность использования презерватива во время анального соития легко забывалась в эйфории секса. То же происходило и с рекомендуемым применением смазки. В зависимости от места и ситуации, многие гомосексуальные мужчины прибегают к собственной слюне для облегчения пенетрации. При трении слюна становится сухой и липкой, а её пищеварительные ферменты ощущаются так, будто они разъедают тонкий слой кожи в заднем проходе. Кроме того, предварительная практика анилингуса может предрасполагать гомосексуальных мужчин к определенным паразитарным инфекциям и хронической диарейной болезни, называемой шигеллёз.

В течение некоторого времени, сам не зная того, я заражался хламидийной инфекцией горла. Моими единственными симптомами были небольшое повышение температуры и боль в горле, которые я принимал за затянувшуюся простуду. После этого я заболел ужасным кандидозным стоматитом, и боль стала серьёзной. Это было как будто мои миндалины постоянно запекались в задней части моей шеи.

В начале кризиса со СПИДом, видный гей-журналист Рэнди Шилтс предсказал своего рода безудержный парниковый эффект в гей-мире, вызванный отсутствием сдерживающего влияния женщин и чрезмерным изобилием тестостерона, что создаёт условия для безудержного распутства, приводящего к испепелению всех вовлечённых:

«В гей-субкультуре нет ничего, что могло бы умерить чисто мужские ценности, реализуемые так упоённо, как это не снилось любому гетеросексуальному мачо. Промискуетет широко распространён, потому что в субкультуре, состоящей только из мужчин, некому сказать «нет». Никто не выполняет какой-либо модерирующей роли, подобной той, которую выполняет женщина в гетеросексуальной среде. Некоторые гетеросексуальные мужчины признались, что были бы в восторге от идеи немедленного, доступного, даже анонимного секса, предлагаемого гей-саунами, если бы они только могли найти согласных на это женщин. Геи, конечно же, соглашаются довольно часто».

Однажды зимней холодной ночью я сидел один в своей комнате и не мог расслабиться. Я посмотрел в окно на театр Кастро и смог разглядеть огромный радужный флаг, развевающийся на ветру. Я вспомнил, как 10 лет назад я впервые обогнул холм на Дивизидеро и поймал на себе первые взгляды многочисленных геев, расхаживающих без рубашек, уверенных и гордых. Этот день был тёплым и необычайно красивым. Яркие цвета флага выделялись как призма на фоне безоблачного кристально голубого неба. Это повергло меня в шок, потому что в самый разгар кризиса со СПИДом я почти ожидал, что вот-вот попаду в фильм ужасов, снятый в чёрно-белых тонах, где меня поджидают ВИЧ-инфицированные зомби, чтобы охотиться на меня и пожирать мою плоть. Но вариантов у меня было мало. Я либо должен был рискнуть, поставив на кон свою жизнь ради мгновения любви, либо навсегда остаться один. Последнее было невообразимо. Смерть была предпочтительнее, чем отрицание моих чувств. Прижимаясь лбом к холодному стеклу окна, я понял, что спустя годы, я прошёл полный круг. Не думая, я вошел в ванную и полез под раковину, где находился запас моих клизм. В тот день у меня оставалась последняя. Я сидел на унитазе и плакал. Я не знал, что я делал, но что бы это ни было — я не хотел этого делать. В тот момент я почувствовал себя принуждаемым и почти не способным определять свои собственные действия. Я слышал голос в моей голове, говорящий: «тебе не нужно этого делать», но моё тело было дистанционно управляемым.

Я вышел на улицу, повернул за угол и направился к своему любимому секс-клубу. Когда я был новичком в Сан-Франциско, я общался с другими мужчинами только в вестибюлях гей-баров и дискотек. Не найдя удовлетворения, я хотел помолиться в Святая Святых. Я выбрал секс-клуб, мимо которого я проходил сотни раз, но не решался зайти. На входе за пуленепробиваемым стеклом сидел лысый татуированный охранник с каменным лицом. Я надеялся, что он был предвестником мужественности, находящейся внутри. Как только я уплатил входную плату и прошёл через дверь, в темноте из ниоткуда возник феминный ассистент. Он был пухлый и мясистый как девушка. Его мягкость была отвратительным и нежелательным напоминанием детского жирка и предменструального вздутия. Странным образом он напомнил мне о неспособности геев производить потомство. Он был символом хаоса. Нам нравились мужчины, которые выглядели как мужчины. В мужской гей-культуре были строгие правила, и даже дрэг-квины считались восхитительно успешными, если они только походили на противоположный пол [но не выглядели в точности как женщины]. Он вручил мне презерватив и похожий на кетчуп пакетик смазки. Я закинул свой рюкзак в раздевалку и продолжал ходить по помещению, будучи полностью одетым. Как я мог? Все остальные были либо голые, либо носили одно лишь белое полотенце на талии. Бесформенный ассистент подбежал ко мне и выговорил меня за моё невежество. «Ты не можешь ходить здесь в одежде», — проинструктировал он. Я вернулся в раздевалку и снял всё.

Рекламный ролик гей-сауны

Планировка клуба состояла из ряда странно расположенных зон, которые по мере продвижения вглубь становились всё более тёмными. Декор включал в себя все мужские клише: полированный хром, чёрные виниловые подушки и фрески с бодибилдерами. Зоны спереди были самыми обстоятельными, за которыми располагались почти пустые комнаты, окрашенные в чёрный цвет. Сначала я оставался в зоне баре, который открывался в довольно оригинально спроектированные душевую и сауну. Это были театральные подмостки, на которых, также как и в отдельных комнатках, геи подсознательно переигрывали травму детства, где беспощадное дразнение после уроков физкультуры кое-как реабилитировалось в подобной форме групповой терапии. Здесь, хотя бы на одну ночь, путаница детства почти исчезала, но вместе с тем сохранялась всё та же иерархия школьного двора, где физически впечатляющие оставались главными. Отвержение существовало, но оно было тонким, и каждый, даже обвисший и пожилой, мог найти себе пару. В крайнем случае, в задних комнатах слонялись мужчины, которым нужно было только мужское тело с кровью, текущей по его венам. Только ничто не шло достаточно глубоко. Как и нелепо удлинённые фаллоимитаторы, продаваемые в каждом секс шопе для геев, ничто не могло проникнуть внутрь и коснуться того, что действительно болело. Я вспомнил друга, у которого были невероятные способности к фистингу. Он мечтал, что придёт тот день, когда он сможет принять мужчину выше локтя. Это почти было странной реконструкцией человеческого жертвоприношения ацтеков, в котором жрец проникал в тело и вытаскивал всё ещё бьющееся сердце несчастной жертвы.

Гей-секс был смесью удовольствия и пытки. Форма самобичевания, в которой свеженанесённые раны никогда не заживают, а более старые имеют обыкновение забываться. В отчаянии, всё становится своего рода трагической мелодрамой: мужчины подвергаются связыванию и истязаниям, как в порнографической ролевой игре, изображающей мученичество раннего Христианства. Разница лишь в том, что через искупительные страдания не происходит освобождения, поэтому все заходят чуть дальше.

На уличной ярмарке в Сан-Франциско

Я покинул душевую и прошёл к большой секции, отведённой для гирь и различных тренировочных скамей. Оружейно-металлический серый цвет стен напоминал механический цех или гараж. Место было полузаброшенным, но здесь стоял особый запах, состоящий из комбинации липкого влажного воздуха из душевой и мускуса, исходящего из более глубоких уголков клуба. Это одновременно сбивало с толку и пьянило, возвращая на передний план давно похороненные воспоминания о всех местах для мужчин, откуда я навечно был изгнан. Будучи хронически неуверенным мальчиком, я одновременно предвкушал и боялся мужской раздевалки в плавательном клубе, где моя семья часто бывала летом. Моей целью никогда не было только поглазеть на голого мужчину; наслаждение было просто в пребывании среди мужчин. Этого было более чем достаточно, чтобы оправдать цену за вход в гей-сауну или дискотеку. В действительности, мы были готовы заплатить что угодно.

Я глубоко втянул носом воздух и, подталкиваемый коллективным приливом адреналина и желанием принадлежать, присоединился к торжественной процессии идущих куда-то мужчин. Это «где-то» было скрыто в полной темноте. Я мог различить только нечёткие очертания похожие на человеческие формы. Впереди я едва разглядел слабо освещенную прямоугольную скамью, которая как и пол была покрыта тёмным материалом. Перегнувшись через скамью, на коленях стояли несколько голых мужчин. Я не мог видеть их голов или лиц, только их приподнятые зады. Несколько секунд я стоял неподвижно. Вот оно. Я достиг кульминации своих самых глубоких желаний. Буквальный конец для каждого гея — стоять на коленях, раздвигая ягодицы, надеясь, что появится какой-нибудь мужчина. Только эта воображаемая встреча с трансцендентным, с Всевышним, заканчивается как мужской половой акт — опустошающим падением андрогенов до уровня, граничащего с депрессией. Это заставляет каждого задуматься. В результате, геи неосознанно пытаются освятить гей-секс, и в их отчаянии всё становится чем-то вроде чёрной мессы. «Квир»-теоретик и историк Майкл Бронски вспоминал, как гомосексуальные секс-клубы Сан-Франциско до эры СПИДа стали «церковью», а для него — «поразительными и священными, даже святыми».

Дэн Сэвидж (справа)

В 2013 году защитник геев и провокатор Дэн Сэвидж, воспитанный как католик, выступая в программе Билла Махера заявил: «Тем, кто говорит, что двое мужчин не могут родить ребёнка, я всегда отвечаю, что для Бога нет ничего невозможного. Поэтому я продолжу осеменять своего мужа и держать пальцы крестиком». Несмотря на невероятную грубость и вульгарность, впервые с тех пор, как Рэнди Шилтс покинул этот мир, нечто столь глубоко разоблачительное было сказано геем о мужской гомосексуальности. Сэвидж непреднамеренно раскрыл огромный изъян гомосексуального эксперимента: его опустошающую душу безжизненность. Вместо принятия этой истины происходит драматическое реверсирование к тому, что когда-то считалось «гетероцентричными нормами». Ещё до Стоунволлских бунтов пионер борьбы за права геев Карл Виттман в своём революционном «Гей-манифесте» выпустил следующее предупреждение:

«Геи должны перестать оценивать своё самоуважение по тому, насколько хорошо они имитируют гетеросексуальные браки. У однополых браков будут те же проблемы, что и у гетеросексуальных, с той лишь разницей, что они будут пародией. Освобождение геев состоит в том, что мы сами будем определять, как и с кем нам жить, вместо того, чтобы оценивать наши отношения относительно натуралов и их ценностей».

Под императивом мужской биологии, освобождённой от возражений жён и подруг, гомосексуальные мужчины склонны к многочисленным партнёрствам и неугомонности, отсюда и относительно низкое число однополых браков (9,6%), которое после решения Обергефелла возросло лишь на 1,7%, а также сохранение ВИЧ-инфицирования среди мужчин в предположительно стабильных отношениях. То, что рекомендовал Виттман — это, по сути, действительность партнёрских отношений между гомосексуальными мужчинами, которые преимущественно являются не моногамными, а оговорёнными открытыми отношениями. Тем не менее, создаётся видимость, приравнивающая мужской гомосексуализм к гетеросексуальности или даже лесбиянству. Не случайно, что изначальные активисты однополых браков были либо состарившимися и практически асексуальными мужчинами, либо гомосексуальными женщинами. Их пост-мужской менопаузальный статус и интенсивная исключительность лесбиянства (хоть и тяготеющая к эмоциональной нестабильности) эффективно нейтрализовали образы пылкой мужской сексуальности, которые в 70-х годах были верно представлены имитирующими рабочий класс кастро-клонами и группой «Village People». Так и появились тщательно отмытые и крайне елейные современные гей-иконы вроде Нейта Беркуса и Нила Патрика Харриса.

«The Village People» vs. Нейт Беркус

Неотёсанная и сочащаяся раздутость гей-сексуальности выжила только в хардкоре беспрезервативаного порно. До конца 1990-х годов анальное совокупление без презерватива было почти немыслимым в гей-порно. Затем порнограф из Сан-Франциско по имени Пол Моррис возродил мир декаданса предшествующей СПИДу эпохи. С тех пор процент гомосексуальных мужчин, регулярно вступающих в анальный половой контакт без презервативов, продолжает расти.

POZ — журнал для ВИЧ-инфицированных представляет в романтическом свете незащищенный секс (bareback буквально переводится «с голой спиной» и означает «без седла» или «без
презерватива»)

Открытое празднование незащищённого секса, как и противоположная консервативная реакция, завершившаяся легализацией однополых браков, были вызваны воспоминаниями о зверствах СПИДа. Это был ответ тех, кто хотел вернуться в 70-е, на созданный СМИ специфический образ гомосексуального мужчины, который доминировал в предыдущие два десятилетия — образ истощённого и благородного мученика. Но в последнее время была разработана новая парадигма, наряду с непонятным принудительным слиянием гомосексуальных мужчин в нелепое ЛГБТ-сообщество, с андрогинной женщиной в качестве его бесспорного идеала — Эллен ДеДженерес.

Моя жизнь и жизни геев, переживших этот период времени, отражали надежды, тревоги и окончательный крах той эпохи и всего гей-эксперимента. Ведь мы прибывали в Сан-Франциско, Нью-Йорк, Лос-Анджелес или куда-то ещё с одним и тем же набором ожиданий: найти кого-то, чтобы любить, и чтобы он любил нас в ответ. Сперва изначально строгие рекомендации, которые включали в себя использование презервативов, ноноксинола-9 и даже зубных дамб, казались небольшой ценой после пережитых мучительных и бурных ранних лет, в течение которых мы боролись с нашей идентичностью. Купаясь в новообретённом блаженстве, лёгкого ощущения мужского дыхания на нашей шее было достаточно, чтобы отправить нас в экстаз. Затем всё меняется. Трепет становится мимолётным и менее интенсивным. Поход в бар или дискотеку становится подобным просмотру всё того же старого порно-журнала, который вы стащили в детстве из местного магазина. Некогда заветная собственность становится мучением, и вы её выбрасываете. Это беда в настоящее время разворачивается среди всех мужчин, геев и гетеросексуалов, которые беспрестанно углубляются в становящуюся всё более нездоровой интернет-порнографию.

Опасаясь, что счастье по-видимому ускользает, большинство мужчин начинают тревожиться, и их деятельность становится всё безрассудней и неразборчивей. К концу 1990-х годов, когда-то испуганный восемнадцатилетний мальчик был способен почти на всё. Некоторое время эксгибиционизм был новым всеобъемлющим развлечением. До появления социально-сетевых приложений я выставлял себя на показ на любительских вечерах в местном стрип-клубе для геев. В ультимативном фейле я поскользнулся и упал на сцене, наступив в лужу спермы и смазки, вытекшую из предыдущего исполнителя. Я начал заниматься сексом в местных парках, в припаркованных машинах, в переносных туалетах во время гей-парадов. Той ночью, которая станет моей последней в качестве гея, я был готов рискнуть всем в последний раз. Мой поиск признания, любви и мужественности оставался полностью и безнадежно незавершённым. Я закончил практически там же, где и начинал, стоя почти в той же точке пространства, что и десять лет назад. Но я до сих пор был напуган. Что касается мальчика — он никогда меня не покидал. Гей-жизнь и занятие сексом с мужчинами не превратило его в мужчину. Он до сих пор был в поисках, на которые он брал меня с собой. Вот только тело моё разваливалось.

Рано утром, будучи в полубессознательном состоянии после секс-клуба, я споткнулся и рухнул в канаву. Меня рвало кровью, а резкие сокращения желудка заставляли мою толстую кишку опорожнять её содержимое. Я потянулся к нижнему белью — я кровоточил изнутри. Моя жизнь вытекала с обоих концов. Там, где по моему мнению была дверь к экзальтации, я выбил зияющий проход к смерти. Это было моим последним унижением. Если бы небеса означали какую-то загробную жизнь, а ад был бы немедленным и вечным завершением этой пытки, я бы выбрал проклятие.

Я вошел в Сан-Франциско на ногах, но оставил его на носилках. Человек, который подобрал меня в тот тёмный день, был непохож на всех, кого я когда-либо встречал. Он отвёз моё безжизненное тело домой — в дом моих родителей. Там я проснулся в своей старой спальне, окружённый несколькими случайными воспоминаниями из детства. Ту самую кровать, которую я когда-то порадовал своим первым мокрым сном, я теперь пачкал кровью.

Последующие месяцы были заняты серией встреч с различными врачами, специалистами и хирургами. Смущение и боль, от которых я так долго бежал, теперь были неизбежны. Перед операцией я был вынужден почти издевательски пережить заново ту самую процедуру очищения, которую я бесконечно практиковал.

Во время процедуры была удалена часть моей прямой кишки из-за наличия серьёзных внутренних рубцов. Как у заключённой в темницу жертвы маркиза де Сада мои сфинктеры были зашиты толстой ниткой. Мне выписали длинный список смягчающих и слабительных средств, которые я должен был обильно запивать, чтобы сделать возможным испражнение через немыслимо узкое отверстие. Меры предосторожности не сработали, и я сорвал швы. Чтобы остановить кровотечение, я засунул в шорты полотенце и направился в отделение неотложной помощи. Пока я жался к стене зала ожидания, среди кашляющих детей и пожилых пациентов с головокружением, кровь начала просачиваться через шорты.

Следующие несколько часов я лежал на твёрдой больничной каталке. Я позвонил медсестре, но там как раз началась суматоха. Рядом со мной за тонкой занавеской лежала пара подростков: один страдал от передозировки отпускаемых по рецепту таблеток, а другая — от тяжелой инфекции органов малого таза из-за запущенного ЗППП. Это было чистилище.

Мне надо было в туалет, и я прошаркал к уборной через только что начищенный пол. Возвращаясь к своей кровати, я оставил след из маленьких красных точек позади себя. Это не было промежуточным состоянием между небом и землей — это был ад. Я умер и был отправлен на вечные муки как персонаж похабной сказки — мальчик с разбитым задом. К превеликому ужасу лечащего врача и медсестёр, я выписал себя из больницы и пошёл домой.

В течение следующих нескольких дней я не ел ничего, кроме зернистой порошкообразной клетчатки, смешанной с водой и сливовым соком. Стоя под душем, я испражнялся на свои ноги. Я не мог ни сидеть, ни напрягаться. Несколько раз я не успел добраться от моей кровати до туалета. Всего в метре от унитаза я поскользнулся и упал на кафельный пол, ставший скользким от жижи.

Моё тело медленно заживало, но тем не менее, я продолжал пачкать себя. Последует ещё одна операция, потом ещё одна. Годы спустя, я продолжаю страдать частичным недержанием. Несмотря на неудобства, периодические боли и смущение, я считаю себя благословлённым, потому что мне удалось сбежать от гомосексуализма относительно невредимым по сравнению со многими из моих друзей. Некоторые шрамы останутся со мной, пока я жив, но я могу жить с ними. В каком-то смысле они являются постоянным напоминанием о том, кем я был и от чего Бог спас меня. Другие несут несмываемые метки, с вирусом иммунодефицита человека, скрывающимся в каждой части их тела. Но с годами мои проблемы со здоровьем усугубляются. Я чувствую себя старым. Те немногие друзья, которые пережили наше прежнее существование, находятся в такой же беде. Мы сопровождаем друг друга на приёмы к врачу, постоянно шлём открытки с пожеланиями выздоровления и устраиваем молебны об исцелении друг для друга. Наши поиски любви закончились несбывшимися мечтами, повреждёнными телами и могилами мёртвых.

В нашем непреодолимом желании понять мир и самих себя, мы были готовы пойти против Природы и самого Бога. Мы пренебрегли основами физиологии, и за это нарушение мы дорого поплатились, коллективно и индивидуально. В этом процессе мы бросили наши тела и окружающую культуру в хаос. В жалкой попытке исправить себя мы требовали от общества признать наше восстание. Но учреждённый людьми закон не смог изменить нашей физической структуры.

Источник: Joseph Sciambra. Surviving Gay…Barely. Приводится с сокращениями.

Дополнительно:

гомосексуализм это

Навигация по записям

Предыдущая записьПроблемы «гей»-сообщества глазами инсайдеровСледующая записьБеспристрастна ли «современная наука» к вопросу гомосексуализма?

Познавательные статьи:



Как правильно слушать собеседника

Типичные ошибки при выполнении бросков в баскетболе

Принятие христианства на Руси и его значение

Средства массовой информации США