Кулачный бой братьев-калашничков с кострюком

 

Царь Иван сударь Васильевич,

Содержатель он всей Руси,

Сберегатель каменной Москвы,

При блаженной его памяти,

Позволил царь женитися.

Он берёт не у нас в Москве,

Он берёт во иной земле,

У того ли Темрюка-Мастрюка,

Молодого черкешенина,

Тоё малую сестру

Да свет Марью Темргоковпу.

Он и много приданого берёт…

Ещё все гости съехалися,

Все любимы солетелися,

Одного гостя нет как нет,

Нет гостя милого,

Того шурина родимого,

Его ли Темрюка-Мастрюка,

Молодого черкешешша,

Ещё вон едет милой гость;

Сажают его выше всех.

Пошел пир навеселе,

А смиренные на радостях.

Пили-ели, дроклажалися,

Между собой похвалялися.

Сильной своею силою,

А богатый богатством своим…

Похваляется Темрюк-Мастрюк,

Он хвалится своей силою:

—Я Москву вашу насквозь пройду,

Не найду я себе спорщика,

С кем бы мох я поборотися! —

Услыхал же про то царь-государь,

Царь Иван сударь Васильевич,

Содержатель он всей Руси,

Сберегатель каменной Москвы;

Выходил он на красно крыльцо,

Говорил он громким голосом:

—Эй вы гой еси [ Гой оси — древняя форма пожелания благополучия, от слова «гоить» — целить, ухаживать.], мои слуги верные!

Вы подите в каменну Москву,

Прокличьте кличь скорую,

Есть ли у нас, у нашего царя,

Бойцы-борцы, молодые охотнички?

Шли бы на царский двор

Без докладу государева,

Без допроса безо всякого! —

За Москвой стоит деревнишка,

Что деревнишка Онихина.

Во той ли во дерéвнишке

Жили два брата родных,

Два брата родных, два калашничка,

Два Андрея Аидреича.

Встают они ранехонько,

Умываются белехонько,

Обуваются гладехонько,

Чулочки подвязывали,

Башмачки на ноги надевывали,

Свои усы завивывали,

За уши усы закладывали,

Приходили на государев двор

Без докладу государева,

Без докладу безо всякого,

Безо всякого веденья,

Становились у красна крыльца.

Услыхал про то Темрюк-Кострюк,

Молодой черкешенин…

Выходил он на красно крыльцо,

Сохватился с большим братом,

Со Андреем Андреевичем.

Они водиться поводилися…

Никто у них не поборол.

Расходиться расходилися,

Между собой поклонилися,

Схватилися со мéньшим братом:

Тот его берёт за левый вороток,

Поднимает на правой на носок;

Он приподнял повыше себя,

Ударил о сыру землю…

Он и цветное платье с него сшиб,

Пустил его косо-набосо,

Пустил его в чём мать родила.

Услыхала про то малая сестра

Свет Марья Темрюкоина,

Выходила на красное крыльцо,

Говорила громким голосом:

—Ты, крапива, крапивной сын!

Немного вас несеяно,

Да много уродилося!

Хотя бы ты и силён,

И хотя бы тебе бог пособил,

Начто ты так наругаешься

И начто насмехаешься?

Пустил ты его в чем мать родила.—

Сказал тут царь-государь,

Царь Иван сударь Васильевич:

—У нас-де так Москва любят.

А коли у него силы-то не было,

Он бы-де не хвастался!

 

ГНЕВ ИВАНА ГРОЗНОГО НА СЫНА

 

Как у нас было в каменной Москве,

У Грозного царя Ивана Васильевича,

Столованьице было, пированье — почестной пир,

На многие князи и бóяра.

Белый день идет к вечеру,

Батюшка Грозный царь весел стал.

Говорит Грозный царь Иван Васильевич:

—Что же у меня в беседе никто ничем не хвастает

Не хвастает, не похвалится? —

Один боярин хвастал чистым серебром,

Другой боярин хвастал красным золотом,

Третий боярин хвастал скатным жемчугом.

Не золота трубочка вострубила,

Не серебряна сиповочна возыграла —

Грозный царь Иван Васильевич слово вымолвил:

—Не делом вы, братцы, хвастаетесь,

Не добром вы, братцы, похваляетесь:

Злато-серебро — не óткупа,

Скатен жемчуг — не оборона,

Чистый бисер — не заступа.

Как я, грозен царь, чем похвастаю:

Вывел я измену изо Пскова,

Вывел я измену из каменной Москвы,

Казанское царство мимоходом взял… —

Тут проговорил его родимый сын:

—Ах ты батюшка Грозный царь,

Царь Иван сударь Васильевич!

Где тебе вывести измену изо Пскова,

Где тебе вывести измену из каменной Москвы?

Может быть, измена за столом сидит,

Пьёт-ест с тобою с одного блюда. —

Говорит же Грозный царь Иван Васильевич:

—Покажи мне, где измена за столом сидит? —

От молода царевича на то ответа нет.

Говорит Грозный царь Иван Васильевич:

—Ой вы гой еси, палачи московские!

Вы казните младого царевича,

Выньте из груди сердце с печенью,

Принесите мне на показаиье! —

Все палачи приужахнулись,

Один Алёшка Малютин Скурлатов сын

Не ужáхнулся,

Скочил Алёшка из застольица,

Выводил младого царевича,

Причитал Алешка Скурлатов сын:

—Много казнивал князей и бояр,

Не казнивал рода царского.

Пойти сказнить младого царевича! —

Снимал с него Алёшка платье цветное,

Надевал на него платье чёрное,

Посадил его на добра коня;

Младый царевич наперёд едет,

Алёшка Скурлатов позади едет,

Острый палаш на плече держит.

Перепала [ Перепала — дошла.] скорая весточка

Дяде Никите Романову [ Никита Романов — брат первой жены Ивана Грозного.].

Дядюшка был трудён-болен,

Трудён-болен, об одной ноге,

Разился [ Разился — кинулся, бросился.] он скоро на конюшний двор,

Обседлал своего добра коня,

Ухватил с собой кошоха любимого,

Поехал скоро на чисто поле

И кричит-зычит громким голосом:

—Вор, собака, Малюта Скурлатов сын!

Отдай мне-ка младого царевича,

Казни конюха моего любимого,

Вынь из груди сердце с печенью

И свези царю на показанье! —

Алёшка Скурлатов послушался,

Отдал ему младого царевича,

Казнил конюха его любимого,

Вынул из груди сердце с печенью

И привёз царю на показанье.

Ото сна встаёт царь Иван Васильевич, пробуждается,

Своего сына он хватается,

Своего сына Дмитрия-царевича.

Прознав дело, рвётся и мечется

И говорит таковы речи:

—Ой вы слуги мои верные!

Вы зачем меня не уняли,

Вы зачем попустили на дело окаянное? —

Отвечают ему слуги верные:

—Ой ты батюшко Грозный царь,

Царь Иван сударь Васильевич!

Не посмели мы перечить тебе,

Убоялися мы твоего гнева скорого! —

Услышал царь Иван Васильевич

Радость-веселие у Никиты Романова,

Грозному царю за беду стало,

За беду стало за великую;

Ухватил он копьё острое,

Бежит к дяде Никите Романову.

Во хоромах у Никиты Романовича пир навéсело.

Учул он у своих гостей:

—Бежит, — говорят, — царь Иван Васильевич,

Во руке держит копьё острое,

Бежит прямо к нему, к Никите Романову. —

Недосуг Никите гостей чествовать:

Бросился он на крылечко стекольчато,

Встрету ладит [ Встрету ладит — выходит навстречу.] царю Ивану Васильевичу.

Говорит Грозный царь Иван Васильевич:

—Аль ты рад, Никита Романович,

Моему несчастью великому,

Аль ты веселишься казни сына моего любимого? —

Замахнул он копьё острое,

Тял [ Тял — от глагола «тень», рубить, сечь.] в ногу Никите Романовичу.

Ответ держит Никита Романович:

—Грозный царь Иван Васильевич!

Погляди-ко ко мне во большой угол! —

Поглядел царь во большой угол,

Увидел сына своего Дмитрия-царевича:

Сидит весел и здоров во большом углу.

Царь нашёл в том радость великую,

Закурили на радостях зелена вина [ Закурили зелена вина — курить вино, т. е. прогонять его через куб.],

Заварили на радостях меду пьяного,

Пировали на радостях почестной пир.

 

ДУМЫ СТЕПАНА РАЗИНА

 

У нас то было, братцы, на тихом Дону,

На тихом Дону, во Черкасском городу [ Черкасский город — позднее город Новочеркасск.],

Породился удалый добрый молодец

По имени Степан Разин Тимофеевич.

Во казачий круг Степанушка не хаживал,

Он с нами, казаками, думу не думывал,

Ходил-гулял Степанушка во царёв кабак,

Он думал крепкую думушку с голытьбою:

—Судари мои, братцы, голь кабацкая!

Поедем мы, братцы, на сине море, гулять,

Разобьемте, братцы, басурмански корабли,

Возьмем мы, братцы, казны сколько надобно,

Поедемте, братцы, в каменну Москву,

Покупим мы, братцы, платье цветное.

Покупивши цветно платье, да на низ [ Низ — низовья Волги.] поплывём.

 

ПОХОД СТЕПАНА РАЗИНА НА ЯИК

 

Течет Яик быстрехонько, урываючи круты бережки,

Желты пески сыпучи все поверх воды, сверх воды несёт,

Всё поверх-то воды он несёт.

Ни сверх было Яика, ни сверх было Горыныча было самого,

Сверх Горыныча было самого,

Не серые гуси там все возгоковали, возгоковали,

Возгоковали, не чёрные там,

Черны там три ворона возлетывали, возлетывали, —

Из устьица там выбегали три стружка [ Стружки, струги — гребные суда.].

Один из них стружек наперёд всех выбегал, вперёд выбегал,

Вперёд он бежит, как сокол летит.

Уж как этот-то стружечек изукрашен был, изукрашен был,

Изукрашен был знамёнами он,

Дубовыми весельцами, копьями, ровно лесом усажен.

Середь этого все стружечушка

Полотой бунчук [ Бунчук — булава.] стоит, а под бунчуком сидит атаманушка,

Атаманушка Степан, по имю Степан Разин.

Уж он громко речь возговорил, он возговорил,

Он возговорил, как в трубу протрубил:

—Уж вы гряньте-ка, ребята, ко городу Гурьеву, да ко Гурьеву,

К крутому его, его бережку.

Мы стружечки причалим и положим сходенки на крут бережок. —

И по сходенкам сошел воровской,

Сошёл на берег душа воровской атаманушка, атаманушка.

—Вы пойдите доложите своему

Атаманушке: жаловал, мол, к нему в гости Степан Тимофеевич.

Я приехал к вам не пить, не гулять,

Не баталище с вами заводить, а святым храмам поклонитися,

Поклонитися и молебен отслужить. —

Воротички отворилися и пустили Стенюшку со ватагою.