Июля вельяминов пишет военному министру чернышеву письмо «замечание на письмо главнокомандующего действующею армиею военному министру от 27 июля 1832 года» (анализ проектов Паскевича и брюно).

В письме генерал-фельдмаршала князя Варшавского графа Паскевича Эриванского к г. военному министру дело идет не о покорении горцев, но единственно об охранении кавказской линии от их набегов, грабежей и смертоубийств.

 Посему, его светлость, строго ограничиваясь обороною линии, не предлагает ничего, что могло бы впоследствии хотя сколько-нибудь послужить к покорению сих народов, без чего, по моему мнению, никогда нельзя ожидать прочного на Кавказе спокойствия.

 Напротив того, подполковник Бюрно, предлагая перенести за Кубань линию укреплений, имеет в виду не только облегчить охранение кавказской области и Черномории, но еще сделать шаг — если не к совершенному покорению горцев, то по крайней мере к некоторому обузданию наклонности их к безначалию, своевольству и хищничествам. Повторя сказанное мною в рапорте моем от 20-го мая сего года № 155-й, я чувствую всю невыгоду возражать в подобном вопросе против полководца, столь блистательно окончившего три войны сряду.

Но Государю [79] Императору угодно знать мое мнение, и потому почитаю себя обязанным сказать оное откровенно.

  Если бы от меня зависело оставаться на Кубани в теперешнем положении или перенести линию укреплений на левую сторону реки сей, то я избрал бы последнее.

 Мнение сие может показаться противоречащим тому, что, приняв начальство на кавказской линии, уничтожил я некоторые за Кубанью укрепления, как замечает г. генерал-фельдмаршал; но мы увидим впоследствии, что распоряжение сие нимало не противоречит изложенному здесь мнению.

Прежде нежели приступлю к замечаниям на разные статьи письма г. генерал-фельдмаршала, нужным нахожу обратить внимание на затруднительность оборонительного положения вообще и особенно на невыгоды, с коими неминуемо сопряжена кордонная система.

Оборонительное положение есть почти всегда следствие недостатка в силах. Сия первая невыгода так велика, что почти нет возможности остановить успехи неприятеля, если сам он не подаст к тому средств какими-нибудь важными ошибками.

 Недостаток сил, поставляя в оборонительное положение, порождает все остальные затруднения. Отсюда происходит необходимость выискивать крепкие от природы позиции и усиливать их посредством укреплений, невозможность заблаговременно противодействовать предприятиям неприятеля, и все гибельные от того последствия.

 Ошибки противника могут облегчить оборону и дать иногда средства к блестящим успехам. Действия Наполеона в Италии в 1796-м году, с того дня, как осаду Мантуи принужден он был обратить в блокаду, до сдачи сей крепости, есть отличнейший образец оборонительной войны. Но, несмотря на беспрестанные ошибки [80] гоф-кригс-рата и главнокомандующих австрийскими армиями; несмотря на превосходные дарования Наполеона — он поставлен был, наконец, в необходимость либо рисковать всею армиею, либо оставить Мантую и потом, может быть, всю Италию.

 Он решился на первое — и успех оправдал его. Но аркольское сражение выиграно от того только, что в продолжение всей кампании французский солдат привык побеждать под начальством Наполеона: австрийские же войска получили несчастный навык к поражениям.

 Чтобы действовать подобно Наполеону, необходимо искать возможность соединять и перемещать силы свои сообразно с обстоятельствами. Кордонная система лишает сей возможности, и это есть главное неудобство оной. Второе, но менее важное, состоит в том, что все оборонительные действия выходят необходимо многосложны: то есть, для защиты какого-нибудь места, непременно слабого, должны явиться как бы чудесным образом войска из пяти или шести мест в самую минуту нападения, почти всегда внезапного.

 Третье неудобство состоит в том, что, по причине раздробления войск на большом пространстве, каждый частный начальник действует по своему произволу. Весьма редкий из них имеет порядочные военные способности: нередко бывает недостаток смелости, и действия их никогда не могут иметь общей связи, без которой и успехов быть не может. Сии три неудобства, неминуемо сопряжены с кордонною системою.

Местные обстоятельства могут либо увеличивать, либо уменьшать оные; но никогда не могут совершенно преодолеть их.

Кордон против кавказских горцев от Черного моря до Каспийского имеет около полторы тысячи [81] верст протяжения. Какое нужно количество войск, чтобы на сем пространстве можно было во всяком месте, подверженном нападениям, соединить в продолжение одного часа времени от четырех до пяти тысяч, дабы, в случае нужды, дать отпор неприятелю?

 Предполагая, что для достижения сего употребим до семидесяти тысяч пехоты с соразмерным количеством артиллерии и от двадцати пяти до тридцати тысяч конницы, есть ли возможность избежать многосложности в оборонительных по кордону действиях?

 Есть ли возможность, чтобы в прорывах, всегда внезапных, распоряжения начальника линии доходили вовремя к частным начальникам?

 Наконец, предполагая в начальнике линии величайшие военные способности — есть ли возможность, чтобы он хотя несколько передал оных частным начальникам?

 Какие наставления могут быть достаточны на войне для человека, не одаренного военными способностями от природы? И так, если, увеличив количество войск на кавказской линии, и достигнем возможности соединять в короткое время достаточное число войск везде, где обстоятельства потребуют, то прочие неудобства все еще останутся непреодолимыми доколе будем в необходимости держаться кордонной системы.

 Покорить и обезоружить горцев есть единственное средство выйти из сего невыгодного положения. Покорение сие нахожу возможным, но нужны средства значительные, соразмерные с важностью сего предприятия. Равным образом, нельзя, кажется, не признать полезным все что может сближать нас с сею целью.

Горцы, при нападениях своих, имеют в предмете единственно добычу. Нападения их бывают двоякого рода: значительными силами, то есть от трех до пяти [82] тысяч человек нападают они на станицы и селения: малыми партиями угоняют они лошадей и рогатый скот, увлекают в плен людей, коих находят на полях, или убивают их, если что-нибудь препятствует увлечению в плен.

На укрепления нападают они иногда при значительных возмущениях, подобных произведенному Шихман Мансуром на Кизляр в 1785-м году, или Бейбулатом на Амир-аджи-юртовское укрепление в 1825-м году и, наконец, Кази-муллою также на Кизляр в 1831-м году. Но в сих предприятиях почти никогда успеха не имеют. При нападениях на станицы и селения и при набегах малыми хищническими партиями горцы всегда являются конные; весьма редко бывают пешие чеченцы в мелочных партиях.

Конница горцев имеет значительные преимущества как перед регулярною нашею кавалериею, так и перед казаками. Горцы только что не родятся на лошади, и потому, привыкая к верховой езде с самых малых лет, делаются чрезвычайно ловкими в оной и получают навык пробегать большие пространства без усталости.

 Имея изобилие в лошадях, неизнеженных конюшнями, они избирают тех только, кои отличаются быстротою, силою и поворотливостью. Между ними совсем не редки лошади, на которых в летний день можно проехать полтораста верст от утренней зари до вечерней. В Европе это, конечно, покажется ложью; но во всей западной Азии никто не удивится этому.

 Выбирая лошадей из большого количества, горцы заботятся о сохранении их в молодости; ни в какую поездку несколько значительную не употребляют они молодых лошадей; в набегах же своих решительно никогда не имеют оных моложе восьми лет. [83]

Оружие между горцами есть собственность каждого, и по обычаю, укоренившемуся веками, передается из рода в род. Оно ценится между ними весьма дорого, тщательно сохраняется и содержится в большой исправности.

 Военное сословие горцев состоит из князей и узденей; ясыри заняты полевыми работами или пастьбою лошадей, рогатого скота и овец; весьма немногие сопутствуют князьям и узденям в предприятиях их.

 У тех народов, кои не имеют ни князей, ни узденей, земли обрабатываются небольшим числом невольников; все домашние работы лежат на женщинах; люди же, свободные по состоянию, почти никакими работами не занимаются.

 Набеги составляют единственное их занятие, и потому неудивительно, если делаются они весьма ловкими в верховой езде, отлично хорошо владеют оружием, коротко знакомы с местоположением, умеют пользоваться оным и предприятия свои соображают искусно.

Казак есть вместе и воин, и земледелец. Будучи весьма часто отвлекаем от военных занятий домашними полевыми работами, не может с такою ловкостью, как горец, владеть ни лошадью, ни оружием; находясь большею частью близ дома своего, не имеет возможности ознакомиться с подробностями местоположения на некоторое значительное пространство; внимание его не обращено постоянно на военные предприятия, и потому не имеет он ни тех соображений, ни того уменья пользоваться местоположением, кои заметны в горцах.

 Оружие казаков хуже, нежели у горцев. Лошадей, заметных отличными качествами, также гораздо менее.

Обычаи, укоренившиеся веками, делают успехи в военных предприятиях для горца необходимостью. Без них не найдет он между соотчичами своими ни [84] дружбы, ни доверенности, ни уважения; он делается предметом насмешек и презрения для самых женщин; ни одна не захочет соединить с ним судьбы своей.

 От сего образа мыслей происходит, что между горцами всегда есть люди заметные способностями к войне хищнической. Алчность к добыче есть также одна из сильных побудительных причин ко всем предприятиям. Сии нравственные побуждения достаточны, чтобы во времена года, удобные для набегов, заставить горца почти отказаться от дома своего.

 Он беспрестанно ищет что-нибудь схватить и пользуется выгодами, кои в войне всякого рода сопряжены с нападением. Казак, напротив того, находясь в оборонительном положении, большею частью проводит время в тщетном ожидании неприятеля.

Если узнает о появлении его в каком-нибудь месте, то нередко должен бывает скакать значительное пространство прежде, нежели настигнет его. Ни одно из побуждений, о коих упомянул я выше, не действует на душу его.

 Преследуя неприятеля, он не имеет в виду даже и добычи. Труды и опасности составляют почти единственный удел его. Против сих неудобств мы имеем единственно дисциплину,— средство недовольно сильное для вознаграждения оных.

Наконец, должно признаться, что господствующее между горцами безначалие, столь пагубное во всех других отношениях, доставляет им значительные выгоды в хищнической войне их тем, что человеку, одаренному от природы нужными для оной способностями, ничто не мешает сделаться известным и стать на ряду предводителей.

Для предупреждения недоумений, кои могли бы встретиться в замечаниях моих на письмо [85] г. генерал-фельдмаршала, мне остается объяснить — каким образом горцы делают набеги свои как большими силами, так и малыми партиями. Большими силами делают они нападения, как я сказал выше, на станицы и селения. Для сего, все желающие иметь участие в подобном предприятии съезжаются в какое-нибудь назначенное место и располагаются в окрестных аулах. Собрание сие никогда менее двух недель не продолжается, но почти всегда более. Ближайший кордонный начальник всегда бывает извещен чрез лазутчиков о составляющемся скопище, равно как и начальник линии, если находится недалеко от места сборища; но о времени нападения, равно как и о том, куда будет оное направлено, никогда сведения не имеется.

 Горцы всегда хранят намерения свои в большой тайне, и при подобном предприятии, кроме начальника оного, никто не знает настоящего предположения.

Так как горцы в набегах своих ищут только добычи, то нападают без разбора на всякую станицу или селение, где, по каким-либо соображениям, находят более к тому удобств. Поэтому, нет возможности определить достоверно, куда сделают они нападение.

 Судя по месту сборища, можно угадывать, в которой части линии должно с большим правдоподобием ожидать набега; но и сия догадка не всегда оправдывается. По сим причинам, нужно повсюду иметь достаточную местную оборону. Но как количество войск на кавказской линии решительно не соответствует сей надобности, то, во избежание излишнего раздробления оных, самая большая часть станиц и селений остается без местной обороны.

 Разумеется, что горцы предпочтительно нападают на сии места. Лучшее, по моему мнению, средство предупреждать подобные набеги состоит в [86] том, чтобы, собрав достаточный отряд, идти навстречу скопища и разбить оное.

 Но сей способ также неверен: не часто случается, что неприятель, узнав о движении войск, обратится по другому направлению, сделает где-нибудь нападение и возвратится с добычею в свои дома прежде, нежели отыскивающий его отряд может поспеть к месту нападения и встретить на возвратном пути.

Опыты многих лет показывают, что в подобных предприятиях горцы почти всегда имеют более или менее успеха. Я сказал выше, что соединение сил неприятельских для значительного набега продолжается довольно долго, но самое действие или окончательное исполнение предприятия бывает весьма быстро.

 Редко случается, чтобы нападение продолжалось более двух часов. После сего неприятель, с пленными и полученною добычею, поспешно отходит и почти никогда не едет тем направлением, по коему пришел, особливо если встречает на оном хотя малейшее сопротивление.

Здесь нужно заметить, что как горцы ничего кроме конницы не имеют, и как они не обременены никакими тяжестями, то дороги для них совсем почти не нужны, и они идут полями без малейшего затруднения. Это дает им возможность всегда уклониться от пехоты, если когда и встречают оную на пути своем.

 При отступлении своем неприятель не имеет нужды держаться какого-нибудь определенного направления. Перешедший границу, он везде находит пристанище и продовольствие.

 При первой возможности делит он сделанную при набеге добычу, и потом всякий возвращается в дом свой с тем, что на его часть досталось.

 В продолжение службы моей на Кавказе не один раз усиливался я придумать верное средство к отражению сих набегов — и должен [87] признаться, что не нахожу удовлетворительного к тому способа.

 Бдительность, деятельность, строгий надзор за точным исполнением распоряжений, сведения топографические более или менее способствуют противодействовать предприятиям неприятеля, но никак не могут быть верным ручательством за успех.

На кавказской линии разбои и грабежи мелкими партиями горцы делают предпочтительно весною и осенью, то есть — с апреля месяца по июль и с сентября по январь; в прочее время года редко нападения сии случаются. Зимою препятствуют оным холод и недостаток подножного корма, а летом большой жар, оводы и возвышение воды в реках, от чего мало остается бродов, да и те по большей части делаются неудобными.

 Напротив того, в Черномории нападения, как большими силами, так и малыми партиями, делаются в зимнее время, когда Кубань покрыта льдом. В прочее время года глубина реки препятствует переправам, и потому покушения горцев бывают редки и еще менее удачны.

Не излишним считаю упомянуть здесь о способе приготовления лошадей к набегам вообще и особенно к набегам мелкими партиями. Месяца за два или более пред наступлением удобного к оным времени начинают сильно кормить лошадь, оставляя оную в покое.

 В продолжение пяти или шести недель она чрезвычайно разжиреет и пустит большое брюхо. Тогда начинают уменьшать понемногу корм, проезжают лошадь слегка и каждый день ставят ее по брюхо в воду.

 В первые дни ездят на ней шагом, и немного потом исподволь усиливают езду, и когда жир начнет уменьшаться, а лошадь станет привыкать к движению, тогда проезжают ее рысью, усиливая езду с [88] каждым днем. Таким образом продолжают уничтожать излишнюю тучность до тех пор, доколе лошадь совершенно облегчится и будет свободно скакать на большое расстояние.

 Нужно две или три недели, чтобы таким образом подъяровать лошадь, у которой брюхо и жир совершенно пропадают, мясистые части ее становятся тверды, и она делается способною к перенесению больших и продолжительных трудов.

 Казак, находясь постоянно в оборонительном положении, по большей части не имеет возможности приготовить лошадь свою таким образом, и собственно это нередко способствует хищникам уходить от преследующих их партий.

Отправляясь на какое-нибудь предприятие, горцы не отягощают себя никакими тяжестями. По пути имеют они продовольствие от кунаков своих; весьма редко бывает, чтобы кто-нибудь из них взял с собою проса на два или на три дня, и то в таком только случае, когда предвидит дальнюю поездку и невозможность иметь на пути какое-нибудь в сем отношении пособие. До самого места нападения партия едет тихо, сберегая силы лошадей на обратный путь.

 Сколь возможно ближе от места нападения хищники останавливаются у кунаков своих и проживают у них иногда по несколько дней, осведомляясь и высматривая в продолжение сего времени, где можно безопаснее проехать, где беспечность жителей или войск представляет более удобности что-нибудь схватить.

Если партия не находит ни безопасного проезда, ни оплошности в том месте, где предполагала сделать нападение, то возвращается домой или едет на какое-нибудь другое предприятие.

 Таким образом, хищники почти всегда нападают внезапно и там, где нет достаточной [89] обороны. Если удастся им схватить что-нибудь, то поспешно удаляются. В случае преследования, стараются уйти, оставляя даже полученную добычу, если это необходимо нужно; дерутся же с преследующими только в крайности, то есть, когда невозможно избежать сего.

Сей образ войны, если можно назвать это войною, дает все выгоды нападающим, оставляя все неудобства в удел обороняющимся. Наполеон испытал это в Египте. Изгнав из оного мамелюков, он был поставлен обстоятельствами в то самое оборонительное положение, в каком находимся мы на кавказской линии и в Черномории.

 Изгнанные мамелюки и кочующие в степях арабы весьма часто нападали на его курьеров, на транспорты, населения, покорившиеся французам, отгоняли лошадей, рогатый скот, грабили жителей, убивали их и брали в плен. Это продолжалось во все время пребывания французов в Египте; и если Наполеон не нашел удовлетворительного средства против сего рода войны, то позволительно думать, что кавказская область и Черномория до тех пор не будут совершенно покойны, доколе горцы не будут решительно покорены и обезоружены.

________

Г.генерал-фельдмаршал князь Варшавский граф Паскевич Эриванский, в письме своем к г. военному министру, разделяет на три части суждения свои об охранении кавказской линии и Черномории:

 А) в отношении проекта, представленного подполковником Бюрно;

 В) в отношении общих мер, которыми можно обеспечить спокойствие кавказской области в настоящее время;

 С) в отношении дальнейших предприятий, от коих будет зависеть последующее утверждение [90] прочной безопасности и благосостояние сего края. В замечаниях моих на означенное письмо я буду следовать сему же разделению.

А) В отношении проекта подполковника Бюрно.

«I. Общая погрешность сего проекта, говорит г. генерал-фельдмаршал, заключается в распространении вперед нашей кордонной линии против горцев без необходимого обеспечения настоящей пограничной черты по берегам Кубани, Малки и Терека».

Подполковник Бюрно предлагает перенести линию укреплений за Кубань и за Сунжу: в прочих частях оставляет оные в том положении, в котором они теперь находятся.

Необходимым следствием сего будет одно из двух: либо народы, живущие между теперешнею линиею и вновь предполагаемою, останутся на теперешних местах, либо уйдут далее в горы.

 В первом случае они поставлены будут в необходимость удерживаться от принятия к себе хищников, ибо мы получим возможность иметь ближайший и строжайший за сим надзор; во втором — между теперешнею и вновь предлагаемою линиею останутся незначительные пространства или вовсе незаселенными, или заселятся казачьими станицами: то и другое поставит значительные препоны хищникам.

Я объяснил выше сего, каким образом делаются набеги, и этого достаточно, чтобы видеть, что хищники не могут проезжать ни большими степями, ни местами заселенными, в коих не будут иметь ни пристанища, ни продовольствия. Посмотрим, подтвердится ли это опытами происшествий прошедшего времени.

Когда генерал Ермолов принял начальство над кавказским корпусом, чеченцы до такой степени опустошали Терек, что опасно было выходить за ворота [91] станиц. В 1818-м году построена крепость Грозная.

Я прошу покорнейше взглянуть в журналы происшествий на Тереке до 1818-го года и от построения Грозной до сего времени.

 Из них ясно будет видно, что даже при возмущениях Бейбулата в 1825-м году и Кази-муллы в 1831-м году Терек был несравненно покойнее, нежели до 1818-го года.

 Взятие Амир-аджи-юртовского укрепления и набег Кази-муллы на Кизляр не могут служить к опровержению сего: происшествия сии выходят из общего порядка хищнической войны и имеют особые причины.

 В 1819-м году построена Внезапная, в 1820-м укрепление при Горячеводской деревне и другое, Герзельаульское, при Аксае. Сии три укрепления много обуздали качкалыков и кумык, поставили препятствия к проезду хищников чрез кумыкские земли, и потому сильно способствовали к водворению спокойствия по нижней части Терека — то есть, от устья Сунжи до Каспийского моря.

В 1821-м году построена крепость Бурная. В 1823-м году она способствовала уже к скорому прекращению возникшего тогда мятежа. Возмущение Кази-муллы в 1831-м году имело бы гораздо важнейшие последствия, если бы не имели мы крепости Бурной. Не думаю, чтобы кто-нибудь, знающий Кавказ и хорошо понимающий войну, мог сомневаться в этом.

Чеченские деревни, лежащие на правом берегу Терека, были всегда пристанищем всех хищнических партий. Со времени построения Грозной не только не принимают они больших партий, но даже и мелочные, как-то: по два и по три человека, редко находят в оных убежище.

 Совсем противное видим на правой стороне Сунжи. Там свободный проход и пристанище для хищников повсюду. Кумыки, до построения [92] Грозной, были в большой зависимости у чеченцев, и земля их была открытым пристанищем для хищников.

 После устроения Грозной и укреплений в землях кумыкских, народ сей освободился от зависимости чеченцев, редко принимает у себя воров и, по распоряжению правительства нашего, почти постоянно содержит караулы.

 В Андрееве учрежден в 1821-м году суд, в котором присутствуют комендант крепости Внезапной и главный над кумыками пристав. Все это есть следствие перенесения укреплений за Терек, то есть на Сунжу и в земли кумыков.

Если бы сия линия на всем протяжении получила надлежащую связь, если бы укрепления оной были удобнее к обороне, если бы снабжены были хорошими казармами и всем нужным, то польза, проистекающая от оной, была бы гораздо ощутительнее. Но недостаток в средствах, то есть в деньгах и в людях, до сих пор лишает возможности привести оную в желаемое положение.

В 1822-м году заведена новая линия по Кабарде, то есть устроены укрепления на Малке у каменного моста, на Баксане, на Чигеме, на Нальчике, на Череке, на Урухе; в укрепления сии переведена большая часть пехоты, находившейся на левой стороне Малки. Журналы происшествий удостоверяют нас, что и на кабардинской линии с 1823-го года по 1828-й было несравненно покойнее прежнего.

С 1828-го года хищничества начали увеличиваться. Какая же причина сего изменения? Почему укрепления, кои до начала заведения кабардинской линии затрудняли набеги горцев, делались впоследствии менее полезны в сем отношении?

Вопрос сей неминуемо представится всякому, и потому нужно объяснить это. Генерал Ермолов, при заведении новой кабардинской линии, заставил кабардинцев устроить [93] аулы свои на плоскостях, ниже построенных вновь укреплений; в горах же выше укреплений решительно запретил селиться, предвидя, что тут неминуемо будут убежища для хищников.

 Самая большая часть кабардинцев по необходимости осталась на плоскостях; прочие, не желая подчиниться такому близкому надзору, бежали за Кубань. Сие распоряжение генерала Ермолова было впоследствии изменено генералом Эмануелем.

 Часть кабардинцев, против желания оставшихся, на плоскостях, выпросила у него позволение перейти с аулами в ущелья выше укреплений, и таким, образом хищники снова получили весьма удобные пристанища. Вот первая причина, от которой набеги по кабардинской линии с 28-го года стали усиливаться. Вторую найдем в нерадении, с коим отправлялась служба под начальством генерала Эмануеля и в уклончивости казаков от встречи и преследования неприятеля.

 При всяком неприятном происшествии предписывалось делать следствие; но как виновных почти никогда не находилось, то нерадение и уклончивость казаков оставались без наказания, а потому и беспорядки сего рода с каждым днем увеличивались.

 Итак, не думаю, чтобы возобновление хищничеств по кабардинской линии должно было приписывать тому, что за Малкою сделаны укрепления, в кои переведена часть пехоты.

 Когда распоряжения уклоняются от цели, для коей сделаны сии укрепления; когда войска не исполняют своих обязанностей с должным усердием — то какая может быть польза от одних укреплении?

Остается рассмотреть, от чего укрепления, построенные генералом Эмануелем за Кубанью, нисколько не остановили по кубанской линии набегов, кои до 1832-го года с каждым днем усиливались.

 Здесь также, как [94] и на прочих участках кавказской линии, нерадение и уклончивость войск открыли повсюду свободный ход неприятелю.

 Одного этого было бы уже достаточно, чтобы закубанские укрепления сделать бесполезными. Но к сему должно еще присовокупить две содействовавшие тому причины.

 Первая состоит в том, что самые укрепления за Кубанью разбросаны были на большом пространстве без малейшей между ними связи.

 Вторая причина, несравненно сильнейшая первой, состоит в том, что надзор за кочующими в кавказской области ногайцами ослаблен был до того, что не только принимали они хищников, но и сами имели весьма деятельное участие в разбоях. Без сего набеги никак не могли бы усилиться до такой степени, как в конце 1830-го и в 1831-м году.

И так, укрепления, разбросанные, можно сказать, за Кубанью, конечно, не могли принести большой пользы: но нельзя полагать и того, чтобы укрепления сии были причиною, что хищничества усилились.

 Я забыл еще сказать, что между множеством бродяг, кои вторгнулись отовсюду в кавказскую область, явились и такие, кои завели связи с горцами, доставляли нужный им сведения, служили им проводниками и участвовали в разбоях их. Как могли отвратить это закубанские укрепления?

 В самом Ставрополе воровство было беспрестанное. В оном участвовали бродяги, донские казаки, солдаты, коих должно было бы без замедления отправлять в полки, и которые, от нерадения ставропольского коменданта, по году, по два и более оставались в Старомарьевке в двадцати верстах от Ставрополя.

 Селение сие было истинное гнездо воров. В конце 1832-го года получил я донесение, что у тамошнего священника украдена довольно значительная сумма денег. [95] По сему случаю приказано было сделать следствие, которым и открыто все упомянутое выше общество воров.

 Все обнаруженные в преступлениях арестованы и отданы под суд, и с тех пор воровство в Ставрополе прекратилось. Повторю еще раз: какое влияние могли иметь закубанские укрепления на спокойствие края при таком всеобщем беспорядке в кавказской области?

Г. генерал-фельдмаршал полагает укрепления за Кубанью и за Сунжею вредными потому, что для устроения их должно употребить войска, кои отвлекутся таким образом от внутренней обороны, а потом те же войска нужно будет оставить в новых укреплениях для охранения оных; что таким образом предлагаемая подполковником Бюрно система обороны вовлекает в раздробление сил, и потому принята быть не может.

 Его светлость, полагая, что от подобного раздробления войск усилились хищничества на кавказской линии, думает, что это заставило нас уничтожить за Кубанью укрепления Пшебское, Афипское, Длиннолесское и Псенафинское.

Нет сомнения, что вообще, для успешной обороны края, некоторое прибавление войск весьма нужно. Недостаток в оных был всегда одною из причин, кои не допускали прекратить беспокойства на кавказской линии.

 Но сколько ни увеличивали бы мы силы свои на Кавказе — не будем иметь совершенного спокойствия до тех пор, доколе оборонительное положение и кордонная система будут для нас необходимы.

 Г. генерал-фельдмаршал весьма справедливо замечает, что строить новые укрепления без прибавления войск на кавказской линии невозможно. Я прибавлю к сему, что если предпримем построить новые укрепления в короткое время, то нужно будет количество войск увеличить значительно.

 Но не думаю, чтобы на охранение построенных [96] уже укреплений потребовалось большое прибавление противу того числа войск, какое для спокойствия края было бы нужно и без новых укреплений. Собственно, для охранения оных нужна пехота и крепостная артиллерия. Тот и другой род войск мало приносит пользы для внутренней обороны, как в случае больших нападений на станицы и селения, так и при набегах хищнических партий.

 Это может показаться не совсем основательным, и, может быть, спросят меня: зачем же содержим мы на кавказской линии пехоту, и почему сам я нахожу нужным еще усилить оную?

Нужно объяснить это. Пехота составляет, особенно здесь, главную силу нашу. Под начальством офицера, хорошо понимающего войну, она совершенно непобедима для горцев.

Они весьма хорошо знают это и никогда не нападут ни на станицу, ни на селение, где есть достаточно пехоты.

 Но они бросятся на близлежащее к оному селение, в котором пехоты нет, разграбят оное и отойдут прежде, нежели из соседственных станиц или селений пехота может придти на помощь. Из сего следует, что для верного охранения всех станиц и селений от нападений горцев нужно в каждом из них иметь постоянно по крайней мере пятьсот человек пехоты, что составило бы на всю кавказскую область, исключая Черномории, более пятидесяти тысяч.

 Так как на кавказской линии не имеем мы и половины сего числа пехоты, и как часть оной употреблена на занятие крепостей и укреплений, то весьма немногие станицы и селения охраняются оною; следовательно, горцы без затруднения находят для нападений своих селения, не имеющие местной обороны.

В набегах хищнических партий пехота также малополезна. Хищники никогда не нападают на караулы; они ищут не [97] сражений, но добычи сколь возможно легкой, и потому стараются проехать, не встретясь ни с каким войском.

 Случайно только нападают они на наши секреты. Это бывает не часто, и в сих случаях дерутся тогда только, когда, по каким-нибудь местным обстоятельствам, не могут сего избегнуть. Для чего же содержим мы пехоту на кавказской линии и для чего нужно еще усилить оную? Пехота нужна, во-первых — для охранения нескольких необходимых укреплений и складочных для провианта мест;

 во-вторых, она необходима для экспедиций в горы. Наказания же горцев в собственных домах их есть лучшее средство держать их в страхе и тем обуздывать в предприятиях их против нас. При нападениях неприятеля на станицы и селения пехота, в руках бдительного и искусного начальника, служит к подкреплению казаков, иногда к занятию тесных мест или бродов, чрез кои неприятель должен возвращаться. На кордонной службе против хищнических партий пехота полезна тем, что облегчает службу сию для казаков, и что секретные караулы ее всегда надежнее казачьих.

 Итак, польза пехоты вообще не подвержена сомнению.

 Я хотел только сказать, что собственно для внутренней обороны пехота в том числе, в каком имеем ее на кавказской линии, не доставляет верного к тому средства; что чем более будем иметь ее, тем вернее будет местная оборона; что по сей именно причине полагаю нужным прибавить количество оной; что если пехоты достаточно будет для внутренней местной обороны, то часть оной, без малейшего неудобства, можно будет уделить на охранение передовых укреплений, ибо польза, которую могут они доставить, как объяснил я выше, с избытком заменит маловажные [98] неудобства, кои произойдут от незначительного, в соразмерности, уменьшения пехоты внутри кавказской линии.

К сему должно еще прибавить, что перенесение линии укреплений за Кубань много сократит кубанскую линию, и потому едва ли увеличит теперешнее раздробление войск оной.

Относительно уничтожения некоторых укреплений за Кубанью г. генерал-фельдмаршал получил не совсем верные сведения и приписывает оное совершенно не той причине, которая побудила меня к сему.

Афипское укрепление до сих пор существует; но Пшебское, Длиннолесское, Псенафинское и Калашское действительно уничтожены.

 Это сделал я не для того, чтобы необходимо было возвратить на Кубань войска, отвлеченные для охранения означенных укреплений.

 Напротив того, укрепления на Лабе около того места, где построено было Калашское, и на Тагуаше недалеко от Длиннолесского, нахожу весьма полезными и думаю, что впоследствии там должно будет устроить хорошие укрепления. До удобного же к тому времени я вынужден был оставить означенные выше четыре укрепления по следующим причинам:

1) В местах, имеющих вообще климат хороший, генерал Эмануель попал случайно на места нездоровые. В укреплениях Пшебском, Длиннолесском и Калашском открылись ужасные болезни и большая смертность; особенно в последнем число умерших и больных было так велико, что из гарнизона довольно значительного едва оставалось на ногах столько людей, сколько для отправления обыкновенной службы необходимо.

2) Жилища в сих укреплениях, вероятно, по недостатку средств, построены были так, что большая [99] часть из них стала обрушаться, а сверх того, сырость сих жилищ умножала болезни и смертность.

3) Укрепление Пшебское, будучи, сверх того, построено в пятнадцати верстах от Афипского, не выполняло никакой особенной цели, и потому, действительно, отвлекало войска без малейшей пользы. Все, что сказал я выше, показывает, что я нисколько не враг укреплений, но на все есть мера.

Если же будем строить оные на всяком шагу, то, конечно, для охранения их недостаточно будет самой многочисленной армии. Сверх того, при укреплении Пшебском вода нимало не была обеспечена, так что за сию необходимую потребность происходили беспрестанные перестрелки.

4) Ничтожное укрепление Псенафинское имело единственною целью сообщение между крепостью Усть-Лабинскою и Длиннолесским укреплением. С уничтожением сего последнего оно сделалось совершенно бесполезным.

Г. генерал-фельдмаршал, будучи справедливо убежден в необходимости внутренней обороны, замечает, что «и переселение с большой дороги на границу хоперских и волгских казаков, казавшееся толико необходимым, не принесло желаемой пользы, потому что означенный тракт, оставшись обнаженным, не представлял более средств к отражению неприятельских набегов на сию часть области, когда отважные хищники появлялись в тылу кордонной цепи».

Генерал Ермолов, сделавший сие переселение, был всегда совершенно того же мнения относительно необходимости внутренней обороны, почему и просил об обращении некоторых селений кавказской области в казачье сословие. Что касается до перевода хоперских и волгских казаков с большой дороги на границу, то [100] полагал оный полезным по следующим причинам:

1) С давнего уже времени до осени 1831-го года не было никакого происшествия на дороге от егорлыкского карантина до Ставрополя, и потому, три станицы хоперского полка, то есть Донскую, Московскую и Ставропольскую, кои расположены были по означенной дороге, можно было почитать для охранения оной ненужными.