Чудо на иордане во время половодья

 

17 сентября 1944

Наконец-то я могу записать то, что сохранили мое внутреннее зрение и слух, пробудившиеся с раннего рассвета этим утром. При этом я страдала от напряжения, так как слышала мирской шум снаружи и в доме, когда должна была видеть и слышать Божественные реалии, и потому была нетерпима ко всему, что отличалось от того, что видел мой дух.

Как много терпения требуется мне… чтобы не утратить его во время ожидания того момента, когда я смогу сказать Иисусу: «Я здесь! Теперь Ты можешь продолжить!» Потому что, - я говорила об этом так много раз, и буду повторять это, - когда я не могу продолжать или начать записывать то, что я вижу, то видение прерывается с самого начала, или, когда меня прерывают, продолжается, когда я вновь свободна для того, чтобы следовать ему. Я думаю, что Бог желает этого, чтобы я не упустила какой-нибудь детали, или не допустила даже незначительной ошибки, что могло бы случиться, если бы я записывала через некоторое время после того, как увидела.

Я уверяю вас, положа руку на сердце, что то, что я записываю, потому что вижу и слышу это, я записываю в то самое время, когда я вижу или слышу.

Итак, вот что я вижу с самого утра и о чем мой внутренний советник предупредил меня, что это начало прекрасного продолжительного видения.

 

В очень бурную погоду Иисус идет по очень грязной проселочной дороге. Дорога превратилась в маленькую речку с желтоватой липкой грязью, брызжущей на каждом шагу и скользкой как мягкое мыло, липнущей к сандалиям, засасывающей их как присоска и временами скользящей под ними, делающей хождение по ней крайне неприятным и тягостным.

Должно быть, дождь шел непрерывно в течение этих дней. И небо обещает еще больше дождя, так как оно покрыто темными низкими облаками, гонимыми сирокко или северо-восточными ветрами, от которых воздух становится таким тяжелым, что от него во рту ощущается приторно сладкий привкус, как от сладковатой обволакивающей оболочки. Никакого облегчения не приносится ветром, который дует, сгибая травы и ветви, затем прекращается и все становится тяжко неподвижным в предвещающей бурю духоте. Вновь и вновь огромное облако проливается дождем и большие теплые капли, которые, кажется, идут из горячего душа, достигают земли образуя пузыри в грязи, которые еще больше забрызгивают одежды и голени.

Хотя Иисус и Его апостолы подоткнули свои туники, собрав их у талии и закрепив шнурами, используемыми как пояса, нижняя часть их туник совершенно забрызгана грязью, которая влажная внизу, но почти сухая наверху. Их мантии, которые они подняли как возможно выше и сложили вдвое, как для того, чтобы сохранить их чистыми, так и чтобы иметь двойную защиту против коротких, но сильных ливней, также совершенно запачканы. Из-за грязи, покрывшей их стопы и ноги до половины голеней, кажется, что на них грубые толстые шерстяные носки.

До сих пор начало. Сейчас оно продолжается.

Ученики немного жалуются на погоду и на дорогу, и на, - мы можем сказать и об этом тоже, - не очень здоровое пристрастие Учителя ходить по дорогам в такую погоду.

Кажется, что Иисус не слышит. Но Он слышит. И два или три раза Он слегка оборачивается, - они идут одной шеренгой, держась левой стороны дороги, которая немного выше, чем правая сторона и потому не такая грязная, - чтобы посмотреть на них. Но ничего не говорит.

В последний раз самый старший из учеников сказал: «О! Бедный я! Со всей этой влажностью, которая сушится на мне, мне предстоит мучиться от болей! Я стар! Мне уже не тридцать лет!»

Матфей тоже ворчит: «А что сказать обо мне? Я не привык к такому… Когда в Капернауме шел дождь, - и тебе, Петр, это очень хорошо известно, я не выходил наружу. Я сажал слуг в налоговой конторе, и они приводили ко мне людей, которые должны были платить. Я организовал для этого совершенную службу. Конечно… кто бы рискнул выйти в отвратительную погоду? Хм, только меланхолик, и больше никто. Рынки и марши проводятся в хорошую погоду…»

«Тихо! Потому что Он тебя услышит!» - говорит Иоанн.

«Нет. Он не услышит нас! Он думает, а когда Он думает… мы практически не существуем», - говорит Фома.

«А когда Он возьмет в голову какую-нибудь идею, то не существует какой-либо причины, которая могла бы поколебать Его решимость. Он будет делать то, что хочет. Он никому не доверяет, кроме Самого Себя и это Его погубит. Если бы Он только немного советовался со мной… Я сведущ о столь многих вещах!» - говорит Иуда с самодостаточностью «прозорливого человека, который более умен, чем кто-либо еще».

«Что ты знаешь?» - сразу спрашивает Петр и становится красным как свекла. «Ты знаешь все! Какие у тебя друзья? Быть может ты великий человек в Израиле? Пошел ты прочь! Ты бедный человек подобно мне и остальным… Немножко более красивый… Но красота юности – это цветок, который живет один день. Я тоже был красивым!»

Искренний смех Иоанна очищает атмосферу. Другие также смеются и шутят над морщинами Петра, над его ногами, которые широко расставлены, как ноги любого моряка, над его выпученными глазами, покрасневшими от ветров на озере.

«Вы можете смеяться, но это так. Во всяком случае, не прерывайте меня. Скажи мне, Иуда. Какие у тебя друзья? Что ты знаешь? Если ты понимаешь, в каких твоих знаниях ты хочешь нас уверить, так это в том, что у тебя должны быть друзья среди врагов Иисуса. А тот, кто имеет друзей среди врагов, является предателем. Эй! Мальчик! Будь осторожен, если твоя красота важна для тебя! Потому что если верно то, что я больше не красив, то верно также, что я все еще силен и мне не составит труда задать тебе трепку», - говорит Петр.

«Что за манера разговаривать! Язык грубого рыбака!» - говорит Иуда с презрением оскорбленного принца.

«Да, сударь, и я горд этим. Рыбак, но такой же искренний, как мое озеро, которое, если оно собирается штормить, не говорит: “На мне будет мертвый штиль”, но оно приходит в волнение и приводит такие облака в свидетели на небесном своде, что если человек не глупец и не пьян, то он осознает свое ничтожество и действует соответственно. Ты… ты выглядишь как эта грязь, которая кажется твердой, но посмотри» (и внезапным резким движением своей ноги он забрызгивает грязью красивого Искариота до самого подбородка).

«Петр! Твои манеры отвратительны! Слова Учителя о милосердии оказали на тебя прекрасное воздействие!»

«То же самое относится к тебе в том, что касается Его слов о повиновении, скромности и искренности. Продолжай. Выплюнь это! Что ты знаешь? Это верно, что ты знаешь или ведешь себя высокомерно, чтобы заставить людей поверить, что у тебя есть влиятельные друзья? Ты, бедный червь».

«Я знаю, что я знаю, и не собираюсь рассказывать тебе об этом, чтобы вступить в перебранку, которую ты, будучи галилеянином, желал бы. Я бы повторил, что если бы Учитель был менее упрям, то все было бы гораздо лучше. И Он должен быть менее жестоким. Люди устали быть оскорбленными».

«Жестоким? Если бы Он был таким, то сразу бы бросил тебя в реку. Или заставил бы тебя летать над этими деревьями. Ты бы, таким образом, смыл грязь, которая порочит твою биографию. Я бы хотел, чтобы это помогло отмыть твое сердце, которое, если я не ошибаюсь, более покрыто коркой, чем мои грязные ноги». Так как Петр, действительно, волосатый и короткий, то его ноги очень грязные. Как его ноги, так и ноги Матфея кажутся сделанными из глины до их коленей.

«Прекрати это!» - говорит Матфей.

Иоанн, который заметил, что Иисус замедлил шаг, подозревает, что Он мог услышать, и, ускорив свое движение, обгоняет двух или трех товарищей, настигает Иисуса и, шагая рядом с Ним, очень мягко, как обычно, зовет Его: «Учитель!» Быстрым любящим взглядом он смотрит на Него вверх, так как он ниже ростом, а также потому, что он идет посередине дороги, ниже небольшого возвышения грунта, по которому шагают все остальные.

«О! Иоанн! Ты до Меня добрался!» - говорит Иисус, улыбаясь ему.

Иоанн с любовью и тревогой изучая Его лицо, чтобы определить, слышал ли Он, отвечает: «Да, мой дорогой Учитель! Ты хочешь, чтобы я побыл с Тобой?»

«Я всегда хочу быть с тобой. Я бы хотел, чтобы у всех вас были такие сердца, как у тебя! Но если ты продолжишь идти там, где идешь, ты насквозь промокнешь».

«Это не имеет значения, Учитель! Ничто не имеет значения, пока я рядом с Тобой!»

«Ты всегда хочешь быть со Мной? Ты не думаешь, что Я неосмотрительный и могу причинить неприятности также и тебе? Ты не чувствуешь себя оскорбленным оттого, что Я не прислушиваюсь к твоим советам?»

«О! Учитель! Значит, Ты слышал!» - Иоанн пришел в смятение.

«Я слышал все. С самого первого слова. Но не расстраивайся из-за этого. Никто из вас не совершенен. Я знаю об этом, так как Я избрал вас. И Я не ожидаю ни от кого из вас, что вы быстро станете совершенными. Вы все должны превратиться из диких в домашние существа посредством двух прививок…»

«Каких, Учитель?»

«Одна кровью, а другая – огнем. После этого вы станете героями Неба и обратите весь мир, начиная себя».

«Кровью? Огнем?»

«Да, Иоанн. Кровь: Моя…»

«Нет, Иисус!» Иоанн прерывает Его глубоким стоном.

«Успокойся, друг Мой. Не прерывай Меня. Будь первым, услышавшим эту истину, потому что ты заслужил это. Эта Кровь будет Моею. Ты уже знаешь. Вот почему Я пришел. Я Искупитель… Подумай о пророках. Они не упустили ни йоты в описании Моей миссии. Я буду Человеком, описанным Исайей. И Кровь, которую Я пролью, оплодотворит вас. Но Я не ограничусь этим. Вы так несовершенны и слабы, непонятливы и боязливы, что Я, сидя во славе рядом с Отцом, пошлю вам Огонь, Силу, которая исходит из Моего существа, будучи порождена Отцом, и которая связывает Отца и Сына в неразрывное кольцо, делая Три Одним: Мысль, Кровь, Любовь. Когда Дух Божий, нет, Дух Духа Божия, Совершенство Божественного Совершенства, придет к вам, вы больше не будете такими, какие вы сейчас. Но вы будете новыми, сильными, святыми… Но для одного из вас Кровь и Огонь будут бесполезны. Потому что Кровь будет иметь для него силу проклятия, и он навеки познает другой огонь, в котором он будет гореть, изрыгая кровь и глотая кровь, потому что он будет видеть кровь, куда бы он ни обращал свои материальные или духовные глаза, предав Кровь Бога».

«О! Учитель! Кто это?»

«Ты однажды узнаешь. В настоящее время забудь об этом. И, ради милосердия, даже не пытайся узнать кто это. Расследование предполагает подозрение. Ты не должен подозревать своих братьев, потому что подозрение всегда является недостатком милосердия».

«Я буду удовлетворен, если Ты уверишь меня что ни Иаков, ни я не предадим Тебя».

«О! Не ты! И не Иаков. Вы Мое утешение, Мой хороший Иоанн!» - и Иисус кладет руку на его плечи, привлекает его к Себе и они, таким образом, идут вместе.

Они некоторое время молчат. Остальные тоже молчат. Слышатся только чавкающие звуки их шагов по густой грязи. Затем они услышали другой шум. Это шуршащий булькающий шум, я бы сказала глубокий хрип человека, пораженного катаром. Это монотонное ворчание, прерываемое вновь и вновь легким треском.

«Ты слышишь?» - говорит Иисус. «Река совсем близко».

«Но мы не достигнем брода до наступления ночи. Скоро стемнеет».

«Мы переночуем в какой-нибудь лачуге. А утром мы перейдем через реку. Я хотел бы достичь брода пораньше, потому что паводок усиливается с каждым часом. Послушай! Тростник на берегах ломается под напором прибывающей воды».

«Тебя так долго задерживали в тех деревнях Декаполиса! Мы говорили больным людям: “В следующий раз!”, но…»

«Тот, кто болен, Желает быть исцеленным, Иоанн. А тот, кто сострадает им, исцеляет их сразу, Иоанн. Это не имеет значения. Мы все равно перейдем реку. Я хочу пройти по другой стороне, прежде чем вернуться в Иерусалим на Пятидесятницу».

Они вновь замолчали. Стемнело очень быстро, как это обычно бывает в дождливые дни. В сгущающихся сумерках идти становится все труднее и труднее. Деревья вдоль дороги еще более сгущают тьму своей листвой.

«Давай перейдем на другую сторону дороги. Мы теперь очень близки к броду. Нам надо найти хижину».

Они переходят дорогу и за ними следуют остальные. Переходят через маленькую грязную канаву, в которой больше грязи, чем воды, которая журча течет в сторону реки. Они почти ощупью находят свой путь среди деревьев, стремясь к реке, шум которой становится все громче и громче.

Первый лунный луч пронзил облака, он проник между двумя облаками и низошел, заставив грязную воду Иордана сиять в том месте, где река вздулась и очень широка. (Если моя оценка верна, ширина реки в этом месте около пятидесяти-шестидесяти метров. Я беспомощная гусыня в том, что касается измерений, но я думаю, что мой дом мог бы поместиться этом ложе реки девять или десять раз, а его ширина примерно пять с половиной метров). Это больше не прекрасный спокойный голубой Иордан, тихая неглубокая вода которого оставляет непокрытым мелкий песок на берегах, где начинают расти постоянно шуршащие камышовые заросли. Вода сейчас все затопила и первыми были согнуты и сломаны заросли камышей, и поэтому их не видно, за исключением единичных листьев, которые колеблются на поверхности воды и, кажется, машут на прощанье или умоляют помочь. Вода уже достигла подножья первых больших деревьев. Я не знаю, какие это деревья. Они высокие и облиственные, сплошные как стена и темные в темной ночи. Несколько ив макают концы своих свесившихся ветвей с пожухлой листвой в желтоватую воду.

«Здесь невозможно перейти вброд», - говорит Петр. «Не здесь. Это возможно там. Видишь? Они уже переходят», - говорит Андрей.

Действительно, двое четвероногих животных осторожно переходят реку. Вода достигает им до брюха.

«Если они смогут пройти, то смогут и лодки».

«Однако, лучше перейти сразу, даже если темно. Облака поредели, и светит луна. Давайте не упустим эту возможность. Поищем лодку…» И Петр трижды издает протяжный стонущий крик: «Э-э-эй!»

Нет ответа.

Пойдем вниз, прямо к броду. Мелкия и его сыновья должны быть там. Это его лучший сезон. Он перевезет нас».

Они идут как можно быстрее по маленькой тропинке вдоль реки, которая почти захлестывает ее.

«Но разве это не женщина?» - говорит Иисус, глядя на двух людей, которые уже пересекли реку верхом и теперь стоят на тропинке.

«Женщина?» Петр и остальные не могут разглядеть или сказать, мужчиной или женщиной является личность в темной одежде, которая спешилась и сейчас ждет.

«Да. Это женщина. Это… Мария. Посмотрите сейчас, когда она в лунном свете».

«Ты счастливчик, что можешь так видеть. Да будут благословенны Твои глаза!»

«Это Мария. Чего она ждет?» И Иисус кричит: «Мария!»

«Раввуни! Это Ты? Хвала Богу, что я нашла Тебя!» - и Мария бежит с быстротою газели к Иисусу. Я не знаю, как она не оступается на неровной дороге. Она сбросила свою тяжелую мантию и сейчас бежит к Иисусу в своей вуали и легкой мантии, туго затянутой вокруг ее темного платья.

Достигнув Иисуса, она упала у Его стоп, не беспокоясь о грязи. Она тяжело дышит, но счастлива. Она повторяет: «Слава Богу, Который помог мне найти Тебя!»

«Почему, Мария? Что происходит? Ты не в Вифании?»

«Я была в Вифании с Твоей Матерью и женщинами, как Ты сказал нам… Но я пришла, чтобы встретить Тебя. Лазарь не смог придти, потому что он слишком страдает… Поэтому пришла я вместе со слугой…»

«Ты здесь, совершенно одна, с мальчиком, в такую погоду?»

«О! Раввуни! Ты ведь не собираешься сказать мне, что Ты думаешь, что я боялась. Я не боялась делать так много зла… Я не боюсь сейчас сделать что-нибудь хорошее».

«Итак? Почему ты пришла?»

«Чтобы сказать Тебе, чтобы Ты не пересекал реку… Они ожидают Тебя на другой стороне, чтобы ранить Тебя… Я узнала это… Мне это было сказано одним из иродиан, который когда-то… который когда-то любил меня… Сказал ли он это мне из любви, все еще, или из ненависти, я не знаю… Я знаю, что на днях он увидел меня через раскрытые ворота и сказал мне: «Глупая ты, Мария. Ты ждешь своего Учителя? Ты правильно делаешь, потому что это будет в последний раз, фактически как только Он пересечет реку и войдет в Иудею, Он будет схвачен. Посмотри на Него внимательно, а затем беги прочь, потому что не мудро быть рядом с Ним, сейчас…» Затем… Ты можешь представить с какой тревогой… я разузнавала… Ты знаешь…  я знакома со многими людьми… и даже если они говорят, что я сумасшедшая или одержимая… они все же говорят со мной… И я выяснила, что это правда. Затем я взяла двух лошадей и приехала, ничего не сказав Твоей Матери, чтобы не беспокоить Ее… Сразу же возвращайся, Учитель. Если они узнают, что Ты здесь, за Иорданом, они придут сюда. Ирод тоже ищет Тебя… и Ты сейчас слишком близок к Махерону. Уходи, ради Бога, Учитель!...»

«Не плачь, Мария…»

«Я боюсь, Учитель!»

«Что! Ты боишься? Нет, ты была такой храброй, что пересекла реку в половодье ночью!...»

«Но это река, тогда как они мужчины и они Твои враги и ненавидят Тебя… Я боюсь их ненависти к Тебе… Потому что я люблю Тебя, Учитель».

«Не бойся. Они, пока еще, не схватят Меня. Это не Мой час. Даже если они расположат множество подразделений солдат вдоль всех дорог, они не смогут захватить Меня. Это не Мой час. Но Я сделаю так, как ты хочешь. Я пойду обратно…»

Иуда что-то проворчал сквозь зубы и Иисус отвечает: «Да, Иуда. В точности как ты сказал. Но только в первой части твоего суждения. Я слушаю ее, конечно же. Но не потому, что она женщина, как ты намекаешь, но потому что она сделала больший прогресс в любви. Мария, иди домой, пока ты можешь. Я вернусь и пересеку реку выше по течению… там, где смогу, и пойду в Галилею. Пойди с Моей Матерью и другими женщинами в Кану, в дом Сусанны. Я скажу тебе там, что нужно делать. Иди с миром и да будешь ты благословенна. Бог с тобой».

Иисус кладет Свою руку на ее голову, благословляя ее. Мария берет руку Иисуса, целует ее, встает и затем идет обратно. Иисус смотрит ей вслед. Он видит, как она подбирает свою тяжелую мантию и надевает ее; затем она подходит к своей лошади, садится на нее, едет к броду и пересекает его.

«А теперь пойдем», - говорит Он. «Я хотел бы позволить вам отдохнуть, но Я не могу. Я думаю о вашей безопасности в глубине души, хотя Иуда думает иначе. И поверьте Мне, если бы вы попали в руки Моих врагов, это нанесло бы вашему здоровью больший ущерб, чем вода и грязь…»

Они опускают свои головы, потому что понимают подразумеваемый упрек, который является ответом на их разговоры между собой.

Они идут всю ночь при переменчивой погоде и под перемежающимися ливнями. На мертвенно-бледном рассвете они оказались близ очень бедной деревушки, грязные дома которой расположены около реки. Река здесь чуть поуже, чем у брода.

Петр издает свой крик: «Э-э-эй!»

Сильный пожилой мужчина выходит из сарая: «Чего ты хочешь?»

«Лодок для переправы».

«Невозможно. Паводок слишком опасен… Течение…»

«Эй ты! Это ты мне говоришь? Я рыбак из Галилеи».

«Озеро это одно… но здесь река… Я не хочу потерять свою лодку. Во всяком случае… У меня она только одна, а вас много».

«Ты лжец! Ты говоришь мне, что у тебя только одна лодка?»

«Пусть я ослепну, если я лгу, я…»

«Берегись, как бы тебе действительно не ослепнуть. Это Ребе из Галилеи, Который дает зрение слепым людям и Который может обрадовать тебя, потому что ты ослепнешь…»

«О! Милосердие Божие! Ребе! Прости меня, Раввуни!»

«Да, Я прощаю тебя. Но ты никогда больше не должен лгать. Бог любит искренних людей. Зачем говорить, что у тебя только одна лодка, когда вся деревня может уличить тебя во лжи? Лгать и быть уличенным во лжи – это слишком жестокое унижение для человека! Ты дашь Мне твои лодки?»

«Все лодки, Учитель».

«Сколько нам нужно, Петр?»

«В нормальном состоянии двух было бы достаточно. Но когда река в половодье, труднее маневрировать ими и нам нужно три».

«Возьми их рыбак, но как я получу их обратно?»

«Плыви в одной из них. У тебя нет сыновей?»

«У меня один сын, два зятя и несколько внуков».

«Двоих в каждой лодке достаточно, чтобы вернуть их обратно».

«Пойдем».

Мужчина зовет остальных и с помощью Петра, Андрея, Иакова и Иоанна они сталкивают лодки в воду. Течение сильное и грозит унести их. Веревки, которыми они привязаны к стволам ближайших деревьев, натянуты как тетива лука и скрипят от напряжения. Петр смотрит. Он смотрит на лодки, на реку и качает головой, он ерошит свои седые волосы одной рукой и бросает пытливый взгляд на Иисуса.

«Ты боишься, Петр?»

«Ну!... почти…»

«Не бойся. Имей веру. И ты тоже, человек. Тот, кто везет Бога и Его посланцев, не должен бояться. Сядем в лодки. Я поплыву в первой».

Хозяин лодок жестом выражает свое смирение. Он, должно быть, думает, что пришел последний час его родственников или его самого. Он, должно быть, в конце концов, боится потерять свои лодки или пристать к берегу неизвестно где.

Иисус уже в лодке. Он стоит на носу. Все остальные садятся в лодки, некоторые в ту же лодку, некоторые в другие две. Только старик и, возможно, слуга, остаются на берегу наблюдая за веревками.

«Мы все на борту?»

«Да, все».

«Весла готовы?»

«Готовы».

«Отпускайте, вы, на берегу».

Старик развязывает узлы на деревянных штырях, которые удерживали веревки на стволах деревьев. Как только лодки были отвязаны, их отнесло на юг к центру реки.

Но могущество чуда сияет на лице Иисуса. Я не знаю, что Он сказал реке. Я знаю, что течение почти остановилось. Иордан течет медленно, как когда он не в паводке. Лодки пересекли воду без каких-либо трудностей, нет, они пересекли так быстро, что их хозяин изумлен.

Теперь они на другом берегу. Они сходят на берег с легкостью, и течение не угрожает унести лодки, даже когда весла покоятся.

«Учитель, я вижу, что Ты действительно могуществен», - говорит хозяин лодок. «Благослови Твоего слугу и помни меня, грешника».

«Почему могуществен?»

«Эх! Это не пустяк! Ты остановил течение Иордана в паводок!...»

«Ешуа тоже сотворил такое чудо, и оно было даже более великим, потому что воды реки исчезли, чтобы дать пройти Ковчегу», - говорит Иуда с самодовольством.

«Всевышний Боже! Да, я верю в это! Ты есть истинный Мессия! Сын Всевышнего Бога. О! Я буду рассказывать городам и селам вдоль реки о том, что Ты сделал и что я видел! Вернись, Учитель! Здесь много больных людей в моем бедном селении. Приди и исцели их!»

«Я приду. А тем временем проповедуй во Имя Мое веру и святость, чтобы быть принятым Богом. До свидания, человек. Иди с миром. И не беспокойся о своем возвращении».

«Я не боюсь. Если бы я боялся, я бы попросил Тебя смиловаться над моею жизнью. Но я верю в Тебя и в Твою благость и я ухожу ни о чем не прося. До свидания».

Он садится в свою лодку, отчаливает от берега и отплывает. Он уверен в себе и вскоре достигает противоположного берега.

Иисус, который молчал, пока не увидел его на другом берегу, делает жест благословения. Затем Он идет к дороге.

Река продолжает свое течение, изобилующее водоворотами… И все кончается таким образом.

 

На другом берегу.