Наблюдение природы как органического целого

 

(α) Организация неорганического: удельный вес, сцепление, число

 

Но это рассмотрение формы органического как таковой и внутреннего как некоторого внутреннего одной лишь формы фактически не есть уже рассмотрение органического. Ибо обе стороны, которые должны были быть соотнесены, установлены лишь как равнодушные друг к другу, и этим снята рефлексия в себя, составляющая сущность органического. Предпринятое сравнение внутреннего и внешнего скорее переносится здесь на неорганическую природу; бесконечное понятие здесь — только сущность, внутренне скрытая или извне попадающая в самосознание и не имеющая больше своего предметного наличия, как она имеет в органическом. Это соотношение внутреннего и внешнего надо, следовательно, рассмотреть еще в его собственной сфере.

Прежде всего названное внутреннее формы как простая единичность неорганической вещи есть удельный вес. Его можно наблюдать или, собственно говоря, найти путем сравнения наблюдений как простое бытие точно так же, как и определенность числа, на которую единственно он способен, и таким именно образом, как кажется, он дает одну сторону закона. Форма, цвет, твердость, вязкость и бесчисленное множество других свойств вместе составили бы внешнюю сторону и должны были бы выражать определенность внутреннего, число, так что одно имело бы свой противообраз (Gegenbild) в другом.

Так как негативность постигнута здесь не как движение процесса, а как успокоенное единство или простое для-себя-бытие, то она является, напротив, тем, благодаря чему вещь противопоставляет себя процессу и благодаря чему она как равнодушная к нему сохраняется внутри себя. Но в силу того, что это простое для-себя-бытие есть покоящееся равнодушие к другому, удельный вес выступает как свойство рядом с другими [свойствами], и тем самым прекращается всякое необходимое соотношение его с этим множеством, или: прекращается всякая закономерность. — Удельный вес в качестве этого простого внутреннего в самом себе не имеет различия или имеет только несущественное различие, ибо именно его чистая простота снимает всякое существенное различение. У этого несущественного различия, у величины, следовательно, должен был бы быть на другой стороне, составляющей множественность свойств, свой антитип или другое, так как лишь благодаря этому оно вообще есть различие. Если сама эта множественность сжимается в простоту противоположности и определяется, скажем, как сцепление, так что это последнее есть для-себя-бытие в инобытии, как удельный вес есть чистое для-себя-бытие, то это сцепление прежде всего есть чистая, установленная в понятии определенность по сравнению с упомянутой определенностью, и приемы установления закона были бы те, которые рассмотрены выше в связи с соотношением чувствительности и раздражимости. — Далее, сцепление как понятие для-себя-бытия в инобытии есть лишь абстракция той стороны, которая противостоит удельному весу и которая как таковая не обладает существованием. Ибо для-себя-бытие в инобытии есть процесс, в котором неорганическое должно было бы выражать свое для-себя-бытие как самосохранение, удерживающее его от того, чтобы оно выступило из процесса как момент некоторого продукта. Однако, именно это противно природе неорганического, которой самой не присуща цель или всеобщность. Процесс неорганического есть скорее лишь определенное отношение, при котором снимается его для-себя-бытие, его удельный вес. Но само это определенное отношение, в котором состояло бы сцепление неорганического в своем истинном понятии, и определенная величина его удельного веса суть друг к другу совершенно равнодушные понятия. Если вовсе не обращать внимания на характер отношения и ограничиться представлением величины, то это определение можно было бы мыслить примерно так, что больший удельный вес как некоторое более высокое внутри-себя-бытие в большей мере противится вхождению в процесс, чем менее значительный. Но, обратно, свобода для-себя-бытия оправдывается на деле лишь в легкости, с которой оно со всеми связывается и в этом многообразии сохраняется. Названная интенсивность без экстенсивности отношений есть бессодержательная абстракция, ибо экстенсивность составляет наличное бытие интенсивности. Но самосохранение неорганического в его отношении, как упомянуто, не входит в его природу, так как в самом неорганическом не заключается принцип движения, или: так как его бытие не есть абсолютная негативность и не есть понятие.

Если эту другую сторону неорганического, напротив, рассматривать не как процесс, а как покоящееся бытие, то она есть обыкновенное сцепление, простое чувственное свойство, которое находилось на одной стороне, в противоположность освобожденному моменту инобытия, разложенного на много безразличных [друг к другу] свойств, и само выступает среди них как удельный вес; множество свойств вместе взятых составляет тогда по отношению к нему другую сторону. Но число есть единственная определенность, в ней, как и в других свойствах, — определенность, которая не только не выражает взаимоотношения и взаимного перехода этих свойств, но по существу состоит именно в том, что она не входит ни в какое необходимое отношение, а представляет уничтожение всякой закономерности, ибо число есть выражение определенности как некоторой несущественной определенности. Так что, следовательно, ряд тел, выражающий различие как числовое различие их удельного веса, никоим образом не идет параллельно ряду, выражающему различие других свойств, хотя бы для облегчения дела было взято из них только одно или несколько. Ибо на деле только вся совокупность их могла бы быть тем, что в этой параллели должно было бы составить другую сторону. Чтобы эту совокупность внутренне упорядочить и связать в некоторое целое, для наблюдения, с одной стороны, имеются налицо количественные определенности этих многоразличных свойств, но, с другой стороны, их различия выступают как различия качественные. Далее, то, что в этом скоплении [свойств] нужно было бы обозначить как положительное или как негативное и что взаимно снималось бы, — вообще внутреннее построение и экспозиция формулы, которая была бы очень сложной, — принадлежало бы понятию, которое исключено именно тем способом, каким свойства должны были бы находиться там и приниматься как сущие. В этом бытии ни одно свойство не проявляет характера негативности по отношению к другому, а одно есть точно так же, как и другое, и не указывает каким-либо иным способом своего места в расположении целого. — При рассмотрении какого-нибудь ряда параллельных различий (имеется ли в виду отношение, возрастающее одновременно на обеих сторонах, или возрастающее только на одной стороне, а на другой убывающее) речь идет только о конечном простом выражении этого совокупного целого, которое должно было бы составлять одну сторону закона по отношению к удельному весу; но эта одна сторона как сущий результат есть как раз не что иное, как то, о чем уже упоминалось, а именно отдельное свойство, как, например, то же обыкновенное сцепление, рядом с которым равнодушно наличествуют другие свойства, в том числе и удельный вес, и каждое из них с одинаковым правом, т. е. с одинаковым отсутствием права, можно избрать репрезентантом всей другой стороны; одно, как и другое, только репрезентировало бы, т. е. представляло бы сущность, но не было бы самой сутью дела. Так что попытку найти такие ряды тел, которые бы располагались в простой параллели двух сторон и выражали существенную природу тел по закону этих сторон, надо считать мыслью, которая не знает своей задачи и тех средств, какими ее следовало бы решать.

 

(β) Организация органической природы: род, вид, единичность, индивид

 

Соотношение внешнего и внутреннего в форме, которая должна выступить перед наблюдением, было в предыдущем тотчас же перенесено в сферу неорганического; определение, которым это соотношение вовлекается сюда, может теперь быть дано подробнее, и отсюда получается еще другая форма и связь этого отношения. А именно, у органического вообще отпадает то, что у неорганического по-видимому дает возможность подобного сравнения внутреннего и внешнего. Неорганическое внутреннее есть такое простое внутреннее, которое представляется восприятию как сущее свойство; его определенность поэтому есть по существу величина, и это внутреннее выступает как сущее свойство равнодушно к внешнему или ко всем многим другим чувственным свойствам. Но для-себя-бытие органически живого не находится на одной стороне в противоположность своему внешнему, а в нем самом заключается принцип инобытия. Если мы определим для-себя-бытие как простое сохраняющееся соотношение с самим собою, то его инобытие есть простая негативность, а органическое единство есть единство равного себе самому соотнесения себя с собою и чистой негативности. Это единство как единство есть «внутреннее» органического, которое благодаря этому в себе всеобще или оно есть род. Но свобода рода по отношению к его действительности иная, чем свобода удельного веса по отношению к форме. Свобода удельного веса есть сущая свобода, или она состоит в том, что она находится на одной стороне как особое свойство. Но так как она есть сущая свобода, то она есть также лишь одна определенность, которая по существу принадлежит этой форме или благодаря которой последнее как сущность есть нечто определенное. Свобода же рода есть всеобщая, она равнодушна к этой форме или к его действительности. Определенность, которая присуща для-себя-бытию неорганического как таковому, подчиняется поэтому в органическом его для-себя-бытию, подобно тому как в неорганическом она подчиняется только бытию последнего; хотя в неорганическом она уже поэтому есть вместе с тем только свойство, тем не менее на ее долю приходится достоинство сущности, потому что она как простое негативное противостоит наличному бытию как бытию для другого; и это простое негативное в своей последней единичной определенности есть число. Но органическое есть единичность, которая сама есть чистая негативность и поэтому уничтожает внутри себя фиксированную определенность числа, присущую равнодушному бытию. Поскольку в органическом заключается момент равнодушного бытия и тем самым числа, последнее можно рассматривать только как игру в нем, а не как сущность его жизненности.

Но хотя чистая негативность, принцип процесса, оказывается не вне органического, и, стало быть, оно содержит ее в своей сущности не в качестве определенности, а единичность сама в себе всеобща, тем не менее эта чистая единичность развивается и действительна в нем не в своих моментах, которые сами абстрактны или всеобщи. Наоборот, это выражение выступает вне указанной всеобщности, которая попадает обратно вовнутрь; и между действительностью или формой, т. е. развивающейся единичностью, и органическим всеобщим, или родом, выступает определенное всеобщее — вид. Существование, которого достигает негативность всеобщего или рода, есть только развитое движение некоего процесса, который протекает в частях сущей формы. Если бы род как покоящаяся простота имел у себя различаемые части и если бы, стало быть, его простая негативность как таковая была вместе с тем движением, которое протекало бы через столь же простые, непосредственно в себе всеобщие части, кои здесь действительно были бы в качестве таких моментов, то органический род был бы сознанием. Но при данных условиях простая определенность как определенность вида имеется в нем, лишенная духа; действительность начинается с нее, или: то, что вступает в действительность, не есть род как таковой, т. е. вообще не есть мысль. Род как действительное органическое лишь представлен некоторым репрезентантом. Но этот представитель — число, которое как будто обозначает переход из рода в индивидуальное формообразование и доставляет наблюдению обе стороны необходимости, то как простую определенность, то определенность как форму, развитую до многообразия, — обозначает скорее равнодушие и свободу всеобщего и единичного друг по отношению к другу, которые род предоставляет лишенному сущности количественному различию, но которые сами как нечто живое оказываются столь же свободными от этого различия. Истинная всеобщность, как она была определена, есть здесь лишь внутренняя сущность; как определенность вида она есть формальная всеобщность, и в противоположность ей названная истинная всеобщность находится на стороне единичности, которая благодаря этому есть живая единичность и благодаря своей внутренней сущности игнорирует свою определенность в качестве вида. Однако эта единичность в то же время не есть всеобщий индивид, т. е. такой, в котором всеобщность имела бы точно так же внешнюю действительность, но он не входит в органическое живое. Этот всеобщий индивид в том виде, в каком он непосредственно есть индивид естественных формообразований, не есть сознание само; его наличное бытие в качестве единичного органического живого индивида не должно было бы оказаться вне его, если бы он был сознанием.

 

(γ) Жизнь как случайный разум

 

Перед нами поэтому умозаключение, в котором один крайний термин есть всеобщая жизнь как всеобщее, или как род, а другой крайний термин — та же жизнь как единичное, или как всеобщий индивид, средний же термин составлен из обоих; первый термин как бы приноравливается к нему в качестве определенной всеобщности, или вида, а второй — в качестве единичности в собственном смысле, или единичной единичности. — И так как это умозаключение вообще относится к стороне формообразования, то под ним нужно понимать точно так же и то, что различается как неорганическая природа.

Так как, далее, всеобщая жизнь как простая сущность рода с своей стороны развивает различия понятия и должна представить их как ряд простых определенностей, то этот ряд есть система равнодушно установленных различий, или числовой ряд. Если прежде органическое в форме единичности противополагалось этому лишенному сущности различию, которое не выражает и не содержит ее живой природы, — и если именно это должно быть сказано относительно неорганического соответственно всему его наличному бытию, развитому во множестве его свойств, — то теперь подлежит рассмотрению всеобщий индивид не только как свободный от всякого расчленения рода, но и как его сила. Род, который разлагается на виды согласно всеобщей определенности числа или может также принять за основание своего деления отдельные определенности своего наличного бытия, например, фигуру, цвет и т. д., претерпевает в этом спокойном занятии насилие со стороны всеобщего индивида — земли, каковой индивид, будучи всеобщей негативностью, выдвигает против систематизирования рода различия в том виде, в каком земля имеет их в себе, и природа коих благодаря субстанции, к которой они принадлежат, отличается от природы рода. Эта деятельность рода становится совершенно ограниченным занятием, которое род может выполнить только внутри названных могущественных стихий и которое на каждом шагу прерывается, нарушается и гасится их необузданной силой.

Из этого следует, что наблюдению в сформированном наличном бытии может обнаружиться лишь разум как жизнь вообще, которая при своем различении, однако, действительно не обладает в себе самой разумным рядопостроением и расчленением и не есть внутри себя обоснованная система формообразований. — Если бы в умозаключении органического формообразования средний термин, к которому относятся вид и его действительность как единичная индивидуальность, содержал в самом себе оба крайних термина — внутреннюю всеобщность и всеобщую индивидуальность, то у этого среднего термина движение его действительности было бы выражением и природой всеобщности и он был бы развитием, систематизирующим самого себя. — Так для сознания средним термином — между всеобщим духом и его единичностью или чувственным сознанием — служит система формообразований сознания как жизнь духа, упорядочивающая себя в целое, — система, которая рассматривается здесь и имеет свое предметное наличное бытие в качестве всемирной истории. Но у органической природы нет истории; из своего всеобщего — из жизни — она непосредственно ниспадает в единичность наличного бытия, и соединенные в этой действительности моменты простой определенности и единичной жизненности порождают становление лишь как случайное движение, в котором каждый из них деятелен по своей части и целое сохраняется; но сама эта живость ограничена для себя лишь своим пунктом, потому что целое не наличествует в нем, и оно не наличествует в нем потому, что оно есть здесь для себя не как целое.

Следовательно, кроме того, что наблюдающий разум вообще приходит в органической природе лишь к созерцанию себя самого в качестве всеобщей жизни, для него созерцание развития и реализации этой жизни открывается лишь согласно совершенно общо различенным системам, при определении коих оказывается, что их сущность заключается не в органическом как таковом, а во всеобщем индивиде и, среди этих различий земли, — согласно рядам, которые род пытается установить.

Так как, следовательно, всеобщность органической жизни в ее действительности ниспадает непосредственно, без подлинного для-себя-сущего опосредствования, в крайний термин единичности, то наблюдающее сознание имеет перед собою только мнение в качестве вещи; и если у разума может быть досужий интерес к наблюдению этого мнения, то ему остается лишь ограничиться описанием и пересказом мнений и капризов природы. Эта лишенная духа свобода мнения представит, правда, на каждом шагу зачатки законов, следы необходимости, намеки на порядок и рядопостроение, остроумные и кажущиеся соотношения. Но в соотношении органического с сущими различиями неорганического, со стихиями, зонами и климатами наблюдение, поскольку это касается закона и необходимости, не выходит за пределы большого влияния. Таким же образом, с другой стороны, там, где индивидуальность имеет значение не земли, а имманентного для органической жизни «одного», а эта жизнь в непосредственном единстве со всеобщим хотя и составляет род, но род, простое единство которого именно поэтому определяется только как число и потому предоставляет свободу качественному явлению, — там наблюдение не может выйти за пределы учтивых замечаний, интересных соотношений, дружелюбного расположения к понятию. Но учтивые замечания не составляют знания необходимости, интересные соотношения не идут дальше интереса, интерес же есть всего лишь мнение разума; а дружелюбие индивидуального, которое оно проявляет к понятию, есть детски-наивное (kindliche) дружелюбие, и оно ребячески-неразумно (kindisch), если хочет или должно иметь какое-нибудь значение в себе и для себя.