Продолжение государствования василиева. Г. 1521-1534 


Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Продолжение государствования василиева. Г. 1521-1534



 

Присоединение Рязани к Москве. Заключение Кн. Шемякина. Хан Крымский взял Астрахань. Злодейства в Казани. Бедствие Крыма. Хан Сайдет-Гирей. Походы на Казань. Пострижение Великой Княгини. Новый брак Великого Князя. Сношения с Римом, с Императором Карлом V. Перемирие с Литвою. Дружество с Густавом Вазою. Посольства Солимановы. Набег Крымцев. Рать на Казань. Новый Царь в Казани. Заточение Шиг-Алея. Рождение Царя Иоанна Васильевича. Посольства Астраханские, Молдавские, Ногайское, Индейское. Набег Крымцев. Болезнь и кончина Великого Князя. Характер Василиев. Строгость и милость. Дело Максима Грека. Жалобы на Великого Князя. Образ жизни Василия, охота, Двор, обеды, титул. Иноземцы в Москве. Законы. Строения. Церковные деяния. Разные бедствия. Великие современники Василиевы. Раскол Лютеров.

 

Распространив Литовскою войною пределы Государства, Василий в то же время довершил великое дело Единовластия внутри оного. Еще Рязань была особенным Княжением, хотя треть городов ее, часть умершего Князя Федора, принадлежала к Московскому и Василий уже именовался Рязанским. Еще Князья Северский и Стародубский или Черниговский, называясь слугами Государя Российского, имели права Владетелей. Василий, исполнитель Иоанновых намерений, ждал только справедливого повода к необходимому уничтожению сих остатков Удельной системы.

Вдова, Княгиня Агриппина, несколько лет господствовала в Рязани именем своего малолетнего сына, Иоанна: Василий оставлял в покое слабую жену и младенца, ибо первая во всем повиновалась ему как верховному Государю; но сын ее, достигнув юношеского возраста, захотел вдруг свергнуть с себя опеку и матери и Великого Князя Московского: то есть властвовать независимо, как его предки, старейшие в роде Ярослава I. Пишут, что он торжественно объявил сие Василию, вступил в тесную связь с Ханом Крымским и мыслил жениться на дочери Магмет-Гиреевой. Государь велел ему быть к себе в Москву: Князь Иоанн долго не ехал; наконец, обманутый советом знатнейшего Боярина своего, Симеона Крубина, явился пред Василием, который, уличив его в неблагодарности, в измене, в дружбе с злодеями России, отдал под стражу, взял всю Рязань, а вдовствующую Княгиню Агриппину сослал в монастырь. Сие случилось в 1517 году. Когда Магмет-Гирей шел к Москве, Князь Иоанн, пользуясь общим смятением, бежал оттуда в Литву, где и кончил жизнь в неизвестности. - Таким образом, около четырех столетий быв отдельным, независимым Княжением, Рязань вслед за Муромом и за Черниговом присоединилась к северным владениям Мономахова потомства, которые составили Российское единодержавие. Она считалась тогда лучшею и богатейшею из всех областей Государства Московского, будучи путем нашей важной торговли с Азовом и Кафою, изобилуя медом, птицами, зверями, рыбою, особенно хлебом, так что нивы ее, но выражению писателей XVI века, казались густым лесом. Жители славились воинским духом; их упрекали высокоумием и суровостию. Чтобы мирно господствовать над ними, Великий Князь многих перевел в другие области.

Князь Василий Шемякин Северский отличался доблестию воинскою, был ужасом Крыма, ненавистником Литвы и верным стражем южной России: за что Великий Князь оказывал ему милость и дал город Путивль; но опасался и не любил его, во-первых, помня ужасный характер деда Василиева, Димитрия, а во-вторых, зная беспокойный дух внука, смелого, надменного своими достоинствами: для того неусыпно наблюдал за ним и с тайным удовольствием видел непримиримую, взаимную злобу Князей Северских; Шемякина и Василия Симеоновича Стародубского, женатого на своячине Государевой. Последний доносил, что первый ссылается с Королем Сигизмундом и мыслит изменить России; а Шемякин требовал суда и писал к Великому Князю: «Прикажи мне, холопу твоему, быть в Москве; да оправдаюсь изустно и да умолкнет навеки клеветник мой. Еше отец его, Симеон, злословил меня: сын хвалится бесстыдством и говорит: уморю Шемякина, или сам заслужу гнев Государев. Исследуй дело: если я виновен, то голова моя пред Богом и пред тобою». В Августе 1517 года он приехал в Москву; на другой день, в праздник Успения, обедал с Государем у Митрополита, совершенно оправдался и хотел, чтобы ему выдали лживых доносителей. Их было двое: один слуга Князя Пронского, другой Стародубского, который будто бы в Новегороде Северском и в Литве узнал о мнимой измене Шемякина. Государь велел выдать первого доносителя: второго же объявил невинным. Шемякин с честию и с новым жалованьем возвратился в область Северскую, где властвовал спокойно еще пять лет, пережив своего злодея, Стародубского. Но в 1523 году возобновились подозрения: письменно обнадеженный Государем и Митрополитом в личной безопасности, Шемякин вторично явился на суд в столицу, был обласкан, а чрез несколько дней заключен в темницу как уличенный в тайной связи и переписке с Литвою. Сомневались в истине сего обвинения; рассказывали, что один умный шут в Москве ходил тогда из улицы в улицу с метлою и кричал: время очистить Государство от последнего сора, то есть избавить оное от последнего Князя Удельного. Народ смеялся, разгадывая остроумную притчу. Другие осуждали Государя и в особенности Митрополита, который обманул Шемякина своим ручательством. Незадолго до сего времени Варлаам, благочестивый, твердый и не льстец Великому Князю ни в каких случаях, противных совести, должен был оставить Митрополию: на место его избрали Даниила, Игумена Иосифовского, молодого, тридцатилетнего человека, свежего, румяного лицом, тучного телом и тонкого умом. Думая о политических выгодах более, нежели о Христианских добродетелях, Даниил оправдывал заключение Шемякина и говорил, что Бог избавил Великого Князя от внутреннего домашнего врага. Не так мыслил Троицкий, Порфирий, муж, воспитанный в пустыне и в простых обычаях: он торжественно и смело ходатайствовал за гонимого Князя, беззаконно отягченного цепями; прогневал государя и, сложив с себя одежду Игуменскую, удалился в тесную пустыню на Белоозеро. Шемякин умер в темнице. От супруги его. привезенной в Москву, отлучили всех Боярынь, которые составляли ее пышный двор. - Сим навсегда пресеклись Уделы в России, хотя не без насилия, не без лишних жертв и несправедливостей, но без народного кровопролития. В самых благих, общеполезных деяниях государственных видим примесь страстей человеческих, как бы для того, чтобы история не представляла нам идолов, будучи историею людей или несовершенства.

Обратимся к делам внешним. Вместо того, чтобы наказать Магмет-Гирея за опустошение России, Великий Князь желал как можно скорее с ним примириться. Поход на Тавриду казался опасным и бесполезным: даль, степи, пустыни изнурили бы войско, и самый счастливый успех доставил бы нам только скудную добычу: в следующее лето Крымцы могли бы снова явиться в наших пределах. Политика Великокняжеская ограничивалась Литвою: там видели мы прочные, естественные, языком и верою утверждаемые приобретения, нужные для могущества России; все другое относилось единственно к сей цели. Посол Василиев, Наумов, еще оставался в Тавриде и предлагал Хану мир; а Магмет-Гирей, готовя месть Астрахани, также хотел возобновить дружбу с нами и прислал своих Послов в Москву: сам же выступил со многочисленным войском к устью Волги.

В Астрахани господствовал тогда Усеин, сын умершего Царя Ченибека: он искал покровительства России, но не успел защитить себя от нашествия Магмет-Гирея, который вместе с Ногайским Князем Мамаем осадил Астрахань, изгнал Усеина и, завоевав сей важный торговый город, исполнил таким образом свое давнишнее властолюбивое намерение совокупить три Батыевы Царства - Казань, Астрахань и Тавриду - в единую Державу, которая могла бы и далее расшириться на Восток покорением Ногаев, Шибанских, или Тюменских, и Хивинских Моголов, примкнуть от моря Каспийского к Персии, к Сибири и новыми тучами варваров угрожать образованному Западу. Василий предвидел сию опасность: для того, стараясь удержать Казань в зависимости от России, не хотел помогать Магмет-Гирею на Астрахань и, договариваясь с ним о мире, заключил тесный союз с ее Царем, коего Послы сведали в Москве о бедствии их отечества. Но беспокойство Великого Князя было непродолжительно: варвар может иметь властолюбие, смелость и счастие; только не умеет пользоваться успехами: легко приобретая, легко и теряет. Магмет-Гиреево величие исчезло как сновидение.

Услышав о завоевании Астрахани, Саип-Гирей, Царь Казанский, вздумал праздновать оное кровопролитием: уже боясь России и в безумной гордости считая всякую дальнейшую умеренность малодушием, он велел умертвить всех Московских купцев и Посла Государева, Василия Юрьева. Весть о сем ужасном злодействе достигла Москвы в одно время с другою, весьма для нас благоприятною: о внезапной гибели Магмет-Гирея и бедствиях Тавриды. Между тем как он, торжествуя победу, веселился и пировал в богатой Астрахани, сподвижник его, Князь Ногайский Мамай, готовил ему сеть по внушениям брата своего Агиша: «Что ты делаешь? - говорил Агиш. - Служишь орудием сильному, властолюбивому соседу, который мыслит поработить всех нас, одного за другим. Опомнись, или будет поздно». Мамай согласился с братом, условился в мерах и начал доказывать Хану, что их войско слабеет духом и телом в городе, что надобно стоять в поле, где Татарин дышит свободно и пылает мужеством. Магмет-Гирей, приняв совет, вышел из города; но в стане вел роскошную, беспечную жизнь, не воображая никаких опасностей: воины ходили без оружия. Вдруг Агиш и Мамай с толпами Ногайскими окружают Царский шатер, в коем Магмет-Гирей спокойно обедал с юным сыном Богатырь-Солтаном: убивают их и многих Вельмож; нападают на стан, режут изумленных Крымцев, гонят бегущих, топят в Дону. Только двое из сыновей Ханских, Казы-Гирей и Бибей, с пятидесятью Князьями прибежали в Тавриду: вслед за ними вринулись и Ногаи в ее беззащитные Улусы, захватили стада, выжгли селения, плавали в крови жен и младенцев, которые укрывались в лесах или в ущелинах гор. Вельможи Крымские собрали наконец тысяч двенадцать воинов и сразились с Ногаями; но, разбитые наголову, едва спаслися бегством в Перекопь, охраняемую Султанскими Янычарами. В то же время Атаман Днепровских Козаков, Евстафий Дашкович, быв дотоле союзником Крымским, сжег укрепления Очакова и все истребил, что мог, в Тавриде.

Московский Боярин Колычев, посланный еще к Магмет-Гирею, находясь в Перекопи, был свидетелем сих происшествий. Когда Ногаи и Дашкович удалились, сын Ханский, Казы-Гирей, назвал себя Царем Тавриды; но должен был уступить престол дяде, Сайдет-Гирею, который, с Султанским указом и с Янычарами приехав из Константинополя, удавил племянника в Кафе, торжественно воцарился и спешил предложить Василию свою дружбу, хваляся могуществом и величием. «Отец твой, - писал он к Государю, - безопасно стоял за хребтом моего отца и его саблею сек головы неприятелям. Да будет любовь и между нами. Имею рать сильную: Великий Султан мне покровитель, Царь Астраханский Усеин друг, Казанский Саип-Гирей брат, Ногаи, Черкасы и Тюмень подданные, Король Сигизмунд холоп, Волохи Путники мои и Стадники. Исполняя волю Султанову, хочу жить с тобою в тесном братстве. Не тревожь моего единокровного в Казани. Минувшее забудем. Литве не дадим покоя» и проч. Новый Хан требовал от Василия шестидесяти тысяч алтын, уверяя, что истинные братья никогда не отказывают друг другу в таких безделицах. Хоть в Москве знали, что Крым находится в самом ужасном опустошении; что Сайдет-Гирей не мог тогда иметь ни двенадцати тысяч исправных воинов: однако ж Великий Князь старался воспользоваться добрым расположением Хана и заключить с ним союз, чтобы по крайней мере не опасаться набегов Крымских; только не дал ему денег и в рассуждении Царя Казанского ответствовал: «Государи воюют, но Послов и купцев не убивают; нет и не будет мира с злодеем».

Между тем как шли переговоры с Тавридою об условиях союза, войско наше действовало против Казани. Сам Государь ездил в Нижний Новгород, откуда послал Царя Шиг-Алея и Князя Василия Шуйского с судовою, а Князя Бориса-Горбатого с конною ратию. Они не только воевали неприятельскую землю, убивая, пленяя людей на берегах Волги, но сделали и нечто важнейшее: основали город при устье Суры, назвав его именем Василия, и, стеснив пределы Казанского Царства, сею твердынею защитили Россию: вал, острог и деревянные стены были достаточны для приведения варваров в ужас. Алей и Шуйский возвратились осенью. Нетрудно было предвидеть, что Россияне возобновят нападение в благоприятнейшее время: Саип-Гирей искал опоры и решился объявить себя подданным великого Солимана с условием, чтобы он спас его от мести Василиевой. Мог ли действительно глава Мусульманов не вступиться в таком случае за единоверного? Однако ж сие заступление, весьма легкое и как бы мимоходом, оказалось бесполезным: Князь Манкупский Скиндер, находясь тогда в Москве единственно по делам купеческим, именем Султана объявил нашим Боярам, что Казань есть Турецкая область; но удовольствовался ответом, что Казань была, есть и будет подвластна Российскому Государю; что Саип-Гирей мятежник и не имеет права дарить ею Султана.

[1524 г.] Весною полки гораздо многочисленнейшие выступили к Казани с решительным намерением завоевать оную. В судовой рати главными начальниками были Шиг-Алей, Князья Иван Бельский и Горбатый, Захарьин, Симеон Курбский, Иван Лятцкий; а в конной Боярин Хабар Симский. Число воинов, как уверяют, простиралось до 150 тысяч. Слух о сем необыкновенном ополчении столь устрашил Саип-Гирся, что он немедленно бежал в Тавриду, оставив в Казани юного тринадцатилетнего племянника, Сафа-Гирея, внука Менгли-Гиреева, и сказав жителям, что едет искать помощи Султановой, которая одна может спасти их. Гнушаясь его малодушием, ненавидя и боясь Россиян, они назвали Сафа-Гирея Царем, клялись умереть за него и приготовились к обороне, вместе с Черемисами и Чувашами. 7 июля судовая рать Московская явилась пред Гостиным островом, выше Казани; войско расположилось на берегу и 20 дней провело в бездействии, ожидая Хабара-Симского с конницею. Неприятель также стоял в поле; тревожил Россиян частными, маловажными нападениями; изъявлял смелость. Презирая отрока Сафа-Гирея, Алей писал к нему, чтобы он мирно удалился в свое отечество и не был виновником кровопролития. Сафа-Гирей ответствовал: «чья победа, того и Царство: сразимся». В сие время загорелась Казанская деревянная крепость: Воеводы Московские не двинулись с места, дали жителям спокойно гасить огонь и строить новую стену; 28 июля перенесли стан на луговую сторону Волги, к берегам Казанки, и опять ничего не делали; а неприятель жег нивы в окрестностях и, заняв все дороги, наблюдал, чтобы мы не имели никаких подвозов. Истратив свои запасы, войско уже терпело недостаток - и вдруг разнесся слух, что конница наша совершенно истреблена неприятелем. Ужас объял Воевод. Не знали, что предпринять: боялись идти назад и медленно плыть Волгою вверх; думали спуститься ниже устья Камы, бросить суда и возвратиться сухим путем чрез отдаленную Вятку. Оказалось, что дикие Черемисы разбили только один конный отряд Московский; что мужественный Хабар в двадцати верстах от Казани, на берегу Свияги, одержал славную победу над ними, Чувашами и Казанцами, хотевшими не допустить его до соединения с Алеем: множество взял в плен, утопил в реке и с трофеями прибыл в стан главной рати. Не столь счастлив был Князь Иван Палецкий, который из Нижнего Новагорода шел на судах к Казани с хлебом и с тяжелым снарядом огнестрельным. Там, где Волга, усеянная островами, стесняется между ими, Черемисы запрудили реку каменьем и деревьями. Сия преграда изумила Россиян. Суда, увлекаемые стремлением воды, разбивались одно об другое или об камни, а с высокого берега сыпались на них стрелы и катились бревна, пускаемые Черемисами. Погибло несколько тысяч людей, убитых или утопших; и Князь Палецкий, оставив в реке большую часть военных снарядов, с немногими судами достиг нашего стана. Сие бедствие, как думают, произвело известную старинную пословицу: с одну сторону Черемиса, а с другой берегися. «Волга, - пишет Казанский Историк, - сделалась тогда для варваров златоструйным Тигром: кроме пушек и ядер, они пудами извлекали из ее глубины серебро и драгоценное оружие Москвитян».

Хотя Россияне обступили наконец крепость и могли бы взять ее, тем вероятнее, что, в самый первый день осады [15 Августа] убив лучшего неприятельского пушкаря, видели замешательство Казанцев и худое действие их огнестрельного снаряда; хотя Немецкие и Литовские воины, наемники Государевы, требовали приступа, но Воеводы, опасаясь неудачи и голода, предпочли мир: ибо Казанцы, устрашенные победою Симского, выслали к ним дары, обещаясь немедленно отправить Посольство к Великому Князю, умилостивить его, загладить свою вину. Малодушные или, по мнению некоторых, ослепленные золотом начальники прекратили войну, сняли осаду и вышли из земли Казанской без славы и с болезнию, от коей умерло множество людей, так что едва ли половина рати осталась в живых. Главный Воевода, Князь Иван Бельский, лишился милости Государевой; но Митрополит исходатайствовал ему прощение. Послы Казанские действительно приехали к Государю; молили его, чтобы он утвердил Сафа-Гирея в достоинстве Царя и в таком случае обязывались, как и прежде, усердствовать России. Василий требовал доказательств и залога в верности сего народа, постоянного единственно в обманах и злодействе: впрочем желал обойтися без дальнейшего кровопролития. Боярин, Князь Пенков, был в Казани для переговоров. Между тем Государь без оружия нанес ей удар весьма чувствительный, запретив нашим купцам ездить на ее летнюю ярмонку и назначив для их торговли с Азиею место в Нижегородской области, на берегу Волги, где ныне Макарьев: отчего сия славная ярмонка упала: ибо Астраханские, Персидские, Арменские купцы всего более искали там наших мехов, и сами Казанцы лишились вещей необходимых, например, соли, которую они получали из России. Но как трудно переменять старые обыкновения в путях купечества, то мы, сделав зло другим, увидели и собственный вред: не скоро можно было приучить людей к новому, дикому, ненаселенному месту, где некогда существовал уединенный монастырь, заведенный Св. Макарием Унженским и разрушенный Татарами при Василии Темном. Цена Азиатских ремесленных произведений у нас возвысилась: открылся недостаток в нужном, особенно в соленой рыбе, покупаемой в Казани. Одним словом, досадив Казанскому народу, Великий Князь досадил и своему, который не мог предвидеть, что сие юное торжище будет со временем нашею славною Макарьевскою ярмонкою, едва ли не богатейшею в свете. Жаловались, что Государь ищет себе неприятелей, равно как осуждали его и за основание города в земле Казанской, хотя дальновиднейшие из самых современников знали, что дело идет не об истинном дружестве с нею, но о вернейшем ее, для нас необходимом покорении, и хвалили за то Великого Князя.- Следствием переговоров между нами и Казанью было пятилетнее мирное бездействие с обеих сторон.

[1525 г.] Тогда Великий Князь, свободный от дел воинских, занимался важным делом семейственным, тесно связанным с государственною пользою. Он был уже двадцать лет супругом, не имея детей, следственно и надежды иметь их. Отец с удовольствием видит наследника в сыне: таков устав природы; но братья не столь близки к сердцу, и Василиевы не оказывали ни великих свойств душевных, ни искренней привязанности к старейшему, более опасаясь его как Государя, нежели любя как единокровного. Современный Летописец повествует, что Великий Князь, едучи однажды на позлащенной колеснице, вне города, увидел на дереве птичье гнездо, заплакал и сказал: «Птицы счастливее меня: у них есть дети!» После он также со слезами говорил Боярам: «Кто будет моим и Русского Царства наследником? братья ли, которые не умеют править и своими Уделами?» Бояре ответствовали: «Государь! неплодную смоковницу посекают: на ее месте садят иную в вертограде». Не только придворные угодники, но и ревностные друзья отечества могли советовать Василию, чтобы он развелся с Соломониею, обвиняемою в неплодии, и новым супружеством даровал наследника престолу. Следуя их мнению и желая быть отцем, государь решился на дело жестокое в смысле нравственности: немилосердно отвергнуть от своего ложа невинную, добродетельную супругу, которая двадцать лет жила единственно для его счастия; предать ее в жертву горести, стыду, отчаянию; нарушить святый устав любви и благодарности. Если Митрополит Даниил, снисходительный, уклончивый, внимательный к миру более, нежели к духу, согласно с Великокняжеским синклитом, признал намерение Василиево законным или еще похвальным: то нашлись и Духовные и миряне, которые смело сказали Государю, что оно противно совести и Церкви. В числе их был пустынный Инок Вассиан, сын Князя Литовского, Ивана Юрьевича Патрикеева, и сам некогда знатнейший Боярин, вместе с отцом в 1499 году неволею постриженный в Монахи за усердие к юному Великому Князю, несчастному Димитрию. Сей муж уподоблялся, как пишут, древнему Святому Антонию: его заключили в Волоколамском монастыре, коего Иноки любили угождать мирской власти; а престарелого Воеводу, Князя Симеона Курбского, завоевателя земли Югорской, строгого Постника и Христианина, удалили от двора: ибо он также ревностно вступался за права Соломонии. Самые простолюдины - одни по естественной жалости, другие по Номоканону - осуждали Василия. Чтобы обмануть закон и совесть, предложили Соломонии добровольно отказаться от мира: она не хотела. Тогда употребили насилие: вывели ее из дворца, постригли в Рожественском девичьем монастыре, увезли в Суздаль и там, в женской обители, заключили. Уверяют, что несчастная противилась совершению беззаконного обряда и что сановник Великокняжеский, Иван Шигона, угрожал ей не только словами, но и побоями, действуя именем Государя; что она залилась слезами и, надевая ризу Инокини, торжественно сказала: «Бог видит и отмстит моему гонителю». - Не умолчим здесь о предании любопытном, хотя и не достоверном: носился слух, что Соломония, к ужасу и бесполезному раскаянию Великого Князя, оказалась после беременною, родила сына, дала ему имя Георгия, тайно воспитывала его и нс хотела никому показать, говоря: «В свое время он явится в могуществе и славе». Многие считали то за истину, другие за сказку, вымышленную друзьями сей несчастной добродетельной Княгини. [1526 г.] Разрешив узы своего брака, Василий по уставу церковному не мог вторично быть супругом: чья жена с согласия мужа постригается, тот должен сам отказаться от света. Но Митрополит дал благословение, и Государь чрез два месяца женился на Княжне Елене, дочери Василия Глинского, к изумлению наших Бояр, которые не думали, чтобы род чужеземных изменников удостоился такой чести. Может быть, не одна красота невесты решила выбор; может быть, Елена, воспитанная в знатном Владетельном доме и в обычаях Немецких, коими славился ее дядя, Михаил, имела более приятности в уме, нежели тогдашние юные Россиянки, научаемые единственно целомудрию и кротким, смиренным добродетелям их пола. Некоторые думали, что Великий Князь из уважения к достоинствам Михаила Глинского женился на его племяннице, дабы оставить в нем надежного советника и путеводителя своим детям. Сие менее вероятно: ибо Михаил после того еще более года сидел в темнице, освобожденный наконец ревностным ходатайством Елены. - Свадьба была великолепна. Праздновали три дни. Двор блистал необыкновенною пышностию. Любя юную супругу, Василий желал ей нравиться не только ласковым обхождением с нею, но и видом молодости, которая от него удалялась: обрил себе бороду и пекся о своей приятной наружности. В течение пяти лет Россия имела единственно мирные сношения с иными Державами. Еще при жизни Леона Х один Генуэзский путешественник, называемый капитаном Павлом, с дружелюбным письмом от сего Папы и Немецкого Магистра Албрехта был в Москве, имея важное намерение проложить купеческую дорогу в Индостан через Россию посредством рек Инда, Окса, или Гигона, моря Каспийского и Волги. Прежде счастливого открытия Васка де-Гамы товары Индейские шли в Европу или Персидским заливом, Евфратом, Черным морем, или заливом Аравийским, Нилом и морем Средиземным; но Португальцы, в начале XVI века овладев берегами Индии, захватив всю ее торговлю и дав ей удобнейший путь океаном, мимо Африки, употребляли свою выгоду во зло и столь возвысили цену пряных зелий, что Европа справедливо жаловалась на безумное корыстолюбие Лиссабонских купцев. Говорили даже, что ароматы Индейские в дальнем плавании теряют запах и силу. Движимый ревностию отнять у Португалии исключительное право сей торговли, Генуэзский путешественник убедительно представлял нашим Боярам, что мы в несколько лет можем обогатиться ею; что казна Государева наполнится золотом от купеческих пошлин; что Россияне, любя употреблять пряные зелья, будут иметь оные в изобилии и дешево; что ему надобно только узнать течение рек, впадающих в Волгу, и что он просит Великого Князя отпустить его водою в Астрахань. Но Государь, как пишут, не хотел открыть иноземцу путей нашей торговли с Востоком. Павел возвратился в Италию по смерти Леона X, вручил ответную Василиеву грамоту Папе Адриану и в 1525 году вторично приехал в Москву с письмом от нового Папы, Климента VII, уже не по торговым делам, но в виде Посла, дабы склонить Великого Князя к войне с Турками и к соединению Церквей: за что Климент, подобно Леону, предлагал ему достоинство Короля. Сей опыт, как и все прежние, не имел успеха: Василий, довольный именем Великого Князя и Царя, не думал о Королевском, не хотел искать новых врагов и помнил худые следствия Флорентийского Собора; однако ж принял с уважением и Посла и грамоту, честил его два месяца в Москве и вместе с ним отправил в Италию гонца своего Димитрия Герасимова, о коем славный Историк того века Павел Иовий говорит с похвалою, сказывая, что он учился в Ливонии, знал хорошо язык Латинский, был употребляем Великим Князем в Посольствах Шведском, Датском, Прусском, Венском; имел многие сведения, здравый ум, кротость и приятность в обхождении. Папа велел отвести ему богато украшенные комнаты в замке Св. Ангела. Отдохнув несколько дней, Димитрий в великолепной Русской одежде представился Клименту, поднес дары и письмо Государево, наполненное единственно учтивостями. Великий Князь изъявлял желание быть в дружбе с Папою, утверждать оную взаимными Посольствами, видеть торжество Христианства и гибель неверных, прибавляя, что он издавна карает их в честь Божию. Ждали, что Димитрий объявит на словах какие-нибудь тайные поручения Государевы: он занемог в Риме и долго находился в опасности; наконец выздоровел, осмотрел все достопамятности древней столицы мира, новые здания, церкви; хвалил пышное служение Папы, восхищался музыкою, присутствовал в Кардинальном Совете, беседовал с учеными мужами и в особенности с Павлом Иовием; рассказывал им много любопытного о своем отечестве; но, к неудовольствию Папы, объявил, что не имеет никаких повелений от Василия для переговоров о делах государственных и церковных. - Димитрий возвратился в Москву (в Июле 1526 года) с новым Послом Климентовым, Иоанном Франциском, Епископом Скаренским, коему надлежало доставить мир Христианству, то есть Литве. Явился и другой, еще знаменитейший посредник в сем деле. Кончина Максимилианова прервала сообщение нашего двора с Империею. Хитрый, властолюбивый юноша Карл V, заступив место деда на ее престоле, не имел времени мыслить о Севере, повелевая Испаниею, Австриею, Нидерландами и споря о господстве над всею юго-западною Европою с прямодушным Героем, Франциском I. Долго ждав, чтобы Карл вспомнил о России, Великий Князь решился сам отправить к нему гонца с приветствием. За сим возобновились торжественные Посольства с обеих сторон. Австрийский Государственный Советник Антоний прибыл в Москву с дружественными грамотами, а Князь Иван Ярославский-Засекин ездил с такими же от Василия к Императору в Мадрид, в то самое время, когда несчастный Франциск I находился там пленником и когда Европа не без ужаса видела быстрые успехи Карлова властолюбия, угрожавшего ей всемирною Монархиею или зависимостью всех Держав от единой сильнейшей, какой не бывало после Карла Великого в течение семи веков. Только Россия, хотя уже с любопытством наблюдающая государственные движения в Европе, но еще далее враждебной Литвы не зрящая для себя прямых опасностей, оставалась вдали спокойною и даже могла желать, чтобы Карл исполнил намерение деда присоединением Венгрии и Богемии ко владениям Австрийского дома (как и случилось): ибо сии две воинственные Державы, управляемые Сигизмундовым племянником Людовиком, служили опорою Литве и Польше. Не имея никакого совместничества с Императором и справедливо угадывая, что оно есть или будет между им и Королем Польским, Великий Князь предложил Карлу склонить Сигизмунда к твердому миру с Россиею, или благоразумными убеждениями, или страхом оружия, по торжественному Максимилианову обещанию. В удовольствие Василия Император, отпустив Князя Засекина из Мадрида, вместе с ним послал Графа Леонарда Нугарольского, а брат его, Эрцгерцог Австрийский Фердинанд, Барона Герберштеина в Польшу, чтобы объясниться с Королем в рассуждении мирных условий и ехать в Москву для окончания сего дела. Но Сигизмунд, уже опасаясь замыслов Императора на Венгрию, худо верил его доброжелательству и сказал Послам, что он не просил их Государей быть Миротворцами и может сам унять Россию, примолвив с досадою: «Какая дружба у Князя Московского с Императором? что они: ближние соседи или родственники?» Однако ж послал к Василию Воеводу своего, Петра Кишку, и Маршалка Богуша, которые вслед за Графом Леонардом и Герберштеином приехали в нашу столицу. Великий Князь был в Можайске, увеселяясь звериною ловлею: там и начались переговоры. Король возобновил старые требования на все отнятое у Литвы Иоанном, называя и Новгород и Псков ее достоянием; а мы хотели Киева, Полоцка, Витебска. Посредники, Епископ Скаренский, Леонард и Герберштеин, советуя обеим сторонам быть умереннее, предложили Василию уступить Королю хотя половину Смоленска: Бояре объявили сие невозможным; отвергнули и перемирие на двадцать лет, желаемое Сигизмундом; согласились единственно продолжить оное до 1533 года, и то из особенного уважения к Императору и Папе, как изъяснился Великий Князь, жалуясь на худое расположение Короля к истинному миру и нелепость его требований. Споры о наших границах с Литвою остались без исследования, а пленники в заточении. Послам Сигизмундовым была и личная досада: за столом Великокняжеским давали им место ниже Римского, Императорского и самого Фердинандова Посла. Утверждая перемирную грамоту, Василий говорил речь о своей приязни к Папе, Карлу, Эрцгерцогу; о любви к тишине, справедливости, и проч. На стене висел золотой крест: Думный Боярин, сняв его, обтер белым платом. Дьяк в обеих руках держал хартии договорные. Великий Князь встал с места; указывая на грамоту, сказал: «исполню с Божиею помощию»; взглянул с умилением на крест и, тихо читая молитву, приложился к оному. То же сделали и Литовские чиновники. В заключение обряда пили вино из большого кубка. Государь снова уверял Послов в своем дружестве к Клименту и к Максимилиановым наследникам; обратился к Панам Литовским, кивнул головою, велел им кланяться Сигизмунду и желал счастливого пути. Они все вместе выехали из Можайска, а за ними наши Послы: Трусов и Лодыгин в Рим, Ляпун и Волосатый к Императору и к Эрцгерцогу, Окольничий Лятцкий к Сигизмунду. - Хотя Король утвердил договор и клятвенно обязался быть нашим мирным соседом, но взаимные жалобы не могли прекратиться до самой кончины Василиевой; ибо Литовцы и Россияне пограничные вели, так сказать, явную всегдашнюю войну между собою, отнимая земли друг у друга. Тщетно судьи с обеих сторон выезжали на рубеж: то Литовские не могли дождаться наших, то наши Литовских. К неудовольствию Сигизмунда, Василий принял к себе Князя Федора Михайловича Мстиславского, выдал за него дочь сестры своей, Анастасию, сносился с Господарем Молдавским, неприятелем Литвы и задержал (в 1528 году) бывших у нас Королевских Послов, сведав, что в Минске остановили Молдавского на пути его в Россию. Король не хотел именовать Василия Великим Государем, а мы не хотели называть Короля Российским и Прусским. По крайней мере пленников наших и Литовских, в силу перемирия, продолженного еще на год, выпустили из темниц и не обременяли цепями как злодеев.

Вследствие одной из достопамятнейших государственных перемен в мире, Швеция, после долговременного неустройства, угнетения, безначалия, как бы обновленная в своих жизненных силах, образовалась, восставала тогда под эгидою великого мужа Густава Вазы, который из рудокопни восшел на трон, озарил его славою, утвердил мудростию; возвеличил Государство, ободрил народ, был честию века, Монархов и людей. Освободив Королевство свое от ига Датчан, не думая о суетной воинской славе, думая только о мирном благоденствии Шведов, Густав искал дружбы Василия и подтвердил заключенное с Россиею перемирие на 60 лет. Советники его, Канут Эриксон и Биорн Классон, приезжали для того в Новгород к Наместнику, Князю Ивану Ивановичу Оболенскому, и Дворецкому Сабурову, а Эрик Флеминг в Москву. Уже Христиан, ненавистный и Шведам и Датчанам, скитался изгнанником по Европе: преемник сего Нерона, Король Фридерик, менее властолюбивый, признал независимость Швеции, и Василий, слыша о великих делах Густава, тем охотнее согласился жить с ним в мирном соседстве: дозволил Шведским купцам иметь свой особенный двор в Новегороде и торговать во всей России; обещал совершенную безопасность Финским земледельцам, которые боялись селиться близ нашей границы, и велел, в угодность Королю, заточить в Москве славного Датского Адмирала Норби. Сей воин мужественный, но свирепый, по изгнании Христиана завладел было Готландиею, сделался морским разбойником, не щадил никого, брал все корабли без исключения, и в особенности злодействовал Швеции; наконец, разбитый ее флотом, бежал в Россию, чтобы возбудить нас против Густава. Великий Князь объявил Норби мятежником и наказал его, в удостоверение, что хочет мира и тишины на Севере.

Утратив надежду иметь союзника в Султане, Василий милостиво угощал его Посланника Скиндера, который еще три раза был в Москве, по торговым делам, и там внезапно умер с именем корыстолюбивого и злого клеветника: ибо он, несправедливо жалуясь на скупость и худой прием Великого Князя, хвалился, что убедит Солимана воевать с нами; но умный Султан не мог быть орудием подлого Грека и, не думая умножать числа своих неприятелей, оставался другом России, хотя и бесполезным, и в конце 1530 года писал к Василию последнее ласковое письмо с Турком Ахматом, коему надлежало купить в Москве несколько кречетов и мехов собольих.



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2016-04-18; просмотров: 152; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 44.222.92.134 (0.017 с.)