Закон эмоционального притяжения

 

Всем и в любом возрасте известно, что энер­гия, получаемая нами с пищей, в первый пе­риод воспринимается как подавляющее актив­ность чувство сытости, но лишь в просвещен­ном сознании взрослого соотносится с количеством белков, жиров и углеводов. Взрослый способен уставать и мечтать об отдыхе. Ре­бенок воспринимает усталость как расходование энергии стимула и ищет не отдых, а другой стимул. Ему кажется, что он лишь рас­тратчик энергии притяжения, излучаемой объектом, который стал стимулом его поведения, и может бесконечно тратить ее — было бы стимулов побольше. Интерес к тому или иному объекту продолжа­ется столько, на сколько хватает энергии, как бы этим объектом в нас порожденной. Такое состояние чаще характеризуется фразой «не замечать усталости», реже — «вдохновением».

С этим связано одно из самых характерных проявлений состоя­ния сознания где субъект не отделяет себя от объектов внешнего мира и потому еще, что ощущает свое Я носителем, растратчиком энергии объектов, которые в силу своей притягательности, кажет­ся, излучают ее именно на него.

Здесь действует своеобразный закон силы эмоционального притяжения, принцип которого гласит: «Насколько мне интере­сен и желателен объект, настолько и я интересен и желателен

объекту». Признаки существования этого закона можно найти в нашей речи, когда мы говорим о чем-то притягательном, зову­щем, манящем и т.п.

Обращение за помощью ко взрослому при достижении сагитталь­ной цели это не только прообраз инструментальной деятельности, но и обращение к источнику потенциальной энергии движения.

Вертикальный период характеризуется практически полной пас­сивностью ребенка, и количество полученной им энергии значитель­но больше ее активной траты. Если к этому добавить «кандальное» пеленание, то вообще не понятно куда, кроме как на переваривание пищи, рост и крик, эта энергия тратится.

Иное дело — сагиттальный период. Если вертикаль функциони­рует здесь как физиологический источник двигательной энергии, то сагитталь есть вектор траты этой энергии.

Поднятый на руки взрослым, уже достаточно хорошо умеющий ходить ребенок, когда «с высоты своего положения» замечает нечто привлекательное внизу, начинает активно вырываться из плена, тре­буя, чтобы его отпустили. И чем дольше длится противодействие взрослого, тем «запретный плод» начинает манить к себе все более и более, накапливая в душе свою притягательную силу. Ассоциа­ция с верхом как источником физиологической энергии дополня­ется ассоциацией с источником энергии психологической. Верх в этом случае служит местом, где копятся силы перед решительным броском по сагиттали.

Но вот ребенка спустили на пол, и почти истерическая его по­тенциальная энергия становится в буквальном смысле кинетичес­кой (т.е. двигательной).

Низ в этом случае начало перехода потенциальной энергии в ки­нетическую, реализуемую в силе эмоционального притяжения — ре­бенок наконец устремляется к вожделенному объекту. И чем доль­ше удерживали его на руках, тем активнее будет это устремление. Можно предположить, что проявление земного тяготения, познан­ного ребенком в вертикальном периоде, связывается ассоциативно и с «притягательностью» объекта. Однако, если физическое тяготе­ние, как мы отмечали, связано с отрицательными эмоциями, то тя­готение по сагиттали, т.е. по вектору независимости, ассоциирова­но с эмоциями положительными.

Чем дальше расположен по сагиттали объект, чем он притяга­тельней, тем большую энергию для его достижения надо получить сверху. Отмечается энергетическая двухмерность: получаю по вер­тикали, трачу по сагиттали. Таким образом, вертикаль отражает по­тенцию, сагитталь — кинетику.

Думается, что этим объясняется непонятная, с первого взгляда, игра, заключающаяся в, постоянном «Возьми меня на руки!» (или заползание на колени взрослого) и, почти тут же, требование свобо­ды. Отпущенный с рук ребенок стремглав бежит до первого попав­шегося на сагиттали объекта — и все повторяется вновь.

На начальном этапе развития получение и трата энергии носят импульсивный характер. В этом проявляется как бы атавизм верти­кального периода. Вспомните эпизоды осознания своего Я через бро­сание предмета вниз. В начале сагиттального периода трата энер­гии также весьма импульсивна, так как энергия расходуется лишь на кратковременные прямолинейные движения по направлению к вожделенному объекту.

Здесь уместно различить два сагиттальных характера движения к объекту или от него: по внешнему приказу и по собственному же­ланию, т.е. приказу внутреннему. Это объясняется тем, что приказы взрослых на начальном этапе развития ребенка носят односложный характер, рассчитанный на импульсивное выполнение: «подойди, положи, возьми, принеси...», но, увы, чаще: «не ходи, вернись, не смей, нельзя, отдай, не бери, стой..» и т.п.

Однако со временем взрослому всевластию приходит конец. Тому пример непослушание, связанное с активным сагитталь­ным контрвертикальным действием, которое проявляется в им­пульсивном бунте убегающего ребенка, протестующего против запретов взрослого. Причем, чем сильнее запрет, тем активнее реакция.

Искусственное сдерживание извне непроизвольных устремлений ребенка через некоторое время сменяют самозапреты — усвоенные нормы поведения. Эти волевые усилия ни у ребенка, ни у взросло­го, как известно, не отменяют желаний. «Запретный плод» — самый потенциально заряженный объект.

Очевидно, что первое волевое усилие есть отказ от траты, излучае-мой вожделенным объектом энергии, на которую наложено верти­кальное вето.

Где находится источник этой энергии? Ищите наверху.

И действительно, у ребенка импульс энергии, полученный от же­ланного, но запретного объекта, сохраняется уже как бы в отрыве от самого этого объекта и выходит из непосредственного поля зрения.

Со временем наступает момент, когда ребенок отказывается от немедленной траты энергии, полученной от запрещенного объекта. Но разве запрет способен отменить притягательность? Она, эта при­тягательность, может уйти глубоко в подсознание, но не исчезнуть. Встает вопрос, что с этим, отделенным от источника, запасом энер-

гии делать? Приходится потратить его на другой объект. Поэтому очень часто энергия тратится на совершение поступка, с точки зре­ния взрослого, абсурдного. Но в данном случае происходит замеще­ние не столько одного действия другим, сколько замещение одних объектов внимания на другие¹.

Стоит только вспомнить поведение каждого из нас, как станет ясно, что сублимированные объекты внимания встречаются нам на каждом шагу. Всем известно то, что мы называем «отвести глаза», дабы скрыть свою заинтересованность чем-либо. (Это особенно зна­комо мужчинам-пассажирам метро в летнее время). В самом деле, нельзя отвести глаза от одного объекта внимания и при этом не пе­ревести взгляд на другой объект — объект сублимации. Но об этом дальше.

А сейчас нам важно обратиться к поведению ребенка в сагитталь­ной системе «близко—далеко». Очевидно, что чем дальше объект, тем большее усилие необходимо для того, чтобы приблизиться к нему.

 

Достижение

 

Мы не случайно называем так успех. В этом прослеживается память о знаменательном мо­менте в жизни каждого из нас, когда он, пусть ползком, но уже само­стоятельно, без чьей-либо помощи успел приблизиться к желанному предмету, пока тот не изменил своего местоположения. С первым успехом бесцельные броски по сагиттали сменяются достижением цели, а перемещения в пространстве — целенаправленными дви­жениями.

Здесь же обнаруживаются и первые ощущения своей, пока не­полной, раздельности со взрослым. Если по вертикали, чтобы избе­жать неприятного чувства отторгнутости от главного объекта вни­мания — взрослого, ребенок просится на руки, но уже по сагиттали он самостоятельно устремлен к воссоединению с объектом в единое целое. Т.е. теперь былое унизительное упрашивание сменила воз­можность действовать автономно и на одном иерархическом уровне с объектом: самостоятельно выбирать движение во имя единения к объекту или нет.

«Дети во всем зависят от взрослых и материально и в иных отно­шениях — взрослые позволяют или не позволяют делать то-то и то-то. Позади у детей очень мало воспоминаний, а впереди необъятно много, так, что будущее теряется за горизонтом и выглядит смут­ным, неопределенным и несколько фантастичным» [30]. На первых этапах освоения сагиттали ребенок проявляет себя как максималист. Интерес к предмету вызывает полную амплитуду движения к нему:

¹ Более подробно это будет рассмотрено в разделе, посвященном топоном-ному вниманию.

малыша пока может удовлетворить лишь то, что можно потрогать. И только когда будет, наконец, усвоено это знаменитое вертикаль­ное «нельзя!», наступит момент свертывания передвижения сначала в импульсивную первую фазу движения к объекту, потом лишь в наклон корпуса, затем в только устремленный (часто с грустью и тоской) взгляд.

Свертывание сагиттальных движений происходит, разумеется, не только в результате запретов. О какой-то предмет ребенок об­жегся или поранился, к другому просто ослаб интерес. Но стоит только кому-то из них попасть в поле зрения, как совершается мик­росагиттальное движение. Например, импульсивное отстранение от опасного предмета.

Отстранение — движение обратное достижению, получается у ма­лыша не сразу, так как отползти гораздо труднее, чем приползти. Но при умении ходить, отстранение совершается так же легко, как и достижение.

Первые заранее продуманные действия-гипотезы также начина­ют совершаться по сагиттали. С этого момента:

— во-первых, расстояние до объекта само по себе информирует о том, сколько энергии потратится на проползание, а потом прохож­дение и пробегание;

— во-вторых, любое препятствие требует заранее обдуманного способа его преодоления;

— и, в-третьих, необходимо ответить себе на вопрос: стоит ли дан­ный объект того, чтобы к нему приближаться, с учетом первого и второго.

Следует отметить, что еще очень долго у детей сохраняется са­моценность движений по сагиттали как полноценного вида деятель­ности. «Куда пойдем?» и «Что будем делать?» у подростков часто означает одно и то же.

С механизмом проектирования собственных устремлений к объ­екту тесно связаны первые понятия о времени:

будет — предощущение движения к объекту;

есть — эмпатическое слияние с объектом;

было — память о проделанном пути.

Мы былое называем прошедшим. Будущее — предстоящим. Что же есть настоящее?

Это Я и подчиненный мне или властный объект. На-стоящее (над-стоящее) вертикально. Смотря, кто над кем над-стоит. Если объект надо мной, значит я коплю энергию перед достижением, и эту

 

 

энер­гию надо потратить.

Если Я над объектом, значит достижение свершилось, и энергия уже потрачена. И теперь надо, ожидая благосклонного (благо-свер-

ху-вниз-наклонного) дозволения от более высокого «Некто», нако­пить и потратить энергию на что-нибудь еще. Здесь одна из причин частой переключаемости внимания у детей с одного объекта на дру­гой. И чем чаще этот «Некто» возникает над ребенком, тем более переключаемость внимания и тем менее ребенок сосредоточен на чем-нибудь одном. (Это знают все родители).

С возрастом «Некто» замещается на «Нечто», сохраняя свое вер­тикальное топонимическое значение. К этому «Нечто» и устремля­ем мы свой взор, закатывая глаза, в извечном вопросе «Что делать?», т.е. по какому пути пойти?

Отсутствие перспективы в детских рисунках, кроме сохранения вертикальной иерархической зависимости объектов, о чем мы уже говорили, означает еще и то, что все изображенные объекты вос­принимаются ребенком как реально достигнутые и им обладае-мые. При соблюдении одной из важнейших отличительных черт са-гиттали — уменьшение предмета с его удалением и наоборот, для ребенка возник бы пока неразрешимый для негр парадокс: объект и достигнут и, одновременно, отдален. И как можно уже обладать тем, что расположено еще далеко?

Иными словами, до тех пор пока для ребенка (равно как и для взрослых художников многих прошлых эпох) изображаемый пред­мет неотделим в сознании от его реального прототипа, закон пер­спективы соблюдаться не может в силу первичного значения са-гиттали как комплекса ассоциаций вокруг понятий «устремленно­сти к цели» (или просто «устремленности»), «достигнутости», «об­ладания».

В давние времена при кочевом образе жизни перемещения в про­странстве были основой основ существования человека. И комплекс детских ассоциаций из сагиттального периода так же легко, как и из вертикального переходил без помех в мир взрослых. Долго — длин­но, скоро — коротко. Психологическое время — сагиттально.

Нас не смущает, что близкие нам люди могут быть от нас далеко (даже в другой стране), а далекие совсем рядом, за одним обеден­ным столом. Эта образность нашей речи — отражение уже не внеш­ней сагиттали, но тождественного ей комплекса сагиттальных ассо­циаций, т.е. сагиттали внутреннего пространства.

В визуальных видах искусства сагитталь внутреннего простран­ства переводится в реальный план пространства внешнего. Так, Леонардо да Винчи говорил, что на картине наиболее значимые фи­гуры должны быть приближены к зрителю, а менее значимые — от­далены. Поэтому композиция картины ААИванова «Явление Хри­ста народу», где фигура Христа впервые была отодвинута на самый дальний план, — это акт прощания Художника с многовековым пе-

риодом в живописи, связанным со скрупулезно точным воспроиз­ведением во внешнем пространстве пространства внутреннего.

К слову говоря, в силу «инфантильной сагиттальное™» все об­рядовые рисунки не только не могут, но и не должны соблюдать закон прямой перспективы, должны стремиться к обратной перспек­тиве с ее пространственно-философским утверждением: все доступ­ное — далеко, все недоступное — близко.

По мере взросления в жизнь ребенка, дополняя вертикальный период общения со взрослыми, входит сагиттальный период обще­ния со сверстниками. Одновременно к комплексу вертикальных ас­социаций взаимодействия с властными людьми добавляется сагит­тальный комплекс ассоциаций общения с равными себе.

Чтобы лучше понять структуру этого периода, необходимо со­гласиться с тем, что до сих пор мы, по существу, рассматривали толь­ко одну часть сагиттали — фронт, т.е. то, что находится перед чело­веком.

Теперь же мы обратимся к сагиттали целиком, включая и то, что находится сзади, т.е. тыл.

Раньше мы определили, что зона видимого недоступного «высо­ко» являлась миром, в котором обитали взрослые. В сагиттальном периоде, особенно в те моменты, когда внимание и движение ребен­ка направлено исключительно к тому или иному фронтальному объ­екту, тормозящая (останавливающая) его сила взрослого прихо­дит из зоны, расположенной вне видимости — сзади.

Когда рука взрослого останавливает малыша, готового погладить облезлую бродячую собаку или шагнуть в лужу, то самый момент остановки ребенок воспринимает как дидактический импульс, при­шедший сзади. При этом часто сила, пришедшая с тыла, привычно переносит его по вертикали на руки взрослого.

Так, первые табу при самостоятельном вхождении в мир прихо­дят к нам с тыла. Прошлое — это опыт «нет», будущее — это априор­ное «да». Э.Хемингуэй говорил, что никакой старческой мудрости не существует, но есть осторожность.

Условнорефлекторная природа связывает табу с ощущением его прихода сзади. Это случается в возрасте, когда уже не ста, а всего лишь десятка повторений достаточно для возникновения ус­тойчивой условнорефлекторной связи, которая в глубинах подсоз­нания останется на всю жизнь. И здесь, как и в вертикали, «Некто» замещается, сохраняя свое значение, на «Нечто».

Итак, фронт ассоциируется с притяжением, тыл — с отторжением.

Но вертикальное «нет» отличается от сагиттального. Если в пер­вом случае оно связано с отниманием предмета взрослым, часто с полным исчезновением его из поля зрения, то сагиттальное «нет» —

это запрет на движение к объекту, который, тем не менее, продол­жает оставаться зримым.

Движение взгляда ребенка по сагиттали двухмерно, так как од­новременно сопровождается взглядом по вертикали. В этом легко убедиться и взрослому. Перенесите взгляд с этой строки на проти­воположную от вас стену комнаты и обратите внимание на движе­ние ваших век.

Характерно, что при переносе взгляда по сагиттали с одновре­менным переносом его по вертикали, у ребенка все вертикальные ассоциации подкрепляются. Так, во время игры с предметами он от более доступного, более «своего» предмета переносит взгляд к даль­нему, болес «чужому» снизу вверх, поднимая веки или голову (точно так, как это сделали сейчас и вы) и наоборот. А в том случае, когда надо получить разрешение на движение к удаленному объекту, пе­реносит взгляд с лица взрослого на этот объект сверху вниз и на­оборот.

Все это очень существенно и пригодится нам, когда мы позднее будем рассматривать вопросы, связанные с пространственной ком­позицией в визуальном искусстве.

 

Сагиттальный обзор

 

Как известно, угол зрения человека равен 120°. Стрелки часов, например, расположены под таким углом ровно в 4 часа. Это означает, что в каждый момент времени любой из нас видит только 1/3 окружаю­щего пространства. Два собеседника, стоящих лицом друг к другу, соответственно видят вместе только 2/3 этого же пространства. Ес­ли представить часы с четырьмя стрелками, то одна пара их в этом случае укажет на 4 часа, а другая — на 8 часов 20 минут. И только для трех человек пространство их непосредственного общения (угол третьего — 11 часов 40 минут) в совокупности лишено terra incognita. При этом должно быть выполнено одно условие: все должны стоять лицом друг к другу так, чтобы их плечи совпадали со сторонами во­ображаемого равностороннего треугольника.

Мы не будем здесь обращаться к ситуации, когда:

«Лицом к лицу

Лица не увидать.

Большое видится на расстоянье».

(Здесь все, сказанное С.А.Есениным, замечательно афористично и верно. Разве только третья строка не имеет никакого отношения к первым двум.)

Не в этом ли атоме объективно-всесторонней информированно­сти при общении кроется тяга интеллекта к философской триаде? Не потому ли Дон Кихот и Санчо Панса, Дон Гуан и Лепорелло,

Остап Бендер и Воробьянинов, Пантагрюэль и Панург, Хлестаков и Осип, и многие, многие другие все время находятся в поисках третьего переонажа, а когда находят — «все тут и начинается»? Имен­но на треугольнике базируется композиционное ядро и во всех ви­зуальных видах искусства.

Рассмотрим самый распространенный случай непосредственно­го общения людей, обращенных друг к другу.

«Когда я созерцаю цельного человека, находящегося вне и про­тив меня, наши конкретные действительно переживаемые кругозо­ры не совпадают. Ведь в каждый момент... я всегда буду видеть и знать нечто, чего он [созерцаемый мной человек] со своего места вне и против меня видеть не может... мир за его спиной, целый ряд предметов и отношений, которые при том или ином взаимоотноше­нии нашем доступны мне и не доступны ему. Когда мы глядим друг на друга, два разных мира отражаются в зрачках наших глаз. Мож­но, приняв соответствующее положение, свести к минимуму это раз­личие кругозоров, но нужно слиться воедино, стать одним челове­ком, чтобы вовсе его уничтожить.

Этот всегда наличный по отношению ко всякому другому чело­веку избыток моего видения, Знания, обладания обусловлен един­ственностью и незаместимостью моего месТа в мире: ведь на этом месте в это время в данной совокупности обстоятельств я единст­венный нахожусь — все другие люди вне меня» [2].

Итак, фронт при общении — это область общих объектов. Тыл — это мое прошлое и в то же самое время будущее того, с кем я нахожусь в контакте (если там, у меня за спиной, есть интере­сующий его объект, о котором или я только помню, или не ведаю вовсе). Благодаря тому, что часть меня, т.е. часть моей сагиттали более доступна в восприятии не мне, но другому, происходит наше психологическое взаимопроникновение.

Но то, что будущее одного кажется в прошлом другого (фронт и тыл каждого противоположны друг другу), то что у него будет, то у меня как бы уже было — источник инфантильного консерватизма и апломба каждого из нас. Чтобы не отрицать, а, наоборот, согласить­ся с планами собеседника, достаточно оглянуться, и его будущее ста­нет нашим общим.

Тыл — область моей незащищенности. Я, как и древний чело­век, не могу увидеть опасности сзади. Мой дозорный — передо мной. Да простит меня читатель за сравнение, которое я сейчас приведу. Акт высшего дружелюбия у обезьян состоит в поиске блох на спине у соплеменника, т.е. в недоступной для него зоне.

Тыл — невидимая для каждого из нас область, принадлежащая в то же время каждому из нас. То, что мы доверяем эту зону нашему

собеседнику — это и надежда на помощь другого, и наша открытость ему, и важное условие общественности человека.

Стоит только оглянуться.

«Любовь — это когда смотрят не друг на друга, но в одну сторо­ну» (ГЛорка).

В том, что тыл — это прошлое (т.е. уже пройденная часть пути) и, одновременно, область нашей незащищенности, нет противоречия. Ведь все наши сокровенные и часто греховные тайны находятся в прошлом. Именно на выявлении давних эпизодов жизни каждого из нас основан психоанализ. В нем, в нашем прошлом, где столько ошибок и разочарований, — источник уныния, угрызений совести и раскаяния.

Каждому из нас есть что таить. И в угрозе разоблачения, т.е. в переносе этого из тыла на фронт, на всеобщее обозрение — наша психологическая незащищенность.

Известно, какое огромное значение имеет в визуальном искусст­ве фон, т.е. тыл из представленных зрителю объектов. Фон — это изображение окружающей среды героев. Но он же образ их про­шлого, всего пережитого (т.е. оставленного позади) ими. Всего то­го, что сейчас мы ведаем о них лучше и полнее, чем они сами о себе. Фон — это художественный образ психоанализа героя, совершае­мый зрителем. При этом очень важно, что в роли фона может ока­заться и другой человек, расположенный за спиной стоящего впе­реди. И тогда он, стоящий за спиной, являет нам не только себя, но и персонифицирует в себе прошлое того, кто находится перед ним и лицом обращен к нам, зрителям.

Сагитталь в речи Приведем слова и выражения, обозначающие сагиттальные действия и ассоциации.

ФРОНТ или ДВИЖЕНИЕ ВПЕРЕД: будущее, будет; предсто­ять; притягательно; привлекательно; возможность, можно, да; бы­стро, коротко; долго, длинно; вперед; идти, стремиться к намечен­ной цели; близость; доступно; достижимо.

ДВИЖЕНИЕ НАЗАД или ОТСУТСТВИЕ ДВИЖЕНИЯ: от­страненность; нельзя, постой; воротить, вернуть, возвратить; от­ступить [от намеченной цели]; попятиться [отказаться]; оттал­кивающе [безобразно]; недоступно; недостижимо.

ТЫЛ: прошлое; былое; прошедшее; оглянуться [сверить с личным опытом]; обернуться (1) [превратиться]; незащищенность [возмож­ность нападения сзади]; оглянуться, обернуться (2), вернуться на­зад [пересмотреть свое решение].

Очевидно, что круг ассоциаций со вторым вектором психоло­гического пространства приведенным перечислением не ограни­чивается.

Вот совершенно сагиттальное стихотворение Ф.И.Тютчева.

Из края в край, из града в град

Судьба, как вихрь, людей метет.

И рад ли ты или не рад,

Что нужды ей?.. Вперед, вперед!

 

Знакомый звук нам ветр принес:

Любовь последняя прости...

За нами много, много слез,

Туман, безвестность впереди!

 

«О, оглянися, о, постой,

Куда бежать, зачем бежать?...

Любовь осталась за тобой,

Где ж в мире лучшего сыскать?

 

Любовь осталась за тобой,

В слезах, с отчаяньем в груди...

О, сжалься над своей тоской,

Свое блаженство пощади!

 

Блаженство стольких, стольких дней

Себе на память приведи...

Все милое душе твоей

Ты покидаешь на пути!».

 

Не время выкликать теней:

И так уж мрачен этот час.

Усопших образ тем страшней,

Чем в жизни был милей для нас.

 

Из края в край, из града в град

Могучий вихрь людей метет,

И рад ли ты или не рад,

Не спросит он... Вперед, вперед!

 

Некоторые итоги

В сагиттальный период, так же как и в верти­кальный, в подсознании каждого из нас фор­мируется некоторая совокупность общих (стереотипных) ассоциа­ций, связанных с конкретным и ограниченным набором однотип­ных по содержанию проявлений внешнего мира.

Часть этих ассоциаций относится к набору под условным назва­нием «фронт», другая — «тыл». Вместе они объединены тем, что можно назвать сагиттально-ассоциативным комплексом, т.е. подсоз­нательной сагитталыо.

Этот комплекс начинает возникать с первых дней самостоятель­ных, целенаправленных движений ребенка и находит свое подкреп­ление со временем в его партнерских взаимоотношениях с предме-

тами, со взрослыми и, особенно, со сверстниками, а позднее со все­ми элементами внешней среды, включая сферу культуры.

Мы определили здесь три основные этапа.

Первый этап начинается с периода активного ползанья и ощу­щения своей все возрастающей независимости от взрослого, за­канчиваясь началом самостоятельного и уверенного прямохожде-ния. К этому моменту все ассоциации, связанные с вертикалью, уже вошли «в плоть и кровь», а сагиттальные только начинают форми­роваться. Поэтому естественно, что некоторые формы приобрете­ния пространственного опыта переносятся из вертикального в са­гиттальный период.

Главная из них — импульсивность поступков и иерархический принцип значимости: далеко — близко, доступно — недоступно, достижимо или недостижимо и т.д.

В сагиттали, так же как и в вертикали, иерархичность значений тесно связана с количеством затраченной энергии. Разница за­ключается в том, что если в вертикальном периоде энергия — это конкретная физическая сила воздействия, то в сагиттали — это внутренняя, эмоционально-образная сила действия.

На втором этапе сагиттальные ассоциации закладываются на уровне спонтанного неориентированного маршрута и потому есть не более, чем ощущение своего иррационального сагиттально-дина­мического Я (в отличие от социального вертикально-статического).

«Освобождение от родительского влияния становится возмож­ным только тогда, когда человек достигает независимости, т.е. при­обретает умение жить "включенным" в настоящее, действовать спон­танно и достигать близости с другими людьми. Некоторые счастли­вые люди обладают свойством, которое выходит за пределы всех классификаций поведения. Это свойство "включенности" в настоя­щее. Другое их свойство, гораздо более важное, чем любое предва­рительное планирование, — спонтанность», — пишет Э.Берн [4].

Значение сагиттали как абстрактной независимости вступает в конфликт «борьбы за свободу» с вертикалью, успех которой визу­ально проявляется в диагональном векторе: чем меньше угол этого вектора по отношению к сагиттали, тем выше степень свободы. Это обстоятельство, кроме всего прочего, еще более закрепляет весь вертикальный комплекс ассоциаций.

Третий этап наступает с момента самостоятельного достижения объекта и до начала аналитической манипуляции с двумя объекта­ми, т.е. до того момента, когда происходит начало овладения гори­зонталью, о чем будет сказано позднее.

Как и во время овладения вертикалью ребенок сначала методично бросает предметы вниз, а затем, подражая взрослым — вверх, так и в

сагиттальном периоде происходит нечто подобное: казалось бы, бес­смысленное методичное перемещение игрушки от себя и к себе на самом деле есть овладение вторым измерением, т.е. объективизация психологической сагиттали.