Постмодернизм как мифология и мифология модернизма.

 

Эпоха модернизма определяется многими исследователями как тотально мифологическая, что позволяет говорить о неомифологизации культуры. Взамен принципа партиципации (сопричастности миру и происходящему), характерного для мифологического сознания, ХХ век предлагает принцип имманентной включенности ("вчувствования") человека в процесс истории, сформулированный В. Дильтеем ("человек не имеет истории, он сам есть история"). "Вчувствование" - и есть альтернативный искусственно моделируемый "взгляд изнутри", который для первобытного мифологического мышления был естественным и единственно возможным. Наконец, в модернизме речь идет уже не просто об использовании (или даже переосмыслении на современный лад) бродячих мифологических образов и сюжетов, не о стилизации, но и уподоблении текста мифу по самой своей структуре, языку, хронотопу (произведения модернистов могут быть восприняты не в хронологическом, а в пространственном измерении, в застывший момент времени). Создается своего рода вневременной метадискурс общеевропейского культурного поля, в котором мифологические образы присутствуют не одну тысячу лет. Такой в высшей степени органический синтез мы находим в лучших произведениях модернизма: "Улиссе" Дж. Джойса, "Волшебной горе" и "Иосифе и его братьях" Т. Манна, "Замке" Ф. Кафки, "Игре в бисер" Г. Гессе и др.

Эпоха постмодерна ознаменована переходом к постисторическому мышлению: рушатся исторические связи, идет отказ от традиций и иерархии ценностей, от оценок и сравнений с прошлым. На смену идеям целостности, иерархичной структурности, центрированности и гармоничной упорядоченности мира приходит установка на восприятие мира в качестве хаоса (хаосмоса), формируются неканонические стратегии дискурсивных практик ("невозможный глоссарий", "еретический дискурс"): "мир становится одновременно фактичным, хаотичным и разнородным" (Ф. Джеймисон), "мы живем, без специальных разметок и изначальных координат, в мириадах затерянных событий" (М. Фуко) "мир потерял свой стержень... мир превратился в хаос" (Ж. Делёз, Ф. Гваттари) и др. Сама культура постмодерна приобретает аръергардный характер: устав не только опережать реальность, но даже идти в ногу с ней, культура плетется в хвосте, относясь к происходящему не более как к историческому мусору. Происходит уничтожение истории во имя мифологии, ибо история имеет дело с несущественным, со случайным, с эксцессом, а мифология - с закономерным, устойчивым, постоянным (Ю.М. Лотман). Первичная реальность (исторические факты) вытесняются вторичной "семиотической" реальностью, реальностью текста, реальностью вымысла (как отмечает У. Эко, тот факт, что Скарлетт О'Хара жила в Таре, поддается проверке легче, чем факт высадки американцев на Луну). Вновь как и в мифологическую эпоху в постмодернистском дискурсе невозможно четко противопоставить мир действительный и иллюзорный, а героев - однозначно отнести к выдуманным или историческим персонажам (Марко Поло и Кубла Хан у И. Кальвино, Иешуа у М. Булгакова, Чапаев у В. Пелевина, хазары у М. Павича, Кинбот у В. Набокова). Однако в отличие от мифологического сознания, не различавшего вымысел и реальность, постисторическое мышление выдает иллюзию за реальность, сон за явь, обман за правду. Чувственно-конкретные образы, свойственные мифу, вытесняются симулякрами - "пустыми знаками", не отражающими реальность, а маскирующими ее отсутствие. Мифологический по своей природе механизм снятия оппозиций (между жизнью и смертью, вечным и преходящим, вымыслом и правдой) оборачивается умышленным искажением тех или иных событий и фактов, т.е. фальсификацией реальности ее дублем. Литературных персонажей постмодернистских романов, воплощающих принцип фальсификации (Кинбот В. Набокова, Хулио Хуренито И. Эренбурга, Баудолино И. Кальвино), равно как и ангажированных историографов, согласно концепции А.Т. Фоменко, можно рассматривать как своего рода "мифопорождающие машины" (У. Эко), а историю в целом - как цепь сплошных фальсификаций и подтасовок, являющихся "востребованными", потому что фальсификаторы возвещают ту ложь, которую ждут и которая необходима для спокойствия всех. Отсюда напрашивается и главный вывод из принципа фальсификации: исторической лжи не существует, потому что история - не то что было, а то, что рассказывается и тем самым создает для развития человечества опору и прецедент (в постиндустриальном обществе т.н. реальный мир формирует информация).