Вечернее сообщение 26 декабря

В течение 26 декабря наши войска вели бои с противником на всех фронтах. На ряде участков Западного, Калининского и Юго-Западного фронтов наши войска, ведя ожесточенные бои с против­ником, продолжали продвигаться вперед, заняли ряд населенных пунктов, в том числе города Наро-Фоминск, Белев.

За 25 декабря наша авиачасть, действующая на Западном фрон-ie, уничтожила не менее 10 немецких танков, около 60 автомашин с войсками и грузами, 18 полевых орудий с прислугой, 7 зенитных орудий, 16 зенитно-пулеметных точек, 60 повозок с боеприпасами, сожгла 3 железнодорожных состава и рассеяла до 2 батальонов пе­хоты противника.

* * *

Часть тов. Фирсова, действующая на одном из участков Западно-ю фронта, за три дня боев с противником уничтожила 8 миномет­ных батарей, 3 противотанковых орудия, 13 станковых пулеметотв, i;i хватила 2 немецких танка, 10 пулеметов, 5 минометов и истребила ^ 000 вражеских солдат и офицеров. Часть тов. Короткова, действу­ющая на другом участке фронта, за два дня боев захватила 18 немец­ких орудий, 39 пулеметов, 30 минометов и истребила 500 немцев.

«Правда», 27 'J2.1941 г. 195

«ВОСЕМЬ ПОВЕШЕННЫХ»

Волоколамск, 26 декабря (От спец. воен. корр. «Правды»)

В предутренний час гвардейцы генерала Михаила Катукова с боем ворвались в город Волоколамск. Передний танк вдруг замер на площади. Экипаж молча вышел из машины. На перекладине у те­леграфного столба висело восемь человек. Гвардейцы срезали верев­ки, с болью и гневом, как героев на поле брани, положили они на снег повешенных советских людей.

Пятьдесят дней и пятьдесят ночей висели они в городе, немцы запрещали подходить к ним. Над их изуродованными телами фашистские палачи укрепили надпись: «Так мы поступаем со все­ми, кто встает на нашем пути». Виселица должна была угрожать городу, заставить его людей смириться с немецкой кабалой, с на­силием, с голодом и муками... Но восемь повешенных вызывали не страх, а гнев, не смирение, а решимость, не безвольный ужас, а не­укротимую ненависть. Город знал, как погибли эти еще совсем мо­лодые люди — шесть мужчин и две девушки. Ни на мгновение они не поникли головой перед палачами, не унизили себя мольбой о по­щаде, не дрогнули в страшные минуты пыток.

Немцы задержали их ночью, когда ори пробирались к дому, где надо было получить оружие. Их вел за собой волоколамский сто­ляр, бесстрашный большевик Иван Тихонов. Он должен был ука­зать путь к лесу, где жил партизанский отряд. Иван Тихонов при­нял к себе студентов агрономического техникума Николая Комле-ва и Василия Русина и еще пять человек; нам еще не удалось узнать их фамилий. Одну девушку звали Нина Унывайко, но, полагают, что это дружеская кличка.

Немцы привели их в большой пятиэтажный дом на горе, куда собирали и раненых красноармейцев, и жителей Волоколамска. Этот дом фашисты подожгли, когда покидали город, так в огне погибли сотни советских людей. Но те, которые спаслись и от пламени, и от немецких пуль, теперь восстанавливают в памяти страшные и последние дни Ивана Тихонова и его друзей.

Ночью в Волоколамск пришла дивизия СС. В городе начались грабежи и убийства, все новые люди приводились в этот дом на горе. Их допрашивали в подвале.

Иван Тихонов молчал, когда его спрашивали, где находится партизанский отряд, кто из коммунистов остался в городе? Он не проронил ни слова, когда его палками били по рукам, по лицу, по телу. Офицеры, избивавшие Тихонова, испытывали звериное на­слаждение при виде крови. Потом начали выпытывать:

— Кто твои друзья?

Тихонов лежал на сыром полу и молчал. Его окатили холодной водой, снова допрашивали и снова били, но за всю ночь Иван Ти­хонов произнес лишь две фразы:

— Будьте прокляты вы... Не жить вам на нашей земле. Он пришел в большую комнату, где его ждали Комлев, Русин, Нина, которая уже перевязывала раненых красноармейцев. Тихонов рассказал о допросе. И все находившиеся в комнате, превращенной

196

и тюрьму, подползли к избитому и истерзанному человеку. Он сто­нал; там у немцев ему казалось позорным выдавать свою боль. Нина не отходила от Тихонова. Он поднялся перед вечером, собрал вокруг себя всех, в комнате было до ста человек, заговорил о победе. Вот она, машет нам своей рукой победная земля, вот она, — сколько бы ее ни жгли, ни топтали немецкие звери, какие бы жестокости ни придумывали, но земля русская всегда будет свободной. «Мы, может быть, умрем, — говорил он, — на наше место встанут новые люди. Но и павших нас помянут добрым словом». Тихонов готовил всех к пыткам, к допросам, напоминал о стойкости...

Ночью вновь вызвали в подвал, на этот раз всех. Восемь чело­век стояли перед столом и молчали. Им жгли волосы, скручивали руки, били ногами, палками, а для Нины и ее подруги придумыва­ли самые жестокие и страшные издевательства. Один раз только Нина вскрикнула: «Мама, помогите!» Тихонов горько усмехнулся и подбодрил ее: «Унывайко, не унывай!» Ему пришлось за это попла-(иться зубами, потому что толстый офицер сильно ударил его по лицу.

Их вернули в комнату на третьем этаже. Тихонова уложили у окна, он задыхался. Нина вошла шатаясь, полуобнаженная и изби-1<1я. Чьи-то руки накинули на нее шинель, кто-то усадил ее, успо­коил. Нет, Унывайко не унывала, она сидела с высоко поднятой i еловой, словно и здесь, среди своих людей, Нина хотела показать, к;» к велики ее силы, как крепка она, несмотря на все испытания. Николай Комлев вспоминал Москву, любимую девушку Наташу.

В полутемной и грязной комнате люди говорили о самых интим­ных своих чувствах; за один день и одну ночь все породнились, сблизились, всем хотелось излить свою душу, высказать самое со­кровенное и волнующее. Василий Русин вспоминал о своей мате­ри, — как она там живет? Его друг, лежавший рядом, обещал пос-ис войны собрать всех сидящих в этой комнате у себя на Волге и vli роить победный пир.

Это был высокий парень с лицом, распухшим от побоев, со сло­манной рукой. Красноармеец, бежавший из плена во время пожа-рн, хорошо помнит высокого парня, он больше всех шутил, смеял-iH, начинал грустить, только когда кто-нибудь вспомнит о Волге. «Да, Волга, — говорил он, — это тебе не Лама!» Действительно, как можно сравнивать протекающую за Волоколамском речку Ламу с Полюй?

Так жили эти люди всю ночь. Уже начинались рассказы о прой­денной жизни, о встречах и мечтах, хоть говорить приходилось шепотом. Немецкий солдат требовал, чтобы все молчали. Перед vi ром вывели на улицу Ивана Тихонова, Николая Комлева, Васи-|| и н Русина, Нину и их четырех друзей. Связали им руки. Офицер ik.itan через переводчика:

Мы вас повесим. Вы можете спастись, если скажете что-ни­будь о партизанах или коммунистах...

Офицер с минуту обождал. Все молчали. Переводчик крикнул:

•>11у'^» Никто не проронил ни слова, а Тихонов поднял голову, слов­но желая проститься с теми, которые остались наверху, в комнате-иорьме.

197

Город еще спал, но был разбужен криком Нины:

— Друзья, мы идем на виселицу; погибаем за нашу родную зем­лю, за свободу..

Ее ударили прикладом, Нина остановилась, и еще громче про­звучал ее прощальный клич в притихшем городе. Люди выходи­ли из домов, улица заполнялась людьми, и все слышали, как мо­лодая советская девушка, идя на смерть, расставаясь со своим на­родом, гордится верой в победу. Нине завязали рот, тогда ее торжествующий крик подхватили Иван Тихонов и Николай Ком-лев. Так дошли они до площади, где стояли палачи-солдаты с веревками.

К площади собирались люди, немцы поставили пулемет, пригро­зив открыть стрельбу, если не разойдутся. Иван Тихонов вышел вперед и крикнул: «Да здравствует свободная русская земля, да здравствует Сталин!» Этот возглас повторили все восемь человек, даже Нина прохрипела сквозь тряпку, которой завязали ей рот. Не­сколькими выстрелами из пистолета офицер ранил Тихонова, Нину и ее подругу. Они застонали, упав на землю.

Над городом поднялся холодный ветер. Уже становилось светло, и солнечные лучи сверкнули на куполах собора. Ивана Тихонова и его друзей заставляли ползти к виселице. Они сопротивлялись, тогда их тащили солдаты. Толстый, с оплывшим лицом немец накинул на голову Нине петлю. Она еще успела крикнуть:

— Прощай, Родина... мама!..

Солдат дернул веревку, и Нина повисла, закачалась.

Тихонов ударил ногой офицера, прохрипел: «Изверги, будьте прокляты!... Ведь она еще ребенок!» Его подвели к столбу, накину­ли петлю. Тихонова вновь спросили, что он знает о партизанах, если скажет, он будет жить. Тихонов повторил фразу, с которой расста­лась с жизнью Нина: «Прощай, Родина...» Офицер ударил его, а палач потянул веревку. Тихонов повернул еще голову, как бы про­щаясь с советскими людьми, стоящими у домов, с родным городом, с землей, с солнцем, с жизнью. Он еще сжался, словно пытаясь что-то сказать. И Иван Тихонов умер.

Потом накинули петлю сразу шестерым. Они крикнули в послед­нюю предсмертную секунду: «Да здравствует Родина!» И еще долго звучал в ушах всех жителей Волоколамска этот гордый, полный ве­ликого мужества и самопожертвования клич восьми повешенных советских людей.

Пятьдесят дней и пятьдесят ночей висели они, напоминая миру о величии духа, о неслыханной внутренней стойкости восьми про­стых сынов и дочерей советского народа. Об их предсмертных ми­нутах с трепетом рассказывали и стар и млад, их бессмертная сла­ва плыла над землей, призывая всех, кто любит свободу, свою зем­лю, идти на жестокий бой с врагом.

Мимо восьми повешенных с обнаженной головой проходили советские люди. И мертвые Тихонов и его товарищи продолжали звать к борьбе, наносить удары немцам, побеждать.

Таков удел бессмертных.

Наступит день, последний немецкий солдат будет уничтожен на советской земле, и тогда на площади в Волоколамске воздвигнут

198

памятник восьми повешенным. И из поколения в поколение будет передаваться сказ о людях, которые жили в борьбе и погибли с победой.

Вечная слава им!

О. Курганов «Правда», 27.12.1941 г.