Историкокультурный и контекстуальный анализ

Тот же тип анализа, который используется при толковании повествовательных отрывков, следует применять и при толковании притч. Так как притчи использовались для разъяснения или подчеркивания истины, переданной в конкретной исторической ситуации, то исследование притчи в непосредственном контексте повествования часто проливает свет на ее значение. Например, притча о работниках в винограднике (Мтф. 20,1-16) имеет целый ряд толкований, многие из которых мало связаны или вообще не связаны с контекстом, в котором она была дана. Непосредственно перед тем, как Иисус рассказал притчу, к Нему подошел богатый юноша и спросил, что ему нужно сделать, чтобы иметь жизнь вечную. Иисус увидел, что самым большим препятствием, которое мешало этому юноше полностью посвятить себя Богу, было его богатство, и Он сказал ему, чтобы тот пошел, продал имение свое и стал учеником. Но юноша отошел с печалью, так как не хотел расстаться со своим богатством.

Петр же спросил Господа: «Вот, мы оставили все и последовали за Тобою; что же будет нам?» Иисус заверил Петра, что они будут щедро вознаграждены за свое служение и затем рассказал притчу о работниках в винограднике. В этом контексте видно, что притча Иисуса была нежным упреком Петру, упреком его самоправедности, которая говорила: «Посмотри, сколько я сделал! Я не пожалел лишиться всего и последовать за Тобой, как этот юноша. За такую огромную жертву я, конечно же, заслуживаю большое вознаграждение». Иисус нежно упрекает Петра за то, что он думает, как наемник: «Что я буду с этого иметь?", хотя он должен был знать, что мотив служения в Царстве — любовь.[126]

Толкования притчи, игнорирующие контекст, в котором она предложена, могут быть интересными гипотезами, но очень мало вероятно, что они выражают значение, подразумеваемое Иисусом.

Иногда авторское значение ясно раскрывается Иисусом или автором Писания во введении к притче. Иногда подразумеваемое значение раскрывается через применение притчи (см. Мтф. 15,13; 18:21,35; 20,1-16; 22,14; 25,13; Лук. 12:15,21; 15,7,10; 18:1,9; 19,11). Иногда дополнительный смысл придает хронологическое расположение притч в жизни Иисуса. Значение притчи о злых виноградарях (Лук. 20,9-18) совершенно очевидно, но тот факт, что она была рассказана перед самым Его распятием, придает ей особую остроту.

Наряду с историческим и текстологическим подходами, часто проливают свет на значение притчи культурные реалии. Например, жатва, брак и вино являются еврейскими символами конца века. Смоковница — символ народа Божьего. Чтобы погасить свечу, ее ставили под сосуд, поэтому зажечь свечу и поставить под сосуд — значит зажечь ее и тут же потушить.[127] Книга Дж. Иеремиаса «Притчи Иисуса» содержит богатую информацию о таких культурных реалиях и объясняет смысл, который имели эти символы для Иисуса и Его первоначальных слушателей.[128]

ЛЕКСИКО-СИНТАКСИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ

Те же правила лексико-синтаксического анализа, которые используются при толковании других жанров прозы, следует применять и к притчам. Те же пособия (см. гл. 4) — лексиконы, симфонии, грамматические справочники и экзегетические комментарии — могут быть с успехом использованы при исследовании притчей.

ТЕОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ

Исследователь должен сначала ответить на три серьезных богословских вопроса, прежде чем он сможет истолковать большинство использованных Иисусом притчей. Во-первых, на основании доступных доказательств он должен дать определение терминам «Царство Небесное» и «Царство Божие», а также решить, являются ли они синонимами. Так как очень большая часть учения Иисуса, включая Его притчи, относится к этим Царствам, их верное определение является очень важным вопросом.[129]

Те, кто считают, что следует отличать эти два Царства друг от друга, предлагают различные определения этих двух Царств. Общепринятый взгляд заключается в том, что Царство Божие относится ко всем разумным существам, которые добровольно подчиняются Богу, как на небе, так и на земле, в то время как Царство Небесное включает всех людей, которые провозглашают свою верность Богу, в независимости от того, искренняя эта верность или поддельная.[130]

Те, кто считают эти два понятия синонимами, обычно объясняют использование разных слов следующим образом: Матфей, обращаясь в основном к евреям, предпочел термин «Царство Небесное»; как уважительный эквивалент «Царству Божьему», подчиняясь иудейской традиции избегать прямого упоминания имени Бога.

Марк и Лука, обращаясь к язычникам, использовали термин «Царство Божие», потому что он лучше передавал основную мысль их аудитории.[131]

В многочисленных параллельных отрывках в синоптических Евангелиях использован термин «Царство Божие» в одном случае и термин «Царство Небесное», в подобной ситуации, в другом Евангелии. Вот некоторые примеры:

Обоснование притч Мтф. 13,10-15 — сравн. Мрк. 4,10-12 и Лук. 8,9-10.

О горчичном зерне Мтф. 13,31-32 — сравн. Мрк. 4,30-32 и Лук. 13,18-19.

О закваске Мтф. 13,33 — сравн. Лук. 13,20-21.

Блаженства Мтф. 5,3 — сравн. Лук. 6,20.

Если это два совершенно разные Царства, то Иисус вкладывал два совершенно различные значения в подобные притчи, рассказанные в разных случаях. Возможно это так, но в это очень трудно поверить, в особенности в первом примере. Параллельные места в Мтф. 19,23-24 подтверждают гипотезу о том, что Иисус в этих ситуациях подразумевал одно и то же Царство. Вот Его слова:

«Истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное; и еще говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие» (Курсив Верклера).

По этим и другим причинам большинство исследователей Евангелия считают эти термины синонимами. Очень хороший материал о Царстве можно найти в New Bible Dictionary и в книгах Джорджа Элдона Лэдда (George Eldon Ladd: (rucial Questions about the Kingdom, и А Theology of the New Testament (гл. 4)).

Второй вопрос, касающийся Царства (и толкования притч), почти не вызывает разногласий среди исследователей Библии. Вопрос заключается в том, что в одном смысле Царство наступило, в другом смысле оно продолжает осуществляться, и в некотором смысле оно окончательно не наступит до эсхатологического завершения Века сего.[132]

Христос учил, что в одном смысле Царство уже наступило во время Его пребывания на земле (Мтф. 12,28 и Притчи, Лук. 17,20-21), что в него можно войти через возрождение (Иоан. 3,3) и туда входили мытари и блудницы, так как они покаялись и уверовали (Мтф. 21,31). Притчи также говорят о продолжающемся осуществлении Царства. Они говорят о посеве и жатве, о малом зерне, из которого вырастает могучее дерево, о закинутом в море неводе, который не вытаскивают на берег до кончины века, о пшенице и плевелах, растущих вместе. Они говорят о разумном и неразумном поведении, об усердном и беспечном использовании талантов.

В некотором смысле многие притчи устремлены в будущее к своему окончательному исполнению, когда Царство Божие осуществится не только в сердцах верующих, но одержит полную победу над злом. Тогда Бог придет к человеку не как слуга, но как Владыка, Верховный Судия и Царь.

Третий вопрос, влияющий на толкование притч, связан с теорией отложенного Царства (postponed-kingdom theory). Согласно этой теории Иисус первоначально намеревался установить земное Царство, и Его ранние проповеди (напр., Мтф. 1-12) относились к этому Царству. И только посреди Своего служения Иисус понял, что Он будет отвергнут и в конце концов распят на кресте.

Если теория отложенного Царства верна, то следует считать, что притчи, рассказанные Иисусом до того, как Он понял, что будет отвергнут, предназначены для управления Его земным Царством. И если это земное Царство отложено до будущей эры Тысячелетия, то повеления и притчи, данные Иисусом до Матфея 13, не имеют силы закона для верующих периода Церкви.

Согласно противоположной точке зрения, с самого начала Иисус знал, что Он не установит земного Царства. Пророчество Симеона (Лук. 2,34-35) и мессианские слова Исаии (Ис. 53), которых Иисус не мог не знать, не оставляли никакого сомнения о том, что Его земное служение окончится Его искупительной смертью, а не установлением Царства на земле. (Сравн. Иоан. 12,27). Те, кто считает, что Иисус на протяжении всего Своего служения знал, что Он будет распят, утверждают, что все Его проповеди и притчи относятся к новозаветным верующим и не ожидают их исполнения в Тысячелетнем Царстве. Таким образом, для толкования ранних притч Иисуса необходимо выработать отношение к теории отложенного Царства.

Существует еще один важный аспект теологического анализа при толковании притч. Притчи могут служить самым удивительным образом важной цели закрепления доктрины в нашей памяти. Однако, ортодоксальные исследователи единодушны в том, что ни одну доктрину нельзя основывать на притче как на главном и единственном источнике. Суть этого принципа заключается в том, что более ясные отрывки Писания всегда используются для пояснения более непонятных отрывков, но не наоборот. По своей природе притчи менее ясны, чем доктринальные отрывки. Итак, доктрина должна извлекаться из ясных повествовательных отрывков Писания, а притчи следует использовать для иллюстрации и пояснения этой доктрины.

В истории Церкви имеются примеры того, как те, кто не соблюдал этого принципа, впадали в ересь. Одного примера достаточно, чтобы показать, как это может произойти. Фауст Социн (1539 — 1604) на основании притчи о злом рабе (Мтф. 18,23-35) пришел к выводу, что как Царь простил своего раба только по его прошению, так и Бог, не требуя жертвы или посредника, прощает грешников по их молитвам.[133] Таким образом, Социн сделал притчу основанием своей доктрины вместо того, чтобы толковать ее в свете доктрины.

Тренч делает второе предупреждение, которое важно помнить при толковании всего Писания, включая притчи, а именно: «Нам не следует ожидать, что в каждом месте будет полностью изложена христианская истина со всеми подробностями, а также не следует делать вывода из отсутствия той доктрины в одном отрывке, если она ясно излагается в других отрывках».[134]

ЛИТЕРАТУРНЫЙ АНАЛИЗ

На протяжении всей истории центральный вопрос по отношению к притчам заключается в следующем: что в притче главное, а что второстепенное? Хризостом и Феофилакт считали, что в притче заключается только одна главная мысль; все остальное — декорации и орнамент. Августин, соглашаясь с этим принципом, на практике часто расширял свое толкование до мельчайших подробностей повествования. В недавние времена Соцеюс (Cocceius) и его последователи категорически утверждали, что каждая деталь притчи имеет значение.[135]

Итак, на протяжении всей истории было два противоположных ответа на данный вопрос.

К счастью, Иисус сам истолковал две притчи, записанные в Мтф. 13. (О сеятеле: Мтф. 13,1-23; о пшенице и плевелах: Мтф. 13,24-30,36-43). Очевидно, Его толкование можно назвать находящимся посредине между крайними взглядами, упомянутыми выше: в толковании Иисуса можно обнаружить как центральную, главную идею, так и значительное выделение подробностей, в той мере, в какой они относятся к главной идее.

Иисусов анализ подробностей притчи противоположен подходу тех, кто усматривает в деталях дополнительный урок, не связанный с главной мыслью притчи.

Например, главная мысль притчи о сеятеле заключается в том, что разные люди по-разному относятся к Слову Божьему. Подробности говорят о том, что: (1) будут люди, которые не примут его, (2) будут те, которые восторженно примут слово, но вскоре соблазнятся, (3) будут люди, у которых заботы века сего и обольщение богатства заглушат его, и (4) будут те, которые слышат, принимают и становятся членами Царства Божия, приносящими плод.

Главная мысль притчи о пшенице и плевелах заключается в том, что внутри Царства на протяжении века сего будут сосуществовать бок о бок возрожденные люди и их подражатели, но окончательный суд Божий будет верен. Подробности дают информацию о происхождении и природе этих подражателей, а также о взаимоотношении с ними верующих.[136]

Итак, из толкования Христом Своих собственных притч можно извлечь следующие выводы: (1) в притчах Христа есть центральная, главная мысль учения и (2) подробности имеют значение в той мере, в которой они относятся к этой главной мысли. Детали не имеют самостоятельного значения, не зависимого от главной мысли притчи. Толкователи сравнивают главную мысль притчи с осью колеса, а подробности — со спицами. При правильном толковании устанавливается естественная гармония и завершенность.

Тренч в своей классической работе о притчах пишет:

«Толкование, помимо того, что оно согласуется с контекстом, должно быть сделано без каких-либо насильственных методов; как правило, толкование должно быть легким — и хотя не всегда легко раскрыть значение, но когда оно раскрыто, толкование становится легким. Ибо происходит то же, что и с законами природы; чтобы открыть закон нужно быть гением, но после его открытия он проливает свет сам на себя и доступен всем. С другой стороны, как доказательство закона должно объяснять все явления, так толкование притчи не должно оставлять необъясненными ее главные обстоятельства, и это служит достаточным доказательством того, что мы дали правильное толкование».[137]

Тренч и многие другие комментаторы считают, что правильное толкование притчи говорит само за себя, так как оно гармонично, естественно и объясняет все главные подробности. Неверные толкования выдают себя тем, что противоречат некоторым важным деталям притчи или ее контексту.

РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА

R. С. Trench. Notes on the Parables of our Lord.

М. S. Terry. Biblical Hermeneutics, pp. 276-301.

J. Jeremias. The Parables of Jesus.

Bernard Ramm. Protestant Biblical Interpretation, 3rd. rev. ed., pp. 276-288.

АЛЛЕГОРИИ

Как притча является расширенным сравнением, так аллегория является расширенной метафорой. Аллегория отличается от притчи, как было сказано ранее, тем, что в притче обычно изложение отделено от толкования или применения, в то время как в аллегории переплетены изложение и толкование. С точки зрения толкования, притчи и аллегории различаются и по другому важному признаку: в притче есть одна главная мысль, а подробности имеют значение в той мере, в какой они относятся к этой мысли; в аллегории же обычно есть несколько пунктов сравнения, которые не обязательно сосредоточены вокруг одной главной мысли. Например, в притче о горчичном зерне (Мтф. 13,31-32) главной целью является показать рост и распространение Евангелия от крошечной общины первых христиан (горчичное зерно) до всемирного сообщества (громадное дерево). Взаимоотношения между зерном, деревом, полем, ветвями и птицами второстепенны; притом подробности имеют значение только в связи с образом растущего дерева. Однако в аллегории христианского всеоружия (Еф. 6) существует несколько пунктов сравнения. Каждый отдельный вид христианского оружия важен сам по себе, и каждый из них необходим христианину для того, чтобы быть «во всеоружии».