Аэропорт имени еив николая Третьего 


Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Аэропорт имени еив николая Третьего



Июня 2014 года

 

С авианосца возможность перелететь на континент была единственной – с помощью грузового самолета. Приземляться решили не на военной базе, а в Международном аэропорту. После того как Его Императорское Величество Николай Третий распорядился построить на месте бывшей базы Мехрабад огромный современный международный аэропорт – все больше и больше авиакомпаний открывали сюда прямые рейсы, а две компании – даже сделали этот аэропорт своим хабом, стыковочной точкой. Все дело было в нефти. После того как были проведены дополнительные геологоразведочные работы на нефть и на газ – выяснилось, что в южной и в западной части страны есть очень значительные запасы нефти, которые были неизвестны, а на юге, причем недалеко от побережья – еще и громадные запасы газа, который очень удобно сжижать и заливать в специализированные суда – газовозы. Этим не занимались до сих пор только потому, что в стране до сих пор сохранялся серьезный уровень террористической угрозы. А терминал с жидким газом или судно-газовоз – не менее опасны при взрыве, чем атомная бомба.

Темнело, но мы приземлялись еще посветлу. Громадные, сделанные из материала, по цвету напоминающего поверхность пустыни, здания терминалов казались настоящими дворцами, они походили на цветки, стоящие в окружении приземлившихся и загружающихся пассажирами самолетов. Технические службы и, самое главное, – мощности по заправке, терминалы с авиационным горючим находились под землей и были укреплены на случай попытки террористического акта. Строили на века…

Хоть меня и нельзя назвать трусливым человеком – осторожность и предусмотрительность это не трусость. Исламская шура [104] давно приговорила меня к смерти и пообещала рай и семьдесят девственниц любому, кто исполнит приговор. Нет, вру, семьдесят две. Но разницы большой нет, как для меня, так и для них. Поэтому – чтобы не искушать судьбу – я позвонил кое-кому в Хрустальный дом и сообщил о том, что прилетаю…

В аэропорту меня встретили «при полном параде» – здесь меня еще помнили. Лейб-гвардии казаки, двенадцать человек, конвой из пяти бронированных машин. Прокатимся с ветерком. Можно было бы устроить встречу в аэропорту – но я захотел посмотреть немного город – что с ним стало за двенадцать лет относительного мира.

Персия изменилась, это было видно уже по скоростной трассе, по которой мы мчались в сторону Тегерана на разрешенной здесь скорости в сто сорок километров в час. Ни одного портрета шахиншаха, которые висели, когда я прибыл сюда первый раз, не было, не было и сгоревших остовов бронетехники, которые я увидел, посетив Персию второй раз. Все аккуратно убрали, места, где заливали воронки и чинили дорогу, выделялись более светлым бетоном. Рекламных плакатов возле дорог, как в цивилизованных странах, тоже не было, потому как это упрощает процесс устройства засад и размещения взрывных устройств.

На въезде увидел разноцветные контейнеры, крыши временных сооружений, тоже раскрашенные в самые разные цвета. Кивнул с укором:

– Не расселили?

– Так сами не хотят, ваше высокопревосходительство, – сказал один из казаков. – Кто нормальный был, давно квартиру в кредит или по накопительному взносу взяли, живут как люди. Там – дервиши [105] всякие, шантрапа. На землю не встают, заняты непонятно чем. Хоть гони их, хоть не гони. Многие из провинции…

Вот в этом-то и ошибка наша. Я здесь больше не Наместник и думать об этом не хочу, но вот сейчас пожалел, что ушел, до конца не доделав. И хоть был серьезный повод уйти – все равно жаль. Я как раз уделял очень большое внимание тому, чтобы окончательно вытащить людей из этих контейнерных, палаточных городков, дать каждому работу и квартиру, даже против его воли. А сейчас… распустили вожжи.

Ведь человека человеком делает не свобода – человеком человека делает ответственность и выполнение обязательств. Дикарь племени тумба-юмба свободен почти безгранично, и сидящий у костра наш предок в звериной шкуре и с каменным топором – тоже свободен, у них гораздо больше свободы, чем у нас с вами. Но неужели мы должны стремиться к такому количеству свободы?!

Человека человеком делают обязанности. Утром ты обязан встать, чтобы идти на работу. Ты обязан работать, чтобы кормить семью, чтобы купить то, что ты хочешь купить, чтобы сделать очередной платеж за дом или за квартиру. Если у тебя есть земля – ты должен ухаживать за ней, орошать, сажать семена и собирать урожай. Если у тебя есть квартира – ты должен платить за коммунальные услуги. Если у тебя есть дети – ты должен растить их. Должен, должен, должен… цивилизованный человек отличается от нецивилизованного именно несвободой. Ограничение свободы – делает человека человеком.

Именно поэтому – замирение Востока, и Персии в частности, должно быть, и при мне было связано с постоянным ограничением свободы. Для того чтобы получать усиленный паек – ты должен каждый день идти на работы по восстановлению того, что ты разрушил, будучи свободным. Если ты хочешь получать деньги – то ты должен устроиться на работу. Если ты хочешь получить нормальное жилье – ты тоже должен устроиться на работу и как минимум на семь лет. Благотворительности – как можно меньше, она развращает. Хочешь лучше жить – надо работать. Страна была расколота на две части, и надо было быстро, очень быстро занять тех, кто привык к регулярному и сложному труду, привык получать заработную плату, жалованье. Занять так быстро, чтобы они не успели ощутить вкус «вольной жизни», чтобы их жизнь вошла в нормальную колею. Это сделать удалось еще при мне – быстро восстановили то, что можно было быстро восстановить, и запустили. Но вторая задача была хоть из-под палки, хоть как – но заставить трудиться тех, кто трудиться не привык. Бедняки-испольщики с сельской местности, беженцы, в том числе из Афганистана, городские бедняки. Они не хотели трудиться, потому что никогда не трудились, они ненавидели нас – но при этом считали, что мы им что-то должны. И рассчитывали на то, что в Халифате все будет делиться поровну, и они получат свой кусок. Вот этих – надо было гнать на работу палкой, сносить лагеря беженцев, пока они не укоренились – вы не беженцы, беженцев больше нет. Идите, ищите работу, устраивайте свой быт. Вставайте на землю, не можете на земле – люди нужны в строительстве. Судя по тому, что лагеря беженцев до сих пор существовали – это не было сделано или было сделано с недостаточной настойчивостью. А потому сопротивление продолжится, мы ничего с ним не сделаем. Пока люди никому ничего не должны, кроме Аллаха, они будут сопротивляться.

Изменился и город. К моей радости – много строили. Когда я приехал сюда второй раз – здесь были руины, когда уезжал – строительные площадки, с которых растащили мусор. Сейчас то тут, то там стояли краны, строили много и строили роскошно – с большими балконами-верандами, скрывающими окна, с огромными стоянками перед домами, сами дома хоть и типовых проектов – но большие. Знаю, потому что сам разбирался. Типовые квартиры на восемьдесят, сто двадцать, сто шестьдесят и двести метров – потому что здесь приняты большие семьи, нужно много жилья. Строить здесь проще, потому что не нужно отопления, сами стены тоже можно делать тоньше, чем в России – и, значит, фундамент тоже будет дешевле. В мое время на месте руин разрешения на застройку выдавались только несколькими крупным компаниям – но зато бесплатно и сразу, только стройте. Сгорели все документы по собственности на земли – грех было не воспользоваться. Судя по тем махинам жилых комплексов, которые я видел в свете заходящего солнца, – сработали, город отстроили, и отстроили хорошо. И продолжали строить, в том числе супермаркеты, [106] вопрос о которых в немалой степени взорвал страну. Немало было и автомобилей на улицах.

Были, к сожалению, и военные. Меньше, чем в мое время – но были. В основном не военные, казаки – но разницы мало. Бронированные машины, бронежилеты, внимательные глаза. Посты были только у правительственных зданий, остальные просто патрулировали – но и это говорило о том, что терроризм здесь не побежден.

У ворот, ведущих к ничуть не изменившемуся Хрустальному дому, я встретил не кого-то, а самого Талейникова. Он, конечно, не выглядел больше салагой… закабанел, вот самое точное слово. Закабанел на руководящей работе. Серый костюм, галстук, портфель с бумагами, охрана.

– Ать-два стой! – громко скомандовал я.

Охрана выдвинулась вперед, готовая защитить закрепленного от психа, но увидела казаков. Увидел их и Талейников, снял очки – он почему-то всегда их снимал – чтобы всмотреться…

– Господин… адмирал? – неверяще произнес он.

– Он самый.

Обнялись. Ох, давно не виделись. Сюда он приехал пацаном еще, жизнь не зная. Но приехал с желанием сделать что-то хорошее, вложиться. А это – главное.

– Вижу, так и остался здесь?

– Семьей обзавелся…

Упоминание о семье резануло по сердцу. Наверное, у меня нормальной семьи никогда не будет.

– Поздравляю. Кто она?

– Да… придворная дама…

– Мужаете, мужаете… Сколько?

– Трое уже. Старшему шесть.

Вот и дети тут пошли. Налаживается жизнь.

– Работаешь, или проездом?

– Работаю, как нет… Товарищество Мантулина, управляющий директор и пайщик. Нефть добываем.

– И как? Нефти много.

– Много, – глаза Талейникова блеснули, – особенно у побережья, там толком и не бурили никогда.

– Ну… мои поздравления.

– А вы надолго, господин адмирал? Может…

– Не может… – вздохнул я. – Не может… Только на пару дней, не больше. Я здесь проездом.

Талейников достал визитку.

– Если сочтете возможным… прошу к нам, мы тут дом приобрели. Только обставили. Будем рады визиту.

– По возможности. По возможности…

 

Юлия ждала меня на втором этаже. В этой комнате раньше сидели… помнится, специалисты по связи. Видимо, все крыло, где раньше сидели военные – теперь было отдано под гражданские представительства и спецслужбы, а сами военные переехали куда-то за город, на постоянную базу. Или в другое место.

– Бон суар, мадам… [107] – сказал я, целуя руку и церемонно кланяясь. Возможно, это было глупо – но мне хотелось сделать именно так.

– Привет. Давай общаться без всего этого, а?

– Североамериканская неформальность?

– Нет, экономия времени…

– С вами – я готов общаться как угодно, мадам…

Говорю глупости – это я понял только сейчас.

– Как Майкл? Ты его выкрала?

Юлия покачала головой.

– Можно сказать и так. Пока его переправили на «Сигонеллу», [108] там госпиталь ВВС. Наши врачи не успели прилететь, правда, у них есть полная история болезни. Он должен поправиться.

– Он уже большой мальчик.

Юлия грустно улыбнулась.

– Спасибо, что напомнил.

– Нет, серьезно. Ты не защитишь его от всех напастей этого мира. Он сам выбрал себе профессию, и эта профессия чертовски опасна.

– Черт, не ты водил его в детский сад!

Я ничего не ответил. Юлия смутилась.

– Извини, но…

– Все нормально. Правда, все нормально. Я не водил его в детский сад. Я не вел его за руку в школу. Я не играл с ним в бейсбол и в хоккей. Я не учил его стрелять. Я не вывозил его и тебя на природу, мы не ставили палатку, не ловили рыбу и не жарили ее на гриле. Все это время я вел войну, которая, возможно, никому не нужна и о которой уж точно никто никогда не узнает. Но черт меня возьми, если этот парень не вырос очень похожим на меня. За то, что он сотворил в Каире, его выпороть мало – но все равно я горжусь им.

Юлия помолчала. Потом сказала:

– Если мы и дальше будем продолжать в том же духе, то ни к чему хорошему это не приведет. Что ты привез?

– Для начала – давай посмотрим, что ты привезла.

– Да… – Юлия достала из своей сумки папку, протянула ее мне.

Я взял папку. Красная полоса поперек обложки, гриф «Совершенно секретно». Папка была тонкой, очень тонкой…

Прочитанное подтвердило мои худшие предположения – это была нить, о которой я ничего не знал.

Ротмистр Ежи Соболевский нигде не родился. Так не могло было быть – но так было. После рокоша – контрразведка сплошным чесом прочесывала всех и наткнулась на такой неприятный факт – ротмистр Ежи Соболевский появился уже в польской армии, в гвардейской кавалерии, девятнадцати лет от роду. До этого момента – не удалось найти ничего, все данные, которые содержались в армейском и гражданском досье, оказались ложью. Семья, в которой он родился, – полностью погибла во время рокоша 80–82-го годов.

Я примерно прикинул. Соболевский был 75-го года рождения – почти мой ровесник и ровесник Цесаревича Бориса. В Польше он появился в 94-м, в окружении Цесаревича – к концу 90-х. Совпадает со временем, когда британская разведка начала очередной «тур вальса» – обострения отношений и дестабилизации обстановки.

Каким-то образом ему удалось войти в родство с Радзивиллами… хотя, видя фотографию его супруги, стало понятно, почему именно, за таких и полцарства не надо. Но все равно – на руку дочери Князя Священной Римской Империи и одного из богатейших людей Польши должны были быть и другие претенденты…

История с казной – вообще не шла ни в какие рамки. Если нам удалось примерно восстановить картину захвата Бориса, теперь полноправного Царя Польского (если не считать того факта, что он захватил трон, убив отца) – то насчет денег все вообще – странно до предела. Они пропали. Вот и все, что о них было известно.

А ведь это десятки тонн золота.

И снова – католический след. Только теперь уже – в прямом контакте с генералом Абубакаром Тимуром, террористом, главой террористической организации и одним из самых разыскиваемых на Земле людей.

Может… мы просто не там ищем?

Казна… Ее не так-то просто спрятать. Казна… пропавшая точно так же, как и деньги шахиншаха Хосейни. Речь шла о миллиардах. Миллиардах рублей, это огромные средства, на них можно скупить десятки хороших, приносящих постоянный доход предприятий, используя их, можно открыть хороший банк. Наконец – используя их, можно вести террор десятилетиями, оплачивая труд тех, кто зарабатывает на крови.

– Деньги…

– Что, прости?

– Да так. Ничего.

Я достал из кармана небольшую флеш-карту.

– Есть коммуникатор?

– Конечно. – Юлия достала «Неву».

– Это разговор, который нам удалось записать. Один абонент – Тимур, второй – судя по всему, ротмистр Соболевский, тот самый, имеющий отношение к польской казне. Где-то он сумел выучить один из диалектов фарси, потому что они говорят именно на этом языке. Это надо выяснить, но не сейчас. Включи на громкую, я буду переводить в синхрон.

Пошла запись. Юлия закрыв глаза, слушала – мой голос и голос Тимура.

Послушать было чего…

 

– Что это все значит? – спросила Юлия, когда запись закончилась. – Я не поняла и половины. У них что – какие-то общие дела, или что?

– Они самые, mi amore, они самые.

– Но они…

– Ты заметила – они постоянно говорят про деньги. Про деньги. Иди за деньгами, и ты познаешь истину. Все в этом мире или почти все – из-за денег.

– Они не могут получить свои деньги.

– Точно. Соболевский спрашивает, что с деньгами. Тимур отвечает, что пока ничего, но он в ближайшее время что-то сделает. Непонятно, что именно. Но, наверное, речь идет о больших деньгах – можешь представить, о каких.

– Но это… не имеет смысла.

– Почему же? Мы долгие годы искали, откуда и каким образом финансируются террористические акты. Мы долгие годы искали, куда пропали деньги шахиншаха – мы не знаем даже, сколько их было, знаем только то, что он каким-то образом ухитрялся выводить их из страны. Мы искали, каким образом пропала польская казна – часть ее мы нашли, но не всю, и даже не большую часть.

– А как насчет Хавалы?

– Хавала? А что такое Хавала? Открой глаза, это всего лишь платежно-расчетная система, довольно примитивная. Деньги в ней – циркулируют в виде наличности и в виде золота, но не более того. Эта система может помочь вывести деньги из страны, перевести деньги на другой конец света – но как насчет вложений? В ней нет самого главного – некоего звена, которое может превратить деньги и золото в чистый, с легальным происхождением безнал и пустить его дальше. Сделать возможным легально вкладывать его по всему миру. Получать прибыль. Во что можно вложить деньги Хавалы, наличность? В товар, который грузят на караван верблюдов? В мешки с рисом? В хижину в какой-нибудь деревне? В золото, которое ночью можно закопать на огороде? Мы все не уловили одного: так можно обращаться с миллионами, а не с миллиардами. Миллиарды должны работать. И это конечное звено, банки, через которые прогоняется денежный поток Хавалы – они не на Востоке, иначе бы мы знали об этом. Они – в Италии. Итальянские банки, старейшие в мире принимают эти деньги, интегрируют их в систему, отмывают, пускают в оборот. Что-то пошло не так – только благодаря этому мы смогли отследить и Тимура, и этого Соболевского.

Юлия помолчала. Потом спросила:

– Это точно Тимур?

– В Петербурге проведите анализ голоса. Но я слышал этот голос своими ушами, когда генерал находился в метре от меня. Это точно он, у меня сомнений нет.

– И ты собираешься ехать в Рим?

Я пожал плечами.

– Я свободный игрок. Только на этих условиях я и соглашался, иное бессмысленно. У вас есть спутники, системы перехвата, авианосцы и штурмовые группы. Но это все напоминает попытку убить автомобилем комара. У меня – только то, что в голове, плюс руки и ноги. И оружие. Этого хватит. Да, я собираюсь навестить Рим.

Юлия испытующе посмотрела на меня. Так, что я заподозрил неладное.

– Что-то случилось?

– Что ты знаешь о своем отце? – вдруг спросила она.

– То, что я рос без него. То, что он погиб от рук террористов. Достаточно?

– Наверное… Ты знаешь, что его обвиняли в том, что именно он подготовил покушение на папу в Ватикане в восемьдесят первом?

Я усмехнулся.

– Знаю. Это для меня не новость. Чушь собачья, и больше ничего. Ты думаешь, что мне из-за этого…

– Не только.

Будь это кто-то другой – встал бы и ушел. Еще мне тут слушать…

– Ты просил посмотреть документы, к каким у тебя не было допуска. Я запросила материалы. В том числе по Ватикану, по Риму… все, что только было. У нас – с оцифровкой архивов дела обстоят хуже всего. Информации много – шутка ли, копии спецсообщений по всем посольствам, за все время – а людей мало и финансирования тоже. Ведь мы не боремся с терроризмом…

– Начинай бороться. Могу помочь.

– Не ерничай. Так вот, по моей просьбе перешерстили все папки по Риму и Ватикану, начиная с семьдесят пятого года. И нашли спецсообщение, которое я не могу объяснить. Верней… могу, но думаю – лучше прочитать тебе самому. И сделать выводы.

Я кивнул на папку, лежащую на столе.

– Это оно?

– Оно.

– О чем оно?

– О твоем отце. И его действиях в Риме.

– Фальшивка.

– Я проверила. Все совпадает. Твой отец был в Риме в то время. Служба безопасности посольства доложила о его внушающих подозрение действиях, но он к тому времени уже вернулся в Санкт-Петербург. Здесь все.

Отец знал итальянский, это я знал точно. Он знал итальянский, арабский, английский – но не знал немецкий и языки скандинавской группы.

Но какого черта он делал в Риме?!

Я взял папку. Осторожно, словно прикасаясь к раке [109] святого, достал документы. Стандартные, пожелтевшие от времени, заполненные еще частично от руки, частично на машинке бланки…

 

 

Совершенно секретно. Вскрыть только адресату

Копий не снимать. Выписок не делать

Черновик и лента пишущей машинки

уничтожены по акту № 278 с.г.

Уничтожается в первую очередь!

 

Его Превосходительству

Постоянному товарищу министра иностранных дел

Тайному советнику Грицевичу Виктору Витольдовичу

Тема: 13/218-81

От Третьего секретаря посольства ЕИВ

Императора Российского

При дворе Его Королевского Величества,

Короля Италии Виктора Иммануила IV

Надворного советника Параскуна Е.В.

 

Ваше Высокопревосходительство, просим принять заверения в своем совершенном почтении и надлежащем справлении службы России и Престолу.

Настоящим сообщаем результаты негласной проверки, проведенной по указанному выше циркулярному письму, направленному нам за именем Вашего Высокопревосходительства, касаемо действий и сношений капитана 1-го ранга флота ЕИВ Императора Российского Воронцова Владимира Павловича за период его пребывания в Риме с января по июль с.г. Проверка проводится в связи с известными событиями в Ватикане в июле с.г. и подозрениями в причастности к ним некоторых подданных ЕИВ.

Капитан 1-го ранга Воронцов прибыл в Итальянское королевство 11 января с.г. экспрессом Цюрих–Милан по паспорту на имя Кресси Шарля, уроженца г. Лион, банковского клерка, работающего в отделении Креди Лионез д’О в Женеве, Швейцарская конфедерация. Нам не удалось найти место, где капитан 1-го ранга Воронцов проживал с означенных чисел марта по, примерно, середину марта с.г. Капитан Воронцов также не входил в сношения с работниками консульства и не зарегистрировался по прибытии у военно-морского атташе, как того требует инструкция. Однако нам удалось установить, что по документам Шарля Кресси он входил в сношения с несколькими лицами в городе, в том числе довольно известными. Все это – установлено исходя из серии публикаций в газете «Ла Стампа» и нами проверено. Список лиц, с которыми вступал в сношения капитан 1-го ранга Воронцов, прилагается ниже.

Одиннадцатого марта, по тому же паспорту на имя Кресси – капитан 1-го ранга Воронцов прибыл в Рим. Поселился в пансионе «Вентура» в 14-м округе, данное место славится как место, где не спрашивают документов при заселении. О своем прибытии в Рим военно-морскому атташе не сообщил. По отзывам постояльцев – капитан 1-го ранга Воронцов почти никогда не бывал в своем номере, отсутствовал дни и даже многие ночи. Характер активности Воронцова до конца не изучен, но он, безусловно, посещал Ватикан не менее двух раз. Список лиц, с которыми он контактировал – прилагается ниже.

Восемнадцатого июля с.г. капитан 1-го ранга Воронов вылетел в Бухарест по паспорту гражданина САСШ Ричарда А. Пайнтли, рейсом авиакомпании «Алиталия». Дальнейший маршрут капитана 1-го ранга Воронцова установить не удалось.

Указанная выше информация может считаться достоверной, поскольку проверена прикомандированными к разведочному отделению посольства нижними чинами.

С уверениями в почтении,

Остаюсь верным слугой Престолу

Третий секретарь посольства ЕИВ

Императора Российского

При дворе Его Королевского Величества,

Короля Италии Виктора Иммануила IV

Надворный советник  

Параскун Е.В.  

 

Я отложил лист бумаги на стол, мельком отметив, каким он стал хрупким.

Вот так вот… Финита. Покушение на папу состоялось 18-го июля 1981 года.

Информация в документе, безусловно, не самая достоверная. Упоминание о расследовании, проведенном газетой «Ла Стампа», одной из крупнейших газет не только Итальянского Королевства, но и Европы – раскрывает карты относительно этого письма. За основу взяли журналистское расследование, проведенное газетой «Ла Стампа», факты, которые были в нем изложены, послали проверить нижних чинов посольства. Самим проводить расследование было чревато – посольство в это время находилось чуть ли не в осаде, в городе кишели террористы, немцы тоже относились к нам… без радости. В очень неспокойное время произошло покушение на папу римского – для католической Италии это все равно, что покушение на Господа Бога. Особенно если учесть то, что произошло до этого, и то, что многим хотелось гражданской войны в стране. Нижние чины попытались осторожно встретиться с теми, кто упомянут в статье и выяснить достоверность информации. Нижние чины вернулись и доложили, что информация, изложенная в газете, достоверна.

Или надворный советник Параскун просто раскрыл газету и точь-в-точь переписал оттуда материалы, добытые итальянскими журналистами-расследователями? Могло быть и такое, я не раз говорил, что девяносто процентов разведывательной информации можно почерпнуть в открытых источниках, нужно только знать в каких и как анализировать достоверность информации. Могло быть – но вряд ли. Если вскроется обман – взгреют за него так, что мало не покажется. Наверное, он просто взял газету, дал ее нижним чинам и послал их проверить информацию. В этом случае – он прикрыт: да, информация из газеты, но проверена разведочной службой посольства и может считаться достоверной.

А «Ла Стампа» – не желтая газетенка. Просто так откровенную брехню она писать не будет. И даже желтые газеты иногда берут материал с потолка.

Насколько я знал своего отца и то, что он делал? Что о нем помнил?

Я был слишком мал, но очень хорошо помнил один момент. Только один… он просто врезался мне в память. Это было как раз летом… тем летом, в начале июня 81-го. Мы с матерью жили в снятой на лето даче на самом побережье… можно было бы и во дворце, но во дворце было слишком жарко. А кондиционеров нормальных тогда не было… Вместе с мамой и бонной мы были на пляже… когда появился отец. Я точно помню, что его не ждали… иначе бы меня уже с утра вместо привычной рубашки и шортов нарядили бы в матросский костюм, который был жарким, тер и жал во всех местах и который я ненавидел. Я не сразу узнал отца… потом мама сказала – сынок, это же папа… И я побежал к нему по песку, а потом споткнулся…

Было так обидно…

Отец прибыл на два дня. Он был не в форме, но с большим, походным чемоданом, который стоял в прихожей дачи и который я тем вечером попытался открыть, но неудачно. Я помнил то, что мама не проявляла обычной радости по приезду отца. А на следующий день мы вышли в море на небольшой парусной яхте. И тоже была какая-то напряженность…

Потом отец исчез, исчез примерно на месяц. Потом он появился – и мы переехали в Воронцовский дворец на какое-то время, но очень ненадолго. Потом отец и мама уехали… а потом они погибли. Я хоть был и маленький – но я почему-то отчетливо все понял. Что ни мамы, ни отца больше нет на земле, и отец больше никогда не придет, и мы не поедем все вместе кататься на яхте. И у меня больше нет никого – кроме дедушки и Его Величества.

А Его Величество – тогда Александр Пятый был еще относительно молод – присутствовал на похоронах, это я помню точно.

Севастополь …

Матросский мальчишеский костюм и черное платье бонны, которая крепко держала меня за руку и всхлипывала. Черные с золотым шитьем парадные мундиры старших офицеров флота, у некоторых – черные орлы на погонах, адмиральские орлы. Дедушка – на нем тоже был черный с золотом мундир с черными орлами – взял меня за руку и подвел к бородатому человеку… я не знал, что это и был Александр Пятый, Его Величество Император. Он погладил меня по голове и что-то негромко сказал деду. Дед резко ответил…

Потом были залпы – не винтовочные, пушечные. И два гроба – накрытые флагами с черным орлом.

Когда я подрос – я вспомнил этот эпизод и спросил у деда, о чем они разговаривали с Его Величеством. Дед сказал: Его Величество спросил, прервалась ли династия Воронцовых-флотоводцев. Дед ответил – никак нет.

На следующий год – летом, меня привезли в имение Романовых, в Ливадию. Там был парнишка – мой одногодок, с которым мы сразу начали спорить относительно того, что за корабль мы видим на горизонте. Пять лет – а все туда же…

Это и был Цесаревич Николай.

 

– Мой отец в это время был в Польше… – несколько неуверенно сказал я. – В Польше был большой рокош, всех, кого только можно, направили туда на восстановление порядка. Есть записи в его личном деле.

Юлия улыбнулась.

– Много ли правды можно почерпнуть из твоего личного дела? А из моего?

– Черт, он был там! – вспылил я. – Я разговаривал с дедом, я разговаривал с его сослуживцами. Его отозвали оттуда, потому, что рокошане начали охоту конкретно на него.

– Не слишком серьезный повод для отзыва. Тем более что охотились там на всех, кровь за кровь, смерть за смерть…

– Но он приезжал домой! Летом! Ранним летом!

– На пару дней. Я не думаю, что нижние чины в восемьдесят втором сносили по паре ботинок, расследуя приключения твоего отца в Италии и Ватикане…

Я уже… дошел до кондиции… но тут мне на глаза попался еще один лист. Длинный столбик фамилий – шестнадцать, и две – дописаны от руки. Поднеся его к глазам – я похолодел…

 

10. Цезарь Полетти, барон.

14. Карло Альберто Далла Кьеза, генерал карабинеров.

 

Последним, от руки, чернилами был вписан Пьетро Антонио Салези ди Марентини, аббат, работающий в Ватикане.

Имена Салези ди Марентини и барона Цезаря Полетти назвал мне детектив, бывший контрразведчик и офицер финансовой гвардии Марио Джордано. Разобраться в этой истории он не успел – его тоже убили…

Полетти. Далла Кьеза. Салези ди Маретини…

Прищурившись, я посмотрел на лист, затем положил его обратно. Из стоящего неподалеку принтера достал лист чистой бумаги, присел за стол, начал писать. Юлия с тревогой наблюдала за мной…

Поставив свой росчерк, я помахал листом бумаги, чтобы просохли чернила. Подвинул бумагу Юлии.

– Что это?

Она не прикоснулась к листу.

– Прошение об отставке.

– Ты…

– Нет, я не сошел с ума, – сказал я, опережая ее мысль, – я в здравом уме и трезвой памяти, как никогда. Будь любезна, когда будешь в Санкт-Петербурге, отправь это в Собственную, Его Императорского Величества Канцелярию. Если не трудно.

– Тем самым ты оскорбляешь Его Величество.

– О, наоборот. Я избавляю его от тягостного объяснения перед концертом мировых держав за мои поступки. Все, что он должен будет сделать, – показать сию бумагу. Это страховка, прежде всего для Его Величества.

– Что ты намерен делать?

– Разобраться в этой ситуации. До конца.

– А как же… деньги… Тимур, это же твое дело. Ты что, его бросишь?

Для дворянина бросить так дело, да еще такое, какое поручил ему лично Император, было бесчестием.

– Нет, не брошу. Это одно и то же. Тимур… Ди Марентини, Полетти… Деньги в Риме. И в Ватикане. Мы охотимся за слугами – в то время, как надо обратить внимание на господ. Господа – это те, у кого деньги. Пока есть деньги – есть террор, есть боевики, есть взрывчатка. Мы можем уничтожать их сколько угодно и как угодно – но пока есть деньги, будут появляться новые и новые. Не будет денег – не будет ничего. Все прекратится.

– Что ты будешь делать? Я должна знать.

– Лучше тебе не знать. Ничего не знать. Я подозреваю, что все, кто что-то знал, уже на том свете.

– А мне, что делать?

– Спрячь это. Попробуй узнать, живы ли Параскун и Грицевич. Но очень осторожно. Не сама, поручи это кому-то. Да… возьми вот это…

Я достал из кармана стальной, отшлифованный прямоугольник коммуникатора «Нева», положил рядом с бумагами.

– Зачем это?

– На память обо мне…

 

 

20

 

День после революции

Центральная Италия

Июня 2013 года

 

Итальянский полуостров – средоточие истории, один большой архитектурный памятник, перекресток миров. В древние века – это было колыбелью цивилизации, цитаделью Римской Империи, покорившей половину известного мира, в средние века – скопищем государств… наверное, нигде феодальная раздробленность не была доведена до такого абсолюта, как на итальянском «сапожке». Во времена Возрождения – именно отсюда шел живительный свет, пролившийся на всю Европу и избавивший ее от мракобесия и убожества средневековья. В XX веке – веке стали и крови – итальянцы почти воссоздали Римскую Империю, и во всяком случае – отстояли свою метрополию. Так что к событиям, имеющим историческое значение, здесь было не привыкать…

 

Удивительно, но совершенный в столице государственный переворот произвел малое действие на всю страну. В Милане, промышленном центре Италии и одновременно центре инакомыслия и вольнодумства в салонах мрачно говорили о возрождении фашизма в самом неприглядном его величии, интеллектуалы обменивались колкими замечаниями в жалких попытках копирования британцев и хором жалели депутатов, над которыми открыто надругалась военщина – при том, что депутаты были далеко не девственными в этом смысле, и если что и могло их возмутить, так это то, что надругались над ними бесплатно. В гаванях дорогих марин поубавилось яхт, владельцы которых решили переждать политические бури подальше от своей родной земли. Вероятно, каждому из них можно было без труда предъявить обвинение в коррупции – но в то же самое время уже новые коррупционеры топтали тропинки к старым кабинетам с новыми хозяевами. Коррупция в Италии не преступление, это образ жизни, по меньшей мере – на юге…

В Риме – новая власть судорожно договаривалась о новых правилах игры, и королевские эдикты уже успели заменить на столь милые республиканскому сердцу декреты, а здесь, всего в сотне с лишком километров от Рима ничего не изменилось. Все было точно так же, как и вчера, и позавчера, и год… и, наверное, пятьдесят лет тому назад. Все так же молочник развозил молоко, а почтальон разносил почту, все так же в траттории подавали красное вино с местных виноградников, пасту «волосы ангела» и пиццу, приготовленную в дровяной печи. Все так же обсуждали, как синьор Джанлуиджи Проспери заколол свою жену, прекрасную Констанцию, и студента, с которым она развлекалась, – и то, что это произошло пятьдесят лет тому назад, даже больше – никого не смущало. Этот сюжет был стар, как мир, как и многие другие, разворачивающиеся здесь, в итальянской глуши, на суетной сцене жизни – и, значит, здесь по-прежнему было, что обсудить, даже пятьдесят лет спустя…

В нескольких километрах от города на север, примерно в десяти был монастырь – точнее, все думали, что это монастырь, и не было никаких причин думать иначе. Старики вспоминали, что этот монастырь был одним из многих, которые разогнал «коротышка» – премьер Муссолини, он тогда сильный удар по Ватикану нанес, сильный. Причина этого… да не было тогда никаких причин, следствий, доказательств, были только целесообразность и необходимость, та власть, победив, не спешила себя опутать путами закона и поступала так, как считала нужным и правильным. Потом, когда коротышки не стало – в монастырь вернулись монахи, сначала всего несколько человек, потом больше и больше. Никто не интересовался тем, как им достались эти монастырские стены, на законном или незаконном основании: с регистрацией прав собственности в Италии было туго, те, кто хотел что-то продать или, наоборот, купить, шли в магистратуру, где лысый, глуховатый старик, которого звали Фартуччи, доставал свой гроссбух и записывал сделку, причем продавцу и покупателю порой приходилось повторять свой договор несколько раз и очень громко, чтобы все было записано правильно. Проверить же титул собственности – при таком вот «документообороте» было и вовсе затруднительно: город был старый, многие собственники даже не имели нормально оформленного титула, а просто жили в своих домах, как до этого жили их отцы и деды. В Италии не любили формальностей, церемоний, задавать вопросы и просто мирились с жизнью до тех пор, пока это было возможно. Поэтому – когда в старых монастырских стенах появились снова монахи – все восприняли это как должное.



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2021-11-27; просмотров: 29; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 3.133.146.237 (0.138 с.)