Вадим – крестьянский сын и Кощей бессмертный

Вадиму Т.

В некотором царстве, в некотором государстве жили-были старик со старухой, и было у них три сына: старший, Алёша, был силы невиданной; средний, Иван, был искусным стрелком; младший же, Вадим, славился умелой игрой на гуслях – ни один праздник без него не обходился. Заиграет он, заведёт напев – никто усидеть не может. Недаром звали его и в боярские терема златоверхие, и в купеческие хоромы белокаменные на пирах играть.

Сыновья с малых лет матери с отцом помогали, грамоте учились, учились мечом владеть, богатырских коней укрощать. Жили они, не тужили, землю пахали, урожай собирали.

Однажды в царство-государство пришла беда: налетел Змей Горыныч, грозился, проклятый, города и сёла пожечь, людей истребить, откуп требовал. Да непростой откуп – дочь царскую, прекрасную Марью-царевну ему подавай.

Запечалился царь-отец, закручинился, да делать нечего, повиновался – отдал дочь единственную, любимую, лишь бы чудовище людей пощадило. С тех пор невеселые в царстве застолья пошли, грустные песни играл Вадим, и даже солнце красное, казалось, стало светить тусклее.

Вот проезжал как-то царь (Берендеем его звали) в карете полем, где братья и все мужики пахали. Ни на кого не глядит, ниже плеч голову повесил. Попрятали мужики взгляд: совестно им стало.

Алёша бросил соху и сказал с сердцем:

– А ведь то нехорошо, братцы, что родитель дочкой единственной пожертвовал, откуп дорогой заплатил, а мы делаем вид, что так и должно. Надо выручать царевну.

– Верно молвишь, – говорит Иван. – Негоже врагам уступать да обиды прощать. Найдём Змея, убьём и вызволим Марью-царевну.

А Вадим ничего не сказал, только заиграл что-то весёлое. И от этой музыки спины у мужиков распрямились, работа пошла веселей, солнце красное в небе засияло.

Стали старшие братья в дорогу снаряжаться. Старики слова против не сказали – понимали, что хоть и опасное дело сыновья затеяли, но доброе. И Вадим с ними просится.

– Что ты, сынок? – сказала мать. – Ты ведь мал ещё, куда тебе воевать? Неужели оставишь стариков одних, без подмоги?

– Матушка, батюшка, не могу я отпустить братьев одних! Не прощу себе, если они пропадут!

Скрепя сердце отпустили старики всех троих. Благословили в путь-дорогу дальнюю, наказали строго-настрого: не разделяться, быть всегда вместе, и если трудность какая приключится, то спрашивать совета у старых да мудрых.

– Постойте, братцы, – говорит Вадим. – Надо пойти к государю, пускай он тому, кто добудет царевну, в жёны её отдаст и полцарства в придачу.

Посмеялись братья.

– Не корысти ради, – говорят, – а чтобы справедливость восторжествовала, зло лихое прогнать, на землю-матушку впредь не пускать.

Взяли братья мечи булатные, Алёша – ещё и палицу богатырскую, Иван – лук со стрелами, а Вадим – гусельки яровчатые[1]. Взяли котомки[2] с хлебом-солью, заседлали коней добрых. Видели люди, как вскочили на коней братья, да не видели, куда поскакали. Только пыль столбом поднялась.

Едут братья плечо в плечо, стремя в стремя, по сторонам поглядывают. Вдруг преграждает им путь гора. Алёша взял палицу да и разбил гору с одного удара. Дальше поехали. Едут-едут, а навстречу дюжина разбойников: налетают, свистом оглушают, саблями размахивают, того и гляди порубят в капусту.Иван снял из-за спины лук, тетиву натянул, пустил стрелу калёную – стрела всех всадников и пригвоздила к дереву. Дальше поехали, как ни в чём не бывало. А Вадим сердится – не удаётся удалью похвастать.

День уходит за днём, будто дождь дождит, а неделя за неделей как река бежит. Едут братья при красном солнышке, едут при светлом месяце, минуют горы высокие да степи широкие, леса дремучие да пески сыпучие. Алёша дрова рубил, Иван дичь стрелял, Вадим игрой на гуслях у костра развлекал. Наконец, кончились леса да реки, потянулась пустыня бесплодная: ни дичи вокруг, ни кустика. Стали братья голодать.

Близко ли, далёко, долго ли, коротко – скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается – приезжают они на распутье. На распутье – камень, массивный, мхом поросший. На камне написано: налево пойдёшь – убит будешь, направо пойдёшь – коня потеряешь, а прямо пойдёшь – сам камнем станешь.

Призадумались братья, стали затылки чесать: куда дальше ехать? Все три дороги зло сулят… Да делать нечего – не назад же возвращаться!

А на камне ворон дремал – сам чёрный, клюв медный, да старый, и настолько мудрый, что дальше некуда.

– Ну, что скажешь, ворон? – говорит Алёша. Просто так говорит, лишь бы не молчать.

Ворон нехотя открыл один глаз. Подумал.

– Одному из вас коня потерять, – ответил он вдруг человечьим голосом. – Другой в камень превратится. Третий…

– Ну хватит, тоже мне Нострадамус! – рассердился Алёша.

А Иван добавил:

– Читать мы и сами умеем.

– Тогда что вы хотели услышать? – возмутился Ворон. – Откровение от Иоанна Богослова?

Братья переглянулись.

– Совет, что ли, дай, ты птица мудрая.

– Хотите совета, так слушайте: поворачивайте назад. Ничего хорошего из вашей затеи не выйдет.

– А ну тебя!.. – плюнули братья.

Вадим – крестьянский сын сказал как бы между прочим:

– Братцы, а может, суп из него сделаем? Глядите, какой жирный!..

Ворон встрепенулся.

– Неа, – протянул Алёша. – Слишком старый… не прожуём.

А Иван сказал:

– Тогда я чучело из него сработаю. – И заложил стрелу на тетиву.

Ворон заволновался.

– Не стреляй меня, славный витязь-богатырь, – говорит. – Я для вас не богатырская добыча… Я вам ещё пригожусь.

– На что ты сдался нам?

– Я, может, и не сдался… Есть у меня пра... пра... – он закашлялся, – пра... пра... э-э-э… праправнук – галчонок. Как только понадобится помощь какая – надо сказать…. э-э-э…. нет, позвать... нет, назвать… в общем… Тьфу, проклятая память!..

Ворон сердито каркнул и задумался.

– Сказать? Позвать? «По щучьему велению», что ли? – смеются братья. – Или «встань передо мной, как лист перед травой»?

– Да нет, всё проще… Я только запамятовал… О! Вспомнил! Нужно свистнуть три раза, вроде как морзянкой, два раза коротко, один – продолжительно. Он явится и сделает, что будет приказано.

– Ладно, так и быть, – сказали братья.

И оборотили взоры на камень.

– Видно, дальше придётся порознь… – сказал Алёша.

– Почему же? – возразил Иван. – Мы можем все поехать, скажем, прямо… Забыл что ли родительский наказ – не разделяться?

– Нет, братья, три дороги – три пути. Как знать, какой из них приведёт к царевне? Авось который из нас царевну отыщет и зятем царю станет. – Он хитро подмигнул Вадиму. – Разделимся. Я старше и посильнее вас, поеду налево – где убитому быть. А и правда, кто ж со мной справится? Я коня одной левой укладываю.

– Нет, я поеду влево, братец! – говорит Иван-стрелок. – Тут главное неприятеля не подпускать ближе, чем на полёт стрелы.

– Всё ясно. Я поеду! – сказал Вадим. – Тут дело не в силе и не в меткости, а в удали да хитрости. Сказки разве не читали? А вспомните, братцы, какие загадки я сказываю – никто отгадать не может. Любого вокруг пальца обведу, голову заморочу.

Посмеялись старшие братья.

– Как самый младший, поедешь направо. Коли коня потеряешь, зато жив останешься. Если мы не сдюжим, тебе и карты в руки.

– Давайте хоть монетку кинем! – сказал Вадим, но его никто не слушал.

Стали братья прощаться. Положили такой завет: ехать каждому своею дорогою, а кто царевну от Змея Горыныча вызволит, тот перво-наперво братьев разыщет, а уж потом домой воротится.

Иван тронул поводья и поехал прямо, Алёша налево завернул. Вадиму ничего не оставалось, как направить коня вправо. Так и поехали каждый навстречу своей судьбе.

* * *

И трёх вёрст[3] не успел проскакать Алёша – встал пред ним тёмный лес. Ветви до сырой земли клонятся, переплетаются меж собой, непроходимая чащоба получается. Спешился Алёша, ведёт коня под уздцы, мечом просеку прорубает. Вдруг видит: стоит дуб посреди поляны, старый, огромный – и десяти людям не охватить, корни подобно аркам из земли торчат.

Дуб тот был непростой. Едва ступил Алёша на поляну, стал дуб раскачиваться да поворачиваться. Вот уж и пасть раскрыл с острыми зубами, а злыми жёлтыми глазищами так и сверлит – погубить хочет. Ветки да корни как змеи окружают Алёшу, сжимают, удушить пытаются. Повёл Алёша плечами – а освободиться не получается, взмахнуть мечом не удаётся! Не может он и рукой пошевелить. Зарычал дуб, закричал страшным голосом, ветвями бьёт, сучками колет да в волосы вцепляется, листами хлещет да глаза засыпает. Тут бы и конец Алёше пришёл, да конь богатырский пришёл на подмогу: ударил по жёлтым глазищам копытами, раз, другой – отпустил дуб Алёшу. А тот давай ветви мечом сечь да рубить. Где махнёт мечом – там станет просека, отмахнётся – пролесок. Изрубил, изломал дуб Алёша. Смахнул пот со лба и отправился дальше.

Уже в сумерках выехал Алёша на опушку леса. Стоит перед ним избушка на курьих ножках, об одном окошке, туда-сюда поворачивается. Вокруг избушки – забор из человеческих костей, на костях надеты черепа людские да лошадиные, глаза в них так и светятся, и на поляне оттого светло как среди дня.

Алёша на всякий случай перекрестился и, переступая через разбросанные там и сям кости да мечи поломанные и ржавые, приблизился к избушке. Говорит:

– Избушка, избушка, повернись к лесу задом, а ко мне – передом!

Повернулась избушка к нему крыльцом; заскрипела, отворяясь, дверь. Зашел он в избу, а на лавке Баба Яга – костяная нога лежит, носом потолок подпирает, губы на притолоке висят.

– Фу-фу! – говорит Баба Яга. – Давненько тут русского духу видом было не видать, слухом не слыхать! А нынче русский дух опять по вольному свету шатается, воочию является, в нос бросается! Зачем на глаза явился?

Алёша хмыкнул:

– Будет тебе, бабушка, браниться! Или встала ты не с той ноги – с костяной?..

-–  Вот изжарю тебя в печи да и съем и на костях покатаюсь, а череп на палку надену! – закричала Баба Яга. – Слуги мои верные, схватите его – да в печку!

Явились три пары рук, хотели схватить Алёшу, да не тут-то было: скрутил он руки эти верёвкою сыромятной, будто вязанку дров. И говорит Бабе Яге:

– Ах ты, карга старая! Разве ж так гостей встречают? Ты баньку-то истопи, дай гостю вымыться-выпариться, да накорми как следует, да и спать уложи!

Заворчала Яга, заохала, но баню вытопила, собрала ужин. Вымылся Алёша, выпарился, садится к столу, а там уж наставлены всякие яства, вина да мёды, и румяный самовар пыхтит. Баба Яга потчует его, три пары рук прислуживают, пустые тарелки с глаз вон уносят.

Стала Баба Яга Алёшу расспрашивать: кто таков, куда путь держит.

– Еду я, бабушка, Марью-царевну разыскивать. Змей Горыныч её унёс, похитил…

– Змей Горыныч унёс? А ты с ним сражаться, значит, едешь?

Засмеялась старуха, закаркала – так и сверкает железными зубами. Стукнул Алёша кулаком по столу – аж стекло в окошке задребезжало, самовар подпрыгнул. Баба Яга умолкла, точно подавилась.

– Так вот, – продолжал Алёша как ни в чём не бывало, – еду я добывать царевну. Только где искать её, не знаю. Может, ты подскажешь?

– Далече ж тебе ехать!.. Ну да я тебе помогу, научу, как одолеть Змея, если вызволишь заодно и внучку мою, Василису Премудрую, что в плену у него томится уж не помню сколько лет… А пока ложись спать, утро вечера мудренее.

* * *

Отправился Иван-стрелок прямо. Заехал в самую глушь, где жил Соловей-разбойник. Кругом, куда ни глянь – запустенье великое, ни зверь, ни птица не прошмыгнёт: всех Соловей истребил. Самого разбойника не видно. Что за притча?

А Соловей на трёх дубах, на девяти суках сидел, в шапке-невидимке, оттого и не видим, будто и нет его. За версту услыхал он конский топот, рассердился:

– Кого чёрт несёт? Что за невежа мне спать не даёт?

Да как засвищет по-соловьиному, зарычит по-звериному, зашипит по-змеиному!.. Деревья к земле приклонились, конь молодецкий на дыбы взвился, Иван еле жив в седле сидит.

Невидим Соловей-разбойник, да Ивану видеть не надобно – натянул он тугой лук, спустил на звук калёную стрелу, небольшую стрелу, весом в целый пуд[4]. Взвыла тетива, полетела стрела, угодила Соловью в левый глаз, вылетела через правое ухо. Покатился Соловей по земле, под ноги молодцу. Свалилась с него шапка-невидимка. Соскочил Иван с коня, выхватил меч да и отрубил разбойнику голову. Шапку подхватил: трофей будет! Прикрутил звёздочку красную – получилась будёновка-невидимка – и сунул за пазуху. А потом продолжил путь.

Долго ли, коротко, встаёт перед ним мрачный полуразрушенный замок: необъятный, башни в небо упираются. Иван заехал на подворье, чтобы коня накормить-напоить, как вдруг услышал стоны. Не по себе стало ему. Кто так мучается? Надо помочь, не след русскому человеку пройти мимо того, кто в беду попал. Стал он искать, откуда звук доносится, и сам не заметил, как глубоко в подземелье очутился. А в подземелье Кощей Бессмертный томится, на двенадцати цепях прикованный, с бородой до пола и весь в паутине. На голове корона блестит, сабля на боку.

Увидел Кощей Ивана, стал просить слабым голосом:

– Гой еси[5]! Ах, дай мне воды, добрый человек …

Смотрит Иван: стоят два колодца с водой, один по правую руку, другой по левую, и медный ковш на цепочке висит. Взял Иван ковшик, зачерпнул студёной водицы из колодца по правую руку, подал Кощею.

Выпил Кощей, побренчал цепями ржавыми, многопудовыми, да и говорит окрепшим голосом:

– Благодарствую, добрый молодец, триста лет уж я на цепи, как собака-цербер, а заточила меня степная воительница Марья Моревна вместе с Иваном-царевичем... Как тебя звать-величать?

– Я Иван-стрелок.

– Что, Иван, своей охотой или неволей зашёл сюда?

Рассказал Иван. Как услыхал узник про Змея Горыныча, оживился, нехороший блеск в глазах появился. Говорит Кощей:

– А позволь испить мне ещё из колодезя одесную[6]… Это – живая вода, она исцеляет и силы придаёт…

Десять вёдер выпил Кощей, набрался силушки и разорвал свои цепи.

– Охо-хо! – закричал. От того крика камни с потолка посыпались, весь замок зашатался, чуть по камешку не развалился. Потянулся со страшным скрежетом – можно было подумать, что проржавел он насквозь, как старое ведро, и будто не Кощей это, а Железный Дровосек.

– За то, что сжалился над пленником – не убью, ибо Кощей благодарить умеет. Помилую тебя. Но не могу я замок без присмотра оставить… Будешь сторожить его, покуда не вернусь.

С этими словами Кощей превратил Ивана в камень – застыл Иван посреди подземелья причудливым сталагмитом. Смеётся Кощей, заливается:

– Что же ты, витязь, табличку не заметил, али читать не умеешь: Кощея не поить?

И правда: на стене была прикреплена табличка, только надпись, выполненная старорусскими буквами, потускнела от времени.

Стал Кощей собираться.

– Пора мне жениться, – говорил он меж делом. – Скучно одному, да и возраст уже не тот – бобылём жить… А ты, – Кощей обернулся к Ивану, – охраняй покамест замок. Только над златом… не чахни!.. – и он опять расхохотался.

Ну что за весельчак!

Обернулся Кощей вороном и полетел за тридевять земель, за тридесять морей, к Змею Горынычу. По пути он бранился: если Змей царевну унёс, отчего меня не освободил? Где пропадал? Почему не пришел на подмогу? Ну я ему покажу…

* * *

– Что я, маленький? – сердился Вадим. – Самой безопасной дорогой еду, влеготку[7], стыдоба!.. Братья – и честь, и хвалу богатырской их силе, молодецкой удали стяжают, а я? Коня потерять!.. Куда мне без коня?

Тихо было вокруг. Конь послушно шёл. И такая вдруг печаль-кручина взяла Вадима – крестьянского сына, жалко ему коня, своего друга!..

Потрепал он коня по холке.

– Не дам я тебя в обиду, – сказал. – Сам погибай, а товарища выручай!

Целый день ехал Вадим, а пейзаж не меняется: степь да степь кругом. Вечером коня расседлал, стреножил и в луга пустил, развёл огонёк, сидит, не спит – коня сторожит. По сторонам зорко посматривает, а как начнёт сон одолевать да дрёма подступать – холодной росой умоется. Так и просидел без сна.

Ночь прошла без происшествий. Раным-ранёшенько сел Вадим на коня и продолжил путь. Ехал он, ехал, сильно утомился, в седле качается, на гриву коню падает.

Как въехали в дремучий лес, говорит Вадим сам себе:

– Надо передохнуть.

Привязал коня к дереву. Как вдруг всплыли в памяти строчки: направо пойдёшь – коня потеряешь. Отвязал он коня, призадумался.

– Спрячу я тебя, – решил Вадим.

По сторонам посмотрел – одни деревья вокруг. Взвалил коня на плечи и, невзирая на протестующее ржание, водрузил на дерево, ветками заслонил, листьями присыпал.

– Тс, – сказал четвероногому другу.

И упал под ракитов куст, уснул как убитый.

Сидел конь на дереве не шевелясь до самого вечера. Всё тело затекло! А как высыпали на небе первые звёзды, попытался конь вытянуть копыта, да не удержался и с шумом рухнул на землю, прямо на голову своему хозяину.

Вскочил Вадим – крестьянский сын: ему приснилось, что небо обрушилось. Увидал коня, беспомощно распластавшегося рядом, пожалел. Стал подбородок чесать.

– А ведь на камне сказано – коня потеряешь. Именно коня, а не осла или, скажем, корову. Может, в этом твоё спасение, Бурушка?

Не долго думая, собрал Вадим две охапки листьев, приладил коню на спину наподобие горбов, попоной накрыл. Получился верблюд – ни дать ни взять. Довольный своей работой, Вадим прилёг на сырую землю, кулак под голову положил и провалился в сон.

Утром рано проснулся он – нет коня. Стал искать. Искал, искал, нашёл – одни косточки у ручья. Сел Вадим и горько заплакал. Только смотрит – бежит к нему Серый Волк.

– О чём плачешь, Вадим – крестьянский сын, чего голову повесил?

– Ах, как мне не плакать, Серый Волк, – коня ведь моего съели…

– Ооо… хм…да… Это я твоего горбунка съел… – Волк помолчал; выглядел он очень смущённым. – Жаль мне тебя, Вадим – крестьянский сын, сослужу я тебе службу! Чего хочешь, зачем забрался так далеко от отчего дома?

Вадим рассказал Волку о своей миссии.

– Знаю, где царёва дочь. Только на коне вовек туда не добраться. Садись-ка на меня, повезу я тебя. Токмо со Змеем сражаться – тут я тебе не подмога, боюсь я его… И больше никого в целом свете не боюсь. Но Змея Горыныча не побить этим мечом, нужен меч-кладенец… Вот что. Добудем для начала меч. Меч тот выкован в незапамятные времена, служил верой и правдой Святогору, затем перешёл во владение Илье Муромцу, а нынче хранится у царя Афрона. К нему-то мы и отправимся. Садись скорей! Только держись крепче.

Сел Вадим на него верхом, Волк прыгнул – и в ушах засвистело. Не то бежит, не то летит Волк – леса-поля мимо глаз пропускает, реки-озёра хвостом заметает.

Много ли, мало времени прошло – добегают они до царя Афрона. У царя пир идёт, столы от напитков да кушаний ломятся, сидят за столами бояре[8] да дворяне, богатыри да всякого чину люди.

Радушно принял гостей царь Афрон, подле себя посадил, красным да белым мёдом стал угощать да спрашивать: откуда они? куда путь держат? да что в мире творится интересного? А сам с престола[9] не встаёт – хворь-болесть одолела его, лекари придворные да заморские уж и руки умыли давно.

Подносят Вадиму жареных гусей, лебедей да сыров заморских. Наелся, напился Вадим. Просит царь его сыграть:

– Слухом о тебе, Вадим, гусляр-певец, земля полнится, знаю, каков ты искусный музыкант да песельник. Будь добр, сыграй, повесели старого.

Не посмел Вадим отказаться, ибо знал: против воли царя пойти – головы не сносить.

Приносят Вадиму гусли. Взял он инструмент, осмотрел да и выбросил:

– Плохой у тебя инструмент, государь. А вели ты принести мои гусли яровчатые.

Приносят гусельки яровчатые, что в сенях Вадим оставил вместе с кафтаном. Тронул он струны – полилась, поплыла тут музыка дивная, гости в пляс так и пустились. Царь и тот, сколь ни недужен был, вскочил и ну вертеться, прыгать, ногами топать!.. Будто играл Вадим не на простых гуслях, а на самогудах[10]. Но только смолк Вадим – царь вновь будто прирос к трону.

Сыграл Вадим, повеселил, потешил честную публику. Поклонились ему бояре да дворяне, уселись на лавки усталые, но счастливые.

– Ну спасибо тебе, Вадим – крестьянский сын! – улыбается царь. – Ничто уж десять лет не могло на ноги меня поднять, кроме твоего умения. Хочу за то тебя пожаловать. Сказывай, что хочешь в награду?

– Награды не надобно мне, государь. Прослышал я, что есть у тебя меч-кладенец. Одолжи мне его – поеду я сражаться со Змеем Горынычем, прекрасную Марью-царевну выручать.

Смолкли тут разговоры весёлые, воззрилось всё собрание на Вадима в изумлении. Помолчал царь: видно, не понравилась ему просьба.

– Второго такого меча во всём свете не сыскать… Не могу я просто так тебе его отдать. Ммм… придумал. Так и быть, подарю я тебе меч-кладенец, Вадим – крестьянский сын, если выполнишь мой наказ. У царя Гусмана живёт жар-птица. От хвори исцеляет. Принеси мне жар-птицу – лишь она может вернуть мне здоровье… А за это и меча не жалко!

Встал тут Вадим – крестьянский сын и говорит:

– Что ж, государь, выполню я твоё поручение.

Волк только зубами щёлкнул. Не медля ни мгновения, вскочил Вадим Волку на спину – и поскакали. Волк леса-поля мимо глаз пропускает, реки-озёра хвостом заметает. А сам на Вадима поглядывает, дескать, не ведаешь, во что ввязываешься.

Долго ли, коротко, добрались они до царства Гусмана. У царя сад великолепный, растут в нём яблони с золотыми яблочками, стоят палаты белокаменные, с теремами и башнями.

Перемахнул Волк через ограду кованую, говорит Вадиму – крестьянскому сыну:

– Ты хватай Жар-птицу, пока стража не набежала, да и помчимся в обратный путь.

– А попросить у царя Гусмана нельзя? – удивился Вадим. – В жизни ничего не брал без спроса.

Тяжело вздохнул Серый Волк, но спорить не стал. Пошли они к царю Гусману.

Как увидал их царь, велел схватить и представить пред свои очи. Гусман грозен собой, саженного роста, голова как пивной котел, усы серебряные, борода медная.

– Кто таков? Откуда взялся? – спрашивает.

Вадим – крестьянский сын и говорит:

– Я Вадим – крестьянский сын, иду со Змеем Горынычем биться-сражаться. Дай мне, государь, Жар-птицу, я выменяю её у Афрона на меч-кладенец, а мечом-кладенцом убью Змея и освобожу Марью-царевну.

Потемнел Гусман, как осенняя ночь.

– С чего решил ты, что я дам тебе такое сокровище? Жар-птица – единственная на всём белом свете, а до Змея Горыныча мне и дела нет!.. Стража! Бросить их в темницу!

– Напрасно ты, царь Гусман, разоряешься, – заговорил тут Волк недобрым голосом. – Али ты не узнал меня? Я ведь стражу твою перебью, тут тебе и конец!

– Не может быть, – говорит Гусман, – знавал я твоего покойного родителя, ты ему и в подмётки не годишься!

Вскочил тут царь Гусман на ноги свои кленовые, схватил Волка и бросил об землю. Пошёл грохот по всему дворцу, башенки на тереме зашатались и рухнули, стража так и повалилась с ног.

– Ах ты чудище заморское, – рассердился Вадим.

Выхватил он у стражника лук, пустил стрелу – только вихрь по горнице прошёл. Царь Гусман на лету стрелу перехватил и пополам переломил. Пошёл на него Вадим – крестьянский сын врукопашную, а Гусман как махнёт рукой – так и пал Вадим, и меч его долой.

«Эх, – думает Вадим, – кабы со мной Алёша был, он показал бы этому невеже, где раки зимуют…»

А царь Гусман говорит – будто гром грохочет:

– Куда тебе со мною сладить? Я тебя на ладонь посажу, другой прихлопну!

Отвечает Вадим – крестьянский сын:

– Ну, бабка надвое сказала! Пришёл я не сказки твои слушать. Не хочешь ли отдать мне Жар-птицу? Отнесу её царю Афрону, получу за неё меч-кладенец, убью Змея Горыныча и Марью-царевну освобожу.

Расхохотался царь Гусман, да недолго смеялся: Серый Волк встал перед ним, будто и не повержен был, а просто отдыхал. Лапой ударил – упал Гусман, аж пол раскололся.

– Сам напросился, – молвил Волк. – Теперь держись.

– Стой, Серый Волк! – окрикнул его Вадим. – Не губи Гусмана.

Послушался Волк Вадима – крестьянского сына, не стал убивать Гусмана.

Вадим продолжал:

– А теперь одолжит ли государь нам Жар-птицу?

Видит Гусман, что деваться ему некуда, да не позволяет гордость сдаться, не уступает он:

– Коли хочешь Жар-птицу, сослужи мне службу… Добудь кота Баюна, что сказки сказывает да сон навевает. Двенадцать дней и ночей уж я без сна, совсем измучился... Приведёшь кота – отдам Жар-птицу.

– По рукам! – не долго думая, ответил Вадим.

Поглядел на него Волк укоризненно:

– То есть как это – по рукам?! Да знаешь ли ты, где кота искать?

– Какие пустяки, – примирительно говорит Вадим. – А где?

– На краю света, – пробурчал Волк.

Призадумался Вадим, да делать нечего: слово уж дал. Не желал он кровь проливать понапрасну и, кроме того, был уверен, что требование царя справедливо – как говорится, баш на баш.

– В путь, – решил он.

Волк только зубами лязгнул. Выехали за ворота – Волк на Вадима покосился, дескать, не ведаешь, во что ввязался.

– Ничего, – говорит он, возносясь под самые облака. – Это не служба, а службишка, но придётся повозиться… 

Долго ли, коротко, примчались они на край земли. Стоит терем – не терем, изба – не изба, сарай – не сарай, тыном обнесён, без окон, без крыльца, а в нём черти в карты играют.

Говорит главный чёрт:

– Отродясь человечьего духу здесь не бывало. Ну, говори, что привело тебя сюда?

Вадим – крестьянский сын изложил всё как есть, без утайки:

– Мужики, дайте кота Баюна, я обменяю его у царя Гусмана на жар-птицу, жар-птицу я обменяю у царя Афрона на меч-кладенец, а мечом-кладенцом убью Змея Горыныча и Марью-царевну освобожу.

Главный чёрт говорит:

– Что ж, всё верно, живёт в нашем лесу такой кот. Но так просто мы тебе его не отдадим. Отгадаешь три загадки – получишь кота. Не отгадаешь – будешь батрачить на нас тридцать лет и три года. Будем дрова на тебе возить, дубинами погонять. Идёт?

Вадим согласился. Младший чёрт на радостях исполнил стойку на голове. А Волк только и успел что зубами клацнуть – мол, не ведаешь, во что ввязываешься.

Расселись черти вокруг Вадима, загадывает главный чёрт первую загадку:

– Что нельзя съесть на завтрак? – А сам песочные часы подвигает, песок сыплется, думать – две минуты.

Волк за голову схватился, а Вадим отвечает:

– Нельзя съесть на завтрак… обед и ужин. Я ребёнком и посложнее загадки отгадывал!..

Недобрый огонь вспыхнул в глазах у главного чёрта, но смолчал он, вторую загадку предлагает:

– Что поднимается вверх и опускается вниз, но при этом само не движется?

И песочные часы подвигает, на раздумье отводит одну минуту.

Волк ни жив ни мёртв сидит, дышать боится. А Вадим подумал и говорит:

– Солнце на небе. Ребёнком я и посложней загадки отгадывал!..

Зло прищурился чёрт, загадывает последнюю загадку:

– Кого простой смертный видит каждый день, царь — очень редко, а Бог — никогда?

И песочные часы подвигает, на раздумье отводит полминуты!

Волк зажмурился и стал тоскливо подвывать. Крепко призадумался Вадим – крестьянский сын. А как последняя песчинка упала, закричал главный чёрт:

– Ну, отвечай!

– Это очень просто, – говорит Вадим. – Ответ мой таков: себе подобных.

Обомлели черти от изумления, но уже в следующее мгновение схватили его с торжествующими воплями:

– Правда твоя, Вадим, гусляр-певец, да только не отдадим тебе кота, обманули дурака на четыре кулака!

Страшно зарычал Серый Волк, но черти навалились на него всем скопом и проворно обмотали верёвками.

– Надо понимать, на ближайшие тридцать лет и три года штат рабочих укомплектован? – проворчал Волк. И посмотрел на Вадима: мол, говорил я тебе!..

Так Вадим – крестьянский сын и Серый Волк попали в плен к чертям. Стали те судить да рядить, какую работу поручить пленникам.

* * *

Утром-светом разбудила Баба Яга Алёшу:

– Как спалось, молодец?

– Ах, бабушка, скверно: всю ночь гуси-лебеди твои кричали, крыльями хлопали, спать не давали. Да чудилось мне, будто слышу я плач детский. С чего бы это?

– Показалось тебе, Алёшенька, показалось!.. – сказала она, машинально ковыряясь в зубах. Но наткнувшись на тяжёлый взгляд Алёши, испуганно икнула и спрятала руки за спину.

Накормила Баба Яга Алёшу кашей из топора. Плотно позавтракал Алёша, напоил коня, овсом покормил и заседлал. Стала Баба Яга его уму-разуму учить:

– Ищи Змея Горыныча за тридевять земель, в тридесятом царстве, в подсолнечном государстве. Живёт он на горе Сорочинской, что за рекой Смородиной. А путь через Смородину Чудище-Полканище сторожит. Полкан силён – бьёт соперника целым дубом, и быстр – семь вёрст за один скок. Позади моего дома река молочная с кисельными берегами. Выкупайся – и будешь ты силушки несусветной.

Искупался Алёша в молочной реке, стал силушки несусветной. Набрал воды во фляжку: пригодится, думает.

А Баба Яга продолжает:

– Вот тебе клубок, не простой, а волшебный, кинь его – куда он покатится, туда и ты ступай. Я б одолжила ступу, да ведь угробишь казённое имущество... Вот тебе дудочка-жалейка[11] – как преградит дорогу море-окиян, сыграй – и тебя доставят на другой берег. И помни: чтобы победить Змея, нужны меч, что выкован в незапамятные времена в Вавилоне-граде, да конь, что по небу может летать. Да только чую, не Змей-то Горыныч твоя истинная цель...

– Как так?

– Служит он Кощею Бессмертному. С Кощеем сладить нелегко... Я бы сказала даже – невозможно, ибо то из имени его следует – Бессмертный...

– Да знаю я! Смерть его на конце иглы, та игла в яйце...

Собеседница захохотала:

– Ну и чушь! Откуда ты это взял?

– Как же... бабка в детстве сказывала...

– Сказано тебе: бессмертный. Убить его нельзя, только силой али хитростью взять можно, пленить.

– Ну и как мне с ним справиться?

– Чего не знаю, того не знаю! Это дело твоё, богатырское. Как говорится, чем могу...

– Спасибо, бабушка! – Алёша попрощался с Бабой Ягой, бросил клубок и пустился следом.

Едет Алёша полями чистыми, пробирается мхами-болотами, реками-озёрами. Едет и диву даётся: думал смерть найду, ан богатырём стал!

Долго ли, коротко, много ли, мало ли времени прошло – прискакал Алёша к морю синему. Раскинулось море от горизонта до горизонта. Слез он с коня, достал дудочку, только к губам поднёс – заиграла дудочка сама, запела, и глядь – море взволновалось, забурлило, и огромный, как остров, выплывает чудо-юдо рыба-кит: на хвосте бор шумит, на спине село стоит.

Сел Алёша на эту плавучую гору. Сбежались тут жители на пришельца посмотреть. А Алёша на них глазеет: вроде люди как люди, но с жабрами, кожа зелёная, как у русалок... Среди них – старичок-боровичок, сам с ноготок, борода с локоть. Стоит старичок, усмехается, яблочко кушает.

Понял тут Алёша, что голоден. А старичок-боровичок уж тут как тут, присаживается рядом, яблоко протягивает.

– Угощайся, мил человек, – и подмигивает хитро.

– Благодарствую, дедушка, – Алёша потёр яблоко о рукав и стал грызть.

– Яблочко это не простое, а молодильное, – продолжал боровичок.

При этих словах Алёша погрузил пару яблок в котомку – стариков своих угостить.

Разговорились они со старичком. Поведал Алёша о своей миссии да об артефактах[12], которые следовало добыть – о мече да о коне.

– Меч-кладенец у царя Афрона находится, – говорит старичок. – Да только обещал царь отдать меч твоему брату Вадиму, коли тот ему службу сослужит…

Порадовался Алёша успехам брата младшего. Спрашивает:

– А что это за конь, который по небу может летать?

Боровичок отвечает:

– Так это ж Сивка-бурка.

– Где его достать?

– Уж не знаю, где.

Вдруг Алёшин конь тревожно заржал. Накатила на собеседников могучая морская волна, ударила внезапно, как плеть. Удивился Алёша, по колено в воде себя обнаружив.

– Рыбе, должно быть, наскучило по морю тащиться, вот и стремится в пучину, – говорит старичок-боровичок.

Вода быстро прибывала.

– И что мне делать? – спрашивает Алёша. – Жабры отращивать?

Боровичок подумал.

– Как ты рыбину призвал?

– На дудочке поиграл!

А вода уже к горлу подступает. Понял Алёша, что дело табак.

– Значит, поиграй на дудочке сызнова.

Слова эти показались Алёше разумными. Он достал дудочку, поднёс к губам – однако на сей раз не заиграла дудочка, не запела. На мгновение страх обуял молодца – дунул он в дудочку изо всех сил, да только воду да водоросли выдул. Тут заметил он, что морские жители окружили его и плотоядно так смотрят, зубы острые обнажают. Увиденное придало Алёше сил. Задудел он с душой, жалея, что нет рядом с ним Вадима-брата. Долго дудел, да без толку, а зелёные люди всё плотнее обступали его. Рассердился Алёша. Но в какой-то миг удалось извлечь из дудочки трель. В тот же миг чудо-юдо рыба-кит всплыла на поверхность.

На колени пали морские жители, со страхом и благоговением взирая на владельца волшебной дудочки. Наконец пристали они к берегу. Алёша сел на коня – да и был таков.

Выезжает он в чистое поле, а посреди поля белый шатёр стоит. Зашёл Алёша в шатёр, разостлана там скатерть-самобранка, яствами уставленная. Сел, поел. Накормив гостя, скатерть сама убралась и сложилась. Упал Алёша на ковры, заснул крепко, захрапел громко.

* * *

Долго ли спал – то не ведомо, но когда проснулся, обнаружил себя связанным по рукам и ногам крепко-накрепко. Пленили его богатырки – степные воительницы.

Удивился Алёша, стал ворочаться, пытаясь ослабить путы. Да что ни дёрнется – верёвки только крепче сжимаются. И так до тех пор, пока он не смог больше пошевельнуть ни рукой, ни ногой. Не было печали, так черти накачали.

Не растерялся Алёша, стал насвистывать морзянкой. Вдруг откуда ни возьмись галчонок:

– Хорош богатырь! Хватит валяться, твои братья в беде!

Услышали богатырки, в шатёр ворвались, давай галчонка ловить, но куда там!

Говорят богатырки такие слова:

– Не сердись, Алёшенька, что связали тебя. Славный ты богатырь, но боимся мы мужчин, уж что за варвары!.. Так и норовят свободы лишить, меч отобрать, усадить у печи – кашеварить… Даже слово какое выдумали – брак! Брр… Помоги нам царицу степных воительниц – Елену Прекрасную вызволить из плена у морского царя. Есть у неё волшебное зеркальце – всё показать может. Освободи её, и за то она расскажет тебе, где братьев искать, коли в беде они.

Тронула Алёшу мольба гордых красавиц, согласился он. Развязали его богатырки. Вскочил на коня Алёша – и поскакал. А у моря спешился, поиграл на дудочке – выплыло чудо-юдо рыба-кит: на хвосте бор шумит, на спине село стоит. Как вошёл в село Алёша, прошёл мимо павших ниц жителей, поймал старичка-боровичка – за ухо. И велит к царю морскому доставить.

Сказано – сделано.

Роскошный дворец у морского царя, так и сверкает всеми цветами радуги, а в нём рыб диковинных – видимо-невидимо. Несметные сокровища, сказочные богатства грудами валяются тут и там. Посреди просторного зала стояла Елена Прекрасная, собою она красавица из красавиц. Алёша как увидел её, так и влюбился без памяти.

А надобно сказать, что слёзы Елены Прекрасной возвращают зрение, но сколько ни бился над ней морской царь, ни слезинки не добился. Он был слеп, как крот, и мечтал не только исцелиться, но и открыть офтальмологическую клинику. «Буду лечить незрячих, – думал он. – Царевна плачет, а клиенты платят!»

– Кто там пришёл? – закричал морской царь.

– Богатырь Алёша, – ответил начальник стражи.

– Гнать его поганой метлой!

Послышался шум борьбы, какая-то возня. Царь прислушался. Всё стихло.

Решив, что с непрошеным гостем покончено, царь-слепец повернулся к стоящей пред ним Елене Прекрасной и велел плакать.

Алёша невозмутимо отряхнул ладони и обратился к Елене Прекрасной:

– Приветствую тебя, царица, повелительница гордого степного народа! Узнал я, что попала ты в неволю, а я терпеть не могу несправедливость, когда притесняют ближнего.

Тем временем в палаты набежало стражи видимо-невидимо. Ужас заплескался в глазах Елены Прекрасной. Но Алёша только хмыкнул, приготовившись угостить каждого стражника кулаком богатырским. А сам – из вежливости – продолжает:

– А потому это всё, прекрасная Елена, что похитил Змей Горыныч дочь государя нашего – Марью-царевну. Отправился я да братья на поиски, так получилось, что разделились мы… Теперь братья в беде, еду я на выручку.

Расчувствовалось сердце женское. Растрогалась Елена Прекрасная. Вспомнила она о том, как потеряла в детстве сестёр. Слёзы сами брызнули из её глаз.

Тут же набежали тётушки-кумушки, собрали слёзы в кувшин. Умылся царь, прозрел, а как увидал, кто к нему пожаловал (и сколько стражи валяется вокруг поверженной), не стал спорить, отпустил пленницу и ещё «спасибо» сказал. И сундук с драгоценностями подарил – в качестве компенсации за моральный ущерб.

Привёз Алёша Елену Прекрасную в шатёр. Как обрадовались степные воительницы!..

А Елена и говорит:

– Смел ты и красив, Алёша, бери меня в жёны, будешь счастлив со мной!

Онемели тут богатырки: сроду не бывало такого!

Как бальзам на душу пришлись Алёше те слова. Поклонился он Елене и ручку поцеловал. Отвечает:

– Посватаюсь я к тебе, душа моя, но сначала дело надо справить. Дай мне зеркальце волшебное…

Подносит ему Елена Прекрасная волшебное зеркальце – показывает зеркальце Вадима, брата меньшего, в плену у чертей.

– Ах, брат мой! Найду я тебя, освобожу!..

– Туда не доехать, не дойти, – печально говорит Елена Прекрасная. – Ну или летучий корабль построить.

– Отличный план! – сказал Алёша.

Вышел Алёша в лес, смотрит – стоит высокая сосна, верхушкой в облака упирается, обхватить её впору только троим. Срубил он сосну, стал тесать с боков. Топор в его руках как будто сам и ходит! Приносят богатырки кусок холста. Вот уж и паруса готовы, прилажены.

– Садись теперь в свой корабль, – говорит Елена Прекрасная, – и полетим, куда тебе надобно. Не отпущу я тебя одного!

Сели Алёша и богатырки на летучий корабль. Надулись паруса, взмыл корабль в небо, полетел быстрее сокола. Летит чуть пониже облаков ходячих, чуть повыше лесов стоячих...

Летели-летели и прилетели на край света. Черти в ту пору за обедом сидели. А Вадим с Волком уж и воду речную из одного ушата в другой перелили, и песок перетаскали с одного берега на другой, и иголки на елях пересчитали и запротоколировали, и проделали ещё массу столь же полезной работы. Приземлились тут Алёша и богатырки прямо на крышу избы с чертями, развалили её по брёвнышку и чертей всех подавили.

Радостно обнялись братья. Вадим и говорит:

– Что ж, братец, теперь – за котом Баюном, которого я обменяю у царя Гусмана на Жар-птицу, которую я обменяю у царя Афрона на меч-кладенец, которым я убью Змея Горыныча и освобожу Марью-царевну.

– Со Змеем биться – тут я пас, – вставил свои пять копеек Серый Волк.

– Помню, – сказал Вадим. – Лучше б придумал, как мне с ним биться – не пешему же?

Алёша говорит:

– Тебе нужен конь – Сивка-бурка. Только где его взять?..

Посмотрели на Волка – Волк плечами пожимает. Посмотрели на богатырок – та же история. Стали братья по старой традиции в затылках чесать.

– Разберёмся, – сказал Алёша. И махнул рукой. – Будем решать проблемы по мере их поступления.

Отправились братья в лес заповедный. Богатырки с ними пойти отказались – страшно. Посмеиваясь, Вадим и Алеша не торопясь шли, разговаривали, наглядеться друг на друга не могли.

Как услыхал кот Баюн братьев, начал сказки сказывать. Стал одолевать Вадима сильный сон – кот дремоту напускает, зубы заговаривает.

Алёша как раз анекдот рассказывал. Не посмеялся Вадим, промолчал. Обернулся Алёша – изумился: ан брат уж уснул! Нахмурился Алёша, по сторонам посмотрел. Кот сидел на дубе, опоясанном золотыми цепями, и пел. Алёша как бы между прочим стук своей палицей богатырской по дубу – кот так и упал без сознания, как перезрелый жёлудь.

Посадили братья кота в мешок и на корабль сели. Полетели в обратный путь. Летели-летели, видят: на становище степных воительниц напала ведьма – лесная колдунья, сестра Бабы Яги.

Говорит Алёша Вадиму:

– Ехай, брат, к Гусману, а я пока тут пособлю.

Сел Вадим на Серого Волка, мешок с котом за спину закинул.

– Погодь, – сказал Алёша. Достал флягу, окропил Вадима водой. – Та вода из молочной реки с кисельными берегами.

Почувствовал Вадим, что силы у него прибыло. А богатырки с Алёшей помчались на летучем корабле – воевать с ведьмой и её войском.

Долго ли, коротко, добрался Вадим до царства Гусмана. А Гусман не спит: и овец уж он пересчитал, и монеты в казне, и слуг своих, и даже звёзды на небе – только настроение испортилось.

Вытряхнул Вадим из мешка Баюна. Начал кот служить царю – сказки сказывать и исцелять убаюкивающими словами:

– Далеко-далеко, у царя Далмата, пасётся на заливных лугах конь волшебный – Сивка-бурка…

– Постой-постой, – перебил Вадим. – Как ты сказал? Сивка-бурка?

– Да, – говорит кот. – Только если ты меня перебивать будешь, не уснёт царь и очень на тебя разгневается…

Вадим вскочил на Волка и поехал добывать коня. Царь Далмат сидит одинёшенек в горнице и пьёт:

– Садись со мной, будь гостем, ешь, пей допьяну!

Подносят Вадиму чарку вина. Угостился он и говорит:

– Государь, одолжи Сивку-бурку! А у царя Гусмана я кота Баюна обменяю на жар-птицу, а жар-птицу я обменяю на меч-кладенец у царя Афрона, а мечом тем зарублю Змея Горыныча и Марью-царевну освобожу…

– Хорошо, – отвечает царь. – Пойди туда, не знаю куда, принеси мне то, не знаю что – подарю тебе коня.

Не стал Вадим спешить. Взял тайм-аут до утра. Вернулся к Волку несолоно хлебавши, передал ответ царя Далмата.

– А вот это лишнее, – сказал Волк. – Выкрадем коня. Слушай план.

* * *

Наутро Вадим упросил Далмата покататься на коне. Царь не был против – как оказалось, конь не укрощён и с незапамятных времён стоит на конюшне.

Приводят слуги коня. И что за конь! Могучий, в дыму и пламени, одна шерстинка золотая, другая серебряная, – словом, настоящий богатырский конь!

Вскочил Вадим – крестьянский сын на коня, ударил по крутым бокам. Рассердился добрый конь, взвился в небо; из ноздрей огонь пышет, из ушей дым столбом. Стал конь Вадима над морями, над горами высокими, над глубокими пропастями носить. Не испугался Вадим, за гриву держался крепко, рук не разжимал. Умаялся конь, захотел испить воды. Вадим поил коня у синя моря – забрёл Сивка-бурка в воду по самую шею, как стал пить – на синем море начали волны подыматься, из берега в берег колыхаться.

Согласно плану, спрятал Вадим коня в лесу. А Серый Волк перекинулся через голову и превратился в Сивку-бурку. Стоит, копытом землю роет, из ноздрей дым валит, грива огненная развевается.

Спрашивает Вадим:

– Так ты оборотень? Отчего, однако, талантом таким обладая, ты у Афрона не превратился в жар-птицу?

Волк ворчит:

– Если б я умел превращаться во что угодно, я б лучше превратился в меч-кладенец – проще было бы… Но я, к сожалению, умею только в крупных животных. В тебя вот, например, могу. А в птицу – нет… Родитель мой покойный умел, вот уж оборотень был знатный!..

Берёт его Вадим под уздцы и к царю Далмату приводит.

– Укротил я коня, государь, – сказал.

– Премного благодарен, Вадим-сан! – Подмигнул Далмат, сел на коня… А конь как взбрыкнёт! И сбросил Далмата на сырую землю.

Охая, Далмат удалился в свои покои, приказав запереть коня. Грустный богатырь Добрыня, охранявший ворота во дворец, отвёл Сивку-бурку на конюшню.

А Вадиму только того и надобно. Помахав Далмату, пошёл он в лес, где конь был спрятан, да только собрался в путь – жалко стало друга, Серого Волка, на чужбине бросать. Вернулся за ним, долго стучался в покои Далмата, сознался в обмане. Осерчал Далмат, в казематы Вадима посадил. А сам ушёл спать.

Как наступила ночь, Вадим стал насвистывать морзянкой – вызывать галчонка. Явился галчонок, спросил, чего надобно.

– Выкради у Далмата ключик.

Полетел галчонок. Царь спал в высокой башне на кровати с балдахином, на двадцати перинах, двадцати пуховиках, в колпаке да в носогрейке; ключи от казематов он держал под подушкой. Галчонок стал щекотать Далмату нос. Царь чихнул раз, другой, да так, что балдахин обрушился. Сверзился царь с кровати, в перинах запутался. Галчонок вытащил тяжелую связку из-под подушки и был таков.

Вадим открыл свою камеру, прошёл на конюшню, отыскал друга.

– Пора, Серый Волк!

У ворот им встретился грустный богатырь Добрыня. Не стал он возражать, пропустил.

– Пошли с нами? – предлагает Вадим. – Далмат же тебя накажет!

– Не накажет, у него кроме меня никого нет. А ежели накажет – тотчас простит, так как не с кем в шахматы играть. Уйти от него не могу – жаль его, один совсем одичает. А я ещё его батюшке поклялся защищать его и служить. Клятва, во, – гордо добавил Добрыня.

Простившись с ним, поскакали к Гусману: Вадим на коне, а Волк так, сам по себе. Долго ли, коротко, приезжает Вадим в царство Гусмана. Гусман уже выспался. Радостный, велел он принести Вадиму Жар-птицу.

Выносят тут Жар-птицу – вся горница озарилась яростным светом, блистают перья серебром да золотом, крылья как языки пламени. Заслонил Вадим глаза, чтоб не ослепнуть.

Говорит Гусман, поглаживая птицу:

– Корми её золотыми яблоками да пшеном белояровым. Да смотри, голыми руками брать Жар-птицу нельзя – можно обжечься об оперение.

Посадили птицу в золотую клетку. А одно перо, ослепительное, как солнце, Вадим как будто случайно из хвоста выдернул и за пазуху спрятал – пригодится. Поскакал к Афрону, вручил Жар-птицу. Запела жар-птица, исцелила царя Афрона от недуга. Говорит Афрон:

– Ну спасибо тебе, добрый молодец, Вадим – крестьянский сын, за Жар-птицу! Забирай меч! Всё равно в моём царстве его поднять никто не может, – прибавил он хитро. – Меч-кладенец даётся в руки лишь такому герою, который может им владеть.

– Много слов, мало дела, – сказал Вадим и играючи поднял меч.

Царь Афрон так удивился, что корона с головы свалилась. Взял он с Вадима слово никогда не нападать на него.

Получив заветный меч, поскакал Вадим к Алёше. А там бой продолжается. Было богатырок – дюжина дюжин, а неприятеля вдесятеро больше. Помахивает Алёша палицей, конем врагов потаптывает. Где махнёт – там станет улица, отмахнётся – переулочек. Подоспел Вадим, пошёл меч-кладенец гулять, рубить да сечь. Вот уже и победа.

– Вызволим теперь Ивана – и на Змея Горыныча пойдём, – говорит Алёша.

Смотрят братья в зеркальце: Иван в замке Кощея, заточен в сыром подземелье, в глубоких погребах. Впятером: Вадим, Алёша и Елена Прекрасная, Серый Волк и Сивка-бурка – сели на летучий корабль и в замок Кощея полетели.

Над лесами летят, над полями летят, над реками летят, над сёлами да деревнями летят. Долго ли, коротко, прилетели они в замок. Ходят, бродят – нет Ивана. Вдруг услышали бубнёж. Пошли на звук. Это был домовой. Завидев незваных гостей, он разворчался, но продолжал своё занятие, кисточкой смахивая повсюду пыль. Вот он прошёлся по статуе. Присмотрелись братья и ахнули – ан их брат, Иван!

– Ваня! – зовут братья. Иван молчит, не двигается.

– Что же делать?

– Напоите его живой водой, – говорит Волк. – И наберите во фляги живой и мёртвой воды.

Сказано – сделано.

Три брата смотрят друг на друга, радуются.

– Больше незачем разлучаться! Ведь у нас есть путеводитель – клубок!

– И я есть, – проворчал Волк.

– Зеркальце, покажи царевну!

Вырубленная в скале лестница ведёт к замку, притулившемуся на вершине горы. Голые пики торчат тут и там. В пещере сидит Марья-царевна, да такая прекрасная, что ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать. Только одежда на ней разорвана, косы у неё расплетены, голова опущена, руки связаны. Плачет Марья, причитает:

– Где вы, витязи, кто меня из неволи выручит?

Рядом с ней Кощей расхаживает, на бедре сабля бряцает.

– Что ты слёзы льёшь? Выходи за меня, не то в жабу превращу!

Пуще прежнего заплакала царевна.

– Даю тебе сутки образумиться.

Хлопнули двери железные, заскрипели засовы. Одна осталась в пещере царевна, плачет, рыдает, места себе не находит.

Зеркальце показывает дальше. Ходит Кощей туда-сюда, на что ни взглянет – всё вянет. Кинет взгляд на скот – скот дохнет, кинет взгляд на траву – трава сохнет...

– Это что за хмырь? – удивился Вадим.

Алёша и говорит:

– Это Кощей Бессмертный. Горыныч – его сподручный, именно Кощей – главный враг.

Рассердились братья: ясно им стало, что мучает Кощей царевну, силой хочет взять в жёны, поди не кормит, голодом морит!

Тут волшебное зеркальце Елены Прекрасной сообщило, что на степных воительниц снова напали.

– Нелёгкая жизнь у нас, привыкай, – сказала она на прощанье Алёше. И улетела на корабле – воевать.

Прикинули братья: Серый Волк да Сивка-бурка – маловато транспорта на троих витязей.

– Берите коней Кощеевых! – говорит Волк.

Кинулись братья седлать коней – да вот незадача: кони-то у Кощея все околели давным-давно. Не конюшня, а склеп какой-то!

Растерялись братья, а Волк говорит:

– А мёртвая и живая вода на что? Сначала опрыскайте падаль водой мёртвой – кости срастутся, плотью покроются, окропите водой живой – и встанет мертвец, оживёт.

Мороз по коже братьев продирает, глаза боятся, а руки делают. Оживили лучшего скакуна – не коня, так, клячонку. Глаза как угли красные горят, грива медная, шерсть железная, рёбра топорщатся. 

Братья критически осмотрели коня и дружно вздохнули.

– Ладно, ехай, – махнул рукой Алёша.

Поскакали. Вадим покосился на среднего брата – тот мрачнее тучи трясся верхом на тощей сивой клячонке.

Долго ли, коротко, подъезжают братья к реке Смородине, к Калинову мосту. Не вода в реке бежит, а огонь горит, выше леса пламя полыхает. Через неё ни зверь не перескочит, ни птица не перелетит. Перекинут над рекой мост докрасна раскалённый, жаром за версту пышет.

Преграждает им путь Полкан – наполовину конь, наполовину человек, вышиной как высокий дуб, косая сажень[13] в плечах, между глаз можно стрелу положить.

– Ну и великанище! – говорит Иван. – Такого б в соху запрячь да межу прокладывать!

Говорит Алёша:

– Пропусти ты нас, Полкан, через мост, хотим мы в логово Змея Горыныча добраться, Марью-царевну выручить.

– А едем мы в царство Кощея, в подсолнечное государство, на гору Сорочинскую, – добавил Вадим. И чтобы совершенно обескуражить противника, пояснил: – Видишь меч? Я выменял его у царя Афрона за жар-птицу, а жар-птицу я выменял у царя Гусмана на кота Баюна, а кота Баюна – у чертей, что загадки загадывают.

У Полкана от таких известий голова кругом пошла и отвалилась челюсть. Заревел он так, что дрогнула земля, согнулись высокие дубы, воды из речки выплеснулись, братья еле живы стоят, ноги у них подкашиваются.

– Видимо, это означает «нет», – сказал Волк.

– Всё ясно, – говорит Алёша. – Не хочет по-хорошему – будет по-плохому.

Взял Алёша в одну руку не палицу богатырскую, а обыкновенную дубину, в другую – щит, пришпорил коня и как ветер помчался навстречу Полкану. Грозный страж с презрением следил за его приближением, поигрывая целым дубом, с корнями да каменьями вывороченным из земли.

– Ты козявка супротив меня, – закричал Полкан.

– Накося-выкуси, – сказал Алёша.

Как ударил Полкана дубиной – гром загремел, Калинов мост затрещал, лист с деревьев посыпался, цветы осыпались, трава на аршин[14] в землю ушла. А Полкан даже не ворохнулся. Ударил Алёша другой раз, третий – дубину так и изломал в мелкие щепочки. А Полкан давай махать дубом, как гигантской морковью. Не стерпел тут Иван, выстрелил из лука – хлестнула стрела по дубу, разлетелся дуб на мелкие щепы. Соскочил Алёша с коня, в рукопашную пошёл. Сошлись богатыри не на жизнь, а на смерть.

Дрожит земля, когда они друг друга на лопатки бросают. Изловчился Полкан, столкнул Алёшу в реку Смородину. А река та свирепая, сердитая, клокочет она, бурлит, вспучивается. Но братья не дремали – вытащили Алёшу, стали его трясти, качать, влили ему в рот питья заморского, растирали травами лечебными. Открыл глаза Алёша, встал на ноги, на ногах стоит-шатается. Брови его опалены, одежда на нём обуглена.

А Волк оборотился в старшего брата, дубиной поигрывает как ни в чём не бывало. Полкан и рот разинул от удивления, стал глазища протирать – подумал, что ему мерещится. Повернулся к реке Смородине удостовериться, что Алёша действительно повержен, а пока он крутился, Иван стрелу пустил из лука, стрелу каленую, сорока пудов.

Вонзилась стрела Полкану под лопатку, рухнул он на передние ноги, взмолился:

– Не губите меня совсем!

– Хорошо, отпустим тебя, – сказали братья. – А ну, в сторону!..

Пропустил их Полкан, стал раны зализывать. Как перешли путники через реку Смородину, опять потянулись леса, степи да болота. Долго ли, коротко – вырастают перед путниками горы великие, вершины в облаках теряются. Ни былинки не растёт на тех горах, ни тропинки нет – шагу ступить некуда.

– Вот и приехали, – сказал Алёша. – Гора Сорочинская!

– Однако, как же нам подняться? – сказал Иван. – Хоть ковёр-самолёт заказывай!

Алёша не долго думая свистнул молодецким посвистом, гаркнул богатырским покриком. Появился галчонок:

– Чего надобно, старче?

– Не хами. А подавай-ка ты нам ковёр-самолёт.

– С ума сошёл? Откуда я возьму ковёр?!

– А я вот плёткой… – начал Алёша.

– Ладно, ладно, что-нибудь придумаем, – проворчал галчонок. – Платок есть у кого?

Братья порылись в карманах, достали платки. Галчонок выбрал наименее грязный, схватил платок в клюв, поднялся ввысь, покружил с ним над головой у братьев да и кинул его вниз. Платок стал – платок не платок, ковёр не ковёр, но – самолёт.

– Вперёд! – воскликнул Волк нетерпеливо.

Алёша говорит рассудительно:

– Не колготись[15]!

А Иван:

– Такие дела с кондачка[16] не решаются…

Вадим прибавил:

– Поспешишь – людей насмешишь. Нужен этот, как его…

– План?

– Точно!

Братья прямо у подножия горы военный совет сообразили.

– Надо незаметно подобраться к Змею, – решил Вадим.

– Давай мы к Змею подберёмся, я его огорошу, а ты уж руби головы, – предложил Алёша, поигрывая дубиной.

– Отличный план, – кивнул Иван. – А я прикрою.

С этими словами уселись старшие братья на ковёр-самолёт. Поднявшись на вершину горы, они спешились, за камнем затаились. Алёша взял свою палицу богатырскую, надел будёновку-невидимку. Видел Иван, как надел брат будёновку да и с глаз пропал, точно в воздухе растворился.

– Дела… – протянул он и по привычке полез в затылок.

Страшное чудовище лежало на горном плато: огромное, с колокольню, о трёх головах, чешуя железная, в лучах солнца переливается, как драгоценные каменья, медные когти блестят, аж глазам больно. Две головы спят, третья вахту несёт, во все стороны поворачивается. Дышит Змей – что печка пышет, из ноздрей дым валит: из спящих голов – тоненькой струйкой, из третьей головы – коромыслом.

– Не стреляй, покуда в том нужды не будет, – раздался голос Алёши, – а не то откроешь своё местоположение, пиши пропало.

Невидимый, стал Алёша к Змею Горынычу подбираться. Змей не увидел его, но почуял – голова беспокойно завертелась, пытаясь смотреть сразу во все стороны.  

Дрогнуло сердце богатырское, да взялся за гуж – не говори, что не дюж. Тихонько подкрался он к Змею да как треснет палицей!..

Заревело чудище, зарычало – точно гром прокатился, зашатались горы Сорочинские, Алёша на ногах не устоял. Схватился Змей лапами за пострадавшую голову, зашипел, как паровоз, крыльями ударил – едва успел Алёша увернуться.

Из пасти Горыныча огонь сечёт, из ноздрей дым валит. Аж взглянуть страшно! В мгновение ока чёрным дымом заволокло всё плато.

Алёша снова подобрался к чудищу, одной рукой схватил за хвост, палицей в другой стал угощать его. Огнём жжёт-палит Змей Горыныч, искрами осыпает, крыльями бьёт, но Алёша знай себе дубиной его охаживает. Да только это всё равно что по танку бронированному стучать…

«Братец, пора», – думает он.

Ударил тут Вадим коня по крутым бокам. Фыркнул, заржал Сивка-бурка, прыгнул – только на два уступа не допрыгнул до плато.

Пышут жарким огнём головы, как факелы. Дым стелется по плато. Выпустил Иван несколько стрел одну за другой, стрелы немалые – в пятьдесят пудов каждая, и хотя они все попали в цель, Змей Горыныч продолжал атаковать как ни в чём не бывало…

«Где же ты, Вадим?»

Пришпорил Вадим коня – заржал конь пуще прежнего, ударил о землю копытами, прыгнул – чуть-чуть не достал до плато.

Иван стрелял из лука, но стрелы отскакивали от брони, как от стенки горох. Наконец колчан опустел. Осталась стрела последняя, весом в шестьдесят пудов.

В третий раз прыгнул Сивка-бурка – и запрыгнул-таки на плато. Глянул Вадим вниз – а подножия и не видно, так высоко, аж голова закружилась.

Выстреливая длинным раздвоенным на конце языком, Змей Горыныч внимательно осмотрелся.

И вдруг невесть откуда налетает на чудовище Вадим – крестьянский сын. Несёт его на себе Сивка-бурка: конь бежит, земля дрожит, из ноздрей пламя пышет, из ушей дым столбом. С наскоку Вадим срубил Змею одну голову. И взмыл ввысь, исчез из виду.

Заревело чудовище так, что посыпались горы Сорочинские. Хлынула чёрная кровь фонтаном. Закрутился Змей Горыныч, затоптался на месте, пытаясь отыскать обидчика – на плато не очень-то разгуляешься, а взлететь нельзя: на толстую цепь посадил его Кощей в наказание.

Алёша в будёновке-невидимке отбежал в сторону, со спины заходит-подкрадывается. Хоть и невидим, да Змей больно огромен да расторопен.

– Ах ты огнемёт проклятый! – закричал Алёша, угощая дубиной Змея Горыныча. Основательно помял его Алёша. Но Змей Горыныч не отступает. Тяжело пришлось братьям: Змей огрызается, громом гремит, огнём жжёт-палит, сыплет горючими искрами, зубами клацает.

Тут снова спикировал Вадим – крестьянский сын, размахнулся своим острым мечом раз, другой – и вторая голова Змея покатилась вниз. Хлынула из шеи чёрная кровь, ледяная, густая, вымазались в ней братья, как в смоле. Ударил Змей крылом – покатились братья кубарем…

Остановился Вадим на миг, пот со лба отереть, а меч вдруг из рук прыг! И давай – вжик, вжик – сам рубить. Рубит-сечёт, Змею роздыху не даёт. Но Горыныч вёрток и силён, бросился он на Вадима, и пошёл тут великий бой.

Вот сошлись они, поравнялись да так ударились, что кругом земля застонала. Плохо пришлось Вадиму: Змей Горыныч свистом его оглушает, огнём жжёт, искрами осыпает, по колено в сырую землю вгоняет. Вот занёс над ним огромные когти, как кинжалы… Нестерпимый жар вдруг почувствовал Вадим за пазухой, рукой полез – и вынул перо Жар-птицы, что огнём горело, сверкало ярко, как солнце. Взвизгнул Змей Горыныч, ослепнув на мгновение, полез глазища тереть.

Взял Иван стрелу последнюю, шести пудов, прицелился – и поразил Змея прямо в глаз. Заревел Змей, на дыбы встал. Собрался Вадим с силами, размахнулся сильнее прежнего и отрубил Горынычу последнюю голову.

Как по мановению волшебной палочки, появился Серый Волк. Стоят братья, чёрной змеиной кровью вымазаны с ног до головы, опалены, обожжены.

– Нужно поторапливаться, – говорит Волк.

Рассёк Вадим туловище на мелкие части, в пропасть побросал. А за ним пещера была. Вход в пещеру большим камнем завален. Откатили братья камень. Затворена пещера двенадцатью железными дверями, железными засовами заперта, замками увешана чугунными. Разбили братья двери, сорвали замки и засовы и зашли в пещеру. А там видят царевну: висит она на сырой стене, за руки белые цепями прикована. В дальней стене ещё одна дверь, запертая. Братья освободили царевну от оков, взяли Марью-царевну на руки, на вольный свет вынесли. А царевна на ногах стоит-шатается, от света глаза закрывает, на братьев не смотрит.

Зоркий глаз Ивана-стрелка заприметил у дальней стены лаз. Из чистого любопытства заглянул в него Иван. Во втором зале, поменьше, томилась, прикованная к стене, Василиса Премудрая, такая красавица, век бы глаз от неё не отводить.

Стали девушек в чувство приводить, живой водой поить. Но тут заскрипел, загремел ключ в двери, и сразу стало некогда.

– Это Кощей, – сказал Серый Волк. – Ступайте. Я его задержу. Старый должок за ним имеется…

Вадим хотел возразить, но Серый Волк так на него посмотрел, у Вадима язык и отнялся. Не стал он перечить товарищу, посадил царевну на Сивку-бурку, сам сел.

Иван с Василисой и Алёшей на ковёр-самолёт погрузились. А Волк – через голову кувыркнулся и обернулся Марьей-царевной – ни дать ни взять. У братьев по привычке отвисли челюсти, но времени никто не терял: миг – и растаяли в небе.

Едва они отчалили – с лязгом распахнулась дверь, и в залу вошёл Кощей Бессмертный.

Он сразу понял, что что-то не так: пещера стояла распахнутая настежь, Змея Горыныча на плато не было, а в небе стремительно уменьшались две странные процессии: двое на коне и трое на ковре-самолёте. Но самое поразительное, что царевна, которой надлежало быть прикованной к стене, стояла вместо того посреди залы, как блуждающая корова, и взглядом столь же осмысленным смотрела теперь на вошедшего. Нахмурясь, Кощей произнёс:

– Готова ли ты, дорогая, идти под венец?

– Да, – рявкнула – басом – царевна. Но тут же откашлялась и повторила обычным голосом: – Да, Кощеюшка. – Затем вздохнула и с видом, полным лживого смирения, добавила: – Всё в ведении господа нашего…

Кощей обомлел от неожиданности. «Неужели поумнела?» – подумал он.

– Да-да… – промямлил он. – А… почему пещера нараспашку?

– Так проветриваю. Вонища же несусветная!.. Царевна я али кто?!

– Ну да… А… где Змей?

– Кто?.. Ах, этот… Он улетел… – голосом возвышенным, как фрекен Бок из мультфильма про Карлсона, сказала Марья, – но обещал вернуться… милый…

От таких известий у Кощея совсем ум за разум зашёл. Но дело есть дело.

– Как ты высвободилась? – он посмотрел на разорванные цепи.

– Мускулы, – гордо сказала царевна и продемонстрировала бицепсы. Кощей стал припоминать. Кажется, у женщин, а тем более у царевен, бицепсов быть не должно… Оказывается, Марья была не только сказочно красива, но и обладала мускулатурой атлета. И Кощей воспылал к царевне ещё большей любовью.

Он взял Марью за белы руки и вдруг…

– А почему у тебя такие большие зубы? – спросил Кощей, отстранившись от невесты и с удивлением разглядывая её клыки.

– Чтобы лучше прожевать тебя! – закричал Волк, отбросив маскарад.

Приняв своё обличье, он бросился на Кощея. Ему почти удалось достать врага…

* * *

Кощей Бессмертный обул сапоги-скороходы и бросился в погоню. Он шагал с горки на горку, через большие реки перешагивал, как через малые ручейки. Мчался над лесами и полями, и вот уж стал настигать беглецов.

Выстрелил бы тут Иван из лука – да все стрелы на Змея Горыныча извёл. Тогда Алёша бросил наотмашь свою палицу богатырскую – прямо в грудь Кощею Бессмертному. Кубарем покатился по земле Кощей, загремел, точно старый самовар.

Остановились братья, решили вступить в бой. Бьют Кощея мечами булатными – толку чуть: что по бочке железной лупить. Меч-кладенец кромсает Кощея, как консервную банку, аж смотреть больно. Отвернёшься, а потом повернёшься – Кощей жив и целёхонек, как ни в чём не бывало!..

Снова погоня… Вновь настигает Кощей братьев. Не уйти. Вадим с царевной на Сивке-бурке вниз полетели, к земле, а братья на ковре взмыли вверх, над Кощеем. Кощей головой вертит – не знает, кого догонять в первую очередь.

Наконец, разглядев свою невесту, Кощей сорвался в крутое пике. Увидал Вадим, что настигают, понял – всё, амба. «Не сыграть больше на пиру весёлом…» – подумал он с грустью.

И вдруг понял, что нужно делать. Озарение снизошло так неожиданно, что секунду-другую он потратил на остолбенение. Конечно, как тут не остолбенеть: такое простое решение, а не догадался!..

Выхватил Вадим из-за пазухи гусли, ударил в струны звонкие… Сивка-бурка и тот чуть шею не сломал, пытаясь рассмотреть, что там позади происходит.

Позабыв обо всём на свете, заплясал Кощей в присядку. Близка была добыча, казалось, протяни руку и схвати, но остановиться уже не может: и кувыркается Кощей, и колесом ходит, и прыгает и взбрыкивает, как козёл.

Тут на него братья спикировали, накрыли ковром-самолётом, спеленали, связали крепко ремнями сыромятными, уселись сверху.

Говорят они Вадиму:

– Езжай, брат, к царю, вези прекрасную добычу! Мы покараулим пока…

Долго ли, коротко, прискакал Вадим. Во дворце радость!..

Поклонился ему царь Берендей:

– Ну, спасибо тебе, Вадимушка! В пояс кланяюсь за дочь.

И сейчас же в трубы затрубили, в пушки запалили, пир собрали. Говорит Вадим:

– Рано пировать, государь-батюшка, не кончено дело ещё, прежде надо братьям помочь.

Снарядил царь караван за пленным Кощеем. А Марья-царевна смотрит на себя в зеркальце – а там не она, а братья. Удивилась царевна чуду, а Вадим смеётся. Братья живы, хорошо. А Волк-то мёртв!.. Надо выручать, ведь он столько для нас сделал!..

Поскакал Вадим, рассказал братьям. Стащил сапоги-скороходы с Кощея и надел их. Добрался до гор Сорочинских, косточки Волка собрал, окропил мёртвой водой – кости срослись, раны зажили. Окропил живой водой – встал Волк, глаза открыл, потянулся…

– Стало быть, победил меня Кощей? – только и сказал он.

Вадим обнял товарища.

– Верой и правдой служил ты мне. Отплатил и я тебе добром. Змея Горыныча больше нет, нет в мире больше никого, кого бы ты боялся… А Кощей Бессмертный в неволе теперь, и так будет всегда. Прощай, Серый Волк!..

– Прощай, Вадим – крестьянский сын.

И они расстались навсегда.

Кощея, завёрнутого в ковёр-самолёт, братья привезли во дворец да сдали в музей, где на него могут посмотреть все от мала до велика.

А там и свадьбу сыграли. Стали они пировать, пить-есть и веселиться. Пируют день, пируют другой, пируют они неделю.

На пиру были гости именитые – все бояре знатные, все купцы первостатейные^[17]… Был на том пиру и царь Афрон, подарил молодым Жар-птицу. А как стал Вадим на гусельках играть – никто устоять не мог, в пляс так и пустились. А какие коленца Афрон отплясывал – на диво всем гостям. Вот какое чудо с ним сделалось!

В тот же день обвенчались и Алёша с Еленой, и Иван с Василисой. Устроили они пир на весь мир. Выставили по всем улицам большие чаны с разными напитками; всякий приходи и пей, сколько душа пожелает!

И я на том пиру был, мед-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало.

Тут и сказке конец, а кто слушал – молодец!

[1] То есть звонкие.

[2] Котомка (устар.) – сумка, носимая за плечами, иногда на посохе.

[3] Верста – старинная русская мера длины, равная 500 саженям или 1500 аршинам, то есть чуть более километра (1066,8 метра, если быть точным).

[4] Пуд — старая русская мера веса, равная 16 38 кг.

[5] Старинное приветствие, означает «будь здоров».

[6] То есть по правую руку, справа.

[7]Влеготку – легко, свободно, без особого труда, безопасно.

[8]Бояре - богатые и знатные люди, приближённые царя

[9] Престол – трон, особое кресло на возвышении, на котором сидел царь в торжественных случаях

[10] Гусли – это старинный русский музыкальный инструмент, а самогуды – сказочные гусли, играющие сами собой. Известны тем, что целое стадо свиней заставляли плясать.

[11] Дудочка из ивовой коры.

[12] Артефакт – не старинное слово, а вполне современное. В данном случае означает: уникальный предмет, обладающий особенными, магическими свойствами.

[13] Косая сажень — старорусская единица измерения, равная 2,5 метрам. Первоначально косая сажень — это расстояние от кончиков пальцев вытянутой вверх руки до пальцев противоположной ей ноги (например, от пальцев вытянутой правой руки — до пальцев левой ноги).

[14] Аршин = 0,71 м = 1/3 сажени.

[15] Колготиться – суетиться, шуметь

[16] С кондачка – не подготовившись.

[17] Именитый – богатый, знатный.

Познавательные статьи:



Формы дистанционного обучения

Передача мяча двумя руками снизу

Значение правильной осанки для жизнедеятельности человека

Основные ошибки при выполнении передач мяча на месте