О благочестии, которым князь Гуго отличался в заточении

 

(Кар. 8. S. 58) Между тем надзор над заточённым князем ужесточался, а злые языки чернили его тем яростнее.

И поскольку не находил он никакого утешения со стороны людей, оставленный даже лучшими друзьями, на коих возлагал он надежды, для того чтобы не оказаться в неприкрытой наготе одиночества, обратился он к Богу в совершенном, неотчаявшемся уповании найти отверстой дверь любящего милосердия у Того, Кого он всегда боялся и особенным образом любил. В эту дверь он и стучался посредством пламенной благочестивой молитвы, предавая высшему суду свои доселе явные деяния, обращаясь ко всем святым с праведным исповеданием, призвав собственную совесть, как заступника, а благочестие — как свидетеля, предвидя, что перед сим высоким судом злоумышление, убоявшись, расточится, а праведность будет по праву востребована, чтобы высказаться.

В таком омрачённом состоянии безвинный князь не желал ничего другого, кроме сердечных движений, кои возглаголали бы, засвидетельствовав его невиновность перед упомянутым высшим судом, к чему и стремились все из глубины души изливающиеся вздохи, истощающееся дыхание, все всхлипы и обильнейшие (s. 60) слёзы. Он бы затаил в тиши и замкнул бы в самом себе свою внутреннюю боль, но чтобы дать сколько-нибудь воли своему унынию, он со всем смирением вознёс к Богу свой плач следующим образом: «Великомогущественный Бог, проницающий все сердца, воззри на Твоего служителя: вот я стою пред Божественными Твоими очами, как дерзновенный, жалкий грешник, как жаждущий крови, как предавший королевское имя, как совратитель народа: во всём этом обвинён я, потому лежу я здесь в этих узах и в цепях, и по сим надзирают за мной все вокруг стоящие до дня моей смерти. Ты, о Господи, ведаешь все мои мысли, все мои потаённейшие побуждения, все мои намерения, и, стало быть, ведаешь ты, что все пути мои нисколько не отклонялись от Твоей праведности (s. 61), что все шаги мои следовали по Твоим стопам. Что касается меня, то я знаю, что невиновен я ни в каких таких деяниях, совесть моя тоже молчит, не обвиняя меня ни в какой кровожадности, и вместе с тем чувство моё никогда не улавливалось и не увлекалось подобным намерением; и потому я препоручаю Твоему Божиему суду всё моё состояние; Ты, о Божий Сын, осияй сокровенное в моём сердце и посмотри, скрывались ли там и обретались ли когда-нибудь подобные нечестия; сочтёшь ли ты вопреки всем моим чаяньям, что я виновен, я с этим смирюсь; прошу и смиренно вожделею, дабы постигшее меня заслуженное наказание соблаговолил Ты объявить и возвестить всему свету. Если же, как я уповаю, так не окажется, в чём я нахожу совершенное утешение, то прошу я (s. 62) Твоего Божественного заступничества и отеческой поддержки, дабы Твоя всемощная рука защитила меня, ввергнутого ненавистью и завистью из счастия в несчастие, из высшего в низшее, и спасла меня из нынешнего стеснения. И поскольку я без Твоей помощи покинут и всеми остальными людьми, развяжи, о Господи, мои узы, которыми опутали меня безбожные люди, чьим коварством и клеветой вопреки всякой правде и справедливости осуждён я насилием и принуждением, невиновный, на смерть. Я знаю, Господь мой и Бог, что сердце Твоё на стороне справедливости, и потому в такую грозу я держусь лишь Тебя, ты незыблемый якорь, и укрепляю моё доверие к Тебе. Ах, обратись и сокруши неправое начинание злоумышленных, дабы не хвалились (s. 63) они, будто Ты, Бог мой и Господь, моя надежда и упование, покинул меня и праведник подвергся посрамлению и осмеянию».

Таковы, должно быть, были вздохи, воздыхания и молитвы заточённого и удручённого, многократно упомянутого князя Гуго, в которых он, как повествует история, проводил целые ночи в цепях и узах, и когда от уныния и утомления впадал он в сон, повторялась и воспроизводилась в сновидении его верная служба двору; устрашённый лживой, накинутой на него тайно петлёй, тщился он из неё выпутаться, чтобы снова мог он послужить Богу, своему Господу, как это свойственно ему одному. Как тут не узреть сбывшегося с ним писания из Песни Песней царя Соломона (Глава 5): Я сплю, и (s. 64) тело моё и внешние чувства объяты сном, а моё сердце и мысли бодрствуют, и у них своё упование; Бог не покинет невиновного.