Моя роль «ответчицы» сделала меня «отличницей поневоле». Если бы не ответственность перед бригадой, я не старалась бы получать «пятерки» по нелюбимым предметам – химии, физике, биологи.

В 1956 году меня приняли в Союз Писателей – это ничего не изменило в моей творческой жизни, так же легко и беспричинно могли отвергнуть любую рукопись. Жизнь постоянно сталкивала меня с людьми значительными и талантливыми, но моя дикость и боязнь своей «серости» не давали мне возможности сблизиться с ними.

Характерно было мое знакомство с Риной Зеленой. Мне позвонили из Союза Писателей, сказали, что со мной хочет познакомиться Рина Зеленая. Думаю, что ей рассказала обо мне Агния Львовна Барто, которая давала мне напутствие в Союз Писателей. Я не догадалась спросить, каким образом я могла бы познакомиться с актрисой, которой я всегда восхищалась. Через несколько часов – возмущенный звонок из Союза: «Рина Зеленая не дождалась Вас здесь, она сама к Вам едет».

Менялись времена и «нравы», а я шла своим путем, набираясь профессионального опыта, и не очень беспокоясь о враждебности людей незнакомых ни со мной, ни с детской литературой, ни с детским восприятием книг.

Я с удовольствием выслушивала дельную критику и нисколько не боялась критики официальной и тенденциозной.

Однажды меня пригласили на конференцию творческой интеллигенции. Выступал руководитель известной всем антисемитской группы. Когда он начал бичевать талантливых писателей, я на весь зал звонко выкрикнула: «Подонок!» Незнакомые соседи поглядели на меня и сделали вид, что ничего не слышали. Больше меня на такие конференции не приглашали.

Постепенно я стала чем-то вроде городского юродивого, который может говорить о «власть предержащих» все, что думает. Мне даже приписывали выступление в защиту Зощенко, когда была провозглашена анафема ему и Ахматовой.

Если бы я была на том собрании, обязательно бы выступила…»

С конца пятидесятых годов Екатерина Васильевна становится одним из редакторов детского журнала «Костёр», где она будет работать до последних лет жизни.

В 1961 году семья писательницы переехали в Петроградский район, в дом Союза писателей на улице Ленина, теперь – это дом № 36. Тогда два крыла этого дома имели разные номера – № 24 и № 26, потом – № 34 и 36. И только в 2010 году дом получил один порядковый номер – 36. Екатерина Васильевна жила в одном подъезде с Анной Ахматовой, об этом она рассказывает в своём стихотворении:

 

ВЕЛИКАЯ СОСЕДКА

Я немного знала Ахматову

Не прославленную, не гонимую.

А соседку по дому. (Богатому,

По его величию мнимому).

Я жила на седьмом этаже,

От протечек бессменных страдая,

А она на втором… Но уже

Нездоровая и немолодая.

Кем хранилась ее красота?

Времена были злые, колючие.

У девиц – слепота, хромота,

На дорогах – несчастные случаи.

А ее – отлучали, клеймили,

Но красу ее – пальцем не тронули.

Недочет? Или хитрость? Или

Побоялись всемирного звону ли?

Ныне время над ней не властно,

Клеветник на нее не окрысится,

И на кладбище разномастном

Одиноко над всеми высится.

2004 год

 

Воспоминания Ольги Стекольниковой:

«Вместе с нами переехала на новую квартиру со Щемиловки и пожилая уже кошка Клякса, белая с черными пятнышками, - папино приданое. - «Клякса – самое дорогое, что у меня есть», - писал папа маме-невесте. По рассказам папы у Кляксы была предшественница – тоже Клякса, сплошь черная. Клякса 2 признавала хозяином только папу. К маме она ревновала, к остальным членам семьи относилась нейтрально.

О смерти Кляксы мне долго не говорили. Папа просто сказал, что она убежала из дома. Я ждала еще некоторое время: не вернется ли Клякса? Потом перестала. Не хочет возвращаться, что поделаешь…

А лиана Аралия – растение тоже Щемиловское – прожила в Писательском доме двадцать один год и вместе с нами переехала в новый дом. И на улице Пудожской Аралия жила еще несколько лет!»

Знакомство с Екатериной Васильевной будет неполным, если не рассказать о судьбе её знаменитого сборника «Наши цветы». Вот как она сама рассказывала об этом:

       «Случайно я прочитала объявление о московском конкурсе на лучшее научно-художественное произведение для детей. Я решила «созорничать» - послать свои «цветочки», не имеющие ни малейшей научной ценности, на этот конкурс, пускай жюри позабавится. И начисто об этом забыла.

Моя подборка «Цветов» удивила жюри, но кто-то сказал, как мне потом передали: «Эти стихи не имеют никакого отношения к нашему конкурсу, но они так хороши, что я предлагаю дать за них хотя бы третью премию». Жюри дружно согласилось.

Но на этом чудеса не кончились. Ленинградский ДЕТГИЗ издал мою книжку под названием «Наши цветы». Она разошлась моментально. Когда я приехала в Лавку Писателей, чтобы купить несколько книжек «Цветов» и получить, причитающиеся мне, бесплатные 10 экземпляров, заведующая мне сказала: «Что Вы, мы Вашу книжку продали за один день». Я получила свои бесплатные экземпляры и подарила их знакомым, оставив себе один. На меня обрушился неожиданный успех! ДЕТГИЗ издавал «Наши цветы» еще дважды».

Я послала экземпляр «Наших цветов» великому знатоку природы и замечательному писателю – Виталию Валентиновичу Бианки. С ним меня познакомил член детского кружка – талантливый поэт-переводчик Игнатий Михайлович Ивановский.

Цитирую отрывок из него:

«Спасибо за чудесный подарок… Еще и еще раз перечитываю Вашу

Чуть-чуть поколдовали

И сделали цветок»

Ваш В. Бианки».

 

       Нельзя не отметить ещё одно увлечение Екатерины Васильевны – её любовь к путешествиям. Каждое лето, а иногда и зимой снимали дачу в Крмарово. Много раз она плавала на теплоходе по Волге,  бывала в Таллине, в Перми и Кунгуре, в Минске и в Пскове, в Пушкинских горах. Екатерина Васильевна часто ездила в Москву, в гости к старшей дочере – Серовой Наталье Львовне. Под Москвой она посещала с обеими дочерьми  Переделкинский Дом Творчества в 1994 году. Много раз Екатерина Васильевна бывала в Крыму - в Ялте и Коктебеле.

В июне 1982 года Екатерина Васильевна Серова с младшей дочерью Ольгой Львовной Стекольниковой переезжают на улицу Пудожская, дом 3. Здесь она проживёт все оставшиеся годы жизни. В этой квартире у неё часто бывали петербургские писатели – и начинающие, и уже известные.

11 января 2008 года Екатерина Васильевна ушла из жизни. Но с нами остались её книги – добрые, умные, искренные. Они продолжают учить юных читателей добру, трудолюбию, бережному отношению к природе. О Екатерине Васильевне нельзя сказать лучше, чем уже сказал о ней Михаил Давидович Яснов:

«Одна из книжек Екатерины Васильевны Серовой открывается таким четверостишием:

«Ветерок спросил, пролетая:

- Отчего ты рожь, золотая?

А в ответ колоски шелестят:

-  золотые руки растят!»

Если представить все стихи, написанные Екатериной Васильевной вот такими колосками на широком поле, то можно сказать, что у их автора, действительно, золотые руки и золотое сердце».

 

 

 

 

[1] В. Д. Берестов – детский писатель, переводчик

Моя роль «ответчицы» сделала меня «отличницей поневоле». Если бы не ответственность перед бригадой, я не старалась бы получать «пятерки» по нелюбимым предметам – химии, физике, биологи.

Моя мама была некоторое время школьным библиотекарем, и я видела, как интересно и изобретательно она работала. Она устраивала встречи юных читателей с Леонидом Соболевым, со Слонимским…
Мама разыскала даже героя «Молодой гвардии», о которой писал Фадеев – Жору Арутюнянца, и я узнала совершенно другую историю «Молодой гвардии» и ее провала.

…именно встречи с писателями и героями их произведений пробудили во мне интерес к профессии писателя, хотя о писательской деятельности я тогда и не мечтала, моей мечтой была работа в библиотеке».

В школе работал драмкружок, в котором Катя и её старшая сестра Наташа принимали активное участие. В своей автобиографии Екатерина Васильевна сожалеет, что литература, как предмет, появилась у них лишь в седьмом классе. Да и тогда этот предмет давал лишь поверхностные знания.

«Восьмой класс был выпускным, для тех, кто поступал в техникумы, надо было дать хоть какое-то понятие о литературе.

Второй всплеск литературного образования был у нас перед последними десятым и одиннадцатым классами, которые тоже были выпускными. Тут появились “лишние люди”, во главе с лермонтовским Печориным, и “продукты эпохи”. “Продуктами” стали герои «Войны и мира» Льва Толстого. Как одна и та же эпоха могла выпускать столь разные “продукты”, как Наташа Ростова, княжна Марья и Элен Безухова, или Николай Ростов, Борис Друбецкой и Василий Денисов – этого нам не объясняли. Но нам надо было получить приличные аттестаты для поступления в ВУЗ и мы, морщась, глотали “продукты”».

       В одиннадцатом классе к ним пришла замечательная преподавательница – Любовь Яковлевна Гуревич, которая познакомила ребят с настоящей литературой, открыла поэзию Маяковского и Блока, научила понимать, чувствовать и размышлять. Екатерина Серова стала мечтать о поступлении в Лифли (литературно-филологический факультет при Университете). Но вскоре она поняла, что не имеет для этого настоящей литературной подготовки. Катя не захотела воспользоваться формальным правом отличницы – поступлением в любой ВУЗ без экзаменов. Она поступает на Физфак Университета. Ей казалось, что физика где-то на высшем уровне может соприкоснуться с литературой.

Позже, она писала в своей автобиографии:

«Физфак был интересным ВУЗом. Там читали самые различные лекции талантливые профессора. Была химия, математика, различные разделы физики. Были даже две-три лекции по философии. Но литературы – увы! – не было.

 Раз только мне показалось, что произошло то самое соприкосновение с ней, когда нам прочитали лекцию о только что зарождавшейся и пробивавшей себе дорогу теории относительности Эйнштейна. Я обычно отводила на подготовку к очередному экзамену один день, но так была околдована этим новым взглядом на привычные вещи, что просидела не только день, но и всю ночь над конспектами. В результате я получила за эту теорию «пятерку».
Тогда шутили, что сам Эйнштейн знает свою теорию только на «четверку».

 Но почему мне казалось, что эта теория соприкасается с литературой? Может быть потому, что она отвергала прежние авторитеты, как это делали все талантливые писатели. Свой почерк – вот отличие настоящего писателя, это я понимала».

Но для Екатерины Васильевны писательская деятельность была ещё в далёком будущем, …а в настоящем – совсем близко была война. Перед войной она перешла на заочное обучение в НИИЗМ - Институт Земного Магнетизма и стала там работать в отделе Картографии. Её привлекала романтическая составляющая этого названия - Магнетизм.

Когда началась война, Екатерина, как и тысячи других ленинградцев, участвовала в рытье окопов. Она вспоминала:

  «…посылали на рытье окопов в Красное Село. Нас было трое ниизмовок, одна чуть постарше и боязливее. Мы привыкли постепенно к снарядам.

В Красном Селе, в последний день пребывания там, я впервые вспомнила о литературе. Во двор деревянного домишки, где мы жили, попала бомба. В избе все стало черным от копоти, а с полок, всплывая сначала вверх, посыпалась посуда. Я вспомнила "Человека-невидимку" - казалось, что чьи-то невидимые руки поднимали чашки и миски и кидали вниз. После этого литература надолго исчезла из моей жизни. Я не знала, что такое война - все было впервые.
В Красном Селе я пережила самую страшную ночь в моей жизни. Немцы начали бомбежку и обстрел одновременно. Мы, трое девчат, лежали, молча, без сна, а кругом рвались снаряды - недолет - перелет... недолет - перелет... взрыв... еще взрыв... Дом ходил ходуном.

…пришлось уходить оттуда пешком вместе со всем населением, под обстрелом и бомбежкой. Началась безумная, непредставимая нормальному человеку жизнь – война. Был, конечно, и страх, но сильнее страха было отвращение.
Помню самодовольное лицо немецкого летчика, прицельно расстреливающего стариков и детей (молодые успевали отползти в придорожные канавы). Бреющий полет – так это, кажется, называлось. А для меня это было что-то невообразимое – этот нелюдь и его улыбка лишили меня рассудка и памяти – не помню, как добралась до дома».

По возвращении в Ленинград была неудачная эвакуация, которую Екатерина Васильевна описала в своём рассказе «Один в поле не воин». Вернувшись в окружённый фашистами Ленинград, они узнали, что институт, в котором работала Екатерина Васильевна, в декабре эвакуировался в Косулино, недалеко от Свердловска.

Дома их ждали  пустые полки – все растащили соседи, думая, что они уже не вернутся. Не только съестного ни крошки, но и чего-либо пригодного для обмена на еду, тоже не осталось. Во двор их дома попала бомба, окна в квартире разбиты вдребезги.

Из автобиографии Е.В.Серовой:

«Ночью иду на чердак - тушить зажигалки, которые бросали немцы с самолетов.Днем провожаю в бомбоубежище стариков и детей. Мое отношение к бомбам - полнейшее равнодушие. Попадут – так ведь и испугаться не успеешь.
Карточки служащих мы получали, кажется, от ЖаКТа нашего дома. Когда мы стали доходягами нам дали эвакосправки, а эвакуироваться уже можно было только самостоятельно, по «дороге жизни» через Ладожское озеро».

И только в январе 1942 года им наконец-то удаётся переправиться на открытом грузовике через замёрзшее озеро. На льду лежали трупы замёрзших или убитых. То справа, то слева от дороги чернели огромные полыньи от провалившихся под лёд грузовиков. Шофёру приходилось вилять между ними, иногда зависая колесом над провалом.

Дорога в Вологду была тяжёлой. Война во всё вносила свои поправки. Кто-то черствел и не замечал чужого горя, замыкался в своих личных бедах. А кто-то делился последним куском сухаря с незнакомым человеком. На одной из остановок поезда, пойдя с ведром за кашей для всех в вагоне, Екатерина отстала от поезда. Добравшись, наконец-то, до Вологды и отыскав дом родственников, она слегла с тяжёлой простудой.

После выздоровления, Екатерина с сестрой Наташей  и мамой уезжают на Урал, в Свердловск. Там они поступают работать на Уральский Алюминевый завод.

НИИЗМ - институт, в котором они работали до войны, считался военным учреждением. Вскоре им пришли вызовы из НИИЗМа и они переехали в Косулино. Надежда Степановна работала библиотекарем, Екатерина Васильевна с сестрой – работниками отдела картографии. Жить было негде – ночевали в крошечной библиотеке, втроем на одном тюфяке. Там они встретили День Победы, оттуда они вернулись в Ленинград.

После войны Екатерина Васильевна поступает в аспирантуру, тема её диссертации была «закрытая», она не имела права заниматься ею дома. А в 1948 году у неё родилась дочка, что стало поводом расстаться с «немилой физикой» и бросить аспирантуру. Занимаясь воспитанием маленькой Наташи, Екатерина Васильевна стала сочинять для неё стихи, рассказы и сказки. Надежда Степановна, работавшая в ДЕТГИЗе, показала её стихи руководителю кружка начинающих писателей – Константину Игнатьевичу Высоковскому. Они были им одобрены и  напечатаны в сборнике «Дружба».

Екатерина Васильевна вспоминала:

«Я стала посещать этот кружок при ДЕТГИЗе и получила от кружка больше пользы, как профессионал, чем от любого литературного ВУЗа. Общение с такими писателями, как Игнатий Ивановский, Радий Погодин, Виктор Курочкин, Святослав Сахарнов, Мария Нарышкина и их доброжелательная критика помогли мне почувствовать, что такое настоящее мастерство и каким трудом оно достигается».

В 1957 году Е.В. Серова вышла замуж за Льва Борисовича Стекольникова, который в это время жил в Невском районе на Щемиловке, в знаменито длинном доме по прозвищу «дом-колбаса». Туда, в коммунальную квартиру дома № 61 по улице Бабушкина и переехала Екатерина Васильевна вместе с дочерью Наташей. Этот дом сохранился по сегодняшний день, прямо напротив входа в парк культуры имени И. В. Бабушкина. В этом доме № 61, в ноябре 1958 года у Екатерины Васильевны и Льва Борисовича родилась дочь Оля.

Ольга Львовна Стекольникова вспоминает:

«Коммунальная квартира на Щемиловке, в Невском районе, где жила в начале моей жизни наша семья, находилась рядом с парком Бабушкина. Я была уверена, что парк назван в честь нашей бабушки. Не понимала только: почему бабушка никогда не гуляет в своем парке?
В парке, который тогда казался мне громадным, был аттракцион – колесо обозрения. Папа решил меня покатать. Увидев ОГРОМНОЕ КОЛЕСО, которое к тому же вертелось с оглушительным шумом, я в ужасе заревела. Папа посадил меня на плечо и унес. Мне казалось, что он очень долго несет меня по бескрайнему саду. Страшное колесо постепенно отдалялось. Я понемногу успокаивалась, сидя на папином плече и оглядываясь на колесо, которое уже виднелось где-то вдали, на горизонте.
…Через несколько лет мы поехали в гости к дяде Роме, на Щемиловку. Я со страхом ждала встречи с великанским колесом – кошмаром раннего детства.
Мы подошли к саду Бабушкина. Первое удивление – он совсем не такой громадный! По сравнению с парками на Островах – даже мал. А колесо?.. Я взглянула осторожно. И удивилась еще больше: разве оно огромное? Явно, меньше, чем колеса на Островах. И не такое уж страшное, если подумать.
Помню прогулку в зимнем саду, каток по которому весело скользили
фигуристы, очень меня занимавшие, и колесо, которого я постепенно переставала бояться.

Вот как О. Л. Стекольникова облекла свои детские воспоминания в рифмы:

САМЫЙ ПЕРВЫЙ ДОМ
Дом по прозвищу «Колбаса»,
(Примечательный редкой длиною),
Дорогие хранит голоса.
Полстолетья он рядом со мною.
Вот опять мне читают сказки,
Снова учат ходить без коляски…
Все впервые – шаги и слова,
И на каждом шагу чудеса!
Высока там весною трава,
Сад скрывает поля и леса…
Снова сердце мое защемило так!..
Этот край зовется Щемиловка.

***

 

О биографии Екатерины Васильевны говорить трудно, потому что она сама всегда рассказывала только о литературном творчестве, делилась меньше своими, а больше - чужими успехами, рассказывала о своих планах:

«Однажды мне разрешили издать книгу потолще (в твердом переплете) – «Мозаика». Об этой книге моя московская племянница, работавшая в книжном отделе ГУМа, писала мне: «Тетя Катя, за Вашей «Мозаикой» каждый день стоят огромные очереди». Эту книгу хвалил и Берестов [1] – ему привез ее из Ленинграда поэт Александр Крестинский. Берестов написал мне: «Мы с Сашей читали Вашу «Мозаику» и очень ей радовались».

В 1956 году меня приняли в Союз Писателей – это ничего не изменило в моей творческой жизни, так же легко и беспричинно могли отвергнуть любую рукопись. Жизнь постоянно сталкивала меня с людьми значительными и талантливыми, но моя дикость и боязнь своей «серости» не давали мне возможности сблизиться с ними.

Характерно было мое знакомство с Риной Зеленой. Мне позвонили из Союза Писателей, сказали, что со мной хочет познакомиться Рина Зеленая. Думаю, что ей рассказала обо мне Агния Львовна Барто, которая давала мне напутствие в Союз Писателей. Я не догадалась спросить, каким образом я могла бы познакомиться с актрисой, которой я всегда восхищалась. Через несколько часов – возмущенный звонок из Союза: «Рина Зеленая не дождалась Вас здесь, она сама к Вам едет».

Менялись времена и «нравы», а я шла своим путем, набираясь профессионального опыта, и не очень беспокоясь о враждебности людей незнакомых ни со мной, ни с детской литературой, ни с детским восприятием книг.